Впервые имя Альберта Бейтса Лорда, ученика американского исследователя Милмэна Парри, мы встречаем на страницах книги замечательного советского ученого, классического филолога, эпосоведа и мифолога Е.М. Мелетинского «Происхождение героического эпоса. Ранние и архаические памятники» [1, 12].
Вопросы, которые поднимал ученый в своей книге, были дискуссионными для фольклористики того времени, и потому – актуальными.
Е.М. Мелетинский представил аналитический разбор наиболее известных школ Европы, их теории о происхождении эпоса: мифологической (А. Кун, М. Мюллер), неомифологической (Ш. Отран, Э. Миро, Р. Кэрпентер), ритуально-мифологической (Ф. Рэглан, Ян де Фриз, Ж. Дюмезиль, Г.Р. Леви), теории устностилевой техники (М. Пари, А.Б. Лорд), психоаналитической (Ж. Ведье, К. Юнг, З. Фрейд, Ш. Бодуэн) и исторической (К. и М. Чэдвики, Баура, К. Вайс).
Все эти теории в книге подвержены критике с идеологических позиций того времени, а сам исследователь, вслед за В.М. Жирмунским, «единственно верным» обозначил «подлинно исторический подход к произведениям эпического народного творчества» [1, 13].
Такая позиция видного ученого в советском обществе вполне понятна и объяснима, и проблема «ученый и власть» – не наша проблема. Но автор книги, безусловно, прав, когда пишет, что исторический метод предполагает «установление исторических условий, вызвавших к жизни героический эпос и определивших его развитие…» [1, 13]. Мы же заметим: это касается героического эпоса лишь в той его форме, когда он уже функционирует как средство консолидации племен, как факт исторической и общественной потребности, как эффективное идеологическое средство, как символ формирующейся или уже сформировавшейся государственности. И нас интересуют лишь его начальные, его жанровые основания, его структурный состав.
Эти начальные, жанровые, основания, их сущность, формы, происхождение мы обнаруживаем в структуре, семанти ке и функциях древнего погребального обряда, с восходящими к нему жанрами первобытного фольклора. В основе всех этих жанров, несомненно, лежит культ предка, аруаха. Казахский исследователь Е.Д. Турсунов пишет об оде, как основном структурном и сюжетно-идейном элементе погребального обряда, как начальном структурном ядре в формировании эпоса. Им также показано, что параллельно с формированием культа предков шло и формирование типа героического певца, жырау [2, 243]. Жырау, исполнял оду в честь умершего героя на поминках-асах, подобно Ахиллу, исполнившему свою песнь в честь брата Патрокла в «Илиаде» Гомера.
Вполне ясно, что первоначальный исток, архетип героического эпоса мы видим в поклонении тотемистическому культу в облике животного-покровителя, в представлении о его силе, могуществе и бессмертии. Затем, в процессе десакрализации и демифологизации тотемного культа – в почитании антропоморфного духа, покровителя племени, аруаха. В час исполнения героической оды, в бессмертном духе, слушающем песнь себе, мы угадываем черты какого-нибудь будущего Гильгамеша, Ахилла, Манаса, Зигфрида, Алпамыса, Роланда или еще какого-нибудь героя известного нам сказания.
Но что это за начальные основания, что за формы, участвующие в развитии эпического повествования, послужившими ему родовым обличьем?
Это те поэтические формы, которые вышли из религиозной и обрядово-бытовой практики ритуального посредника, шамана: жанры, составившие впоследствии вместе с героической погребальной одой, интеллектуально-идеологическую атмосферу эпического сказания: посвящения герою (арнау), его восхваление (мақтау), его оплакивание (жоқтау), благодарение духу и богам (алғыс), проклятие врагам (қарғыс), прорицание (болжау), назидания (нақыл сөз), завет (өсиет) – в общем, весь корпус лирических песен, свидетельствующих о сложном пути формирования и развития эпоса, об истории его поэтического стиля и техники.
Всё это нам также хорошо известно и из догомеровской поэзии, где существовали схожие с казахскими поэтические формы: френическая (заупокойная) песнь, софронистическая (нравоучительная) песнь, энкомий (хвалебная) песнь в честь героя и его предков, неизменно сопутствующие центральному ядру, героической оде, как основному сюжетно-структурному компоненту.
Все эти архаические формы, в совокупности, проливают свет на ритуально-мифологическое основание поэтики жырау, на происхождение и функцию эпических формул, убегающих своими корнями в магию, в суггестивные повторы, в прорицательство, в гадания, шаманскую традицию.
Отсюда наш вполне закономерный инте рес к формульной поэтике жырау, структуре и семантике его начальных оснований, к формально-стилевым особенностям, выступающим при внимательном рассмотрении как скрытые матрицы и коды, как некий сакрально-символический план, как послание к потомкам. Отсюда наш путь и к реконструкции древнего обряда и ритуала, функции поэтического текста в них. Исследование всего этого колоссального корпуса поэтической системы – наша первостепенная задача.
Эффективным средством решения поставленной задачи выступает «теория устной техники», или «формульной грамматики» Парри-Лорда, безусловно, подтверждающая наши многие выводы.
Классифицируя современные научные методологии исследования эпоса, Е.М. Мелетинский пишет следующее: «Даже А. Лорд, который вслед за Парри выводит эпический стиль из поэтической техники устного творчества, не сомневается в мифологическом происхождении содержания эпических формул» [1, 12].
Да, здесь присутствует критика. Вместе с тем, тут есть и конструктивное зерно: «мифологическое происхождение содержания эпических формул». Это очень близко стоит к нашей теме. Тема нашего исследования – «формульность» поэтического текста жырау и как свойство, и как средство устно-стилевой техники. Мы исследуем происхождение, структурно-семантические особенности, роль эпических формул в порождении нового устного текста, в формировании его жанра и стиля.
То огромное значение, которое мы придаем истории происхождения и функциям эпических формул, особенно выявляется, когда мы говорим о богатстве тюркского классического эпоса. Таковы «Алпамыс батыр», «Қобланды батыр», «Ер Сайын», «Ер Тарғын», «Ер Қосай», «Ер Көкше», «Өтеген батыр» «Қамбар батыр», «Қырық батыр» и то огромное, бесконечное эпическое и лиро-эпическое наследие, охватить взором и перечислить которое представляется невозможным в силу их все пополняющегося год от го да словесно-музыкального фонда. Создание огромного корпуса устных эпических сказаний, во много раз превосходящих известные нам памятники письменной культуры, а также – бесчисленного количества их вариантов, убедительно показывают, что бесписьменная культура, устно-стилевая техника, способны порождать великие творения, такие, как, например, кыргызский «Манас». Благодаря законам формульности, устно-стилевой технике как доминирующему средству развития вечно живой, эпической традиции. Значение их исследования для выяснения путей происхождения эпоса ясно понимали М. Парри и А. Лорд.
Об этом же пишет и А.А. Тахо-Годи: «Первыми по времени памятниками греческой литературы являются поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея». Однако уже одно то, что эти произведения огромных размеров и при своем рассмотрении обнаруживают черты сложнейшего развития и устоявшейся поэтической техники, заставляет нас признать существование весь ма обширного догомеровского творчества, без которого поэмы Гомера не могли бы появиться» [3, 27].
А известный казахский эпосовед Е. Турсунов пишет о времени, предвосхитившим, появление жырау, как времени абсолютного господства фольклора, когда «фольклор знали все», что также подтверждается идеями многих других казахских исследователей. «В сказках, легендах, преданиях и песнях, уходящих своими корнями в глубь веков, – пишет О.А. Нурмагамбетова, – отразились особенности культуры, истории, быта и мировоззрения многих поколений. Уже в VIIX веках, к началу создания племенного союза, явившегося этническим ядром в процессе формирования казахской народности, существовали народные обрядовые и бытовые песни, а в XIVXVI веках создавались героические и лирические поэмы, во многом отразившие исторические черты той эпохи [4, 11]. И далее «Первый костяк будущей поэмы образуют … песни прощания при расставании с богатырем, отправлявшемся в поход («костасу»), свадебные песни во время его женитьбы и в особенности песни плача («жоктау») об умершем богатыре… Так, совершенно очевидно, что существовавшие в народе отдельные разрозненные бытовые песни о каком-либо популярном воителе… его «костасу» после какого-либо сражения… «жоктау» его жены были нанизаны неизвестным акыном на сюжетную нить и образовали первый вариант поэмы, которая впоследствии разрослась в передаче других акынов. Эта версия о возникновении эпической поэмы полностью подтверждается наличием бытовых песен во всех поэмах: в «Кобланды батыре» мы имеем «костасу» – прощание Кобланды со всеми членами семьи при отъезде его в поход, «жоктау» – плачи его отца и матери после набега Алшагыра» [4, 19]. Все эти жанры мы с легкостью обнаруживаем и в казахском лиро-эпосе и в социально-бытовых поэмах, и в поэзии жырау XV-XVIII веков, и в поэзии последующих акынов.
Эпическая тюркская традиция, обнаруживая свои могучие истоки в глубокой древности, и в наше время активно функционирует: имеются различные певческие школы (мангистаустая, сырдарьинская, жетысуйская, аркинская и т.д.). И на сегодняшний день казахская, каракалпакская, кыргызская, кумыкская, ногайская устные эпические традиции могут быть представлены как живая лаборатория для изучения многообразных проблем устного музыкально-словесного творчества, в том числе и специфики устно-стилевой техники, сущности и развития эпических формул, обогащения их фонда, наиболее актуального направления эпосоведения.
Выдающийся исследователь М. Парри и его ученик А. Лорд придавали основное значение своей «устной теории». Их методология оказала огромное влияние их мировое эпосоведение и фольклористику. Сегодня с критических и методологических позиций рассмотрены некоторые основные положения концепции Парри-Лорда в русских былинах [5, 250, 262], кыргызском эпосе «Манас» [6], древнетюркских рунических поэмах [7] и практически во всех мировых памятниках человечества [8].
Так, например, известный российский исследователь С.Н. Азбелев с критических позиций замечает, что «под впечатлением особо эффектных проявлений искусства южнославянских певцов А. Лорд абсолютизировал тот случай, когда «пение, исполнение, сочинение являются аспектами единого акта» [5, 250]. Мы здесь не совсем разделяем мнение критика: в действительности всякий ритуал имеет одноактное действие, ибо это священнодействие, тем более – погребальный, где «пение, исполнение и сочинение» действительно становятся аспектами «одного акта» героического певца-импровизатора и никак иначе. Другое дело, что поэтические формы, в которые облечен этот ритуальный текст, устойчивые обороты, вся устно-стилевая техника и т.д., не могут быть никакими иными, как традиционными, а значит, повторяющимися, обладающими эпическими формулами и формульными свойствами.
Научные идеи Парри-Лорда получили развитие и у нас, в Казахстане. Хотя в Казахстане не известны работы М. Парри, многие ученые знакомы с классическим трудом А. Лорда («The Singer of Tales») [9]. Формульную поэтику в различных эпических произведениях, с разными научными установками исследуют такие эпосоведы, как Ж. Бектуров [10; 37-44, 45-58], Ш. Ибраев [11, 70-78], Б. Абылкасимов [12, 71-104], К. Жанабаев [13] и другие.
Следует также заметить, что во второй половине 1990-х в Казахстане, в городе Алматы, в Национальной Консерватории имени Курмангазы, известными российскими учеными во главе с В.Н. Путиловым была проведена первая Международная конференция, посвященная памяти А.Б. Лорда. Многие казахские фольклористы тогда впервые ознакомились с научными идеями, основными положениями и выводами учения Парри-Лорда о формульности и о теории устно-стилевой техники.
В рамках нашей исследовательской темы «Поэтический текст в обряде и ритуале: генезис, формы, функции» нам особенно плодотворными видятся следующие выводы этих ученых:
- устное традиционное сочинение является основным двигателем другого традиционного сочинения, в основе которого лежат точные законы места и формы устойчивого сочетания в жесткой системе стихового метра;
- основополагающим принципом развития вариантов героической песни является стереотипия, повтор одних и тех же тематических схем, мотивов, сюжетов, поэтических форм; отсюда бесконечность, множественность вариантов;
- сюжетное (и объемное) нарастание текста есть творчество импровизатора, использующего эпические формулы, синтаксически однородные конструкции, устойчивые выражения (традиционные формулы) и т.д., функция которых не только «закреплять» текст а памяти исполнителя, но и «продвигать» его в процессе импровизации. Разумеется, это лишь некоторые выводы из всего учения Парри-Лорда, но, на – наш взгляд, они отвечают самой ключевой проблеме нашего исследования: происхождению текста эпического произведения, его жанра и стиля, его форм, функций в аспекте его связи с обрядом и ритуалом.
Литература
- Мелетинский E.M. Современные теории происхождения эпоса / В кн.: Происхождение эпоса. – M.: Издательство восточной литературы, 1963. – 462 c.
- Турсунов E.Д. O возникновении типа жырау / В кн.: Возникновение баксы, акынов, сери и жырау. – Астана: ИКФ «Фолиант», 1999. – 268 c.
- Тахо-Годи A.A. Догомеровская поэзия / В кн.: Античная литература. – M.: Просвещение, 1973. – 440 с.
- Нурмагамбетова O.A., Кидайш-Покровская Н.В. Героическая поэма «Кобланды-батыр»»/ В кн.: Кобланды-батыр. Казахский героический эпос. – M.: Главная редакция восточной литературы, 1975. – 446 с.
- Азбелев С.Н. Специфика творческого процесса и историзм эпоса / В кн.: Историзм былин и специфика фольклора. Ленинград: Наука, 1982. – 328 с.
- Талантаалы Бакчиев. thenews.kz/2012/03/23/1049979.html Природа манасчиi.
- Мижит Л.С. Художественные формулы письменных памятников древних тюрков / Мир науки, культуры, образования. – 2013. – №6 (43).
- Гринцер П.А. Древнеиндийский эпос: генезис и типология. – M., 1974. – 422 с.; «Общие места» и другие элементы фольклорного стиля в эддической поэзии / В кн.: Памятники книжного эпоса. – M., 1978. – С. 68-63;
- Монроу Ж. Устный характер доисламской поэзии / Перевод с английского / В кн.: Арабская средневековая культура и литература. – M., 1978. С. 93-142.;
- О стилистической организации монгольской Гэсэриады / В кн.: Памятники книжного эпоса: стиль и типологические особенности. – M., 1978. – С. 49-67; Формулы и повторы в «Рамаяне» Тульсидаса / В кн.: Памятники книжного эпоса. M., 1978. – С. 106-140; Тұрсынов Е.Д. Қазақ ауыз әдебиетін жасаушылардың байырғы өкілдері. – Алматы, 1976. – 200 б.
- Lord A.B. The Singer of tales. – Cambridge, Massachusetts, 1960 / Перевод с английского и комментарии У.А. Клейнера и Г.А. Левинтона. Послесловие. – M.: Издательская фирма «Восточная литература», РАН, 1994. – 368 с. – Исследования по фольклору и мифологии.
- Бектуров Ж.Ж. Проблемы семантики устной индивидуальной культуры казахского народа / В кн.: Исследования по истории и семантике стиха. – Караганда, 1999. – С. 28-37; К характеристике лексического и образно-семантического фонда памятников казахской поэзии XV-XVIII веков. – Караганда, 1999. – С. 37-44.
- Ибраев Ш. Эпические формулы и поэтические средства «Китаби дедем Коркут» / В кн.: Исследования по истории и семантике стиха. – Караганда, 1999. – 122 с.
- Абылкасимов B.Ш. Стилистические формы и средства в жанре толгау / В кн.: Жанр толгау в казахской устной поэзии. – Алма-Ата: Наука,1984. – 120 с.
- Жанабаев К. Об устно-поэтической технике и «формульной грамматитке» жырау / Материалы научно-теоретического семинара «Узловые проблемы тюркской истории». – Семей, 7-10 февраля 2015 г.; Еще об устно-стилевой технике