Одной из важнейших потребностей современного человека является потребность в достоверной информации о событиях, происходящих в стране и мире. С целью получения такой информации человек обращается к СМИ, в том числе к газете.
Согласно информационной норме газета должна публиковать любые сведения, отвечающие запросам и интересам читателей, разумеется, кроме тех, на которые распространяются ограничения институционализированного или конвенционального характера. При этом предоставляемая информация должна обладать свойствами актуальности, оперативности, точности, достоверности, отвечающими коммуникативным ожиданиям читателей.
Однако, как известно, субъект газетного дискурса, сообщая о тех или иных фрагментах действительности, стремится выразить свое отношение к ним, причем сделать это так, чтобы заставить потенциальных читателей принять его оценки, разделить позицию газеты. Такое проявление ментальной и социальной активности субъекта газеты составляет одну из максим деятельности современного отечественного журналиста. Она побуждает его участвовать в реализации функций СМИ как общественного института, с одной стороны, а также искать нестандартные способы и средства выражения, способствуя тем самым разнообразию, выразительности языка коммуникации, его воздейственности, — с другой.
Выстраивая собственное коммуникативное поведение, субъект газеты должен учитывать, что основой воздействия в массовой коммуникации является присвоение адресатом значимой для него информации. Если материал не имеет актуального содержания, максимум чего может добиться журналист, так это заставить читателя его прочитать, прибегнув к сенсационности, рекламности, скандальности и проч. в выборе, например, заголовка. Сама же «информационная пустышка», скорее всего, вызовет отторжение и вскоре забудется, не оставив следа в сознании читателя, а может, станет последним аргументом в его решении вообще не обращаться к СМИ за каким-либо содержанием.
Таким образом, информация, отвечающая запросам читателя, — контрапункт, в котором сходятся коммуникативные устремления участников дискурса газеты. Только при наличии такой информации коммуниканты могут считать свое общение успешным.
Сегодня же, в условиях тотального присутствия СМИ в коммуникативном пространстве социального адресата, информация носит дозированный и интерпретированный характер: читатель получает сведения, отобранные и обработанные, а подчас и «созданные» журналистом в свете идеологии принципала его газеты. При этом профессиональные усилия субъекта газеты часто направляются не на поиск рациональных доводов в доказательство истинности так преподносимой информации, а на изменение сознания читателя, в результате чего тот должен поверить, что журналистская версия не просто достоверна, но и отвечает его читательским запросам. Так происходит, когда субъект газеты прибегает к языковой демагогии, под которой в науке понимаются «приемы непрямого воздействия на слушающего или читателя, когда идеи, которые необходимо внушить ему, не высказываются прямо, а навязываются ему исподволь, путем использования возможностей, предоставляемых языковыми механизмами» [1; 461].
Известно, что древние греки называли демагогами политических деятелей, обладавших выдающимися ораторскими способностями, делавшими их популярными у народа, народными вождями. Соответственно слово «демагогия» понималось ими как «руководство народом». В истории риторики демагогия всегда толковалась как набор ораторских и полемических приемов, позволяющих ввести аудиторию в заблуждение и склонить ее на свою сторону.
Еще конкретнее демагогия как явление определяется в русском языке. Так, в Словаре В.И.Даля демагог — это «крайний демократ, добивающийся власти во имя народа; тайный возмутитель; поборник безначалия, желающий ниспровергнуть порядок управления», а демагогия — это «господство власти народа, черни в управлении» [2; 427]. Со временем значение этих слов эволюционирует. В современном Словаре русского языка термин «демагогия» определяется несколько иначе — как «намеренное воздействие на чувства, инстинкты малосознательной части масс для достижения своих целей; рассуждения или требования, основанные на грубо одностороннем осмыслении, истолковании чего-н.» [3; 142].
Изменилось представление о субъекте демагогии, но остаются прежними стратегическая направленность его коммуникативного поведения — управление массами для достижения власти — и тактика достижения цели — скрытое воздействие на чувства адресата любыми пригодными для этого средствами. Эти параметры позволяют определить демагогию как манипулятивную форму управления массами, понимая под манипуляцией «вид психологического воздействия, при котором мастерство манипулятора используется для скрытого внедрения в психику адресата целей, желаний, намерений, отношений или установок, не совпадающих с теми, которые имеются у него в данный момент» [4; 60].
Таким образом, демагогия и манипуляция предстают перед исследователем как две стороны одной модели речевого поведения, означающие предвзятость, односторонность, тенденциозность в выборе и интерпретации информации (демагогия) и намеренное введение адресата в заблуждение относительно истинных целей воздействия на его психику (манипулирование). При таком поведении нарушаются важнейшие из максим коммуникативного кодекса П.Грайса и Дж. Лича — максимы полноты, качества, релевантности информации, а также максимы искренности и такта.
Демагогическое, тенденциозное освещение фактов и событий с применением манипуляции не этично прежде всего потому, что носит принудительный характер: манипулирование «основывается на недоступности для адресата речи независимых источников информации и провоцирует ложные выводы из формально истинных предпосылок» [5; 17]. Адресат (в нашем случае — читатель газеты), лишенный доступа к независимому источнику информации, вынужден полагаться на мнение адресанта (журналиста). От добросовестности последнего в выборе способа подачи материала, в конечном итоге, и зависит качество информации, ее достоверность, объективность, полнота.
Как показывают наблюдения, речевая демагогия преобладает в тех газетах, которые выступают в качестве посредников между политиками и массовой аудиторией, т.е. эксплицируют политический дискурс.
Попутно заметим, что в науке существует узкое и широкое толкование понятия «политический дискурс». В первом случае оно соотносится с ситуациями собственно политического общения, такими как парламентские дебаты, законодательные акты, речь президента, других политических деятелей на заседаниях властных структур, в предвыборной кампании и т.п. Во втором — в этот перечень включают и проблемную статью, и интервью с политиком, и обзор политической, экономической, социальной обстановки в стране, подаваемый журналистом в политическом ключе. Другими словами, содержание политического дискурса в широком смысле составляет все то, что так или иначе затрагивает политику.
В ситуации, когда население дистанцировано от процесса управления государством, журналисты становятся, по выражению Г.Манаенко, своеобразными «агентами влияния», способствующими формированию общественного мнения. Газетные издания используются властью (или/и ее оппозицией) для пропаганды собственных идей, формирования представлений и настроений, созвучных ее идеологии. В этом случае газета становится одним из субъектов широко трактуемого политического дискурса, а потому вполне правомерно говорить о политическом дискурсе газеты.
Цель политического дискурса — завоевание и удержание власти. Задача газеты как проводника идеологии той или иной политической силы — завоевать и удержать симпатии населения, его доверие, распространяя в широких массах те убеждения и мнения, которые соответствуют интересам ее принципала. При этом субъект газеты стремится делать это так, чтобы массы воспринимали эти мнения и убеждения как соответствующие их интересам. В этом, отмечает В.З.Демьянков, специфика политического дискурса: «. масс-медиа предписывают не столько, что люди должны думать, а то, как они должны думать» [6; 126]. Решить же эту задачу корректно, с опорой на рациональное убеждение не всегда удается, поэтому политики, а также политизированные журналисты часто прибегают к стратегиям и средствам воздействия на чувства, эмоции, подсознание адресата.
Расцвет языковой демагогии в современной российской прессе Т.В.Булыгина и А.Д.Шмелев объясняют следующим образом: «. в условиях относительной свободы и невозможности административного воздействия на несогласных, для того чтобы властвовать умами, приходится прибегать к разного рода речевым хитросплетениям (arch use of language)» [1; 462].
По большому счету это распространяется и на информационное пространство казахстанских СМИ, поскольку в наших странах происходят сходные демократические преобразования. Однако, как представляется, есть и другие, может быть, не столь глобальные, но не менее серьезные по последствиям причины языковой демагогии.
Молодые, профессионально незрелые журналисты часто прибегают к демагогическим высказываниям, не осознавая их иллокутивной силы, не умея прогнозировать последствия такого воздействия. Следуя всем известному положению В.Г.Костомарова о том, что «информация должна быть не только содержательно-рациональной, но и убеждающей, а потому эмоционально заражающей», они часто не отличают убеждение от манипулирования сознанием читателя. Сходство между этими феноменами, несомненно, существует, но и различия имеются принципиальные.
И убеждение, и манипулирование направлены на достижение прогнозируемого адресантом результата. Оба эти вида воздействия осуществляются, зачастую, одним и тем же арсеналом языковых средств и приемов (эмоционально-экспрессивные, оценочные слова, метафора, градация, аналогия, цитирование и др.).
Но убеждение, в отличие от манипулирования, — это «речевое воздействие, основанное на сознательном принятии предлагаемых положений, предполагающее возможность допуска слушателя к независимым источникам информации» [5; 131]. Имея возможность проверить полученную информацию, а значит, и критически осмыслить выдвинутые аргументы, адресат как объект убеждения осознанно и добровольно принимает или не принимает точку зрения адресанта. Манипулирование же — всегда «насилие, которое совершается скрытно, анонимно, вторгается в духовно-психологический мир человека, охватывая и сознательные, и бессознательные слои личности» [4; 91].
В данной статье предпринимается попытка показать, как средства языка используются в целях осуществления демагогического воздействия на клиентов политического дискурса — читателей отечественной официальной прессы. Объект нашего исследования — политический дискурс газеты «Казахстанская правда» (КП), позиционирующей себя как «общенациональная ежедневная газета Казахстана», за 2005-2007 гг.
Прагматически данная газета максимально ориентирована на проведение в жизнь идеологии государства. Это и дает основание квалифицировать репрезентируемый ею дискурс как политический.
Структурно политический дискурс газеты, как любой другой, представлен следующими компонентами: хронотоп, участники, цели, ценности, стратегии, материал (тематика), разновидности и жанры, прецедентные (культурогенные) тексты, дискурсивные формулы.
Xронотопом политического дискурса «Казахстанской правды» является Республика Казахстан времени правления президента Н.А.Назарбаева и деятельности сформированного им правительства во главе с К. Масимовым, времени коренных преобразований в политическом устройстве государства, реформ в сфере экономических отношений, социальных институтов.
Участники этого дискурса — политические деятели, представители власти и журналисты как проводники государственной идеологии (агенты) и граждане страны, читатели (клиенты) [7]. Для понимания рассматриваемой нами проблемы важно обратить внимание на принципиальную особенность дискурса данного типа: позиции сторон в политическом дискурсе изначально различны. И это различие как раз такого свойства, которое создает благоприятные условия для манипулирования одной стороны сознанием другой.
Так, власть, имея доступ к источнику информации, а часто и являясь таковым, может через ангажированную прессу беспрепятственно и целенаправленно вмешиваться в духовно-психологический мир читателей. Она активна и ничем не ограничена в своем стремлении направлять мысли и действия граждан в нужную для себя сторону. У читателей гораздо меньше возможностей открыто выразить на страницах печати собственную ответную реакцию, вступить в полемику с газетой, заявить свою позицию. Волеизъявление читателя ограничивается доброй волей принципала газеты. Сегодня газеты не стремятся вступать в разговор, инициированный читателем: «письмо в редакцию» даже как прием, имитирующий обратную связь, на страницах современной газеты редкость, архаика. Газете, ее принципалу не столь важно знать читательское мнение, важнее информировать о собственных взглядах и ценностях, пропагандировать и внедрять их в сознание граждан.
Кстати сказать, если в каких-то иных типах дискурса ценности могут быть скрытыми, подразумеваемыми, то суть политического дискурса состоит в открытом утверждении ценностей, поскольку именно они заявляются как объект желания, цель достижения. Более того, важность этих ценностей постоянно подчеркивается, на них ссылаются политики, регулярно «напоминая», что в основе их деятельности лежит неустанная забота о созидании и укреплении этих ценностей как жизненно необходимых для процветания самого общества.
Базовые ценности политического дискурса, вербально репрезентируемого «Казахстанской правдой», соотносятся с такими концептами, как «власть», «государство», «общество». Содержание данных концептов идеологически конкретизировано в программных документах государственной власти (Послание Президента «Казахстан-2030», «Стратегия вхождения в число 50 конкурентоспособных стран мира» и др.). В процессе популяризации это содержание закрепилось в метаязыке дискурса, дискурсивных формулах, таких как «эффективное управление», «стратегическое планирование», «стратегия развития», «приоритетное направление», «правовое государство», «суверенное государство», «независимый Казахстан», «демократическое государство», «конкурентоспособное государство», «крепкое и стабильное государство», «свобода волеизъявления», «развитая экономика», « прозрачная экономика» и др.
Картина мира, созданная в программных документах, в дискурсе газеты превращается в своеобразный идеал, мечту, к которой нужно стремиться, чтобы обрести всеобщее счастье. Именно поэтому рисуется она яркими красками, а все действия власти по ее воплощению освещаются только в положительном ключе, факты жизни преподносятся соответственно. Недостатки, проблемы, просчеты, если и попадают в поле зрения агентов дискурса, то интерпретируются ими как явления частного порядка, временные, естественные и вполне устранимые, которые, по большому счету, никак не портят радужную картину идеального будущего.
Как проводник идеологии власти агент политического дискурса «Казахстанская правда» видит свое предназначение в том, чтобы, по выражению В.З.Демьянкова, «внушить гражданам необходимость «политически правильных» действий и оценок», т.е. таких, которые соответствуют взглядам идеологического принципала.
Эффективность политического дискурса в большой степени зависит от того, насколько символы, концепты, которыми оперирует агент (политик, журналист), близки массовому сознанию: его образ мыслей, высказывания, должны «укладываться во вселенную» мнений и оценок клиентов (граждан, читателей). С точки зрения логики в этом случае следовало бы узнать эти мнения, оценки, «чаяния народа» и соответственно им рисовать картину будущего, удовлетворяющую потребности граждан.
В реальности же политический процесс выстраивается обратным путем — «сверху»: политики «рисуют» идеальную картину мира, отвечающую их убеждениям, интересам и целям, а затем через СМИ и другие каналы пытаются внушить народу, что это он, народ, только и мечтал увидеть мир таким, более того — жить в нем. Поскольку процесс выстраивается не совсем логично, то и опереться на доводы рационального убеждения становится затруднительно, поэтому политики и журналисты в стремлении привлечь читателя на свою сторону апеллируют не столько к его ratio, логическому мышлению, сколько к intuicio, эмоциональной стороне восприятия, а то и воздействуют на подсознание, прибегая к стратегиям и средствам достижения фидеистического (основанного на вере) согласия.
Так, побуждая читателя поверить в то, что идеи, пропагандируемые политиками, отвечают его интересам, агенты дискурса газеты применяют прием солидаризации. Цель его — заставить читателя идентифицировать, отождествлять себя с идеологическим принципалом, внушить ему, что власть и граждане — это монолитное единство, «мы», и интересы тех и других совпадают, они общие, «наши».
С этого, собственно, и начинается языковая демагогия: расчет делается на то, что психологически человеку легко согласиться с фактически навязываемым ему «мы», поскольку референтно этот дейктик соотносится с субъектами (власть и граждане), осуществляющими созидательные деяния, воплощающими в реальность мечту о всеобщем благополучии. Каждому приятно осознавать себя причастным благородному делу:
«Полтора десятилетия назад, обретя независимость, мы начали строить (все выделения и подчеркивания здесь и далее наши. — Ф.Т.) новую страну и добились огромного экономического, политического, социального прогресса...
За 15 лет мы вместе сделали то, на что у многих уходят десятилетия, и реально создали независимое, успешно развивающееся и признанное во всем мире государство...
- ...И наш казахстанский путь является самым ярким свидетельством реальных возможностей и потенциала нашего народа [КП, 30.12.06];
- «Ежегодный ВВП позволяет повышать уровень жизни наших граждан: мы строим жилье (12 млн. кв. м), увеличиваем заработную плату (в среднем 39 тыс. тенге), снижаем безработицу (7,5 %), поддерживаем социально уязвимых граждан» [КП, 10.07.06];
- «Думаю, мы все горды тем, что сегодня наша страна по уровню развития экономики опережает многие бывшие советские республики...» [КП, 27.10.06].
Так устанавливается психологический контакт агентов дискурса с клиентами, ослабляющий критическое отношение последних к предмету речи. Настойчивое воспроизведение идентификационных словосочетаний «мы все стремимся.», «мы создали.», «наше государство», «наш народ», « наш путь» и др. превращает их не просто в дискурсивные формулы — меты дискурса, а в своеобразные формулы внушения, суть которого сводится к искусственному прививанию с помощью слова или другим способом различных психических явлений — настроения, внешнего впечатления, идеи [7; 231]. В данном случае с помощью регулярного использования личного местоимения мы и притяжательного наш в дискурсе актуализируется идея солидарности, общности, сплоченности, единения власти и народа на пути к заветной цели: «сообща мы строим наше государство», «мы вместе идем по пути успеха».
Кроме того, как видно из приведенных и многих других примеров, наряду с солидаризирующим «мы» в газете широко используется самый примитивный и самый популярный у демагогов всех времен прием, к которому прибегают в тех случаях, когда есть намерение выдать желаемое за действительное — это бездоказательные утверждения. Обращает на себя внимание манипулятивная задан-ность не только содержания таких высказываний, но и местоположения их в структурно-семантическом устройстве текста. Каждое из декларативных высказываний располагается в начале микротекста, текста, становясь отправной точкой в цепи дальнейших рассуждений, которые сами по себе могут быть формально вполне корректными. Такое построение оправдывает себя: по правилам актуального членения смысловой акцент переносится на последние компоненты высказывания, присутствие декларативных предложений, стоящих в препозиции, тем самым вуалируется. Это отвлекает адресата, усыпляет его бдительность — прием срабатывает: бездоказательность идеологизированных высказываний остается незамеченной, а в силу «непрочитанности» авторской интенции, заложенной в них, информация последующего текста воспринимается поверхностно и принимается на веру.
Декларативность высказывания часто сопрягается с более изысканным демагогическим приемом, в основе которого лежит своеобразная игра с компонентами смысла: ассертивный компонент высказывания «маскируется» под семантическую пресуппозицию, т.е. такой компонент смысла, без которого все высказывание не может считаться истинным. Пресуппозиция не подлежит отрицанию. Именно это ее свойство и используется в демагогических целях: «идея, которую надо внушить публике, подается под видом пресуппозиции, не подлежащей отрицанию, что ведет к признанию истинности внушаемой мысли» [1; 462]. Таким образом, внушаемая мысль, идея, выводится за пределы пропозиции и в замаскированном виде внедряется в сознание адресата.
Например, автор высказывания «Председательство Казахстана в ОБСЕ наглядно демонстрирует укрепление позиций нашего государства» [КП, 23.01.07] заставляет читателя признать истинность пресуппозиций: 'Казахстан председательствует в ОБСЕ'; 'существуют некие позиции государства'; 'позиции нашего государства укреплены'. Таким образом, как факт утверждается 1) то, что в реальности, и это всем известно, только инициировано и прогнозируется к осуществлению в 2010 г., 2) то, что не имеет определенного содержания, 3) то, что декларируется относительно не имеющего определенного содержания.
Трудно с уверенностью сказать, что кроется за утверждением, скрывающимся под первой пресуппозицией. Претензия Казахстана на председательство в авторитетной европейской организации является своего рода позиционированием себя как государства, обладающего рядом обязательных демократических признаков. Может быть, стремлением внушить гражданам, что наше государство уже соответствует всем европейским стандартам, объясняется пропагандистская поспешность газеты. А быть может причиной является элементарная языковая небрежность журналиста, плохое владение им логикой изложения. В любом случае налицо искажение истины, а это не может не разочаровывать читателя.
Бездоказательность утверждений часто маскируется с помощью ссылок на авторитетные источники. Источники могут быть неконкретными, анонимными:
- «Как отмечают международные эксперты, уровень удовлетворения жизнью людей в Казахстане — самый высокий в СНГ и близок к показателям Европейского союза» [КП, 13.06.06];
- «Сегодня успехи Казахстана признаны всеми наиболее авторитетными международными финансовыми и рейтинговыми агентствами» [КП, 30.12.05];
- «Мнение о высокой степени плодотворности визита подтвердили многие представители Европейского политического бомонда» [КП, 13.06.06].
То, что авторы апеллируют к источникам, в существование которых читатель должен поверить, вытекает из семантики высказываний. В каждом из приведенных примеров ассерция маскируется под пресуппозицию: целью внушения является та часть смысла, которая подается под видом следующих пресуппозиций: 1) ' известен уровень удовлетворенности (автором допущено смешение паронимов: «удовлетворение» употреблено вместо «удовлетворенность») жизнью людей в Казахстане', 'существуют международные эксперты, которые оценили этот уровень'; 2) 'у Казахстана есть некие успехи', 'существуют финансовые и рейтинговые агентства', 'среди агентств имеются наиболее авторитетные', 'некие успехи Казахстана оценивались наиболее авторитетными из международных финансовых и рейтинговых агентств'; 3) 'визит имел место', 'существует кто-то, кто высказал мнение о высокой степени плодотворности визита', 'существует многочисленный Европейский политический бомонд как некое авторитетное сообщество, который подтвердил мнение о высокой степени плодотворности визита'.
Таким образом, ссылка на источник входит в презумптивный компонент смысла, истинность которого не должна вызывать сомнения, иначе все высказывание придется признать аномальным. Следовательно, читая так устроенное предложение, адресат вынужден признать существование заявленных источников информации априори. Для придания черт реальности и важности фактически не существующим источникам, авторы многозначительно намекают на их высокий статус, используя такие оценочные определения, как международные эксперты, наиболее авторитетные международные финансовые и рейтинговые агентства, Европейский политический бомонд.
Из этих же соображений, как представляется, в последнем высказывании неопределенный источник прописан (вопреки правилам орфографии) с большой буквы: Европейский политический бомонд. Любой грамотный человек знает, что с большой буквы слова пишутся только в особых случаях. При беглом просматривании газеты глаз отмечает выделяющуюся прописную букву, и в мозг подается соответствующий сигнал: «имя собственное», «название», «названо что-то не рядовое». Так, путем грубой манипуляции нарицательное существительное с собирательным значением, конкретизированное «авторитетными» определениями политический, европейский, превращается в имя собственное, претендующее на манифестирование коммуникативно важного смысла. И вполне возможно, что прием сработает: многие и не заметят, что за этим квази-названием скрывается референтная пустота.
В других случаях, для придания достоверности, важности информации журналисты и политики апеллируют к мнению авторитетных лиц: главы государства, политиков с мировой известностью, специалистов в той или иной области и т.п. Человеку вообще свойственно доверять мнению тех, кого он уважает, кто пользуется авторитетом в стране и мире. Мало кто усомнится в декларируемой самобытности, исключительности и эффективности казахстанского пути, когда указан такой источник информации, как глава государства (Казахстана), или английская королева, или испанское руководство:«Глава государства отметил, что опыт Казахстана представляет большой интерес для всего сообщества ОБСЕ, и именно этим продиктована инициатива председательства в организации в 2009 году» [КП, 13.06.06];
«Президента неоднократно принимала Королева Английская Елизавета І.Это ли не показатель высокого значения, которое на туманном Альбионе придается сотрудничеству с динамично развивающейся республикой... [КП, 19.01.07];
«В политических и деловых кругах Испании сформировалось устойчивое положительное мнение о Казахстане как лидере Центрально-Азиатского региона. Испанское руководство не скрывает своего позитивного, уважительного отношения к нашей стране» [КП, 06.01.07].
Оценка Казахстана как государства «общепризнанного и уважаемого» политиками мирового уровня не может не льстить гражданскому самолюбию читателя, поэтому подобные высказывания, скорее, не вызовут отторжения, тем более что проверить достоверность информации из первоисточника у читателя нет никакой возможности. На это и делается расчет агентов дискурса.
Общей прагматической нацеленностью агентов дискурса на внушение собственных идей и ценностей как единственно верных и важных для народа объясняется и обращение к такому приему, как градация:
«Ежегодный ВВП позволяет повышать уровень жизни наших граждан: мы строим жилье (12 млн. кв. м), увеличиваем заработную плату (в среднем на 39 тыс. тенге), снижаем безработицу (7,5 %), поддерживаем социально уязвимых граждан» [КП, 10.07.06];
« К юбилейной дате страны подошли с конкретными результатами, о чем свидетельствует активный политический диалог, интенсивное торгово-экономическое взаимодействие, теплые культурно-гуманитарные контакты, туристический обмен» [КП, 27.02.07];
«Бюджет области вырос на 25 млрд. тенге. Благодаря этому удалось продвинуть решение многих социальных проблем. Ассигнований на нужды образования стало больше на 17 %, бюджет здравоохранения вырос на четверть. Уровень занятости из года в год повышается, средняя зарплата в течение года выросла на 23,1 % и составила 29900 тенге в месяц» [КП, 13.02.07].
Назначение перечисляемых компонентов высказываний — заставить адресата поверить в достоверность предшествующей им констатирующей части. Последовательное усиление, нагнетание смыслового и эмоционального содержания призвано послужить аргументом в пользу выдвинутого тезиса. Для придания аргументам доказательной силы привлекается статистика экономических показателей. При ближайшем рассмотрении оказывается, что сама по себе она мало что говорит обывателю, поскольку ее не с чем сопоставить, сравнить. Следовательно, убеждать такого рода «аргументы» могут только в силу факта своего существования, который, судя по всему, тоже придется принять на веру.
Таким образом, как показывает анализ, демагогические приемы в политическом дискурсе газеты носят регулярный характер и используются в комплексе: суггестивность общения, констатирующий характер речи обусловливают употребление приема солидаризации и бездоказательных утверждений. Бездоказательность часто строится на игре с ассерцией, маскирующейся под пресуппозицию, и прикрывается видимостью достоверности информации, создаваемой ссылками на авторитет источника, анонимного и конкретного, апелляцией к псевдоаргументам, убедительность которых кроется в психологическом эффекте градации.
Эти и другие приемы языковой демагогии в политическом дискурсе «Казахстанской правды» образуют своеобразную градационную цепочку, каждое предыдущее звено которой «тянет» за собой последующее. Усиливая друг друга, они маскируют отсутствие реальных фактов, логических доводов, рациональных аргументов. Их регулярность говорит о том, что прагматическая интенция газеты — быть рупором идеологического принципала — реализуется ею односторонне, с опорой на манипу-лятивные способы воздействия. В результате этого в дискурсе начинают преобладать ценности над фактами, воздействие над информированием, внушение над убеждением, открыто дидактическое над беспристрастным, что, в конечном итоге, может лишить коммуникацию истинной диалогичности, жизненности, содержательной полноты, а газету — читателя.
Список литературы
- Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). — М.: Наука, 1997.
- Толковый словарь живого великорусского языка / Сост. В.И.Даль. — М.: Рус. яз., 1981. — Т.1.
- Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. проф. Н.Ю.Шведовой. — М.: Рус. яз., 1983.
- ДоценкоЕ.Л. Психология манипуляции. — М.: Наука, 1997.
- Хазагеров Г.Г., Корнилова Е.Е. Риторика делового человека. — М.: Дело, 2001.
- ДемьянковВ.З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // infolex.ru.
- КарасикВ.И. О типах дискурса // http//Ошибка! Недопустимый объект гиперссылки..
- ШувановВ.И. Психология рекламы. — Ростов н/Д.: Приор, 2003.