Урбанизация, сыгравшая решающую роль в изменении социального облика казахского народа, в изучаемый период была наиболее интенсивной и определялась весьма конкретными и оттого не менее фундаментальными задачами индустриальной модернизации советского общества и государства. К тому же новые города, численно преобладавшие в Казахстане [старые — Джамбул (Тараз, 568 г.), Туркестан (X в.), Чимкент (XII в.), более молодые — Перовск (Кзыл-Орда, 1820 г.), Верный (Алматы), Казалинск (1848 г.), Арысь (1900 г.)], строились в местах формирования промышленных и, особенно, сырьевых центров. Социальная динамика общества во многом была опосредована экономическим развитием, даже если строительство новых хозяйственных центров лишь опосредованно отвечало интересам собственно республики, а не единого общесоюзного организма.
К тому же 71,8 % городского населения КАССР в 1928 г. составляли русские, украинцы, немцы, белорусы и татары. «Казахстанские города в общей своей массе могут быть названы просто русскими», — отмечал один из современников.
При этом региональная неравномерность в развитии индустриальных центров (центр и восток — базы тяжелой промышленности и металлургии, юг — преимущественно аграрный или ориентированный на переработку сельхозпродукции) обусловливала и неравномерность модернизационных процессов в этносообществе: именно в южных областях Казахстана наиболее прочно консервировались традиционные формы социальной организации, отмечалась более активная религиозная культура, устойчиво воспроизводились незыблемые каноны семейных отношений, воспитания детей.
В состав пролетариата, который должен был олицетворять классовую основу советской власти, включались казахи-рабочие соляных, нефтяных, рыбных промыслов, работавшие на железной дороге, в рудниках и шахтах. При этом сами партийные руководители признавали, что они «не совсем еще» приобрели «пролетарскую идеологию» [2]. Самым действенным способом решения проблемы была партийная институционализация: в апреле 1924 г. Оргбюро ЦК РКП(б), рассмотрев положение в Казахстане, в частности, постановило: в ходе ленинского призыва «вовлечь в партию не менее 8 % киргизского рабочего населения в Гурьевско-Эмбенском, Экибастузском и других промышленных районах с постоянным рабочим населением. Принятые в партию рабочие, — подчеркивалось далее, — должны быть соответствующим образом обработаны в смысле ликвидации их политической и технической неграмотности. Работа по приему и обработке этих рабочих должна носить ударный характер под неослабным контролем Киробкома в течение не менее 6 месяцев» [3].
Усиление значимости профсоюзов осуществлялось и административными мерами. Так, с января 1923 г. по январь 1924 г. число безработных в КАССР выросло с 8,8 до 11,4 %. В ходе переучета безработных в 1924 г. с учета было снято 13199 из 19554 зарегистрированных на биржах труда, причем основное сокращение (57,8 %) произошло за счет не состоявших в профсоюзах чернорабочих, а большинство из них представляло коренное население. После перерегистрации чернорабочие среди безработных составили 34,1 %, рабочие транспорта и связи — 10,9 %. Именно среди них было большинство безработных казахов, но теперь и они вступили в профсоюзы [4; 252]. Среди оставшихся 6298 безработных республики члены профсоюзов насчитывали 77,9 %. С 1 января 1926 по 1 января 1927 гг. безработица в Казахстане выросла с 24496 до 29885 чел. Еще через год она достигла 43128 чел. В 1929 г. произошел перелом в этом процессе, и к 1931 г. безработица была ликвидирована [5; 141].
Выполнение политических и экономических директив постоянно сталкивалось с острейшим дефицитом кадров снизу доверху. Это заставило республиканские власти находить экстраординарные методы «укрепления вертикали» управления и выполнения поставленных задач. Как признавал в октябре 1922 г. председатель ЦИК КАССР С.Мендешев, для «связи с местами» использовались апробированные ранее командировки инструкторов, уполномоченных, специальные комиссии по оперативному решению очередных вопросов того или иного направления в республиканском или районном масштабе. Существенную проблему составляло то, что «состав местных органов по принадлежности к населяющим народностям» не отражал их количественного соотношения. Дабы обеспечить выполнение продналога, приходилось производить массовые «вливания» в местные советы и исполкомы «элемента из киргизской бедноты». Ее очевидная неподготовленность искупалась классовой принадлежностью, теоретически предполагавшей приверженность справедливости, честность и бескорыстие. «Красный караван» скорой информационно-инструкторской помощи с мая по октябрь 1922 г. объезжал всю республику, символизируя живую связь власти и народа [6].
Одной из наиболее сложных задач советского социального инжиниринга было изменение социальных маркеров консолидации, статусных приоритетов, карьерного потенциала. Именно с ее решением была связана история борьбы против многочисленных группировок, «центробежных и местнических» проявлений в номенклатурных стратах, отнимавшая много сил и внимания руководства страны и республики. В соответствии с классовой парадигмой анализа социальных связей и отношений так называемые «ходжановщина», «садвокасовщина», «мендешевщина» «отражали в той или иной степени местнические родовые отношения и главным образом давление байских и алаш-ординских элементов на отдельные группы работников партийных и советских организаций», которые, якобы, затушевывали социальные противоречия и преувеличивали национальный фактор [7]. На самом деле, межродовая и межжузовая конкуренция за доступ к власти и ресурсам, наряду со стремлением части национальной бюрократии и интеллигенции взять реванш за русификацию, играли существенную роль.
В июне 1926 г. секретарь Сыр-Дарьинского губкома партии сообщал в ЦК ВКП(б), что при обследовании одной из волостных организаций Аулие-Атинского уезда (ныне Шымкент) партработники столкнулись с фактом групповой сдачи кандидатских карточек. Объяснения по этому поводу были даны своеобразные: «Нас записали в прошлом году, когда была родовая вражда при перевыборах Советов. В нынешнем году мы не победили, так зачем нам состоять в партии, только членские взносы платить» [8].
В Актюбинской губернии, например, даже сами партийные работники из числа казахов воспринимали борьбу против троцкизма «как борьбу рода Троцкого с родом Ленина» [9]. В то же время нельзя не учитывать, что острая полемика и конкуренция между представителями власти и казахами, а также между республиканскими и общесоюзными структурами разворачивались в контексте драматических реалий индустриализации и коллективизации, означавших скачкообразное движение аграрного социума с незавершенной этноидентификацией по стандартной схеме, лишь на ходу, непоследовательно и неполно подстраиваемой к конкретной культурной специфике. Это не могло не вызвать резкий дисбаланс в социальных взаимосвязях и самочувствии общества, особенно ярко и нервно проявлявшихся в его наиболее образованных и информированных группах.
В 1926 г. число грамотных «на родном языке» среди казахов составляло лишь 10 % [1; 15]. Культурная модернизация была одной из самых важных задач советской власти, но ее осуществление оказалось неразрывно связано со всеми другими, не менее запущенными проблемами развития различных этнических общностей страны. 2 и 14 ноября 1926 г. состоялось совещание националов от 17 республик и областей России, членов ВЦИК и ЦИК СССР (всего 50 чел.). На совещании обсуждались взаимоотношения РСФСР с входящими в ее состав автономиями, которыми ведала Комиссия по строительству РСФСР, национальных республик и областей во главе с М.И.Калининым. Тревожные сигналы с мест о тяжелом положении национальных окраин, нехватка средств, госбюджетных ассигнований, замедленные темпы промышленного строительства, крайне неудовлетворительное состояние материально-технической базы восстанавливаемого народного хозяйства — все эти вопросы были крайне важны.
Весьма перспективным в методологическом плане представляется вывод Б.Б.Ирмуханова о том, что российское подданство и связанные с ним перемены в казахском обществе по-новому ставят проблему государственности: теряют свой первородный смысл такие понятия, как «казахская государственность», «казахское государство», которые отражали реалии прошлой политической жизни казахского общества — кочевой цивилизации и моноэтничной политики. Он предлагает говорить о государственности казахов, которая стала возможна после победы Октябрьской революции в форме советской автономии и союзной республики [10].
Не менее простыми были и проблемы государственно-правового характера. Автономии, как и многие этнические меньшинства, настаивали на четком определении своего правового статуса, представительстве меньшинств в центральных органах законодательной и исполнительной власти, ведении государственного делопроизводства на родном языке в судебных и других учреждениях, реальном, а не формальном суверенитете.
Руководители республик и областей выступали «против «зажима» местных органов власти, за расширение полномочий и повышение роли Отдела национальностей ВЦИК в осуществлении национальной политики. Решению конкретных повседневных задач национального развития мешала громоздкая бюрократическая схема соподчинения ведомств и организаций. В частности, националы предлагали ввести своих представителей в коллегии всех общероссийских наркоматов. Далее предлагалось, по аналогии с ЦИК СССР и в РСФСР, создать Совет Национальностей с постоянно действующим аппаратом и передать ему функции Отдела национальностей, а также других учреждений, ведающих национальной проблематикой (Комитет Севера, Федеральный Земельный Комитет и др.).
В частности, на известном «частном совещании националов — членов ВЦИК и ЦИК СССР и других представителей национальных окраин» 12 ноября 1926 г. глава правительства КАССР У. Д. Исаев подчеркивал, что решения X, XII съездов партии по национальным вопросам не реализованы, а развитие автономий происходит «значительно медленнее, чем русской части Федерации». При этом в документах съездов правящей партии признавалось стремление чиновников центральных наркоматов трактовать само создание СССР как шаг к постепенной ликвидации РСФСР и автономных республик. Главный вопрос о возможности и целесообразности создания Русской республики привел главу ЦИК Дагестана Н.Самурского (Эфендиев) к выводу о критических последствиях такого шага именно для самоопределившихся народов: «С Казахстаном, который, может быть, больше всех имеет право стать независимой республикой, случится то же самое, то есть из всех республик, в которых 30-40 % населения русские, естественно, русские присоединятся к Русской республике... Сможете ли вы тогда защитить свои автономные права, о которых мы так много говорим?.. Не сможете. Этим вы еще больше усилите национальный антагонизм и осложните положение в СССР и РСФСР. Автономии потеряют не только политически, но и экономически...» Кроме того, он обратил внимание на существенный момент: прямые экономические выгоды нахождения в составе РСФСР и СССР, когда национальная политика власти санкционировала и жестко контролировала всевозможную помощь автономиям для ликвидации вопиющего социального неравенства народов. «Если вы отделитесь, вы будете получать поддержку? Сумеете ли вы защитить политическую независимость? Нет... потому, что вы окажетесь в ничтожном меньшинстве», — отвечал он на риторический вопрос. Выход он видел в укрепления влияния националов в центральных органах власти — наркоматах, ВЦИКе. Его поддержали У.Д.Исаев и С.М.Мендешев. Первый считал, что вопрос о выделении Русской республики — «это узко-националистическая, шовинистическая тенденция... не говоря уже об экономической невыгодности этого вопроса для национальных республик, которые вследствие своей отсталости все-таки в финансовом отношении по большей части живут за счет поддержки русской части РСФСР. Это буржуазно-националистический уклон в наших краях». Глава ЦДК КАССР Мендешев (1882-1937), в свою очередь, заметил, что от образования Русской республики «малочисленным национальностям лучше не будет». Кроме того, он предлагал: «Мы должны говорить об организации жизни национальностей не только в связи с тем, что надо бороться с «русским Ванькой», а потому, что необходимо обеспечить права национальных республик и областей, их участие в планировании и регулировании хозяйства, и в связи с этим усилить их влияние на ведомства». Секретарь Казкрайкома ВКП(б) С.Х.Ходжанов (1894-1938) к тому же обратил внимание на конституционный дисбаланс прав и ответственности: СНК РСФСР «управляет, но не отвечает» за автономии. Как признал Асфендиа-ров, «построение органов Российской Федерации способствует недооценке нужд национальностей и нарушению их прав», поэтому следует конституционным путем снять барьеры между ВЦИК и республиками [11].
Итак, объективная привязка программы преобразований к национально-государственным образованиям противоречила столь же объективным интересам СССР как единого целого, где независимо от этничности гражданин должен был иметь возможность полноценной самореализации, а экономическая и политическая система — сохранять общегосударственный организм. В результате значительная целенаправленная финансовая, организационная, материальная, кадровая и иная помощь национальным республикам, обеспечившая их ускоренный всесторонний прогресс, сочеталась с усилением централизаторских начал в управлении, репрессиями против инакомыслящих, в т.ч. среди националов, резким сокращением и без того слабо развитых демократических элементов общественной жизни.
Насущной задачей оставалось справедливое распределение материальных средств и финансов. Так, в Крымской АССР расход на душу населения составлял в 1926/27 гг. 21 руб., а в Казахстане — 4 руб. 30 коп. Оставались неурегулированными вопросы землеустройства и землепользования между коренным и пришлым населением целого ряда республик и областей, несмотря на или вследствие перманентных перераспределений земли. Не менее болезненными были проблемы социального развития, просвещения и образования и др. [11].
Наблюдения и предложения участников совещания подтверждались и выводами Комиссии, которая отмечала почти полное отсутствие промышленности в автономиях, наличие отсталых хозяйственных форм, сырьевой характер экономики, сохранение старых производственных отношений, ничтожные результаты «коренизации» государственного аппарата и т.д. По ее мнению, директивы XII съезда партии и решения IV совещания ЦК РКП(б) по национальному вопросу практически выполнялись весьма и весьма слабо, что могло привести к отставанию развития СССР в целом.
Например, в тезисах Комиссии говорилось: «...система заготовляющих органов лишена всяких организующих хозяйство начал и приспособлена исключительно к выкачке сырья и накоплению наибольшей прибыли.
Положение кооперации, как совершенно очевидно из сказанного, весьма тяжелое. Кооперативная сеть слаба, средств недостаточно. Развал, банкротство кооперативов — обычное явление, особенно в области с. х. кооперации (Казахстан, Якутия, Башкирия и проч.).
Земельный вопрос не урегулирован во многих республиках и областях (Казахстан, Башкирия, Бурят-Монголия, автономные области Северного Кавказа, Калмыкская область).
Выдвинутый принцип сплошного землеустройства впервые землеустраиваемых «бывших инородцев» не даст необходимого эффекта, если это землеустройство не будет подкреплено необходимой хозяйственной помощью.
Неурегулированность межнациональных земельных отношений приводит:
а) к усилению тенденции решения земельных столкновений в пользу пришлого населения в видепопыток: пересмотра «земельной реформы» в Казахстане, закрепления арендуемых у коренного на-селения земель за пришлыми в Башкирии, Бурят-Монголии, Калмыкской области, неприятия мерпротив самовольного переселения;
б) к сохранению неуверенного, неустойчивого настроения в массах коренного, к стремлению иреставрации старых отношений со сторон пришлого населения, что порождает общее настроениевыжидания, а не окончательное успокоение обеих групп;
в) к замедлению процесса отношения и перераспределения земель по трудовому принципу средикоренного населения».
Кроме того, совещание затронуло и вопросы партийного строительства. Слабость вовлечения национальной бедноты в партию приводила к росту числа русской части населения, что, безусловно, ослабляло влияние партии на национальные массы.
По тезисам комиссии выступили почти все участники совещания. В частности, заместитель председателя СНК РСФСР Т.Р.Рыскулов говорил: «Я бы хотел отметить только, что центр тяжести вопросов в нашей национальной политике переносится сейчас на хозяйственный фронт, потому что... в политическом отношении у партии линия твердая и также твердо проводится. Но эта политическая линия именно не всегда реализуется в хозяйственных и советских мероприятиях по линии аппарата управления. По линии межхозяйственной есть тоже стремление всячески обойти нужды окраин. Эти стремления, конечно, бросаются в глаза. Сейчас в экономической политике основное место занимают вопросы индустриализации страны, вопросы о построении социализма в одной стране и в этих вопросах как-то национальные окраины не учитываются совершенно. Даже некоторые ответственные товарищи говорят, что какая там индустриализация может быть в этих национальных окраинах
Фабрики и заводы надо усиливать в центре РСФСР, а окраины будут выполнять роль поставщика сырья. Это пахнет, конечно, кое-каким известным духом, но во всяком случае не пахнет задачей построения социализма в нашей стране и действительной индустриализацией для укрепления Советской власти, и это никоим образом не отражает, конечно, линию нашей партии... »
И далее: «...аппарат действительно не приспособлен к тому, чтобы понять, что делается на самом деле в окраинах, какие процессы там происходят и т.д. Бывают случаи, когда руководители аппарата даже не знают, какие национальности где живут. Чиновничий элемент настроен националистически, и великодержавный национализм идет именно оттуда. Когда какой-нибудь спец обсуждает, скажем, например, план железнодорожного строительства, он не только подсчитывает цифры, но он под скорлупой спеца думает о политических вещах. Особенно, если это касается национальной окраины».
Совещание выявило реальные противоречия конкретной политической практики, в том числе по вопросу о пределах и правомерности национального представительства в исполнительных и законодательных органах власти.
Тот же Рыскулов приводил в связи с этим следующий пример: «В отношении Госплана я поднял вопрос о необходимости включения в Президиум одного из националов. Сразу мне ответили: ну, что же он будет делать там и найдется ли у нас такой национал, который был бы специалистом и должен был понимать специфические вопросы, которые в Госплане рассматриваются, и потом, каким отделом он будет ведать? Когда я сказал, что он как национал, конечно, больше знает особенности и нужды национальных окраин и в этом отношении будет помогать в Госплане, мне сказали, что в каждой секции Госплана есть отдельное лицо, которому поручено по линии данной отрасли учитывать нужды автономных республик. Но чтобы один человек был включен в Президиум и чтобы он вмешивался и в ту и в другую секцию по вопросам национальным, потому что он национален, это не пойдет.
Дайте национала, чтобы он был хорошим специалистом и руководил одной из секций, но он во все секции не должен вмешиваться». К тому же всплывали и психологические моменты: «Национала выдвинуть? Для чего выдвинуть? Что он будет делать? А если он еще слабо работает, то начнут его упрекать окружающие, что зря жалованье получает и т.д.»
Рыскулов был вынужден признать, что деятельность того или иного ведомства и его аппарата определяется не национальными признаками, а профессиональными качествами. Устранить неприспособленность центральных учреждений к учету интересов национальных окраин и их особенностей, делал вывод докладчик, простым насаждением представителей национальностей в наркоматы невозможно.
В итоговом документе совещания предлагалось добиться реального отражения нужд и потребностей национальных окраин в государственном бюджете РСФСР; закрепить на конституционном уровне автономные права национальных объединений с точки зрения расширения законодательных прав автономий, обеспечив «постоянное и правильное проведение советским аппаратом национальной политики»; увеличить представительство автономий во ВЦИКе и его Президиуме, а также националов в хозяйственных органах РСФСР, с созданием национальных секций; обеспечить на деле коренизацию местных аппаратов.
Далее, предлагалось усилить контролирующую роль партийных органов сверху донизу в проведении национальной политики путем введения в них национальных кадров, в том числе через участие секретарей местных парторганизаций в Пленумах ЦК И ЦКК партии с совещательным голосом [11].
Совещание, как и принятые на нем решения, сыграли определенную роль прежде всего с точки зрения выявления и обсуждения социально-экономических, политических, правовых, кадровых проблем обеспечения согласованного процесса модернизации на территории РСФСР. К тому же аналогичные трудности испытывали и союзные республики в составе СССР, что определялось общим внутриполитическим курсом партии. В каждом административно-территориальном образовании и субъекте федерации единая схема политики встраивалась в конкретную социально-политическую ситуацию.
Прививка новых идейно-политических ценностей осуществлялась, как уже говорилось, через партийные, советские и общественные организации, которые одновременно должны были снять межэтническое напряжение, объясняемое классовыми мотивами. Признание остроты этой проблемы лидерами государства увязывалось не только с внутренними социальными задачами, но и с глобальными замыслами произвести общемировой пропагандистский и политический эффект. В сентябре 1921 г. В.И.Ленин, в частности, писал А.А.Иоффе, направленному в Туркестан и Семиречье от ЦК партии по поводу создаваемого в Крае союза бедноты: «Его состав? Значение? Сила? Роль? Правда ли, что «насильственно» расслаивали туземцев?
..Для всей нашей Weltpolitik дьявольски важно завоевать доверие туземцев; трижды и четырежды завоевать; доказать, что мы не империалисты, что мы уклона в эту сторону не потерпим» (выделено в тексте. — С.Р.) [12]. Последовательно и настойчиво проводимое социальное расслоение в казахском обществе в конце НЭПа приобрело заметно более интенсивный характер. Так, выросший в предсоветский период слой бедноты сократился и в конце 1928 г. составил 50 % (в 1925/26 хозяйственном г. — 65,5 %, удельный вес баев сократился с 10 до 7 %, середняков — вырос примерно до 44 с 31,9 %) [13; 277]. Беднота и батрачество подвигались на классовую борьбу различными способами, немаловажное место среди них занимала эксплуатация социальных обид и зависти, культивирование синдрома бескомпромиссности. Так, в середине октября 1928 г. в соответствии с решением ЦИК и СНЖ КАССР от 27 августа о конфискации имущества баев в 10 из 14 округов в 308 хозяйствах было изъято 74126 голов скота, который был передан неимущим и малоимущим слоям [14].
Именно беднота и середняки, особенно батраки и «пастухи, служили основным источником пополнения рабочего класса, следовательно, наиболее динамично вынуждены были менять не только основной вид занятий, но и образ жизни, стереотипы поведения, учиться встраиваться в совершенно новую атмосферу индустриальной среды. Городскими жителями становились прежде всего те, кто проживал в непосредственной близости от промышленных центров и железнодорожных узлов — вдоль Ташкентской железной дороги, в местах промыслов в Западном и Восточном Казахстане (Букеевский и Семипалатинский уезды). До 95 % таких отходников направлялись на заработки стихийно, причем в 1927 г. их число превысило 21 тыс., из них чуть более 4 тыс. составляли женщины [5; 146].
В то же время из 135152 наемных работников на селе казахи в 1927 г. составили 61175 чел. На начало 1929 г. 130 тыс. батраков и пастухов имели трудовые договоры по линии Союза сельхозра-ботников [История рабочего класса Советского Казахстана: В 3 т. Т. 1. Алма-Ата, 1987. С. 277], т.е. их общее число было значительно выше.
В рамках индустриализации целенаправленно реализовался курс на создание значимого по численности национального рабочего класса. В него входили, в частности, различные стимулирующие инструменты: направление в аулы специальных вербовщиков, первоочередное трудоустройство и приравнивание к членам профсоюзов, обучение на родном языке по облегченной программе, прикрепление к русским и украинским рабочим, направление на курсы ФЗУ, в техникумы, на курсы Центрального института труда, стажировка в развитых индустриальных центрах СССР. В итоге в народном хозяйстве республики удельный вес казахов среди рабочих и служащих с 1927 по 1936 гг. вырос с 30,7 до 41 %, в т.ч. в промышленности — с 17,7 до 43 %, в строительстве — с 8,1 до 37,6 %, на транспорте — с 8,3 до 31,8 %, в совхозах и МТС — с 33,3 до 57,2 % [13; 294-308].
Безусловно, такая коренная перестройка жизнедеятельности значительной части этносообщества не проходила безболезненно: основные трудности представляли языковой барьер, слабая профессиональная подготовка, социально-психологический дискомфорт в связи с резкой сменой организации труда, быта, досуга, взаимоотношений в новых социальных группах и коллективах. Неравноправие в оплате труда, искусственно создаваемые частью руководства, сомневавшегося в целесообразности и даже возможности формирования рабочих кадров из числа казахов, препятствия в создании нормальных жилищно-бытовых условий, получении возможностей для профессионального роста, даже стравливания на межэтнической почве дополняли объективные трудности социальной реструктуризации этноса.
Так, в конце 1927 г. из 2800 рабочих Риддерского завода цветной металлургии казахов было всего 370, среди квалифицированных рабочих — 1. Из-за отсутствия преподавателя на казахском языке фабрично-заводская школа не могла повышать квалификацию национальных кадров. После окончания школы казахи оставались в чернорабочих, первыми подлежали увольнению, получали меньшую зарплату за одинаковую с русскими работу. На VI партийной конференции в ноябре 1927 г. член контрольной комиссии республиканской парторганизации Морозов заявил о положении на Риддере: «...среди рабочих межнациональное недоверие. Русские рабочие проявляют великодержавие... Они не пускают рабочих-казахов жить с собою в одно помещение...» [15].
Аналогичная ситуация была и на других предприятиях, как свидетельствовала печать: «Рабочие, работающие в шахтах, постоянно обижают рабочих-казахов. В заводском комитете нет ни одного представителя казахов. Русские, сидящие в завкоме, казахского языка не знают, и рабочие-казахи не в состоянии поэтому изложить перед ними свои нужды. То же самое и в области охраны здоровья. Доктор не знает казахского языка. Заболевший рабочий-казах не в состоянии толком объяснить свою болезнь. Поэтому рабочие-казахи и не обращаются к доктору за медицинской помощью» [15].
В Карсакпае насчитывалось 3000 рабочих, и казахи-рабочие также выступали в роли дискриминируемых — жили в неотапливаемых бараках, часто зимой и летом — в юртах, не получали спецодежду. В таких условиях быстро происходила культурная деградация людей — распространялись пьянство, драки, хулиганство. Одновременно росла текучесть кадров. На строительстве Турксиба «положение рабочих весьма скверно. Начинают работу с первыми проблесками утренней зари и кончают только с наступлением сумерек. На вопрос: почему работают более восьми часов? получается ответ: «Заработной платы не хватает на еду». Хуже того. И эта заработная плата не выдается вовремя.
Некоторые рабочие-казахи в течение двух месяцев не могут получить рабочих книжек. Десятники, обязанные защищать права рабочих, не выслушивают заявлений рабочих казахской национальности... Нет ни доктора, ни фельдшера...».
Социальное самочувствие рабочих было неудовлетворительным. Определяя расценки, администрация Турксиба, при поддержке контрольной комиссии, не указывала их в нарядах либо отмечала произвольно, не учитывая действительного качества грунта, что снижало заработки и вызывало естественное недовольство рабочих. 74,5 % конфликтов было связано именно с зарплатой, 54,7 % из них — с необъективным определением норм выработки, сдельных расценок и перемещением в тарифных разрядах [16]. Администрация и подчиненные ей «самоуправленческие» организации стремились в условиях перманентного дефицита средств снизить расходы за счет оплаты труда рабочих, последние же, независимо от национальности, обретали опыт защиты своих интересов. Как правило, он оборачивался стихийными акциями протеста и ожесточением, способным канализироваться в этническое русло.
31 декабря 1928 г. произошел погром казахских рабочих на Сергиопольском участке Турксиба. Как сообщала 27 января 1929 г. «Советская степь», «погромщики били всех, кто попадет на глаза, лишь бы он был казак-киргиз. Разбивали ларьки торгующих казак-киргизов, разбрасывали муку...». Очевидно, основой конфликта послужило социальное озлобление маргинализированных групп рабочих — недавних крестьян, вынужденных бросать свои хозяйства, чтобы выжить в условиях начавшейся коллективизации, обострявшееся ухудшение положения со снабжением рабочих, обративших свой гнев против торговцев, ко всему прочему имевших иную этническую принадлежность. Погромщики, возглавляемые коммунистами-рабочими, освободили также заключенных милицией под стражу преступников [17].
Близящаяся военная угроза, промышленная отсталость, недостаточный уровень культурного развития народных масс, слабость демократических политических традиций создавали атмосферу благоприятствования административно-командным методам управления, бюрократизации социальной активности людей, формализации гражданской инициативы. Принятие большинством партии перелома конца 1920-х гг., трудовой энтузиазм масс подтверждают вероятность выбора власти в сторону форсированного развития, нежели некой гармонизации множественных интересов различных групп многоукладного общества.
В то же время внешние и внутренние факторы корректировали психологию, социальные надежды и чаяния широких слоев населения, что опосредованно влияло на темпы и методы развития экономики и политической системы, а направления и результаты социалистического строительства также опосредованно подчинялись готовности и способам включения человека в новую практику общественных отношений. «Наша пропаганда, агитация, Красная Армия, избы-читальни, клубы есть колоссальная встряска народа, которая поднимает его на несколько очень солидных ступеней выше», — справедливо подчеркивал Н.И.Бухарин [18].
Г. Саймон в качестве доказательств падения значимости этнической идентичности казахов называл факт их языковой ассимиляции, увеличения русских имен среди казахов и незнания казахами своей истории. В то же время, отмечал он, сохранявшаяся трайбалистская лояльность номадов, клановая солидарность во многих случаях помогали человеку осуществлять успешную карьеру в рамках советского административного аппарата [19].
Идеологизированный характер имели практически все общественные организации. Как, например, выражался в 1924 г. один из авторов «Советской Киргизии», «после заостренного лозунга т. Троцкого «Газ за газ!» вырос Доброхим...». Эта добровольная массовая организация была призвана содействовать «активной обороне пролетариата от военно-химического нападения буржуазии», мобилизуя общественное сознание на биполярный подход и оборонительные цели, одновременно решая также индустриальные задачи. В республике началась масштабная агитация за создание Илецкого хлорного завода, а зимой 1924/25 г. — массовая кампания по сбору средств, на которые в 1925 г. началось его сооружение [20].
В 1924 г. в республике начали появляться ячейки МОПР, а в 1928 г. удалось уже провести I Все-казахский съезд организации. На начало 1929 г. в республике было 63 аульные ячейки этой структуры, призванной осуществлять пролетарскую помощь и солидарность на международной арене, причем из 52 тыс. ее членов активистами можно было назвать половину. Вполне понятно, что именно среди казахов эта организация получила весьма слабое развитие. В Семипалатинском округе, например, казахского актива МОПР не было, а из 27 райкомов работоспособными слыли лишь 7-8, а в ок-ружкоме за год сменились 6 председателей. В кампании зимней помощи заключенным было собрано более 2 тыс. руб. «Крепите ряды МОПР — тыл мирового Октября!» — призывали плакаты. Комсомол использовался как мобильная и ударная сила в организации многочисленных кампаний: походы против неграмотности и старого быта, демонстрации под лозунгом «В поход за урожаем!», собрания и агитмероприятия, запашка комсомольских десятин и т.п. [21].
Становление нового типа идентичности и коллективной солидарности в той или иной степени поддерживала национальная элита. Так, С.Садвокасов стал автором ряда публикаций, посвященных истории массовых молодежных организаций («Новая дорога молодежи», 1921), проблемам развития казахского национального искусства для масс («О национальном театре», 1926), развитию и становлению системы организованного обучения и воспитания («Проблемы народного просвещения в Казахстане», 1927). Его перу принадлежат посвященные теме юности, любви и морально-этического выбора роман «Сарсенбек», повести «Кульпаш» и «Серебряный колокол», а также многочисленные публицистические выступления.
Народное творчество получило при поддержке государства значительное развитие. Между тем и оно включалось в систему художественных и эстетических координат социалистической действительности и идеологически подкрепляло ее, демонстрируя внушительные преимущества нового строя. На международной выставке в Париже в 1925 г. одно из наиболее сильных впечатлений оставило выступление знаменитого казахского акына А.Кашаубаева: «Музыка совершенно своеобычная по мелодическому складу и ритмике. Подобной ей не найти нигде. Ни одна из соседних народностей, монгольских или славянских, не оставила на ней отпечатка. В то же время сама по себе она представляет чрезвычайно ценный художественный материал» [22].
Список литературы
1. Донич А.Н. Народонаселение Казахстана. — Кзыл-Орда, 1928.
2. Резолюции и постановления I областной Кирпартконференции. — Оренбург, 10-18 июня. — 1921. ЦДНИОО. Ф. 1. Он. 1. Д. 230. Л. 73.
3. Постановление Оргбюро ЦК РКП (б) по докладу о положении в Казахстане. 14 апреля 1924 г. // КПСС и Советское правительство о Казахстане. 1917-1977 гг. Сборник документов и материалов. — Алма-Ата: Казахстан, 1978. —С. 69.
4. Профессиональные союзы СССР. 1922-1924 гг. Отчет ВЦСПС к VI съезду профессиональных союзов. — М.: ВЦСПС,
1924. — 455 с. — С. 252; Рожков B. Переучет безработных и его результаты в КССР // Советская Киргизия. — 1924.
— № 11-12. — С. 99-107; 100, 106.
5. Виленский Е.Л. Ликвидация безработицы и аграрного перенаселения в Средней Азии и Казахстане (1917-1932 гг.). — Алма-Ата: Наука. — 278 с.
6. Из доклада председателя ЦИК КАССР С.Мендешева о работе ЦИК и Совнаркома КАССР // Степная правда. — 1922.
— 11 окт.
7. Мирзоян Л.И. О проекте Конституции Казахской ССР. Цит. по: Антология социально-политической мысли Казахстана с древнейших времен до наших дней (в двух томах). — Алматы: Институт развития Казахстана, 2002.
С. 442-449.
8. Цит. по: Аманжолова Д.А. Казахский автономизм и Россия. — М., 1994. — С. 186.
9. О прошлом — для будущего / Сост. А.Г.Сармурзин — Алма-Ата, 1990. — С 157.
10. Ирмуханов Б.Б. История Казахстана: опыт теоретико-методологического исследования. — Алматы: Наш мир, 2004. —
С. 216.
11. ГА РФ. 3316. Оп. 16а. Д. 212. Л. 60, 34-36, 58-59, 88-89, 100, 120.
12. В.И.Ленин — А.А.Иоффе // В.И.Ленин о Казахстане. — Алма-Ата: Казахстан, 1982. — С. 212-213.
13. История рабочего класса Советского Казахстана: В 3 т. Т. 1. — Алма-Ата, 1987.
14. Выселение баев в Казахстане // Власть Советов. — 1928. — 25 нояб. — № 47. — С. 14.
15. Енбекши казах. — 1925. — 17 нояб.
16. Профессиональные союзы СССР. 1926-1928. — М., 1928. — С. 364.
17. Енбекши казах. — 1928. — 5 янв.; 1927. 11 дек.; Советская степь. — 1929/27. 30 янв., 6 февр.
18. Бухарин Н.И. Учительство и комсомол. Доклад на I Всесоюзном учительском съезде // Работник просвещения. — М.,
1925. — № 36. — С. 31.
19. Simon G. Nationalism and Policy toward the Nationalities in the Soviet Union: From Totalitarian Dictatorship to Post-Stalinist Society. — Boulder, CO, 1991.
20. Родневич Б. Первоочередные задачи «Кирдоброхима» (хлорный завод в г. Илецкая Защита) // Советская Киргизия. — 1924. — № 8-9. — С. 144-147.
21. Прииртышская правда. — 1929. — 15 янв., 17, 31 марта.
22. 12 и СССР. Концерт национальностей. Очерк В.Ивинга // Огонек. — 1925. — 12 июля. — № 29 (120). — С. 25.