В конституционно-правовой науке используется термин «конституционный судебный процесс» при характеристике конституционного контроля, осуществляемого специализированными судебными органами, наделенными соответствующими процессуальными полномочиями в рамках установленного порядка конституционного судопроизводства. Возникновение и успешное функционирование конституционных судебных органов дало основание как для признания существования юридического процесса в конституционном праве (равнозначного для многих ученых-процессуалистов юрисдикционной деятельности и ассоциируемого с судом), что прежде долгие годы оспаривалось, так и для теоретического осмысления места процессуальных явлений в конституционном праве и в системе права в целом.
Об обособлении конституционно-судебного процесса в структуре новой отрасли права — конституционном правосудии пишет В.М.Витрук. Различая процессуальное и материальное в правовом регулировании деятельности конституционных судов, В.М.Витрук считает, что конституционное правосудие является самостоятельной отраслью права, представляющее собой систему норм, «регулирующих качественно однородный комплекс общественных отношений, складывающихся в процессе организации и функционирования конституционного контроля, осуществляемого конституционными судами в форме самостоятельного вида судопроизводства — конституционного производства» [1].
Структурно-конституционное правосудие, на его взгляд, образует две подотрасли: судебное конституционное право и судебный конституционный процесс. Правовые нормы судебного конституционного права устанавливают статус конституционного суда и статус его судей, а именно способ формирования конституционного суда, его состав, принципы и гарантии его организации и деятельности, компетенцию конституционного суда, права и обязанности судей, гарантии их независимости. Судебный конституционный процесс как система норм регулирует процедуру рассмотрения дел в конституционном суде (принципы конституционного судопроизводства, его стадии, особенности рассмотрения отдельных категорий), она направлена на обеспечение реализации компетенции (конституционной юрисдикции) конституционного суда.
Таким образом, в конституционно-правовой науке России оформилась идея отпочкования от конституционного права самостоятельной отрасли — конституционного правосудия, обладающего единым материально-процессуальным содержанием, т.е. собственным предметом регулирования и особым механизмом процессуального осуществления в форме судопроизводства. Вместе с тем данная научная гипотеза была неоднозначно оценена юридической общественностью.
Преждевременной по отношению к России является, по мнению Т.Я.Хабриевой, мысль о выделении конституционного правосудия в качестве самостоятельной отрасли права [2].
Что судебный конституционный процесс занимает место подотрасли конституционного права, считает Е.Г.Лукьянова, называя совокупность норм, регулирующих процедуру рассмотрения дел в Конституционном Суде РФ, конституционно-процессуальным правом. Такое место конституционного процесса, на ее взгляд, предопределено свойственными ему самостоятельными предметом, методом правового регулирования, принципами, наличием собственной законодательной базы [3, 135–136].
Хотя, как нам думается, в сущности, доминирующим фактором для отнесения судебного конституционного процесса к процессуальной подотрасли Е.Г.Лукьяновой явились не столько охранительные функции Конституционного Суда РФ по рассмотрению и разрешению конкретных юридических дел (или правовых аномалий. — как считает сам автор), сколько изначальная юрисдикционная природа самого судебного органа.
Если бы российский орган конституционного контроля имел иное название, скажем, «Конституционный совет» (как в Республике Казахстан), при сохранении объема своих полномочий, то отношение к блоку правовых норм, регулирующих процедуры его деятельности, было бы, несомненно, другое, ибо превалирующее в теории права традиционное понимание процесса сопряжено с ее отождествлением процессуальной деятельности правоохранительных органов.
«Кульминацией» юридического процесса считается судебное разбирательство. Осуществление конституционного контроля «несудебным» органом не позволило бы употребить понятие «судопроизводство» при характеристике процессуальных форм его работы, а значит, по аналогии с общепризнанными юридическими процессами причислить конституционный процесс к разряду правовых процессов.
Это подтверждается рассуждениями автора об общности судебного конституционного процесса с другими видами юридических процессов, природа которых, на наш взгляд, не сопоставима в силу специфичности их целей и кардинальных различий в функциональной сущности. Автор пишет: «Судопроизводство в Конституционном Суде РФ не может не иметь общей родовой основы с другими видами судопроизводства (общность родовых принципов судопроизводства), которая, однако, не исключает, а предполагает существование ряда особенностей, касающихся, например, предмета рассмотрения в судебном конституционном процессе, его участников и др.» [3, 134].
В действительности же общность конституционного судопроизводства и обычного (ординарного) судопроизводства проявляется лишь в основных принципах правосудия.
Напротив, Ж.И.Овсепян появление судебного конституционного процесса трактует как серьезное основание для его обособления в самостоятельную правовую отрасль. Ею выдвинуты конкретные аргументы в пользу выделения конституционного судебно-процессуального права в качестве разновидности отраслей процессуального права в системе права. По мнению Ж.И.Овсепян, конституционное судебно-процессуальное право, являясь производным от материального конституционного права, призвано обслуживать его; «конституционно-процессуальное право регулирует деятельность, связанную с охраной (защитой) и применением норм Конституции, а материальное конституционное право предопределяет границы (пределы) правового регулирования, осуществляемого конституционным правом» [4].
В отличие от рассмотренных позиций автор выделяет нормы, регулирующие конституционное судопроизводство, из общей массы конституционно-процессуальных норм в правовую отрасль, оставляя их (другие процессуальные нормы) и материальные нормы, касающиеся деятельности конституционного суда в области конституционного права.
С такой логикой построения норм судебного конституционного процесса сложно согласиться, ибо в таком случае сфера процессуального, связанного с судопроизводством, искусственно вычленяется из общей канвы материально-процессуального конституционного права, что приемлемо, на наш взгляд, только на уровне нормотворчества, скажем, в интересах удобства пользователя (правоприменительных органов и лиц).
Совершенно иное представление о происшедших изменениях в положении процессуальных конституционных норм в системе права сложилось у М.С.Саликова, обосновывающего идею становления конституционно-процессуального права, включающего в себя совокупность процессуальных норм, регулирующих все возможные конституционно-правовые отношения, в том числе связанные с осуществлением конституционного судопроизводства [5, 13].
Определяя место судебного конституционного процесса как части конституционного процесса, авторы указанного учебного пособия считают, что конституционное процессуальное право, будучи вспомогательной отраслью по отношению к конституционному материальному праву, осуществляет регламентацию не только конституционно-судебных процессуальных отношений, но и всех (иных) конституционных отношений процедурного характера. Ими констатируется факт закономерного формирования в рамках конституционно-процессуального права ряда правовых институтов и подотраслей, имеющих сугубо процедурный характер, но производных от одноименных материально-правовых институтов (подотраслей).
«Таким подотраслям конституционного материального права, как избирательное право, парламентское право и конституционное судебное право, корреспондируют соответствующие подотрасли конституционного процессуального права — избирательное процессуальное право (избирательный процесс), парламентское процессуальное право (парламентский процесс) и конституционное судебное процессуальное право (конституционный судебный процесс)» [5, 12–13].
В условиях советского государства (и прежнего уровня конституционно-процессуального законодательства) А.И.Ким и В.С.Основин отмечали, что материальные и процессуальные государственно-правовые нормы образуют не две самостоятельные отрасли, а единую материально-процессуальную отрасль права [6].
Несколько противоречивой на этот счет является позиция В.О.Лучина, полагающего, что процессуальные нормы не входят в содержание материального права в качестве его составной части, так как в противном случае это означало бы полное нивелирование различий между процессуальными и материальными нормами. Одновременно им признается автономность процессуальных норм в рамках единой отрасли права с оговоркой: «государственно-процессуальные нормы обладают известной «автономией», но не по отношению к отрасли права, а по отношению к материальным нормам, в совокупности с которыми они и образуют отрасль как специфическое целостное подразделение в системе права. И лишь затем, с учетом особенностей правовых норм внутри данной отрасли, происходит обособление процессуальных норм от материальных» [7].
Иной точки зрения на этот счет придерживается О.Е.Кутафин, считая, что между материальными и процессуальными конституционно-правовыми нормами существует совсем другое соотношение, сводимое главным образом к их неразрывной связи. В силу их тесной, практически неразрывной взаимной связи они не образуют самостоятельных отраслей права, составляя единую материально-процессуальную отрасль российского права [8].
Следует отметить, что взгляды В.О.Лучина об относительной автономности процессуальных норм в пределах единой конституционной отрасли права в семидесятые годы прошлого столетия были в определенной степени пророческими. Поскольку, по сути, в них была обозначена тенденция специализации, а затем нормативного обособления отдельных блоков процессуальных норм, предопределяемая практическими потребностями совершенствования правоприменительной практики в конституционно-правовой сфере.
На тот момент развития процессуальной науки точка зрения В.О.Лучина являлась отражением «соперничества» двух полярных теорий о месте процессуальных форм в различных отраслях права.
Полемизируя с противниками признания равноценности процессуальных форм в юрисдикционных и неюрисдикционных отраслях права, ученый предложил ввести в научный оборот понятие «государственно-правовой процесс»: «поскольку порядок формирования и деятельности представительных учреждений имеет процессуальную юридическую природу, следует признать и государственно-правовые процессуальные формы, а также государственно-правовой процесс» [7, 23–24]. Использование данной терминологической конструкции наряду с общепризнанным понятием «законодательный процесс» позволило бы, по мнению автора, на одном уровне с гражданским, уголовным, административными процессами рассматривать особый процессуальный порядок функционирования общественных отношений, составляющих предмет государственного права.
Однако понятие «государственно-правовой процесс» не получило должного восприятия и соответствующего осмысления в научной среде по причине формального подхода к ее пониманию. Доводами к отрицанию его сущности явилась следующая трактовка: любой процесс является государственным в силу ведущего положения в нем государственных органов и правовым, потому что регламентирован процессуальным законом и связан с применением норм материального права. К сожалению, юридическое содержание понятия «государственно-правовой процесс», равнозначное современному «конституционно-правовой процесс» (в широком смысле), таким образом, было утрачено.
Отрицательное отношение к идее выделения из конституционного права конституционного процесса как правовой подотрасли, и в особенности самостоятельной правовой отрасли, выразила Н.А.Богданова. Проанализировав доводы М.С.Саликова, приводимые им в обоснование кардинальных изменений в структуре конституционного права как правовой отрасли и науки, Н.А.Богданова приходит к выводу о том, что эта научная гипотеза не имеет весомых оснований, носит искусственный характер и не способствует повышению роли и действенности конституционного права. Более того, она считает непозволительным разделять материальные и процессуальные нормы даже в рамках конституционного права из соображений сохранения нормативной и теоретической целостности конституционного права, позволяющей этой отрасли и науке сохранять свою ведущую роль в правовой системе и юридической науке [9].
Предмет конституционно-процессуального права, по мнению М.С.Саликова, составляют несколько основных блоков общественных отношений, они «являют собой уже сложившуюся, относительно самостоятельную совокупность правоотношений, это обстоятельство наряду с наличием системы норм, конституционных по природе, но процедурных по форме, свидетельствует об оформлении де-факто новой отрасли — конституционно-процессуального права» [5, 23–27].
Отмечая прикладное значение данной отрасли по отношению к материальному конституционному праву, призванной способствовать наиболее полной реализации принципа прямого действия Конституции, а также иных нормативных правовых актов, развивающих ее положения, автор мотивирует свой вывод следующими причинами. Во-первых, в силу самодостаточности конституции как акта прямого действия федеральная Конституция наряду с материальными нормами содержит значительное количество процессуальных норм. Во-вторых, процедурные нормы, формирующие механизмы реализации материальных конституционных норм, занимают доминирующие позиции в тексте федеральных конституционных законов, составляющих большой блок конституционного законодательства. В-третьих, конституционно-процессуальные нормы нацелены на непосредственную реализацию, причем в большинстве случаев именно в рамках конституционного поля, а не поля других отраслей права. В-четвертых, надо учитывать положительные результаты активной деятельности федерального Конституционного Суда (как и региональных судов), также базирующейся на процессуальных нормах конституционного закона [5, 19–20].
Указанные доводы в пользу выделения самостоятельной отрасли конституционно-процессуального права, действительно, являются малоубедительными, ибо наличие и постепенное увеличение объема процессуальных норм прямого действия в конституции и конституционных законах — это закономерная тенденция развития процессуального законодательства, свойственная всей системе права.
В будущем процессуальные отношения станут сопутствовать всем государственно-правовым институтам и все большему числу норм в данных институтах; будет приниматься все больше процессуальных норм, касающихся различных участников государственно-правовых отношений, возможна более детальная регламентация процессуальных отношений, может быть заключающаяся в принятии общих актов процессуального характера, рассчитанных на упорядочение процедуры осуществления важнейших материальных норм советского государственного права на уровне высших органов власти — таковы были прогнозы развития конституционно-правового процессуального законодательства, сделанные В.С.Основиным [10].
Они отчасти осуществились, в настоящее время продолжается детализация и унификация конституционно-процессуального законодательства, постепенно актуализируется вопрос кодификации в одной из важнейших сфер конституционных отношений — в области конституционного судопроизводства.
Вопрос глобальной кодификации в масштабах конституционно-правовой сферы ставится в общетеоретических исследованиях. На наш взгляд, кодификация в конституционном праве на базе процессуальных норм в масштабе всей отрасли права лишена смысла, а главное, — практической целесообразности.
Проблемы кодификации прельщают многих исследователей правовых процессов в различных отраслях права, поскольку общеизвестно, что одним из существенных и достаточных оснований для пересмотра «статуса» того или иного блока правовых норм является кодификация, именно наличие кодифицированного акта связывают, чаще всего, с фактом формирования в системе права правовой отрасли либо подотрасли права.
Разумеется, неплохо было бы разработать конституционно-процессуальный кодекс универсального назначения, но эта задача непосильна как для законодателя (правотворческого органа), так и для современной юридической науки. На сегодняшний день мы можем говорить об оптимальном сочетании процессуальных и материальных норм в единых по юридической природе источниках конституционного права, о способах совершенствования процессуально-правового механизма реализации конституционных норм, не ставя перед собой задач глобальной отраслевой кодификации.
Список литературы
1. Витрук Н.В. Конституционное правосудие. Судебное конституционное право и процесс: Учебное пособие для вузов. М.: Закон и право, 1998. — С. 39.
2. Хабриева Т.Я. Рецензия на книгу Н.В.Витрука «Конституционное правосудие: Судебное конституционное право и процесс» // Государство и право. — 1998. — № 12. — С. 104.
3. Лукьянова Е.Г. Теория процессуального права. — М.: НОРМА, 2003. — С. 135–136.
4. Овсепян Ж.И. Конституционное судебно-процессуальное право: у истоков отрасли права, науки и учебной дисциплины // Правоведение. — 1999. — № 2. — С. 196.
5. Конституционный судебный процесс: Учебник для вузов. / Отв. ред. М.С. Саликов. — М.: Изд-во НОРМА, 2003. — С. 13.
6. Ким А.И., Основин В.С. Государственно-правовые процессуальные нормы и их особенности // Правоведение. — 1967. — № 4. — С. 45.
7. Лучин В.О. Процессуальные нормы в советском государственном праве. — М.: Юрид. лит., 1976. — С. 104.
8. Кутафин О.Е. Предмет конституционного права. — М.: Юристъ, 2001. — С. 106–107.
9. Богданова Н.А. Система науки конституционного права. — М.: Юристъ, 2001. — С. 208–213.
10. Основин В.С. Советские государственно-правовые отношения. — М.: Юрид. лит., 1965. — С. 15.