В статье рассматриваются теоретико-методологические вопросы онтологии дискурса и его основных категорий. Центральное место в этой системе категорий отводится пропозитивности как ключевому феномену речемыслительной (дискурсивной) деятельности носителей языка. Пропозитивность формируется на базе пропозиции, являющейся логико-синтаксической единицей языка. Выдвигается положение о смыслообразующей функции пропозициональности при языковой концептуализации и категоризации действительности. Пропозитивность трактуется в статье как категория и свойство языка, с помощью которых категории языка коррелируют с миром реальности, действительности, с миром человеческих знаний, верований, мнений, которые составляют ментальную сферу бытия человека. Понятие пропозитивности рассматривается также как фундаментальная категория, с помощью которой в когнитивнодискурсивной парадигме гуманитарного знания обосновываются и верифицируются положения о непосредственной связи мира когниции и мира дискурса.
Введение
Пропозитивность – это свойство языка соотносить его структуры с миром действительности (реальным и мыслимым), с миром сознания человека, с миром его знаний, умозаключений, суждений, верований, предрассудков, которые составляют ментальную сферу его бытия. Пропозитивность поэтому погружает человека в событийный мир, поскольку он (человек) – существо прежде всего деятельностное. Исследование языка как феномена, в котором проявляется именно деятельностное (мышление, сознание – это тоже деятельность человека), особенно актуально в связи с общей тенденцией развития гуманитарного знания, проявляющейся в смещении исследовательских интересов в сторону углубленного постижения ментальных процессов и ментального мира в целом, т.е. процессов, лежащих в основе языковой способности человека.
Онтология категории пропозитивности
Пропозитивность входит в число тех фундаментальных научных категорий, с помощью которых возможны обоснование и верификация единой системы «человек – язык – мир (действительность)». Ни одна из этих трех сущностей не может быть до конца понята и объяснена без обращения к двум остальным. Даже в том случае, когда предметом исследования выступают связи между двумя сущностями (язык и человек, язык и внеязыковая действительность), всегда имеется в виду и третий компонент. Кроме того стало очевидным, что пропозитивность лежит в основе и таких явлений, как предикативность, модальность, референция, мышление, сознание, концептуализация и категоризация мира и некоторые другие, т.е. пропозитивность – категория, принадлежащая ряду отраслей гуманитарного знания, а поэтому-то она должна стать и становится предметом междисциплинарных изысканий, но прежде всего лингвистических, поскольку только с учетом собственно языковых ее проявлений можно понять природу ментальных процессов в целом, связанных с сознанием и мышлением. Весьма показатель но, что первоначально пропозиция понималась как целостное суждение, как форма мысли, состоящая из модуса утверждения и диктума (см. об этом (Kobozeva, 2009: 57), (Lее, 2004: 81-83). В основе предикативности также лежит пропозитивность, так как отношение высказывания к действительности – это лишь одно из частных проявлений пропозитивности. Однако для лингвистики она представляет интерес не сама по себе, а как неотъемлемая часть речемыслительной (дискурсивной) деятельности вообще, вне которой не мыслима и сама жизнедеятельность человека; говоря иначе, пропозитивность – это то, что погружает высказывание в жизнь, формирует единство «язык – человек – действительность», поскольку каждое из этих составляющих во взаимодействии с двумя другими и образует феномен, именуемый жизнью. Жизнь языка, как и жизнь человека, проявляется только в деятельности, и ни в чем в другом. Неслучайно, действительность, взаимо-действие и действие в русском языке концептуализируются и этимологизируются единым прототипом (или архетипом), т.е. проявляются как три ипостаси единого концепта деятельность. В гумбольдтовском определении языка как energeia подчеркивается именно дискурсивная природа языка. Язык в действительности – это сама деятельность, а не продукт деятельности, поэтому именно дискурсивное понимание языка отвечает его онтологии, поскольку язык и есть проявление жизни, и существует он в конкретном речевом общении, а не в абстрактной лингвистической системе форм языка. Жизнь слова, жизнь языка, живая речь и т.п. понятия – это не только и столько метафоры, сколько сама реальность. Естественно, здесь имеется в виду не натуралистическая концепция А. Шлейхера, не его параллели между биологическим миром и языком, а его деятельностная природа, которая проявляется в дискурсе. И в этом отношении права Н.Д. Арутюнова, которая считает, что понятие дискурса не применимо к древним текстам, где их связь с действительностью не удается установить (Arutyunova, 2002: 137).
Дискурсивный подход к языку, ставший в последние десятилетия одним из ведущих в лингвистических исследованиях, тем не менее, не оформился в какое-то отдельное научное направление со своим предметом исследования и своей методологией, т.е. пока нет каких-то веских оснований говорить о самостоятельной парадигме знаний. Однако, как можно заметить, вопросы дискурса и дискурсивного анализа языка относятся к числу наиболее активно разрабатываемых в современной лингвистике, и в известном смысле они определяют общие тенденции в развитии научных знаний о языке, в его осмыслении и толковании, но от этого само понятие дискурса не стало определеннее, более того оно начинает использоваться в таких значениях, которые уже закрепились за другими лингвистическими терминами. Тем не менее лингвисты сходятся в толковании его формально-языковой природы, считая, что дискурс в собственно лингвистическом смысле – это то, что находится за пределами самой крупной языковой единицы – предложения. Здесь, естественно, сказывается «научная инерция», стремление обратить внимание на явления, выходящие за пределы традиционной иерархической системы, которая на нижнем уровне имеет фонетические единицы, а на вершине ее – синтаксические. При таком подходе проявляется стремление рассматривать дискурс в «расширяющейся» перспективе, что привело к появлению таких понятий, как «дискурс языковой личности NN»»»,,, «дискурс пппоодддъъ-языка X», «дискурс периода Y» и т. п. Однако понимание языка как дискурсивной деятельности делает вполне правомерным и несколько иной подход, а именно, исследование дискурса, так сказать, в обратном направлении, т.е. обратить внимание на то, что дискурсивные процессы проявляются не только в развертывании «смысла» (смысл > текст), но и в «свертывании» смысла в более «компактные» структуры с целью использовать их в готовом виде. Естественно, эта мысль не является оригинальной, более того, в некоторых версиях трансформационной (генеративной) грамматики она частично была реализована в виде формально действующего языкового аппарата, с помощью которого производились возможные преобразования исходных (базовых) языковых структур, в том числе и преобразования по их «свертыванию».
Понимание дискурса как речемыслительного образования событийной природы и как речемыслительной деятельности, при которой происходит развертывание событийного ряда, отражает собственно лингвистическую (психолингвистическую) природу этого сложного научного феномена. Дискурсивная деятельность в таком случае – это текущий речевой процесс, при котором говорящий постоянно производит выбор языковых средств вербализации речемыслительных квантов. Этот выбор возможен благодаря тем системным связям, которые существуют между уровнями языка и его единицами. Наиболее важными при порождении дискурса как связной речи являются отношения, существующие между предложением (пропозицией) и пропозитивным словом, в частности пропозитивным именем, под которым понимается лексическая единица событийной семантики (война, пожар, бег, собрание, полет, обсуждение, чтение и т. п.). Статус пропозитивных слов, в данном случае имен существительных, двойствен. Эта двойственность их объясняется тем, что, например, в русском языке, наряду с лексико-грамматическими классами, традиционно именуемыми частями речи, существуют группы слов, которые формально относятся к классу XX, но по ффууннккцции-онально-семантическим признакам принадлежат классу Y. Морфологическое оформление, поверхностно-структурные свойства, система словоизменения, грамматическая (синтаксическая) валентность у них от класса XX,, но фффуунннккццции--онально-семантические роли в смысловой организации предложения – от Y. В них сопряжены системоприобретенные (свойства класса X) и системонаследованные свойства (от класса Y). В группе существительных системообразующее ядро составляют конкретно-предметные име на. В отличие от них пропозитивные (событийные) имена обладают системоприобретенными и системонаследованными признаками. К последним относятся семантико-синтаксические особенности, вызванные пропозициональной природой событийных имен, так как денотатом их выступают события и факты, эксплицируемые в диктумной рамке пропозиции. Отсюда не свойственные конкретно-предметным именам сочетаемость событийных имен и их семантические роли в дискурсе. Ср., например, сочетания сумка спортсмена и прыжок спортсмена, которые несмотря на одинаковую формальнограмматическую организацию и одинаковую синтаксическую позицию присубстантивного несогласованного определения получают разное прочтение: сумка спортсмена – значение посессивности, прыжок спортсмена – действие агенса, т.е. – ‘спортсмен прыгнул’. Кроме того, у пропозитивных имен сочетаемостные свойства от предикатного слова, в частности, они сочетаются с фазовыми и бытийными глаголами (Он совершил (начал) прыжок).
Пропозитивное слово, прежде всего номинализации, всегда привлекали внимание лингвистов разных поколений, однако подход к ним не выходил за пределы привычных представлений о слове как лексико-грамматическом единстве номинативного характера, что привело к формированию двух известных подходов к анализу этой центральной единицы языка – семасиологического и ономасиологического. Тем не менее эти подходы в принципе оперируют едиными исходными посылками и основываются на признании двух непосредственно соотносящихся сущностей: 1) предмет (явление) и 2) знак (имя предмета) или 1) знак (имя) и 2) предмет (явление). Однако в дискурсивной деятельности подобного процесса «портретирования» внеязыковой действительности и, наоборот, поиска реалии на основе языкового знака не происходит. Дискурс как речемыслительный процесс – это скорее создание нового, языкового («возможного», «мыслимого») мира, нежели отражение в языке внеязыковой действительности. Подобный подход к языку и подобное понимание его онтологии, широко представленные в современной лингвистике, заставляют обратить внимание на явления и процессы, не считающиеся собственно языковыми, но лежащие в основе их. Речь, естественно, идет о сущностях когнитивного характера, определяющих особенности языковой концептуализации и категоризации мира и проявляющихся именно в дискурсивной деятельности.
В отличие от узкого когнитивизма когнитивно-дискурсный подход к языку позволяет точнее объяснить сложные процессы речепорождения и вербальной коммуникации. Язык не только средство общения, но и способ осмысления мира в виде особых, присущих лишь данному языку содержательных форм (ср. известное положение А.А. Потебни о том, что «язык есть тоже форма мысли, но такая, которая ни в чем, кроме языка, не встречается»). При речемыслительной (дискурсивной) деятельности содержательные формы, составляющие когнитивную базу языковой компетенции говорящего субъекта, реализуются в языковых формах, в основе которых находятся когнитивно-пропозициональные структуры.
За последние десятилетия, как можно заметить, в учении о дискурсе явно прослеживается общая тенденция к расширению его предметной области и к вовлечению в поле зрения исследовательских интересов все новых объектов, что привело к своеобразному дискурсивному экспансионизму. Во-первых, эта экспансия коснулась «пространственных» параметров дискурса, когда под ним начинают понимать не только последовательность связанных между собой высказываний, но и, с одной стороны, отдельное самодостаточное высказывание типа Тихо! Без стука не входить! Закрыто! и т.п. прагматические клише или, с другой стороны, текст любой протяженности в виде, например, многотомного романа. Во-вторых,, понятие дискурса в исследованиях последних лет перестает использоваться лишь по отношению к живой речи, но и распространяется на любые тексты, в том числе и древние (изменение «временных» параметров дискурса). Ср., например, следующее замечание по этому поводу Н.Ф. Алефиренко:
«Для лингвокультурологии – дисциплины преимущественно исторической – такое понимание дискурса (имеется в виду исключение из понятия дискурса диахронического аспекта. – В.Л.) является своего рода «табу» на его использование. И все же определение дискурса как связного текста, погруженного в человеческую жизнь и взятого в совокупности лингвистических и экстралингвистических (событийных) факторов не позволяет отказаться от него, поскольку его лингвокультурологический потенциал слишком очевиден» (AAlleefifirreennkkoo,, 2003: 9), (см. также ((PPPrrooo--horov, 2004: 224). Тем не менее подобное рраасс-ширение предметно-содержательной области учения о дискурсе ничуть не умаляет важности исследования лингвистических факторов дискурсивной деятельности. Более того, все яснее и очевиднее становится актуальность научной проблемы установления его собственно лингвистической природы, что заставляет обратиться к исходным дискурсивным категориям, т.е. к тем важным константам, которые присущи дискурсу любого типа и учет которых составляет непременное требование к процедурам дискурсивного анализа языка. Естественно, речь должна идти прежде всего об основных категориях, присущих дискурсу вообще как языковому феномену (ср. категорию предикативности по отношению к основной синтаксической единице – предложению). Поиски таких категорий часто проводилось и проводится с помощью анализа не самой дискурсивной деятельности, а ее результатов, в частности текстов различной природы и различной протяженности. В основе же дискурса как социальной деятельности лежат образования когнитивной и собственно лингвистической природы, в которых фиксируются и фокусируются различные проявления языковой личности и человека вообще, его знания о мире и о языке, социокультурная причастность его к определенному историко-событийному пространству, манера или способ языковой репрезентации так называемого мыслительного содержания и всевозможных субъективных и прагматических намерений говорящего субъекта, включая его эмоции, оценки и коммуникативные установки. Важно также отметить, что в дискурсе как речемыслительной деятельности проявляется присущее языку свойство асимметричности между означающим и означаемым, которое приводит не только к различным вариантам толкования высказывания, но и к возможности выбора варианта знакообразования при языковой реализации определенного мыслительного содержания. Этот выбор, осуществляемый в процессе дискурсивной деятельности, говорящий производит между всевозможными репрезентациями когнитивно-пропозициональных структур, опираясь на свои знания о мире внеязыковой действительности и представлений о нем, которые в сознании говорящего передаются в форме отдельных смысловых образований – пропозиций. Способность связанных между собой высказываний
или отдельных его компонентов соотноситься с внеязыковыми и языковыми смыслами и составляет сущность пропозитивности как важнейшей категории дискурса и дискурсивной деятельности в целом.
Заключение
Таким образом, пропозитивность не имеет в отличие от предикативности строго закрепленного статуса в системе общелингвистических категорий, поскольку это свойство языка проявляется не только на семантико-синтаксическом уровне (на уровне предложения-высказывания), но и на уровне слова-лексемы или всего текста как результата дискурсивного процесса. Именно такой подход к категории пропозитивности открывает интересные перспективы в области исследования когнитивных механизмов речепорождения и смыслообразования, осуществляемых с помощью языка и на основе языковых способностей человека. Введение в научный оборот понятия пропозитивности способствует также уточнению ряда положений теоретической лингвистики, в том числе таких ее отраслей, как теория коммуникации, теория референции. Именно на основе пропозитивности происходит референция языковых единиц к неязыковой действительности и предикация их, т.е. осуществляются процессы дискурсивной деятельности для решения определенных коммуникативных задач. Пропозитивность, таким образом, относится к числу тех фундаментальных общелингвистических категорий, которые отражают онтологию языка, его когинивнодискурсную природу.
Литература
- Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. – М.: Едиториал УРСС, 2009. – 352.
- Ли В.С. Когнитивно-дискурсный аспект категории пропозитивности в современном русском языке. – Алматы: Казак университетi, 2004. – 330 с.
- Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2002. – С. 136-137.
- Алефиренко Н. Ф. Лингвокультурологическое содержание понятия «дискурс» в современной когнитивной лингвистике // Русское слово в мировой культуре. Материалы Х Конгресса МАПРЯЛ. Пленарные заседания: сборник докладов. Том I. – СПб., 2003. – С. 9-11.
- Прохоров Ю. Е. Действительность. Текст. Дискурс. – М.: Флинта: Наука, 2004. – 224 с.