Аннотация
В статье раскрывается женское восприятие периода становления сталинизма через осмысление нарративов Фатимы Габитовой о 1920х годах. Роль и значение личности Фатимы Габитовой в истории казахской культуры стали предметом историко-культурного осмысления после 1991 г. Жизненный путь Фатимы Габитовой, который можно отследить по её дневникам и литературному наследию, – это развенчание советского мифа о том, что новая женщина была “сконструирована режимом”, женщины переделывали себя, подстраиваясь под режим, в зависимости от того, какой стороной он к ним поворачивался.
Фатима Габитова открыто говорила, что жизнь в сталинское время не стоила всех жертв, которые она принесла – потеряла сына, дети бех отцов, репрессированные мужья, напрасно потраченные жизненные ресурсы, невозможность создать условия для развития своей семьи, короткое женское счастье, собственная нереализованность, молчание, невыплаканные слезы, которые жгли её память) – все это во имя чего? Цель статьи – приблизиться к пониманию сталинизма через судьбу одной из наиболее ярких представительниц сталинской эпохи, которая оставила после себя не только дела и модели поведения, но и мысли, изложенные в дневниковых записях, литературном и публицистическом наследии, линиях жизненного поведения и творчестве её детей – потомков Биляла Сулеева, Ильяса Жансугурова и Мухтара Ауэзова. Объект анализа – нарратив о себе и времени (1920-1930е гг.) женщины сталинского периода Ф.Габитовой. Роль и значение личности Фатимы Габитовой в истории казахской культуры стали предметом историко-культурного осмысления после 1991 г. Фатима Габитова (1903-1968) – педагог, публицист, исследователь казахской культуры, была женой двух выдающихся деятелей культуры советского Казахстана – Биляла Сулеева и Ильяса Жансугурова, подругой писателя Мухтара Ауэзова. Она прожила сложную жизнь и видела революцию, гражданскую войну, установление и утверждение власти Советов, принимала участие в социалистических преобразованиях, пережила страшные годы репрессий и военное лихолетье, дождалась постсталинской оттепели и начало эпохи Брежнева. Событий её жизни хватило бы на несколько романов, но она оставила потомкам более ценное – живые, наполненные переживаниями воспоминания и детей. Фатима Габитова приоткрывает читателю завесу над тайной отношений между выдающимися представителями казахской культуры, чье творчество оказало огромное влияние на формирование не просто человеческих судеб, но и народа в целом. Она показала какими они были в отношениях с любимыми женщинами – честными, открытыми, благородными, ответственными. Как раскрывается сама Фатима Габитова на фоне трагических страниц истории казахского народа, когда миллионы людей находились между молотом и наковальней, и в жернова мельницы режима попали и родные Фатимы? Как она себя видит в роли Матери, жены, подруги, женщины? Жизненный путь Фатимы Габитовой, который можно отследить по её дневникам и литературному наследию, – это развенчание советского мифа о том, что «новая женщина была сконструирована режимом», напротив, женщины переделывали себя, подстраиваясь под режим, в зависимости от того, какой стороной он к ним поворачивался. Женщина-символ ушедшей эпохи преподает нам уроки неженского мужества, знакомит с техникой работы над своей судьбой, тому как надо радоваться счастливым моментам в своей жизни и нести свою ношу. «Человек, который роется в своем прошлом, одновременно и актер, исполняющий свою роль перед обществом. Копается ли он в земле, в архиве или популярной культуре – это практически работа горя. Но эта работа не заканчивается, когда останки прошлого выкопаны и показаны. Только когда они преданы публичности, как на сцене театра, эти раскопки завершают работу горя» [1].
Источниками для написания работы о Фатиме Габитовой послужили публикации её дневников на казахском [2] и русском [3] языках в постсоветский период. Документальное наследие Ф.Габитовой представляет собой дневниковые записи, письма, воспоминания, стихи, эссе, выступления и наблюдения о жизни и Времени. Оригиналы воспоминаний – на казахском языке, но записи Ф.Габитовой велись арабской графикой и латиницей, и, впоследствии, на кириллице. Материалы в силу своей однородности (дневники, мемуары) дополнительно верифицированы с привлечением официальных документов, и сравнительного анализа тех или иных упоминаемых фактов через другие источники. Путь к читателю воспоминаний Ф.Габитовой был сложным по ряду причин. Выдержки из дневников Ф.Габитовой были опубликованы в издательстве “Жазушы” [3] после 8 лет безуспешных попыток её дочери Ильфы Жансугуровой-Жандосовой пробить стену “официального неприятия” Ф.Габитовой (она объясняет это официальной позицией советского режима и состоянием сознания общества) [4]. Письма и дневники не рассчитаны на внешнего читателя. Адресат чаще всего одинтот, к кому они обращаются и Время, которое расставляет знаки препинания, уравнивает стороны в горе, любви и ненависти. Записи Габитовой представляют собой уникальный материал для историка периода сталинизма и повседневности. Описание череды событий, явлений, встреч со значимыми и случайными людьми есть отражение в сознании внимательного наблюдателя эпохи раннего сталинизма, нам важны и такие мелочи – как выглядели люди в то время, чем питались, как проходили через выпавшие на их долю испытания, создавали свой быт, праздновали, принимали гостей, за что любили и предавали. Дневниковые записи не прошли редакторскую обработку в угоду режиму, идеологии, публике, заказчику. Текст сохранен в авторском стиле Ф.Габитовой, когда она находилась под влиянием событий, наплыва чувств, эмоционального состояния, и ответственности перед будущими поколениями за память/знание о прошлом. В 1930е гг. и 1940е гг. ей приходилось быть осторожной, т.к. попадись письма и дневники в руки сведущих людей из органов, то ей и всем, кого она упоминает в своих записях, грозила бы большая опасность. В последующие годы после официальной реабилитации И.Жансугурова, Фатима вела свои записи, поскольку была убеждена, что дети должны знать, что произошло и кто повинен в бедах, которые обрушились на семью. Особенность записей Габитовой в том, что свое личное она видит на фоне общенациональных событий, но не растворяется в социальном, оставляя за собой право быть собой и высказывать своё мнение о мире. В жестокое время гонений, записи стали для Фатимы отдушиной, где даже Эзоповым зашифрованным текстом она стремилась излить мысли, потому что ей нужно было сказать себе: “Я живая, я чувствую боль, я еще дышу, потому что я нужна детям, мне нужно сохранить себя для мести”. Импульсы, которые двигали Фатимой как вспышки памяти стали своего рода маяком, который освещал ей (и нам, читателям) траекторию судьбы, она выстраивает свое время в истории сталинизма. Фатима Габитова была едва ли не единственной из жен репрессированных в Казахстане, которая чудом избежала ГУЛАГа, но дважды её высылали за пределы Алма-Аты, и выжила в голодные 1940е гг. У Фатимы Габитовой были и интеллектуальные ресурсы – талант писателя, публициста, поэта, исследователя, сила воли и характер, жажда восстановить справедливость, чтобы стать обличающим обвинителем сталинизма и тех, кто управлял машиной репрессий. Прошедшие сталинский ГУЛАГ жены репрессированных казахских политиков и интеллектуалов не оставили письменных свидетельств своих страданий в период сталинизма.
Уникальность письменного наследия Фатимы Габитовой состоит еще и в том, что она раскрывала процесс становления себя как думающего субъекта на фоне сталинского времени, которое не позволяло людям думать, рассуждать и критиковать происходящее. От современников требовалось только верить, но в будущее, и отказываться от прошлого. Настоящее было просто мостом через бурлящее море людских трагедий. Она приняла советскую власть, потому это был выбор её мужчин и вместе с ними (и после их смерти, она была с ними) она прошла через все испытания вхождения во властную элиту, возвышения, отторжения, гонений, остракизма, и принятия его таким каков он есть по своей природе.
В дневниковых записях и публичных выступлениях после реабилитации Фатима Габитова не просто реконструирует механизмы и технику выживания, использованные для того, чтобы не растрачивать понапрасну силы, а направить их на другоесохранить наследие своих мужейдетей, их работы, память и себя для будущей борьбы. Но дети (по словам её дочери И.ЖансугуровойЖандосовой [4]) только догадывались, о чем писала их мать в своих дневниках. Только после смерти в 1968 г. Фатимы Габитовой, они стали первыми читателями (кроме ушедших из жизни адресатов её писем) её дневников и тогда они поняли, какой личностью была их мать [4].
И хотя официально И.Жансугуров был реабилитирован в 1957 г. (“Судьба повернулась к нам другой стороной”, говорит И.Жансугурова-Жандосова [4]), Фатиме Габитовой пришлось долго утверждать имя Ильяса в казахской советской литературе в период десталинизации, т.к. были живы те, кому он был не угоден еще в 1930е гг. И общество тогда не было готово понять и принять трагедию страны через жертвы сталинского режима. И.Жансугурова-Жандосова говорит, что до реабилитации о судьбе репрессированных Сулееве Б. и Жансугурове И. в семье не было принято говорить. Дети практически ничего не знали о своих отцах, кроме того, что, они были детьми врагов народа и их место в обществе было жестко регламентировано через сегрегированное право проживания в определенной местности, перспективы получения образования, узкие каналы социальной мобильности и даже брачные союзы, т.к. знание своего происхождения по установленным лекалам было опасно. Переход от спасительного незнания к личностному идентификационному знанию и общественному признанию проходил долго и болезненно. По воспоминаниям И.Жансугуровой-Жандосовой, в курсе преподавания казахской литературы в советской школе их учили (до 1960х. гг.), что у казахов было всего два поэта – до революции Абай и после революцииДжамбул [4].
Фатима Габитова происходит за зажиточной татарской семьи, которая проживала в ауле Капал (ныне Алматинская область). Её отец трагически погиб (как утверждает официальная биография Ф.Габитовой, он был отравлен родственниками её матери), и на руках у вдовы остались три дочери, которых надо было содержать, обучить и подготовить к замужеству. Несмотря на материальные трудности, благодаря усилиям её матери, Фатима получила классическое исламское образование в русской школе для девочек и татарском медресе в «Хусания» в Оренбурге и домашнее – у матери и немцев-квартирантов. Она вышла замуж в 16 лет за Биляла Сулеева. В браке с ним она родила троих детей, и развелась в 1932 г. В тот же год вышла замуж за Ильяса Жансугурова, который был арестован по обвинению в антисоветской деятельности в 1937 г. (как японский шпион) и расстрелян в 1938 г. По стечению обстоятельств, Фатима была арестована как жена врага народа, но её сослали в Семипалатинск. В 1942 г. вынуждена была выбрать как место своей новой ссылки село Мерке. Её дети были с ней, чудом предотвратила распад семьи. Старший сын Жанибек (сын Б.Сулеева) погиб на фронте в 1943 г. В годы войны она сошлась с Мухтаром Ауэзовым, от которого родила сына Мурата. Мухтар Ауэзов любил и глубоко уважал Фатиму Габитову и поддерживал её семью до конца своей жизни.
В Фатиму Габитову от природы был заложен огромный творческий потенциал писателя, поэта и философа, который она не смогла реализовать в полной мере, будучи занята исполнением семейных обязанностейжена, мать, соратница своих мужей, профессиональная деятельность. Её дневники и воспоминания это дань своему таланту, где она, хотя и с запаздалым обращением к своему читателю, раскрывается как личность. Несмотря на тяготы времени, жила полной жизньюлюбила, негодовала, ненавидела, жаждала отомщения своим врагам, отстаивала свое право быть женой и женщиной. Каждый отрывок из воспоминаний Ф.Габитовой это своего рода новелла, вплетенная в полотно исторических событий. Для неё письма и дневники стали, скорее всего, единственным средством выразить свое Я. В хронологическом плане цели ведения дневников и записей разного рода у Габитовой определялись этапами её личностного становления. Вести дневник было принято в советском обществе с 1920х гг., это дисциплинировало. Но вести дневники с начала 1930х гг. было очень опасно. Как замужняя женщина и мать, Фатима выкраивала время для того, чтобы перед собой отчитаться, насколько она выросла в духовном плане, чему она научилась и какие события запечатлелись как знаковые. Каким-то неведомым чутьем она улавливала суть событий, находила причинно-следственные связи и определяла природу поступков людей. Политический выбор Биляла Сулеева – принятие и сотрудничество с советской властью определил навсегда вектор жизненной стратегии Ф.Габитовой, она была на стороне новой власти, верила, что изменения приведут к улучшению жизни простых людей, откроют светлые перспективы для казахов. Советская власть раскрепостила женщину и в плане выбора мужчины – брак не по договоренности, выбор партнера по душе, несмотря на статусные критерии и запреты. Оба брака Габитовой были заключены по взаимному чувству, если в первый раз замуж за Б.Сулеева она выходила в некоторой степени под давлением обстоятельств (неспокойное время, нет отцовской поддержки), но она ценила и уважала своего мужа, то второй брак с И.Жансугуровым был основан на любви.
В первые годы после замужества, живя с талантливым, не знающим покоя, харизматичным и заражающим своей энергетикой Б.Сулеевым, она стремилась не отстать от него и непрерывно училась. Он ставил для Фатимы определенную интеллектуальную и профессиональную планку, которую она должна была предолеть. Она принимала вызов и успешно проходила этапы интеллектуального развития. Профессиональная биография Ф.Габитовой содержит годы работы педагогом в советских образовательных учреждениях (школы, училища, техникумы), исследователем казахской культуры и литературы, публициста и переводчика. Влияние Биляла Сулеева на личностное становление Фатимы огромно, что она признает сама. Он был в гуще революционных событий после 1917 г. и стал активным участником социалистических преобразований после установления власти большевиков. Ф.Габитова много пишет о том, как помогала мужу в создании сети просветительских и образовательных учреждений в республике. Она включилась в процесс советского социалистического преобразования вместе с Б.Сулеевым и по праву может считаться и основоположником казахской советской этнопедагогики [5]. Фатима стала его соратницей, и помогала ему в его неустанных поисках методов обучения, сбора этнографического и исторического материала. Дневниковые записи были средством самодисциплины: “Билял! Если ты стал писателем там, то и я здесь не сижу сложа руки. Поступила в университет: переговорила сегодня с Халелом (Досмухамедовым) и записалась слушателем на отделение, готовящее специалистов по казахскому языку” (Письмо Б.Сулееву от 14 декабря 1928 г.) [3, 86-87]. На фото тех лет Фатима выглядит действительно преображенной женщиной Востока – в европейской одежде, с модной прической, со спокойным взглядом на открытом лице.
Однако в то время, несмотря на поддержку своих родных, которые помогали ей справляться с домашней работой и воспитанием детей, Фатима ощущает смутное беспокойство из-за собственной нереализованности. Описание женских будней – «безрадостная и серая пелена забот», зависимость от одобрения мужа – «жить по чьей-то воле, но всякий раз, увы, впадать в немилость. Как безотрадна участь поднадзорной!» [3, 250-251].
Как женщина, Фатима пока не видит подлинной свободы в «серых буднях», и несмотря на молодой возраст (ей нет еще и тридцати), ощущает себя уставшей от жизни, и это во время своего первого замужества с Б.Сулеевым. По записям Фатимы, письмам и фотодокументам конца 1920х и начала 1930х гг. видно, что она стремится соответствовать веяниям времени – одевается по последней моде, заботится о гардеробе своих детей и мужа, посещает светские и публичные мероприятия – концерты, театр. У Габитовой нет утилитарного подхода к вещам – они имеют значение в контексте, как отличительный маркер, придающий значение тому или иному событию, но через эту вещь показана суть явления, и личностные особенности человека. Фатима легко расстается с вещами – продает или раздаривает их, если того требуют обстоятельства. Она не сожалеет об утраченных предметах быта, они имеют значение только потому что напоминают о важных событиях в её жизни. Однако одежда свидетельствует не столько о вкусе или материальном достатке, сколько о повышении социального статуса. В сложные моменты жизни, Фатима как и все женщины, снимала стресс, прогуливаясь по магазинам и базарчикам, но в поисках одежды для своих детей или мужа.
Но как записи Ф.Габитовой в кровавые 1930е гг. совпадают с поступью века-волкодава? Когда сгущаются тучи над Сулеевым и идут аресты его сподвижников, а вскоре он и сам попадает в жернова структур безопасности, Габитова использует иносказания – кодирует информацию об этих событиях, скорее всего, стремясь не навредить мужу (хотя к тому времени их отношения не выдержали испытания долгими разлуками) и уберечь детей. По записям и письмам того периода их семейной жизни мы видим, что она действительно была в неведении относительно другой стороны его активности, т.к. долгое время он находился в постоянных разъездах. Вполне возможно, что он разделял многие взгляды алашординцев и казахских коммунистов начала 1920х гг. на перспективы развития Казахстана в рамках советского государства, но тем не менее включился в процесс строительства образовательных и просветительских учреждений в республике. Особенно заинтересованно он работал на ниве образования и научных изысканий. Когда они были в вынужденной разлуке (Билял Сулеев работал в Семипалатинске, Актюбинске, Москве), он писал своей жене о необходимости повышать образовательный уровень, т.к., с одной стороны, диплом университета, знание русского и иностранных языков позволят ей претендовать на высокооплачиваемую работу. А, с другой стороны, она сможет реализовать свой недюжинный интеллектуальный и творческий потенциал. Но Фатима была все же в тени своего первого мужа, авторитарной личности. Он установил особую иерархию отношений, в рамках которой она была женой, матерью, и хозяйкой дома – они принимали много гостей ввиду его высокого административного положения в иерархии Казахстана 1920х гг. Записи этого периода полны описания приемов гостей, впечатлений от встреч с ними, хлопот и забот по благоустройству дома и оказания положенных почестей мужчинам в соответствии с их рангом в служебной или социокультурной иерархии общества. Дом Сулеева славился вкусным дастарханом, красивой и умной хозяйкой, интересными разговорами и веселыми перебранками –айтысами – между гостями. Она обладала притягательной красотой, которая завораживала мужчин:
«Когда б распорядилась так судьба И всемогущий дал мне сотню глаз –
Все сто смотрели бы всегда на вас! – прочитал запись в тетрадке Фатимы Мухтар Ауэзов.
«Кто это написал?– спросил он. – Пусть, поэтическое мастерство и не так сильно, но какое мощное чувство! Ну скажи, кто?» Это были строки Ахмета Байтурсунова, посвященные Фатиме, написанные в 1926 г.[3, 195].
Её личностные качества вызывали восхищение: Из письма М.Ауэзова Ф.Габитовой от 1942 г.:
«Помни одно. С первых дней нашего знакомства (с 1927 года) Фатиму я воспринимал только как Фатиму. И именно Фатиму расценивал как обладательницу лишь достойных качеств. Кто рядом со мной? Разве нет вокруг никого? Но никому и никогда я не говорил о тебе: это, мол жена такого-то. Если какую-то женщины и можно узнать через её супруга, то ты в этом не нуждаешься. Ты сама достойна и полноправной дружбы и почитания. Мое личное мнение, моя оценка не изменились – они прежние. Ты кажешься мне человеком, который дарует другим подлинное, весомое счастье еще до того, как они проявят по отношению к тебе свои добродетельные качества. Правда, не думай из-за этого, что я вообще не способен на критику и не нахожу в тебе изъянов. Мне известны и твои мелкие недостатки...» [3, 201].
Фатима выделялась среди жен других чиновников такого ранга своей притягательной красотой, уникальным поэтическим дарованием, музыкальными способностями, умением ценить таланты других и, самое главное, даром слушать и слышать, но в семье она не могла влиять на решения мужа, только напоминала ему об обязанностях отца и кормильца. В письмах к Фатиме, Сулеев обращается к ней не только как к жене и матери своих детей, но и видит в ней соратника, которая понимает всю серьезность возложенной на него государством миссии. «В связи с передачей Оренбурга в подчинение Средне-Волжскому краю, а Ташкента со всеми прилегающими территориями – Узбекистану, перед Казахстаном возникла задача перевести принадлежащие ему институты в этих городах на собственную территорию. В то время Билял был одним из самых активных сотрудников Комиссариата по просвещению, к тому же же обладал опытом организации высших учебных заведений, поэтому именно ему поручили разместить в Уральске учительский институт из Оренбурга, а педагогический институт, находившийся в Ташкенте, переместить в Семипалатинск», пишет Фатима [3, 112].. Он не может бросить все свои дела и находиться рядом со своей семьей. Фатима осведомлена о чистках в компартии Казахстана после прихода к руководству республикой Ф.Голощекина. Переписка Габитовой с Сулеевым показывает, как она внимательно относилась к этапам его карьерного роста и стремилась соответствовать его требованиям – поступила в университет, постоянно читала и отслеживала процессы внутриполитической борьбы в Казахстане, которые могли изменить судьбу её мужа. Она была на его стороне, хотя не совсем ясно себе представляла, по каким линиям проходил раздел между казахскими коммунистами. Наряду с другими знаковыми политическими фигурами того времени Б.Сулеев был арестован в 1928, его обвинили в националистической деятельности, истоки которой коренились в его поддержке идей Байтурсунова А. и С.Садвокасова начала 1920х гг. В записях Ф.Габитовой есть упоминания о встречах с С.Садвокасовым и тесных дружеских отношениях с А. Байтурсуновым и его семьей. Б.Сулеева дважды арестовывали по обвинениям в националистической деятельности и она понимала, что инкриминировать могут все что угодно, хотя он информировал её о причинах ареста, сути обвинений и готовил к возможным трудностям. Фатима прошла суровую школу жены арестованного, подследственного, осужденного и смертника: слухи, подозрения, завеса отчуждения отгородившихся знакомых, страх за будущее детей. Из письма Б.Сулеева Ф.Габитовой от 19 ноября 1931 г. (после годичного молчания из-за ареста): “Через пару дней после прибытия (в Алма-Ату, после 27 сентября, 1930 г.) подвергся аресту. Меня допрашивали относительно тайной организации, якобы созданной в 1922 году, на основании клеветнического доноса, будто я был её членом. Сказал, что не состоял ни в какой организации. И повторял те же слова на всех допросах, проводившихся зимой и летом. Это естественно, ведь я не могу взять на себя ответственность за то, чего на самом деле не было. В октябре расследование нашего дела завершили и отправили на рассмотрение коллегии в Москву. Мне предъявили статью 58, п. 11. Питаю надежду, что коллегия, изучив дело и порядок его ведения, меня освободит. В конце октября нас перевели в большую тюрьму. Живем неплохо. Кормят сытно, одежда пока цела. Жду, что мне повезет и через некоторое время выпустят на свободу.” [3, 76-77]. До 1937 г. у Сулеева и Габитовой (как и у многих арестованных и осужденных за антисоветскую деятельность) еще была надежда на торжество справедливости, они верили в советскую законность: разберутся, выпустят. И выпускали некоторых, но не надолго. Осторожно в письме И.Жансугурову Фатима пишет об аресте своего мужа: «Билял, как вы знаете, сейчас находится вместе с Науханбаем («наухан» в переводе с казахского означает «кампания». Этим вымышленным именем Фатима, видимо, намекает на арест мужа осенью 1930 г. – прим. М.Жанузаковой. с. 161). И далее: «Билял собирался в середине зимы в Алма-Ату, но не позволила свалившаяся на него «кампания». Его имя уничтожено». [3, 161].
Письма Сулеева Фатиме во время его первого ареста – это школа не просто правовой грамотности и попытка указать, что внутрипартийная борьба перешла на новый уровень, и пощады не будет, если у власти в Казахстане стоят люди, перед которыми поставлена задача – любыми способами уничтожить старых функционеров и сформировать костяк компартии из числа тех, кто не участвовал в партийных дикуссиях начала 1920х гг. Фатима осведомлена о сложных взаимоотношениях в казахстанских партийных кругах, механизмах доносов и организации “кампаний” против объявленных ренегатами людей [6]. Она понимает, что все это иницировано из центра, противостояние между политическими группами и расстановка сил в Казахстане во время руководства Голощекина Ф. дирижируются Москвой, поэтому верит, как и Сулеев, что, возможно, там (в Москве) разберутся (так бывало и раньше). Письма Биляла Фатиме это еще и уроки выдержки, терпения. Сулеев указывает Фатиме, для чего нужно беречь свои силы – заботиться о детях, учить их, экономить свои ресурсы, искать средства на пропитание семьи самой, быть незаметной и в целях безопасности переезжать туда, где их не знают. Но основной урок, который получила Фатима от ареста Б.Сулеева – опасаться доносов и клеветы. Хотя Билял Сулеев не указывает в своих письмах, кто писал доносы, однако описывает схему доносительства и формулирует суть обвинений, выдвинутых против него: идеи алашординцев, был сподвижником Жаханши Досмухамедова [3, 77]. Процесс против Б.Сулеева был не единичным: “подобной клевете подвергся не я один, поэтому, чтобы ни случилось, вам следует быть сильными и не унывать” [3, 79]. Фатима читала газеты, полные разоблачений отступников от генеральной линии партии, и понимала, что рано или поздно дамоклов меч режима обрушится и на её мужа.
Вот как описывала природу гонений на Б.Сулеева его жена Фатима: «...недавно была у Хажима (Басимова, друга Биляла), он сказал, что какие-то делегаты на партконференции будто бы тебя очерняли тебя, мол, Билял – байский прихвостень и взяточник. Несколько дней назад, когда шла конференция, Алибек тоже рассказывал о подобных слухах. Однако я их словам не поверила. «Не могут так охаивать человека, который за всю свою жизнь даже нитки у людей не взял и никогда не поддерживал баев»,– сказала я им. Они оказались правы. Похоже, и Сабыра теперь хотят изолировать, и его назвать взяточником и байским прихвостнемговорят, это привычное дело для Абдрахмановых» [3, 87].
И в другом месте записей звучит: «Слышала, что Алшибаев, подняв детскую тему, молол о тебе всякую чушь на партконференции. Что делать, выбился бедняга наверх, вот и старается проявить собственную значимость в деятельности общества. Нужно продолжать хорошо выполнять свою работу по партийной линии и не обращать внимания на речи таких вот собачьих прихвостней, которые ни о чем, кроме собственной выгоды, не пекутся» [3, 92]. Она понимала, что новый призыв в партию и объявленные командой Ф.Голощекина чистки в рядах партии приведут к обострению отношений между казахскими партийными функционерами. И суть противостояния, как видно из записей Ф.Габитовой, была не только в том, кто более коммунист и понимает задачи партии и правительства, а в стремлении выдвиженцев захватить командные посты в руководстве республикой, что позволит им подняться благодаря партийным структурам по социальной лестнице к материальному благополучию, хотя они не обладали ни опытом партийной работы и не имели достаточного образования для понимания и выполнения важнейших административно-хозяйственных задач. Но именно такие личности и определяли линию партии в Казахстане с конца 1920х гг. в рамках второй колониальной революции, которую осуществлял Ф.Голощекин.
Письма Фатимы Сулееву, по мере охлаждения отношений между ними из-за его частых отъездов показывают, что она не просто беспокоилась за материальное благополучие семьи если он не сможет поддерживать семью материально, но и за то, что дети будут расти без отца. Сужение материальных возможностей семьи Фатима показывает на фоне трагедии казахского народа начала 1930х гг. – голод. Фатима описывает на примере отчаявшейся женщины, что стало с народом, во что его превратила политика властей, хотя открыто назвать настоящих виновников трагедии не может.
Тема голода несколько раз звучит в дневнике Ф.Габитовой: «...Вот матьпочтенная и уважаемая мать. Она готова выставить на торги собственных дочерей, которых вскормила грудным молоком и берегла пуще глаз.
- Как растает снег и потеплеет, дочки меня прокормятмужиков-то хватает, – охотно делится со мной голодная чумазая женщина, жадно обгладывая кость, выуженную из помоев столовой.Одежды вот теплой нет, а то бы прямо сейчас их в город привезла...
Я растерялась, не понимая до конца смысла её слов, и с надеждой спросила:
- Хотите устроить детей на работу в городе?
- Нет, милая, они ведь девушки! Обе уже взрослые стали. Вот я и думаю: может, пойдут по мужикам до прокормят меня? Пусть только потеплеет и земля подсохнетраспрощаюсь с голодовкою, заживу как человек...
Не в силах продолжать этот страшный разговор, я кинулась прочь.
Бедная, несчастная мать!!! Чтобы выжить, ей даже нечего продать, кроме тел двух своих дочерей...
О жуткий голод, сколько народу ты погубил и втоптал в грязь!..» [3, 6]
Костлявая рука голода протянулась и к близким Габитовой: «20 апреля 1933 г. пришли поздороваться Нафиса с Изтлеу (Нафиса Джилкибаева – двоюродная сестра Ф.Габитовой, Изтлеу Жапаковеё супруг). Оба тощие.» [3, 7].
Фатима была свидетелем страшного урожая голода, слышала разговоры о ситуации в стране, но что было в её силах? Аресты шли по всей стране, и это тоже происходило на глазах у Фатимы. Материальное положение семьи Габитовой было еще стабильным, хотя ей приходилось на всем экономить, но удавалось в это время поддержвать видимость нормального образа жизни, принимать гостей и даже отмечать праздники – 1 мая. [3, 8-9].
Фатима понимает, что Сулееву после ареста и обвинений в анстисоветской деятельности (даже после оправдания вышестоящими инстанциями в Москве) невозможно надеяться на восстановление доброго имени и продолжение карьеры в Казахстане. В 1937 г. Сулеев был арестован во второй раз в Карапалпакстане, и расстрелян по статье 58, в 1938 году.
Фатима переживала сложные отношения с мужем на фоне личной трагедиисмерть любимой десятилетней дочери Фариды. Долгое время её расположения добивался Ильяс Жансугуров. В трудное время после смерти дочери, ареста мужа, и решения разорвать отношения с Сулеевым, Фатима принимает предложение Ильяса. Она решила ответить ему взаимностью, но поставила условие -он должен стать по своему статусу не ниже положения Б.Сулеева: «Ты выдающийся поэт с недосягаемым талантом, из прекрасных слов ты способен построить необыкновенный, дивный, драгоценный дворец, который своей красотой поразит всех. Я уже давно знаю об этом твоем достоинстве. И впредь желаю читать не грустные, тоскливые письма, а твои пламенные стихи, рисущие прекрасный облик твоего народа. До тех, пока ты не проявишь себя на литературном фронте небывалыми достижениями, которые всколыхнут весь народ, я не буду писать тебе писем, и ты не пиши мне! Дерзай, иди на фронт! Борись со своим сердцем! Если станешь победителем, тогда и поговорим...» [3, 119]. Это дискурс не просто уверенной в себе женщины. Она не желает связывать свою судьбу с человеком, который по своим способностям и статусу не ровня Сулееву.
«...После этого письма в нашей переписке на долгое время наступил перерывпока не оправдали и не выпустили моего мужа, пока не стали выходить в свет его (Ильяса) большие прекрасные поэмы, воспевающие родной край, его славное прошлое и современную жизнь...» [3, 120]. В поэтической форме Фатима описывает свое состояние после замужества с Ильясом:
«В глаза людских мы выглядим глупцами, На все лады толпа склоняет нас!
Не безрассудно ль все решать сердцами? К чему молвы такой нам судный час?
Дом разорен мой, как гнездо уларов. И счастья никогда нам не видать. Безумцами считают нас недаром:
Так безоглядно жить, любить, страдать...» (9 марта 1933 г.) [3, 252].
Это стихотворение представляет собой пример репрезентации типично женского с точки зрения феминизма, но нетипично женского с позиции доминирующих в казахском социуме гендерных ожиданий от женщины (не высказывать публично потаенные желания и выставлять на публику свои чувства). Она как бы протестует против патриархатных стандартов относительно поведения женщины, разведенной, но обретшей новое счастье в любви с другим мужчиной. Текст, казалось бы, ни о чем, просто о том, что для неё важно любить. Он типично женский, потому что она не пишет о действиях власти и обладании – только чувственность. Но за ней скрыто и иноепризнание вины, о которой она хотела бы забыть, но все вокруг и её сознание не позволяют. Жить по любви – быть виноватой? В браке с Сулеевым она подсознательно боролась за большую свободу. Он, возможно, подавлял её своим авторитетом. Дискурс Габитовой более похож на утверждение своего права любить и быть любимой, самодостачности в выборе желаний и формы их осуществления, что подвергает эрозии поле мужского доминирования – она выбирает с кем ей быть.
В казахской культуре женская судьба есть естественные этапные переходы из одного состояния в другое, но они определяются природой женщины, её культурным багажом и социальным капиталом семьи. В 1920е годы Фатима Габитова столкнулась с системой государственного насилия, предвидела его нарастание, но выбрала свою судьбу как жена и мать.
- Эткинд А. Работа горя и утехи меланхолии. //Неприкосновенный запас, 2013, № 3 (89)// http://www. ru/node/3730
- Ғабитова Фатима. Өртеңде өнген гүл. Өлеңдер, проза, естеліктер. Күнделіктер, хаттар, пікірлер, ойлар. – Алматы: Атамұра,
- Фатима. Дневники, воспоминания, стихи, статьи, интервью. Сост. М.Жанузакова.Алматы: Жибек жолы,
- Интервью с Ильфой Жандосовой-Жансугуровой, 24 августа 2015 г.
- Муканова Г. Этнограф Фатима Габитова. Мысль, 2014. – № 2. – С. 61-63.
- Ауельбеков С. Страшное оружиеказахский донос. //Электронный ресурс. Режим доступа: http://old.com/archives/10585