Особенности казахской ментальности и национальная самоидентификация

Время приобретения Казахстаном и рядом стран рухнувшего социалистического лагеря суверенитета стало периодом кризиса, переломным этапом в переоценке ценностей культуры, нравственности. Но подчас вместо культурного роста мы наблюдаем упадок, разрушение старого здания, без постройки нового, и пребывание в руинах и нововозникших безобразных трущобах антикультуры.

Современное казахстанское общество в силу ряда причин не представляет монолитного образования. Общество суверенной страны — это обычно, народ, нация, объединенная особенным стилем жизнедеятельности в наличествующих условиях и соответствующими идейными установками. Это не сборище отдельных «народов». А.А.Налиаджян в своей книге «Этнопсихология» представляет вниманию читателей теорию возможности успеха совмещения этнических и гражданских связей. «Интеграция общества осуществляется путем построения все более широких общностей на базе первичных этнических групп», они и служат действующими единицами наций¹. Республика Казахстан — результат национально-политического самоопределения казахов, которые представляют собой титульную национальность. Она и обязана быть центральным образующим звеном новой НАЦИИ, вокруг которого могут компоноваться другие части нашего общества, удовлетворяющие таким образом и собственные интересы, среди которых — не потерять и свои национальные особенности.

Человеку всегда присуще волноваться за судьбу своего народа, своей страны, своё собственное будущее. В особенности обострялся интерес к нему в моменты крупных исторических событий: социальных потрясений, революций, переворотов или радикальных реформ, непосредственно затрагивающих интересы государств и народов, отдельных людей. Острота сегодняшнего дня обусловлена и проблемой «вызова ХХI в.» и глобализации, выживания народов, больших и малых, равных в своей самооценке, в наступившем третьем тысячелетии.

Особенно актуален этот вопрос для национальностей, в течение длительного времени лишенных естественного права на реализацию возможностей саморазвития и получивших его в ходе закономерных или неожиданных поворотов истории. Среди них и молодая, одаренная казахская нация, находящаяся в акматической фазе развития и страстно ищущая свой путь в мир, свою дорогу в цивилизованное сообщество народов, стремящаяся воплотить в жизнь заветную мечту многих поколений. 260 лет казахский народ находился в составе великой Российской империи, из них 75 — при Советской власти, практически в состоянии непрерывной дискриминации как самостоятельный этнос, потеряв национальную самозначимость. В этой связи достаточно вспомнить судьбу известного историка Е.Б.Бекмаханова, нашумевшей в своё время книги Олжаса Сулейменова, оригинального труда антрополога О.Исмагулова и других, изъятых и запрещенных, чтобы понять суть грубого вмешательства центральной и местной партократии в развитие отечественной науки, державшей её на «коротком поводке» Центра. Казахский народ, «как трагический странник, кочевавший по степям и столетиям» (М.Ауэзов), скитался в поисках земли обетованной (Жер Ұйық), где бы могла воплотиться казахская идея о создании национального государства, мирной и счастливой жизни². Лишь на исходе ХХ в. казахский народ обрёл, наконец, национальную независимость, возможность стать творцом собственной судьбы, воплотить выстраданную многими поколениями мечту в жизнь. И мы могли бы, вслед за А.С.Пушкиным повторить: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме наших предков, такой, какой нам Бог её дал».

«Современным людям свойственна множественная самоидентификация, — пишет Е.А.Нарочицкая, — по половому, возрастному, образовательному, профессиональному, религиозному, культурному, региональному и другим признакам. На главное место среди которых в последние два столетия вышел национальный»³. «Этничность — это единственная константа в мире социальных переменных. Все остальные роли (а стремление к их разнообразию также связано с бегством от однообразия и монотонности бытия) могут изменяться. И политические, профессиональные, и гражданские, и, в последнее время, даже гендерные»⁴. В современном динамичном, нестабильном переходном обществе былое понимание национального вполне закономерно подвержено критике. И вместе с тем рост национального самосознания народов планеты является естественной реакцией на угрозу стандартизации социальной жизни, выявляя стремление к самодостаточности и суверенности уникально неповторимых единиц человеческого сообщества. «Человечество — это народы», а не серая толпа псевдоиндивидульностей. Люди по-прежнему ощущают себя не представителями некоего общего безликого мира или абстрактного человечества, а носителями живой и конкретной национально-культурной общности. Этнос — самый долговечный и приемлемый тип организации общества. Генетический страх быть растворенным в пучине непонятных, аморфных, глобальных процессов рождает естественную реакцию защитить себя, свою уникальность, свою группу — среду понятных взаимоотношений. Это противодействие привносит в мир массу разнообразия, оригинальных, самобытных форм культурной социализации. Потому что они рождаются и принимаются в действительно неповторимо разных сообществах со своей национальной почвой и культурным ландшафтом. Национальность выступает как «отец» — защита от внешнего, не всегда благоприятного влияния, внутренний цензор контроля поведения.

Ценность национальной идентичности очень высока, удовлетворяя потребность в самобытности и независимости, одновременно обеспечивает нужду человека в принадлежности к коллективу и его защите. Здесь формируется осознание человеком себя в отношении причастности к определенному обществу (социализации). Национальная идентичность выступает психологической основой социальной и политической коммуникативности и мобилизуемости как готовности объединиться во имя решения общих интересов. «Этническая групповая идентичность описывается социальными категориями и базируется на анализе этнических групп, к которым принадлежит этнофор и с которыми себя отождествляет»⁵. «Личностная идентичность» определяется персональными качествами и характеристиками этнофора и имеет три основополагающих фактора: место этнофора в отношениях с другими (здесь доминируют понятия этнической структуры и этнических ролей); качества, которыми этнофор наделяет себя (деловые, поведенческие и т.п.); самооценка этнофора (адекватная или неадекватная)⁶. Если формы национальной идентификации ещё можно привести к ряду определений (от адекватной, этноцентризма, фанатизма до индифферентности), то формы национальной самоидентификации разнообразны, насколько уникальны все личности. При этом остаётся рассматривать только условия, необходимые для проявления национальной самоидентификации.

Язык, религия и особенности понимания (отсчёта) времени и пространства — культурные корни представления о национальности. Древние религиозные общности были связаны сакральными языками. Современные нации не обладают священными языками. Знак не рассматривается как отражение действительности и не обладают свойствами необходимости, но при этом связываются язык религии и язык науки (литературы), юридический и экономический. Язык в таком использовании относительно усложняется, претендует на всеобщность для повышения социального статуса. Необходимо учесть, что язык юридический и экономический, отображая приоритетные сферы деятельности в современных обществах, не имеет онтологических коннотаций. Современные нации не обладают священными языками, их заменяют научно-литературный и юридически-экономический языки, способствующие повышению уровня социализации.

Современный художественный казахский язык сохранил элементы сакрализации. Многие смысловые обороты, символьные знаки соединяют в себе и ценностные, и пространственно-временные, бытийные константы. К примеру, слово «ар» означает высокий уровень морально-этических качеств, честь, совесть, достоинство (ардақ, ар-ұждан, арыс). «Малым — жаным үшiн, жаным — арым үшiн». Вместе с тем «ар» имеет значение некой черты, отрезка, измерения, некой реальности, сути и т.д. (шекара, осы ара, бар, ары, арғы, әрбiр, әрқашан, әрқалай, әркiм). Ар — своеобразный сгусток времени и пространства, координаты, где они пересекаются и где определяется некая черта между ними. Ар — весь мир, всё время, вся жизнь, разделённая надвое (аржақ, арғыжақ, арғы дүние и противоположное — берi, бұл, бергi, биыл, бүгiн, былтыр)⁷.

В советский период для народов Средней Азии и Казахстана национальные языки стали считаться главным признаком этничности. Казахский литературный язык со специфической адаптацией знаков для более точного отражения казахского произношения способствовал четкой демаркации национальных границ по лингвистическому признаку не только между русскими и казахами, но и между казахами и их соседями (тюрками)⁸. Казахский язык, в отличие от других языков народов Средней Азии начала ХХ в., был хорошо развит. Он характеризовался небольшими диалектическими различиями и поэтому уже тогда мог считаться единым национальным языком (узбекский язык имел довольно выраженные региональные различия)⁹. Скорее, можно выделять не диалекты (западный, северо-восточный и южный), а говоры единого казахского языка, сложившегося в среде кочевников, способных сохранять взаимосвязи на широком пространстве Великой степи. Как таковой он сложился гораздо ранее, примером тому — Орхоно-Енисейские надписи, как и другие Центрально-Азиатские тюркские руны, легко читаются по-казахски. Устойчивость и сохранность тюркских языков давно известна — она заложена в самой основе агглютинации. Чагатайская письменность (литературный язык «тюрки») с ХIII–XVI вв. стала официальной и нашла универсальное применение в тюркоязычной среде, но не отображала особенности произношения жителей Казахской степи. Их духовные запросы всесторонне удовлетворяло устное народное творчество. Казахская степь уже являла собой самостоятельный культурный регион с характерным языком внутреннего взаимоотношения.

В советский период нашей истории русский язык был наиболее приоритетным, референтным. Сложился значительный слой двуязычных и русскоязычных казахов. При обретении суверенитета статус языка коренной национальности значительно вырос. Но по-прежнему в ряде регионов страны он не заполняет как средство передачи социально значимой информации все ниши социального бытия (экономическую, юридическую, научную). Работа по его приспособлению в данной сфере часто сопровождается симптомами «детской болезни» роста. На образный, по своей сути богатейший язык автоматически накладывается искусственно переведённая терминология. Естестественно, возникают смысловые противоречия и излишние усложнения. Это, а также то, что казахские юноши и девушки, закончившие школы с русским языком обучения, не могут поступить на казахские отделения вузов, ограничивает число свободно использующих возможности родного языка в профессиональных и научных сферах. А ведь они составят значительную часть интелегенции казахского народа и для них национальная самоидентификация является определённым напряжением моральных сил, направленных на самореализацию в построении будущего нашей страны.

В современности в обыденное сознание многих людей давно проникло мнение о том, что наиболее важно знать английский язык (особенно в его американском произношении), как наиболее применимый и значимый на нашей планете. Парадокс: на изучение родного языка (ана тiл) зачастую выделяется меньше средств, чем на изучение английского. Также давно идут попытки создания и распространения по всему миру искусственного языка мобиле. В обучении казахскому языку закрепилась порочная тенденция «прохождения» в учебном курсе иностранных языков. То есть ради отметки, а не знания.

Не менее важные особенности связаны с пониманием времени (истории). Ежегодный цикл смены времен года в том или ином климатическом и географическом ландшафте, формы занятий в течение года, трудовые ритмы, а также точка отчета социального времени (времени существования исторической общности) — важные факторы в формирование национальных особенностей. В новое время вертикальный модерн произвел разрыв традиции в понимании нерасчленимости прошлого — настоящего — будущего. Настоящее стало конкретно сиюминутным, осознаваемым как поперечный разрез времени, а не как пролог будущего. Люди вместо прошлого — памяти, будущего — как напряженно-деятельного ожидания предпочли жить настоящим. Оно при этом было жестко схвачено и зафиксировано синхронизирующими календарями, часами и официальной историей. Что же — «время — деньги», «жизнь такова». Одновременно возникает концепция социального организма (Левиафана), существующего в однородном времени Она была впервые сформулирована в консерватизме. Это стало закономерным развитием идеи национальной общности. Ещё Кун-Фу-цзы (Конфуций) признавал изменчивость природы, противопоставлял ей желаемую устойчивую жизнь людей в обществе (семье), крепко стабилизированной традицией (ли).

Для восточных народов обычно характерно понимание времени как колебательного, цикличного явления. Оно периодически возвращается к исходной точке. Время земное, в котором живут люди, и время небесное, в котором обитают божества, текут как бы одновременно. На Востоке небесные силы рассматриваются как часть живой природы. Они существуют рядом с человеком, участвуют в его жизни, влияют на него. Но и человек, в свою очередь, может влиять на ближайшие божества. К тому же прошлое, настоящее и будущее тоже существуют одновременно и человек соответственно. Вечная душа только меняет форму своего существования. Человек не отделяет себя и своё настоящее время от духов умерших предков (прошлое) и неродившихся потомков (будущее). Прошлое поэтизируется, воспринимается как лучшее, «золотой век».

Пространственно-временные координаты, благодаря отсчёту исторического времени от Рождества Христова, научно вымеряемым стандартам, широко применяемым многим техническим достижениям, всё более ощущаются однородными для всего человечества. Несомненно, такие вот «удобства» связаны с затянувшимся господством европоцентризма и успехами «вестернизации». Кроме того, возможный переход к постиндустриальному, информационному обществу передового «миллиарда» вновь изменит современное релятивистское понимание времени и пространства.

Временные координаты существуют в истории наряду с пространственными. В пределах Земли пространство отнюдь не однородно. И именно пространство — это первый параметр, который характеризует этническую самобытность. Ещё первобытный человек знал границы своего обитания, так называемый кормящий и вмещающий ландшафт, в котором жил он сам, жили его семья и его племя. Каждый этнический коллектив, чтобы жить на Земле, должен приспосабливаться (адаптироваться) к условиям ландшафта, в пределах которого ему приходиться существовать. Связи этноса с окружающей природой и рождают пространственные взаимоотношения этносов между собой. Но естественно, что, живя в своём ландшафте, члены этноса могут приспособиться к нему, только изменяя своё поведение, усваивая какие-то специфические правила поведения — стереотипы¹⁰. Общественные нормы складываются под воздействием условий «первой природы».

Великая степь — это огромный океан разнотравья и редких лесков, полупустынь и пустынь, сопок и отрогов горных массивов, которые раскинулись от Венгерской пушты до хребтов Хингана. В силу засушливости в летний период и стужы — в зимний, а также других особенностей ландшафта эти территории были труднодоступны для хозяйственного использования. Наиболее оптимальным способом освоения этих равнин стало кочевое скотоводство. Древние скотоводы — насельники степной полосы — превратили просторы, разделявшие культуры и цивилизации, в связующие их путь. Огромную роль при этом сыграло приручение лошади, всадничество. Это новшество открыло человеку новое понимание пространства, расширило географический и культурный кругозор, способствовало единению человечества. Обеспечивая существование торговых путей и возникших на них городов и поселений, кочевники обеспечивали удовлетворение своих собственных потребностей.

Жизнь в тяжелых условиях резко континентального климата требовала от населения громадного напряжения физических сил. Не имея технических возможностей довлеть над природой, кочевник находил выход в сотрудничестве с ней, в признании ее огромной, непреодолимой силы. Поэтому-то «кочевник — дитя природы», как бы невидимая часть экологического цикла. С этим связан и приоритет духовной культуры над материальной. В отличие от осёдлых культур величайшим достижением кочевников стало стремление оставлять как можно меньше свидетельств своего существования¹⁰.

«Пайдасыз жер жоқ, найзасыз ер жоқ». При всей страстной привязанности казахов к родной земле, крайне изменилось их отношение к окружающей среде — как результат социальных и экономических экспериментов XX – начала XXI вв. Для большинства представителей «степного народа» огромные незаселенные просторы, некогда вскормившие казахов, стали ныне мертвой историей, не имеющей эмоционального значения. Казахстанцы скучились в пределах населённых пунктов, и этот процесс продолжается в виде урбанизации (переселение коренных жителей села в города и разрыв с родной местностью). Как при Советской власти, так и сегодня большинство казахстанцев с безучастием относятся к экологическим бедам родной края. Степь же стала рассматриваться как потенциальный источник неиссякаемого богатства, который нужно покорять, а не уважать и беречь, как раньше¹¹. Земля предков «Атамекен» (земля-мать) перестала быть таковой, превратилась, даже не в средство производства, а в свободно размениваемый капитал. Не случайно, может быть, ни один художник не сумел отразить красоту открытого пространства степи, не дополнив его изображением гор и деревьев. Живописность открытого моря изобразил когда-то Айвазовский, а открытую степь в самодостаточной полноте её красок и светотени не отразил никто.

Внешне национальное самосознание, прежде всего, проявляется в форме самоназвания. Принятие личностью, особенно развивающимся ребёнком, имени культурно-исторической общности, в окружении которой он живёт, занимает большое место в сложении представлений о плохом и хорошем, близком и далёком, доброжелательном и враждебном и т.п.. Всё это определяет симпатии и предпочтения в выборе партнеров в игре–тренировке или при исполнения социальных ролей. Из непосредственного отношения к этнонимам могут развиться озабоченность и соучастие образу своего национального и «своим». Под последними понимаются представители предпочитаемой общности. Даже самые отдаленные в пространственном, временном социально-культурном, политическом плане члены диаспор оставляют за собой признание идеи некоего единства, проводимого по признаку этнонима. Иногда тот может и не являться самоназванием этноса. Носители этнонима дистанционируются и отличают себя от представителей других аналогичных сообществ. Это происходит даже в том случае, если последние более близки по условиям социального бытия, языку общения, гражданству, культурным и бытовым связям, привычкам и т.д. Редкий человек при ошибочном определении его национальной принадлежности не поправит ошибку, уточнив нацию, т.е. так же, как и правильно называя свои имя и фамилию.

У казахов бытует: «Атамыз — Алаш, атымыз — қазақ», арысцы или «Алаш балалары». Знаменитая легенда об Алаше или Алаш хане и трех его сотниках (Усуне, Болате, Алшыне) стала поистине национальным, этнообразующим, консолидирующим мифом, в самом положительным смысле этого слова. В современности она, к сожалению, не имеет широкого распространения.

Казахский народ состоял из десятков крупных родоплеменных объединений и более сотни многочисленных малых и средних «ру», номинально сведённых в три племенных союза «алаш мыны». Трёхсистемное членение было характерным для кочевых народов, по принципу деления войска — на правое, левое крыло и центр. Оно имеет не подчиняющую вертикальную иерархию, а горизонтальную — порядкообразование войска. Подобная структура обеспечивала генеалогическую (Шежiре) и территориториально-политическую консолидацию. Каждый казах, вне зависимости от социального положения, местопребывания, связывал себя посредством прямолинейной цепи реальных и легендарных предков (чуть ли не от самого Адама) с другими казахами. Все они считались потомками трёх братьев (Арыстар, Қожалар, Келiнбеттер), имена которых разнились, а также первопредка (Алаша). Три жуза (жүз, дүние жүзi — сотня, родовая территория, пространство), потомки трёх братьев наделены некоторыми качествами, функциональными характеристиками, компенсирующими «возрастную» иерархию Старший (Ұлы) — Средний (Орта) — Младший (Кiшi)¹². «Ұлы жүзге қамшы бер, Орта жүзге қалам бер, Кiшi жүзге найза бер».

В период кризиса кочевого общества жузовое и родоплеменное деления стали использоваться во вред единству казахского народа. Хотя даже в этом случае они были способами национальной самоидентификации казахов. Тем самым значительно облегчили процесс национального размежевания 1924, 1925 гг. и образования казахской советской государственности. Реанимация их в современности, в силу негативного понимания традиций, используется для протекционизма и разобщения и без того не самого большого и социально резко стратифицированного народа. На самом же деле, «жүз», «ру», «жетi ата» — позитивное значение, как генеалогия, элемент национальной традиции и истории, «неписаный паспорт» казаха.

Наши соотечественники говорят: «Казах везде находит родственника». По исследованиям западных тюркологов, изучавших казахские диаспоры, группы, определяемые по отцовской линии наследования, можно классифицировать как отражение ныне существующей среди казахов солидарности в определенном кругу. Члены, принадлежащие к одному роду, ощущают себя более связанными друг с другом, чем просто по биологической схожести. Когда впервые встречаются два незнакомых казаха, они прежде всего выясняют, к какому роду-племени относится каждый из них и есть ли среди их ближайших родственников родные по отцовской линии. Например; в Восточном Берлине казахи из Турции установили контакты с казахскими студентами из Монголии, обучавшимися в ГДР. При встрече они находили общие кровные связи, которые приводили к организации встреч родственников, приехавших из Турции и Монголии. По случаю, казахам — гражданам Турции были переданы письма от казахов Синьцзяна, посланные работающим в Западной Германии письма передались к казахам Монголии, обучающимся в Восточной Германии, чтобы те отвезли их в МНР. Казахи, которые не могли указать на прямых родственников, но принадлежат к одному роду, тем не менее считаются близкими родственниками. Благодаря визиту казахов с Запада, повествует Ингвар Сванберг, одна девушка-найманка из Монголии сумела познакомиться с жизнью казахов-найманов в Швеции и Турции, общаясь с ними на родном языке. Женщина из Швеции сразу заговорила о своей товарке как о близком и знакомом родственнике. Родственные связи до сих пор остаются сильными настолько, что с самого раннего детства казахи приобщаются к освоению своего генеалогического древа, слышат рассказы о близких и дальних родственниках, по которым далее ориентируются и идентифицируют себя. Названные потомственные группы продолжают играть важную роль в индивидуальной идентичности казахов. Молодые казахи получают подробные сведения о детях своих родственников по материнской и отцовской линиям, с которыми никогда не встречались, но знают их по рассказам. Новому всплеску ориентации казахов на потомственные группы способствовала телевизионная версия романа Алекс Халэя «Корни», показанная в Турции в 1979 г., в основе которой лежали генеалогические познания казахов.

Этнические язык, фамилии, личные имена, внешний вид казахов, обычаи и вкусы зарубежных диаспор, в силу понятных причин, трансформировались. Поэтому в Турции информаторы редко могут признать казаха, когда сталкиваются с ним по его имени и фамилии. Однако когда такой казах идентифицируется по роду, его признают с легкостью. Если покажешь фотографию казаха и спросишь о его идентификации, то в ответ зачастую можно услышать: «О, это молкы из Алтай кёя». Имя же человека упоминается редко¹³.

Не следует ли и нам правильно отнестись к родоплеменной принадлежности казахов как к не­оспоримой данности нашей традиционной культуры? А то вместо этого мы наблюдаем проявления клановости, трайбализма, землячества и протекционизма «на службе» коррупции и бюрократии или шельмование этого наследства наших предков как пережитка, якобы неприемлемого в современном развитии Казахстана.

«Туранская» (тюркская) психика сообщает нации культурную устойчивость и силу, утверждает культурно-историческую преемственность и создает условия экономии национальных сил, благоприятствующих всякому строительству. Этносам, нациям свойственны специфические черты и ценности, которые у одних более распространены, референтны, чем у других. Это трудно и невозможно отрицать; но эти черты не настолько уловимы, чтобы дать им количественную и качественную оценку. Надо признать их реальное существование. Наряду со многими признаками этносов (общих) существуют элементы, связанные с их материальной и духовной культурой и особенностями их коллективной психики, проявляющиеся, в частности, в чертах характера, специфике ценностных ориентаций, вкусов и нормах поведения.

Эти черты определяются в образе жизни, хозяйствования и вырабатываются в течение столетий, с учётом климатических и географических условий. Шумные, говорливые не выживают среди звероловов суровых лесов, тихие и смирные — среди скотоводов, степняков и горцев. Качества, необходимые для сельского хозяина-землероба, — сила, терпение, усидчивость, усердие, смирение¹⁵. Национальный характер обусловлен историей народа, эти черты формируются столетиями, стремясь сохраниться и найти своё место в новых, изменяющихся условиях. Культура казахского народа, его гуманистически-ценностная направленность выражаются в его традициях.

Менталитет наследников кочевых народов тесно связан с такими чертами характера, как контактность, склонность к диалогу, открытость, толерантность (терпимость), демократизм, плюрализм, свободолюбие, искренность, сострадательность, самокритичность, уважение к старшим (носителям традиции), непритязательность на оригинальность, простота и многое другое. Как отмечал Л.Н.Гумилев: «Тесные контакты с казахами, татарами, узбеками показали, что дружить с этими народами просто. Надо лишь быть с ними искренне доброжелательными и уважать своеобразие их обычаев. Ведь сами они свой стиль поведения никому не навязывают. Однако любая попытка обмануть их доверие вела бы к разрыву Они ощущают хитрость как бы чутьем». Постоянная потребность в контактах, беседе, получении и передаче вестей объясняет особенное, лелейное отношение казахов к гостю, попутчику, собеседнику. «Гость — подарок Бога», — гласит народная мудрость. Пристально следили они за новостями «узын кулак», награждали за хорошие вести «суюншы» и всегда готовы были сорваться туда, где можно «других посмотреть и себя показать». Таким образом, складывается необходимость в ощущении причастности к некоему большому, важному, что бурлит за войлоком теплой юрты, в границах родного ландшафта и за ним, к человеческой общности в целом. Здесь можно привести следующие выражения: «С гордым горд будь, он не сын пророка. С кротким кроток будь, он не раб твоего отца»; «Можно отрубить голову, но не язык»; «Из странствий пятилетний возвратился, ему и старец должен поклониться» и другие. Верность казахской идее народ, по своей сути терпеливый, стойкий, философствующий, но с яростной бунтарским духом, пронес через все испытания истории.

Роды, племена и жузы казахов в силу своей рассеянности на громадной территории не могли построить централизованную государственность, но сумели создать весьма действенную форму самоуправления, для функционирования которой такие категории, как честь и достоинство рода, совесть, человечность и т.д., имели решающее значение. У них мораль и нравственность не расходились. Степь управлялась словом, и уровень культуры языка, по признанию В.В.Радлова, намного превосходил уровень культуры языка европейского этикета — «политеса». Казахи, отстаивая свою Родину и свободу, только силой слова, без насильственного рекрутирования, собирались в многотысячный жасақ — ополчение, без полицейско-карательных средств и тюрем обуздывали преступность. Слабость политической и технологической организации компенсировалась высокими морально-нравственными устоями общества¹⁵. Но самое главное, люди следовали им и за теми выдающимися героями, кто отражал в себе их представления о высоких достоинствах Человека. Бии, батыры, жырау и акыны обладали недюжинными способностями и огромным авторитетом, совмещали в себе способности друг друга. Они замечательная связь народа с его правящей элитой. Причём ханы и султаны не в меньшей степени обладали способностями предыдущих. Вот уж, и в самом деле, как гласит древняя тюркская формула власти: «Военноначальник — доблестен, советник — мудр, правитель — милостив».

Наличие позитивных общечеловеческих качеств у всех народов несомненно. Но способы выражения и понимания их обязательно разнятся. Иностранные авторы ХVIII–XIX вв., наш Абай и другие, описывающие жизнь кочевых казахов, наделяют их качествами, узнаваемыеми у их современных осёдлых потомков. Сохранившиеся формы поведения, ценностные ориентации людей, естественно, не передаются генетически, их передача из поколения в поколение — результат культивирования в воспитании и социализации личностей в соответствующем обществе. И казахи, желая оставаться таковыми, прилагают определенные усилия к сохранению традиций. В этом они находят себя, свой народ, связь с ним и своё место в нём. Это и назовём национальной самоидентификацией казахской личности. Они с мужеством и откровением заявляют, что стоят за развитие своей материальной и духовной культуры, во взаимодействии с другими, но по собственному, самостоятельно избранному пути. Иногда их решения позволяли избежать шрамов негативного опыта прошлого и культур-образцов. Ибо, по словам И.Гердера, «культура народа — это цвет его бытия… Традиция — вот мать религии и священных ритуалов».

Бывают случаи, когда люди не только не считают собственную национально-культурную среду лучшей, но и могут обнаруживать нечто подобное комплексу неполноценности, благоговея перед некритически же наблюдаемым иностранным. Но и в этом состоянии замутнённая и искаженная призма собственно национального остаётся главным окном в мир. Только и «мир» без самодостаточного национального самосознания исказится, и всё перенимаемое в первую очередь покажет свою отрицательную сторону. Некритическое приобщение к «общепринятым» формам устройства общества, всеядное потребление, а не творение новаций ведут к духовно-нравственному кризису вестернизирующихся сообществ. Западные исследователи–советологи, их сторонники и несостоятельные оппоненты во многом способствовали крушению именно ценностных ориентаций социалистического общества. Они апеллировали к доводам сообразности производства, экономики, прогресса со стереотипами западного общества. «Но, вскрыв грудную клетку больного», они оказались незнакомы с его «внутренним строением», «анатомией» «человека советского», упустили из виду все духовные стороны жизни обновляемых обществ. Материально-чувственные ценности Запада на новой почве дали разнообразные, противоречивые, непредсказуемые, часто негативные всходы. Результаты их были мало знакомы населению стран, только что вступивших на путь капиталистического развития, они рассчитывали только на лучшее. Это необязательно означает саму изначальную порочность достижений Западной цивилизации. Отрицательные стороны обновления связаны с примитивно-упрощенным восприятием, с неподготовленностью, поверхностностью, неосмысленностью, всеядностью потребления инноваций. Почему же так произошло? Это происходит в результате непропущения национально-культурных, якобы «устаревших догм», «пережитков», традиций к цензуре, фильтрации приобретаемого нового. Локальный этнокультурный опыт не противоречит, а способствует и соответствует общечеловеческому развитию. Но при этом необходимы условия учёта культурной почвы — среды, наличие культурного иммунитета в фильтрации приобретаемого и синтезируемого нового.

Консолидирующая этноцентричность может выявиться в желании народа занять собственное место в истории человечества, проявить себя и за пределами конкретно-национального. «Каждая нация обязана выявить перед миром свою национальную сущность. Если же нации нечего дать миру, это следует рассматривать как национальное преступление, которое никогда не прощается человеческой историей. Нация обязана сделать всеобщим достоянием то лучшее, что есть у неё… преодолевая собственные, узкие интересы, отправить всему миру приглашение принять участие в её духовной культуре», — писал выдающийся деятель Индии Рабиндранат Тагор¹⁶. Национальное самомнение вопреки всему миру, когда в собственных глазах ты всё, а в чужих — ничто, не только до крайности трудно, но и до трудности опасно — очень скоро придётся возненавидеть всё человечество и внушать уважение к себе жертвенностью и террором. Гораздо надёжнее реальные дела, способные восхищать не только твоё собственное, но и чужое воображение. Как говорил К.Ясперс: «Если мы вообще способны постигать только то, в чем узнаём самих себя, то, может быть, мы окажемся способны познать и то, столь глубоко скрытое в нас, подспудное, что осознать совершенно невозможно, если оно не будет отражено в зеркале, где представится нам сначала чем-то чуждым»¹⁷.

Хотя в современных условиях очередного разрыва культурных традиций и идеологии, «урбанизации», некогда сельской казахской культуры, смены экономическо-социального фона реализации привычных ценностей и т. п. обстоятельств усложняют проблему национальной самоидентификации личности. Культурные, по сути, восточные традиции не сделали нас защищенными и замкнутыми от влияния вестернизации. Потому что казахские традиции, сложившиеся в условиях гибкой кочевой культуры, в современности не дают категорического ответа, как повести себя этнофору, предоставляя его самому себе. В этом отличие казахстанского общества от других восточных, особенно исламских. В умме (мусульманской общине) поведение человека строго регламентируется, облегчая (ограничивая) ему выбор действий и способа самоидентификации. «Загадочная казахская душа» (намыс), национальный сгиб ума и характера по-прежнему способны ярко проявиться в минуты суровых невзгод и испытаний, когда отбрасывалось всё наносное, случайное, сиюминутное, и каждый честный казах оставался как бы наедине со своим Отечеством¹⁹. В умении придать новое, актуальное звучание традиционной национальной самоидентификации может проявиться подвиг современного поколения казахов и казахстанцев. 

Список литературы

     1.   Налиаджян Л.А. Этнопсихология. — М.: 1999. — С. 73.

     2.   Абдиров М.Ж. Казахская идея и 2000 год // Мысль. — 1992. — № 8. — С. 36–40.

     3.   Развитие интеграционных процессов в Европе и России. — М.: 2000. — С. 170.

     4.   Симонян Р.Х. От национально-государственных объединений к региональным // Вопросы философии. — 2005. — № 3. — С. 20.

     5.   Платонов Ю.П. Этнический фактор. Геополитика и психология. — СПб.: Речь, 2002. — С. 321,322.

     6.   Там же. — С. 322.

     7.   Кондыбай С. Казахская мифология. Краткий словарь. — Алматы: Изд-во «Нурлы Алем», 2005. — С.67–71.

     8.   Ширин Акинер. Формирование казахского самосознания: От племени к национальному государству. — Алматы: Ғылым, 1998. — С. 60,61.

     9.   Там же. — С. 59,60.

  10.   Гумилёв Л.Н. От Руси до России: очерки этнической истории. — Алматы: Издат. дом «Кочевник», 2003. — С. 6,7.

  11.   Ширин Акинер. Указ. раб. — С. 10,79.

  12.   Кондыбай С. Указ. раб. — С. 218–221.

  13.   Сванберг И. Казахские беженцы в Турции. Исследование по культурному выживанию в условиях социальных перемен / Пер. с англ. Б.М.Сужикова; Сост. Г.М.Мендикулова. — Алматы: Санат, 2005. — С. 368,369.

  14.   Мамлюки. — Алматы: Издат. дом «Кочевник», 2004. — С. 150,151.

  15.   Мусагалиев Ш.С. Диалектика истории. — Уральск: 2003. — С. 84,85.

  16.   Тагор Р. Избранные произведения: В 2 т. — Т.2. — Ташкент, 1991. — С. 259.

  17.   Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М., 1991. — С. 90,91.