Продовольственная политика и антикрестьянские репрессии советской власти в Казахстане (1918-й-начало 1921 гг.)

Продразверстка была одним из направлений экономической политики Советской власти в годы гражданской войны и иностранной интервенции наряду с такими мерами, как всеобщая трудовая по­винность, ускоренная национализация средней и мелкой промышленности, запрещение свободной торговли, сверхцентрализация в управлении хозяйством, натурализация и уравнительность заработ­ной платы, государственное распределение продовольствия и товаров народного потребления, запре­щение аренды земли и применения наемного труда в сельском хозяйстве и др. Деятельность Совет­ского государства в области экономики в 1918-м-начале 1921-го гг. вошла в историю под названием политики «военного коммунизма» и после перехода к НЭПу стала официальным обозначением хо­зяйственного развития Советской республики этого периода.

Одним из самых сложных и острых вопросов, стоявших перед Советской властью с первых дней ее существования, особенно в период гражданской войны, был продовольственный вопрос. Разрешение продовольственной проблемы было необходимо для многомиллионной Красной Армии, рабочих оборонной промышленности. Борьба за хлеб вышла за рамки экономической проблемы, она стала еще и проблемой политической, от решения которой зависело — быть или не быть Совет­ской власти. Борьба за хлеб, по сути, превратилась в «борьбу за укрепление нового общественного строя, за социализм»1.

Советское правительство с самого начала было намерено придерживаться продовольственной монополии и твердых цен на хлеб. Во взаимоотношения города и деревни был внесен элемент «про­летарского» насилия. Первые реквизиционные отряды из красноармейцев направлялись в деревню с ноября 1917 г. и просуществовали до 1921 г. Основная задача продовольственных отрядов заключа­лась в заготовке и отправке продовольствия голодающим в центральные промышленные районы и Поволжье. Они участвовали в создании комитетов бедноты, очищении Советов от кулаков, проводили организационную, агитационную и просветительскую работу среди крестьянства, принимали участие в военных действиях на фронтах гражданской войны и подавлении крестьянских мятежей. В масшта­бах всей Советской России в 1917-1921 гг. в продовольственных отрядах и Военном продовольствен­ном бюро побывали около 250 тысяч человек2. Деятельность продовольственных отрядов зачастую была грубой, несовершенной, порождала много злоупотреблений. Она обернулась для крестьян бес­пощадными контрибуциями и налогами, произволом.

В Казахстане продотряды не получили такого распространения, как в центральных районах России.

Для решения продовольственной проблемы органами Советской власти создавались комитеты бедноты. 11 июня 1918 г. ВЦИК принял Декрет «Об организации и снабжении деревенской бедноты». Комбеды в лучшем случае оказывались той же общекрестьянской организацией, что и Советы, в худ­шем — превращались в центры политического и хозяйственного самоуправства. В центральных рай­онах страны комбеды были образованы после издания Декрета.

Создание комбедов в Казахстане началось с конца 1918 г., особенно интенсивно в 1919 г., когда в центре они уже были ликвидированы3. Первые комитеты бедноты в Казахстане были созданы в Букеевской области (ноябрь 1918 г.), Туркестанском крае — Семиреченской и Сырдарьинской областях (декабрь 1918 г.). В отдельных уездах Казахстана комитеты бедноты имели ограниченное распростра­нение среди оседлого казахского и русского населения. Казахские аулы не были охвачены организа­цией комбедов, несмотря на то, что кочевое крестьянство составляло 80 % всего населения Казахстана4. Организации деревенской и аульной бедноты в Казахстане существовали под различными назва­ниями — «комитеты» и «союзы бедноты», «союзы киргизской бедноты», «союзы безземельных» и «малоземельных дехкан» и «чайрикеров». В Казахстане (по сравнению с центральными районами) комбеды осуществляли гораздо меньший объем работы в силу социально-экономического своеобра­зия региона.

Бедняцкие организации так же, как и продовольственные отряды, ставили задачу борьбы с кула­ками и баями, «очищения» от них Советов. Комитеты бедноты оказывали содействие Советским орга­нам в проведении продовольственной разверстки, следили за тем, чтобы не было свободной частной торговли, купли-продажи и спекуляции хлебом. Советскими органами устанавливалось вознагражде­ние организациям и отдельным гражданам за раскрытие спрятанных кулаками и баями запасов продо­вольствия. По Семиреченской области это вознаграждение равнялось 10 % скрытого хлеба, но не вы­ше 10000 руб. одному человеку5. Весь остальной хлеб передавался союзу бедноты. Бедняцкие органи­зации изымали «излишки» пахотных земель у баев и кулаков и передавали их бедноте, устанавливали размер посевной площади лугов, пастбищ, определяли количество зерна на посев, размеры продо­вольствия и фуража на хозяйство согласно нормам Наркомпрода. В обязанности комитетов бедноты входил контроль за своевременным проведением сельскохозяйственных работ, конфискация скота и инвентаря у кулаков и баев, с последующей передачей неимущим крестьянам. При необходимости бедняцкие союзы организовывали общественную обработку и уборку «бесхозных» полей. Они прини­мали участие в организации сельскохозяйственных коммун и артелей, колхозов, опытных полей и участков.

В целом комитеты бедноты содействовали Советской власти в проведении продовольственной политики, оказывали помощь беднякам, способствовали укреплению Советов, с которыми позже сли­лись. Но в то же время деятельность комбедов привела к разжиганию классовой вражды в деревне, приведшей к ужасающим последствиям. В начале 1920-х годов по всей стране полыхали крестьян­ские вооруженные восстания, названные в современной исторической науке, в силу массовости и мас­штабности, «малой гражданской войной».

Начало перехода к политике «военного коммунизма» в области продовольственного вопроса бы­ло положено Декретом ВЦИК и СНК РСФСР от 9 мая 1918 г. «О введении хлебной монополии и твер­дых цен на хлеб». За введение хлебной монополии» была деревенская беднота и часть среднего кре­стьянства. В то же время кулачество и байство выступали против монополии, так как они могли про­дать свой хлеб гораздо выгоднее на рынке.

Декрет Советского правительства от 13 мая 1918 г. подтвердил незыблемость государственной хлебной монополии и твердых цен, а также необходимость беспощадной борьбы со спекулянтами«мешочниками». Согласно Декрету ВЦИК и СНК «О реорганизации Народного комиссариата продо­вольствия и продовольственных органов» от 27 мая 1918 г. деятельность местных продовольственных органов была направлена на обеспечение продовольствием фронта, рабоче-крестьянской бедноты, разработку планов заготовки хлеба и фуража.

Эти декреты, вводившие продовольственную диктатуру пролетарского государства, устанавлива­ли новые принципы в продовольственной политике: изъятие излишков хлеба (прежде всего у кула­ков), запрещение частной торговли хлебом. Все, кто имел излишки хлеба и не сдавал их по твердым ценам государству, объявлялись врагами народа. За сданное государству продовольствие крестьянин должен был получать в порядке товарообмена изделия промышленности. Однако Советское государ­ство не располагало достаточным количеством промышленных товаров для обмена на хлеб. Товары, выпускаемые расстроенной промышленностью, целиком шли на нужды Красной Армии.

21 ноября 1918 г. СНК принял Декрет «Об организации снабжения населения всеми продуктами и предметами личного потребления и домашнего хозяйства», согласно которому были национализи­рованы торговые предприятия и образована государственно-кооперативная система снабжения. Этот декрет резко сокращал частно-торговый оборот и препятствовал спекуляции продуктов питания.

На практике изъятие продовольствия осуществлялось органами Советской власти по твердым це­нам, утвержденным государством, которые были значительно ниже рыночных. Вопреки законам ры­ночной экономики торговля продуктами запрещалась. Все расширявшаяся система продразверстки способствовала дальнейшему сокращению торговли. Декрет от 5 августа 1919 г. вел к более полному осуществлению товарообмена и запрету частной торговли нормированными предметами потребле­ния. Частная торговля нормированными продуктами стала рассматриваться как государственное пре­ступление.

Однако преодолеть законы товарного производства было невозможно. «Черный рынок» попол­нялся товарами кустарного и мелкого ремесленного производства, а также товарами, полученными рабочими и служащими в качестве оплаты труда. Для борьбы со свободной торговлей, которая, по мнению представителей Советской власти, тормозила осуществление продовольственной политики, издавались различные постановления по борьбе со спекуляцией. В Постановлении Омского Губпродкомитета от 17 марта 1920 г. указывалось, что свободная торговля продовольственными продуктами на рынке является недопустимой и что, «кроме продорганов и их контрагентов, производящих заго­товку продуктов по заданиям Омского губпродкома, никакие организации и учреждения, а также час­тные лица не имеют права производить каких-либо заготовок и отправок продуктов как за пределы губернии, так и перевозок из одного уезда в другой»6. Всем Упродкомам, Райпродкомам, Волисполкомам вменялось в обязанность строго следить и «в корне пресекать» заготовку и перемещение про­дуктов частными лицами и организациями как из уезда в уезд, так и за пределы губернии. «Винов­ные» должны были арестовываться и привлекаться Губревтрибуналом к принудительным работам, с особо «злостными спекулянтами» должны были обращаться «как со злейшими врагами революции по закону военного времени»6.

К торговцам, по решению местных ревкомов, применялись различные методы борьбы — от на­логов до облав с конфискацией товара и заключения в концентрационные лагеря. На заседании Пет­ропавловского уездного ревкома от 5 февраля 1920 г. были введены местные налоги на всех торгу­ющих, независимо от рода товара. Было принято решение: «взимать с каждого воза, привезенного на базарные площади, по 5 рублей; увеличить с торговцев на барахольном рынке с 1 до 2-х рублей с каждого»7.

Борьба с незаконной торговлей была в центре внимания правительства Советского государства. В специальном Постановлении Совета Труда и Обороны от 14 мая 1920 г. за подписью В .И. Ленина «О борьбе с контрабандной торговлей» запрещалось всем учреждениям, организациям и частным ли­цам «производить закупку заграничных товаров в прифронтовой зоне». Лица, пытающиеся перейти за линию фронта без надлежащего разрешения Наркомпрода и особого отдела ВЧК, приравнивались к шпионам, задерживались и привлекались к ответственности «по законам военно-революционного времени», с конфискацией ценностей, товаров и денег8.

Запрещение свободной торговли было обусловлено не только военно-политическими причинами и экономическими условиями, в которых находилась Советская республика, но и стремлением уско­ренными темпами перейти к коммунизму, одним из признаков которого являлось бестоварное произ­водство. В годы гражданской войны частная торговля полностью так и не была ликвидирована. Одна­ко она сводилась к минимуму. Купля-продажа между государством и крестьянством почти не суще­ствовала, так как за деньги, полученные по продразверстке, крестьянин не мог приобрести необходи­мые ему товары. Торговля существовала в виде товарообмена, который партия в условиях диктатуры пролетариата рассматривала как форму экономических отношений пролетариата и рабочего класса и как одно из средств социалистического строительства.

Логическим завершением продовольственной политики Советского государства в условиях граж­данской войны явилось введение продразверстки Декретом ВЦИК «О разверстке между производя­щими губерниями зерновых хлебов и фуража, подлежащих отчуждению в распоряжение государства» от 11 января 1919 г.

Продразверстка стала важнейшим элементом политики «военного коммунизма». Она была наце­лена на накопление в руках Советской власти запасов хлеба и другого продовольствия для снабжения Красной армии, рабочего класса и обеспечения победы в гражданской войне. По сути, введение прод­разверстки изменяло принцип определения излишков у крестьян. Если раньше при установлении из­лишков исходили из потребностей крестьянской семьи и фактического наличия у нее хлеба, то те­перь — из потребностей государства в хлебе. «Излишком» стало считаться то количество хлеба, кото рое село, волость, уезд, губерния должны были сдать государству. Разверстка являлась сама по себе определением излишков.

Новое в Декрете «О разверстке» состояло в том, что изымались «излишки» продовольствия и фу­ража, по существу, без компенсации их промышленными товарами или деньгами. Продразверстка должна была выполняться крестьянами «неукоснительно», «добровольно» и «безусловно», независи­мо от того, получат ли они в обмен промышленные товары или нет.

В центральных районах страны продразверстка вводилась сразу же после опубликования декре­та. В Казахстане как хлебная, так и мясная продразверстка в полном объеме стала осуществляться с начала 1920 г.9. Продовольственная диктатура не могла быть проведена в Казахстане в 1919 г. в силу ряда причин — оторванности советских районов Казахстана от центра страны, нарушения связей внутри районов, преобладания скотоводческого кочевого и полукочевого хозяйства, недосева 1918 г., нерешенности земельного вопроса, захвата значительной территории Казахстана белогвардейцами. Один из первых районов Казахстана, в котором с осени 1919 г. начала проводиться разверстка, была Уральская область, несмотря на то, что ее освобождение от белогвардейцев началось в январе 1919  г.10.

В 1918-1919 гг. в советских районах Казахстана продовольственная политика осуществлялось на основе законодательных актов Советского правительства путем прогрессивного обложения населения с площади посева и с поголовья скота в виде товарообмена и изъятия части излишков у кулаков и баев11. В Семиреченской области прогрессивный налог с урожая 1918 г. составил: с 2-5 десятин земли —   2 пуда, с 5-10 десятин — 4 пуда, с 10-20 десятин — 8 пудов, с более чем 20 десятин — по 10 пудов с каждой десятины. В Сырдарьинской области: с 1-3 десятины — 10 пудов, с 3-5 десятин — 15 пу­дов, с 5-8 десятин — 20 пудов, с более чем 8 десятин — 30 пудов с каждой десятины12.

В отношении запасов продовольствия Сибирь занимала исключительное положение, так как именно здесь была сосредоточена треть общероссийской продразверстки13. Поэтому особая роль в спасении Советской власти на завершающем этапе гражданской войны от голода принадлежала си­бирскому крестьянству, к которому причислялось население, проживающее в Северо-Восточном Ка­захстане (Омская и Семипалатинская губернии).

На всю Сибирь (Омская, Алтайская, Томская, Семипалатинская, Енисейская, Иркутская губер­нии), где Омская губерния занимала I место по заготовкам в ряду производящих губерний Сибири, с 1 августа по 1 декабря 1921 г. была наложена продразверстка в 110 млн. пудов хлебофуражных продуктов .

На Омскую губернию, согласно приказу Сибревкома и Сибиркома от 23 августа 1920 г. была на­ложена продразверстка хлебных продуктов на 35 млн. рублей, 60 % из которых необходимо было сдать к 1 декабря 1920 г., 20 — к 15 января и остальные 20 % — к 1 марта 1921 г.15. Выполнение плана заготовок по Сибири было на практике осуществлено к 1 декабря 1921 г. только на 25 % и составило 14  млн. пудов .

Одним из факторов, тормозивших продразверстку, был недостаток промышленных товаров. В 1919    г. 50 % стоимости заготовленного по продразверстке хлеба было компенсировано промышлен­ными товарами, а в 1920 г. — еще меньше16. Символичным выражением отсутствия возможности у государства рассчитаться с крестьянами за сданный под нажимом продотрядов хлеб является цинич­ное заявление одного из продработников Всесвятского района Петропавловского уезда в декабре 1920  г. о том, что «за расчет хлеба — попутный ветер»17.

Ассортимент промышленных товаров, распределяемых между губерниями, был небольшим. В докладе заведующего финансово-хозяйственным отделом на заседании коллегии Кирнаркомсобеса 19 сентября 1921 г. под председательством Джангильдина значились такие товары промышленного производства, как кровельное железо, алюминиевые ложки, вилки, котлы, эмалированные кастрюли и тарелки, медные чайники, ведра из белой жести, тазы, сковороды, ковши, пилы-ножовки, фуганки, напильники, ножи, баки, топоры-колуны, железные печи, умывальники, трубы, гвозди, мужские нос­ки, женские чулки, перчатки, фуфайки, вата, ткань, нитки18.

Другим недостатком товарообмена были ножницы цен. Обмен промышленных товаров на про­дукты питания, осуществляемый государственными органами, был неэквивалентным (цены на про­мышленные товары были значительно выше, чем на продовольствие). Архивные данные свидетель­ствуют о наличии значительной разницы между государственными и рыночными ценами на октябрьноябрь 1920 г.

Соотношение государственных и рыночных цен осенью 1920 г.19

Надбавка на установленные государством твердые цены при закупке продовольствия не должна была превышать на местах 25 %. Местному населению отпускали же продовольствие по рыночным ценам и даже выше: картофель (за 1 пуд) — 1200 руб.; морковь — 5400 руб.; свекла — 400 руб.; ка­пуста — 5000 руб.; лук — 6600 руб.; томаты — 10000 руб. и др.20.

Несоответствие рыночных и твердых государственных цен вело к желанию крестьян сбыть на рынке продукты питания, так как цены на них были значительно выше, и приобрести в обмен необхо­димую промышленную продукцию. Крестьянину, несмотря на более высокие рыночные цены на про­мышленные товары, было выгоднее приобрести их на рынке в результате товарообмена, так как сто­имость продуктов питания, реализованных на рынке, была также гораздо выше государственных цен. Как отмечал член правления Акмолинского губернского союза по товарообмену Богомолов, в октябре 1921   г. по твердым ценам 1 пуд керосина стоил 9 пудов хлеба, а на рынке 1 пуд керосина равнялся 1  пуду хлеба21.

Ножницы цен были неизменным атрибутом экономической политики Советского государства. Такая ситуация лишала крестьянство экономической заинтересованности в сдаче продовольствия го­сударству. Следствием этого стало сокращение посевных площадей и поголовья скота. Посевные площади в КССР по отношению к 1917 г. в 1921 г. сократились на 47 %, а поголовье скота уменьши­лось на 83 %22.

Другим фактором, осложнявшим проведение разверстки, являлось отсутствие четких норм и критериев. Нормой продразверстки являлся план государственных заготовок продовольствия у насе­ления, который «разверстывался» по губерниям, волостям, уездам, хозяйствам. Определение нормы продразверстки на хозяйство, с учетом государственного плана, производилось без учета урожайнос­ти с десятины и по душам населения. Продразверстка, проводившаяся пропорционально посевной площади, ложилась и на тех, кто засевал большие площади и на тех, кто — ничтожные. При этом классовый принцип учитывался не всегда. В докладе члена Акмолинского исполнительного комитета Никулина, обследовавшего Токушинский продовольственный район Петропавловского уезда в ноябре 1920 г., говорится, что продразверстка здесь была проведена не по классовому принципу, а пропорци­онально посевной площади. «Продразверстка падала и на сеявших 35 десятин и десятины»23. Далее в докладе приводится пример последствий проведения несоразмерных имеющимся возможностям разверсток: «На одного крестьянина ... наложена разверстка в 1200 пудов, в амбарах у него было 200 пудов и найдено спрятанного зерна 30-35 пудов. Его оставили на свободе, но сказали, что у него все будет конфисковано, и он будет арестован, или пусть выполнит продразверстку всю целиком. Этот че­ловек . стал продавать скот, чтобы на вырученные деньги купить хлеб и таким образом выполнить продразверстку»23.

Нормы изъятия «излишков» продовольствия у крестьян подменялись определением прожиточно­го минимума, в котором явно занижались потребности людей и хозяйства. По установленным нормам Наркомтруда на душу населения определялась норма 14,5 пуда24. В докладе особоуполномоченного Петропавловского уездного исполкома Баскова о состоянии Пресногорьковского продовольственного района в начале декабря 1920 г. указывается: «.продразверстка осуществляется бессистемно, без четких норм. Продработники изымают весь хлеб, оставляя на душу населения 14 пудов»25.

При выполнении разверсток на продукты питания не просматривалось системности, и зачастую нормы сдачи государству продовольствия для различных губерний, волостей, уездов устанавлива­лись наобум. При определении размеров разверсток на уезды не было учета хозяйственной специали­зации и того, чем богат уезд. Отсутствовала пропорциональность распределения государственных планов поставки продовольствия в центр из уездов. Так, в докладе особоуполномоченного Петропав­ловского уездного исполкома М.Баскова от 5 декабря 1920 г. указывается на бессистемность продраз­версток. На равнозначные деревни в Курганском уезде налагалась продразверстка в 10-12 тысяч пу­дов зерна, а в Петропавловском — 25-30 тысяч пудов25. Непродуманность и спонтанность при прове­дении продовольственных кампаний, по мнению М. Баскова, «создает у населения впечатление, что разверстка налагается не Советской властью, а каким-то отдельным агентом продоргана или комисса­ром по личному усмотрению, а может и по злобе за что-либо»26.

Попытки систематизировать и определить реальные возможности хозяйств по сдаче продраз­верстки государству на местах проявились в создании специальных комиссий по обследованию хо­зяйств и определению излишков27.

Исполкомы должны были проводить тщательный и систематический сбор сведений о посевных площадях, обо всех видах выращиваемых земледельческих культур, о поголовье скота, количестве птицы, сельхозинвентаря, мастерских, мельниц на каждое хозяйство. За точность и своевременность сбора данных председатели и секретари исполкомов в первую очередь несли ответственность по за­конам военного времени, вплоть до передачи суду Ревтрибунала28. Этот учет был необходим не толь­ко для определения реальных возможностей поставок продовольствия государству хозяйствами, но и для осуществления контроля над продажей продовольствия крестьянами на «черном» рынке. В итоге систематизация сведений о состоянии крестьянских хозяйств не привела к учету реальных возмож­ностей и дифференцированному подходу в проведении продовольственной политики, а напротив, способствовала более жесткой регламентации производственной и торговой деятельности крестьян и расширению перечня изымаемой сельскохозяйственной продукции на нужды государства.

Другими обстоятельствами, затруднявшими проведение продразверстки, являлись: отсутствие сельхозинвентаря, гужевого транспорта как средства доставки на ссыппункты и железнодорожные станции и др. Продработники с мест называли и другие причины неудовлетворительной сдачи зерна государству. Так, райпродкомиссар Пахульский из Явленского района Петропавловского уезда в фев­рале 1920 г. на объединенном совещании райпродкомиссаров называл причинами невыполнения раз­версток «отсутствие денежных знаков и эпидемию тифа»29. Райпродкомиссар Петуховского района Петропавловского уезда Фоминых на том же совещании говорил, что «крестьяне хлеб не везут, пото­му что на вырученные деньги нечего купить»30. Член коллегии Пресногорьковского райпродкома Ми­хайловский указывал на то, что «главным образом казачество замучено подводной повинностью»30. В докладе, составленном 12 декабря 1920 г., по мнению особоуполномоченного по Явленскому району Петропавловского уезда, «главный тормоз в выполнении разверсток — недостаток орудий обмолота, которые пришли в негодность»31.

В целом выявление причин, затрудняющих сдачу крестьянством хлеба государству, свидетель­ствует не только о завышенных планах, но и об отсутствии реальных возможностей по их выполне­нию.

К концу 1920 — началу 1921 гг. со всех концов Кирреспублики шли сообщения о тяжелом поло­жении на селе и отсутствии продовольствия у крестьян вследствие неурожая 1920 г. и проводимой продразверстки. Даже в хлебных районах страны ситуация стала критической. Сводки и отчеты о по­литическом положении в Акмолинской губернии свидетельствовали о враждебном отношении кре­стьянства к продразверстке в силу того, что у населения не только не значилось излишков, но и само оно нуждалось в продуктах питания32. Анализ данных по Токушинской волости Петропавловского уезда, включавшей в себя 7 сел, свидетельствовал, что в октябре 1920 г. в волости не только не было обнаружено излишков продовольствия, но и недостаток в хлебе составил 219400 пудов33.

Следствием экономически нерациональной политики «военного коммунизма», наряду с другими факторами, явился голод 1921-1922 гг. В отношении определения абсолютного числа голодавших и погибших от голода в начале 1920-х годов до сих пор вопрос остаётся открытым, так как не все слу­чаи смерти регистрировались и учитывались, а часть документов была изъята из архивных фондов. В последних исследованиях историков, по определению жертв голода, называется цифра гибели казах­ского населения на основании сельскохозяйственной переписи 1920 и 1923 гг. Она составила 414 ты­сяч человек (18,5 % всего казахского населения) и в отношении всего населения с 1920 по 1923 гг. на­зывается убыль населения 19,1 %, в том числе сельского — 21,5 %34. К концу 1921 — началу 1922 гг. сообщалось, что «количество голодающего населения КССР простирается до 1 309 тыс. душ, что со­ставляет 59 % общего количества голодающих губерний»35. В западно-казахстанских губерниях в ноябре 1921 г. число голодающих равнялось 63,4, к апрелю 1922 г. их число достигает 93 % общей численности населения36. Западные губернии КССР оказались в более бедственном положении ещё и по причине миграции переселенцев из центральных губерний России и Поволжья.

Первоочередной задачей КирЦИКа перед центром стало доказательство наличия голода на тер­ритории Казахстана и выяснение его масштабов с тем, чтобы центр снял продналог с голодающих районов. К ноябрю 1921 г. Кирнаркомзем, Кирнаркомпрод и Кирстатуправление установили, что «из семи губерний КССР пять голодает (Оренбургская, Кустанайская, Актюбинская, Уральская, Букеевская губернии и некоторые волости самостоятельного Адаевского уезда), с общей территориальной площадью в 1048100 кв. верст и населением в 2633300 человек... Общее число голодающих в 5-ти го­лодающих губерниях исчислялось в 1508900 человек обоего пола. Позднее, по данным, поступившим с мест, количество голодающих равнялось 1558927 человек»37.

Акмолинская и Семипалатинская губернии считались относительно благополучными. Тем не менее Акмолинская губерния ещё в конце марта 1921 г. насчитывала 472000 голодающих, что состав­ляло около 50 % населения губернии38. Ухудшение продовольственного положения в Акмолинской губернии объяснялось обнищанием населения в результате гражданской войны, непосильной продо­вольственной политикой со стороны государства, засухой, а также наплывом беженцев из Поволжья и соседних губерний. Особенно пострадали от голода Петропавловский, Кокчетавский и Атбасарский уезды Акмолинской губернии.

Несмотря на надвигающийся голод перечень продуктов, отбираемых у крестьян по разверстке, расширялся. Кроме хлеба и фуража, продразверстка стала распространяться на мясо, молочные продукты , овощи и картофель , капусту, свеклу, морковь , домашнюю птицу , яйца , сырье (кожи, конские хвосты, шерсть)43, сено44.

Нормы сдачи сельскохозяйственных продуктов государству определялись по имеющейся посев­ной площади, в том числе разверстка домашней птицы из расчета 2,5 штуки на 1 десятину45. Продраз­верстка распространялась на владельцев дойных коров, проживающих в селах Петропавловского уез­да, из расчета 50 фунтов «коровьего масла или 100 фунтов сыра в год, а горожане, имеющие крупный рогатый скот, должны были сдавать 5 фунтов или 3 пуда молока в год46. Освобождались от масляного налога семьи с числом не менее 10 человек, имеющие 1 или 2 коровы при условии переложения раз­верстки этих хозяйств на другие хозяйства46. Согласно Приказу СНК «Об обязательной поставке ко­ровьего масла» от 23 марта 1920 г. за подписью Председателя СНК В.И. Ленина за отказ или несвое­временную сдачу масла государству применялись суровые меры воздействия — от лишения права на получение промышленных товаров и увеличения масляной повинности в 2 раза с реквизицией коров до ареста и передачи «неисправных поставщиков» народному суду. При разверстке масла применя­лась круговая порука. План сдачи масла государству освобождаемых хозяйств автоматически пере­кладывался на другие хозяйства «этих обществ и коллективов»47. Сдаваемое масло должно было со­держать не менее 84 % жиров, в противном случае оно считалось «фальсифицированным» и подлежа­ло конфискации с сохранением обязанности сдать доброкачественное масло47.

Советская власть с течением времени не ослабляла, а усиливала разверстку. Только заготовки хлеба и фуража по стране составили: 1917-1918 гг. — 73,4 млн. пудов; 1920-1921 гг. — 367 млн. пудов .

В Казахстане, разверстка, как хлебная, так и мясная, проводилась вначале среди переселенческо­го русско-украинского крестьянства, занимавшегося земледелием, а также затрагивала кочевой аул. Казахское кочевое население, не занимавшееся земледелием, лишь частично участвовало в выполне­нии разверстки на мясо. Только с марта 1920 г., когда Совнарком принял Декрет «Об обязательной поставке скота на мясо», казахское кочевое население было привлечено к обязательному выполнению разверстки на мясо. Согласно декрету обязательная поставка скота на мясо устанавливалась на всей территории Республики в порядке разверстки между всеми хозяйствами, имеющими скот. Обязатель­ная годовая поставка скота исчислялась из расчета: 8 % от общего количества в стаде крупного рога­того скота (в возрасте от 3 лет), по всему молодняку (от 1 до 3 лет) — 25 % наличного количества ве­са, 20 % свиней (в возрасте от 4 месяцев)49. При этом размер обязательной поставки по отдельным гу­берниям устанавливал Нарпродком, а в пределах губерний — его местные органы и определялся не счетом голов, а в пудах. Населению предоставлялось право замены одного вида скота другим, считая коров и овец за пуд, свиней — % пуда за пуд веса другого вида скота.

Свободная продажа скота и мяса, перегон скота без специального разрешения из губернии в гу­бернию запрещались. За невыполнение требований, изложенных в декрете, граждане могли быть ли­шены товаров, причитающихся в порядке распределения, скот реквизирован с понижением его сто­имости относительно твердых цен; мог быть произведен арест граждан и передача их суду Революци­онного трибунала. План разверстки на мясо и сало в 1920 г. по Кирреспублике равнялся 25 милли­онам 460 тысячам пудов50.

Обязательную поставку мяса должны были выполнять «киргизские» хозяйства, не занимающи­еся земледелием. При наличии в хозяйстве от 25 до 30 единиц (в переводе на крупный рогатый скот свыше 3-х лет) должна была изыматься 1 голова (8 %); от 31 до 40 — 5 голов (12 %); 41-50 — 10 (20 %); 51-60 — 16 (26 %); 61-100 (33 %)51. При переводе на крупный рогатый скот телята до 1 года принимались за 1/6 единицы, телята от 1 до 2-х лет — за ХА, 6 голов овец или коз — за 1 единицу51.

В полуоседлых хозяйствах нормы сдачи государству мясной разверстки были несколько выше. При наличии в хозяйстве от 19 до 25 единиц (в переводе на крупный рогатый скот) должна была изы­маться 1 голова (4 %), от 26 до 30 — 3 головы (10 %), 31-40 — 6 голов (15 %), 41-50 — 10 (20 %), 51-60 — 15 (25 %), 61-100 — 35 %52.

В земледельческих хозяйствах средней полосы Кирреспублики скот должен был изыматься по продразверстке из расчета наличия в хозяйстве (в переводе на крупный рогатый скот) от 15 до 20 еди­ниц — 1 голова (5 %), 21-30 — 2 (6 %), 31-40 — 4 (10 %), 41-50 — 8 (16 %), 51-60 — 13 (21 %), 61-100 — 38 %52.

В земледельческих хозяйствах северной полосы Кирреспублики (в переводе на крупный рогатый скот) при наличии от 13 до 20 единиц по продразверстке должна была быть сдана 1 голова (5 %), от 21 до 30 — 2 (6 %), 31-50 — 6 (12 %), 51-60 — 10 (16 %), 61-100 — 40 %. (В земледельческих рус­ских хозяйствах 2 свиньи в переводе на крупный рогатый скот или 4 подсвинка исчислялись за 1 единицу52.) При наличии в хозяйствах скота от 101 до 150 единиц должно было браться 45 % всего коли­чества скота, от 151 до 200 — 50 %, от 201 до 250 — 65 %, от 251 до 300 и выше — 60 %53.

При выполнении продразверстки на мясо с разрешения местных продорганов населению предо­ставлялось право замены одного вида скота другим, а также молочными продуктами, считая 1 пуд топленого масла за 6 пудов мяса, 1 пуд сливочного масла — за 5 пудов мяса, 1 пуд сыра из цельного молока — за 2 пуда мяса, 5 пудов молока — за 1 пуд мяса53.

На практике продразверстка на мясо осложнялась сокращением поголовья скота во время граж­данской войны, бескормицы. Среди кочевого населения изъятие мясной разверстки было затруднено массовыми откочевками (как средством ее избежать).

Помимо самой продразверстки, с широким перечнем изымаемых продуктов, обременительной и непосильной для крестьянства, особенное возмущение вызывали методы ее осуществления. При про­ведении продразверсток насильственные репрессивные меры санкционировались государством. Это создавало широкие полномочия органам исполнительной власти на местах и порождало почву для их превышения. Такая постановка дел не только усугубляла состояние хозяйств и лишала крестьянство экономического стимула в развитии производства, но и вызывала недовольство в крестьянской среде. Разнообразные формы произвола советскими, партийными и продовольственными работниками, их злоупотребления и преступные действия достигли невиданных размеров. По утверждению самих крестьян, партийно-советские функционеры по преступности действий и жестокости в деревне прев­зошли действия колчаковских карателей в предыдущий период. Для успешного проведения продраз­верстки использовались все средства.

Для «несговорчивых» относительно сдачи продовольствия государству применялись методы кру­говой поруки. В Инструкции членам фабрично-заводских комитетов и партработникам, отправля­ющимся в деревню для усиления обмолота и сбора хлеба, от 8 мая 1920 г. Сиббюро РКП говорилось: «Разверстка впредь остается системой извлечения продуктов, ответственность за разверстку коллек­тивная (если продал хлеб один, то другой будет отвечать своим хлебом)»54. В Приказе № 49 Петропав­ловского Упродкома от 17 ноября 1920 г. за подписью упродкомиссара Кормичева говорится об ответ­ственности за возвращение хлебной ссуды с 12 %-ной надбавкой на количество взятой, выданной жи­телям Петропавловского уезда Акмолинской губернии весной 1920 г., возложенной на Уземотдел и Волисполкомы, которые за неисполнение данного приказа будут привлечены к ответственности как «расхитители народного имущества». В приказе указывалось: «В случае невозможности возврата ссу­ды населением, взявшим таковую, Волисполкомы должны взыскать ее с населения, имеющего излиш­ки хлеба»55. Таким образом, круговая порука, архаичный институт общины, в 1920-е годы получает возрождение. Это свидетельствует о попытках любой ценой извлечь хлеб из крестьянских хозяйств и выполнить план. Вместе с этим грубые нарушения классового принципа по изъятию хлеба лишали социальной защиты малоимущие слои населения и искажали сам принцип социальной справедливос­ти, провозглашенный Советской властью.

Сквернословие и рукоприкладство были неотъемлемыми чертами в деятельности представите­лей Советской власти. В телеграмме Председателя ревкома от 3 марта 1921 г. командующему груп­пой войск в Петропавловском районе Корицкому сообщалось, что в с. Соколовское т. Ватлин, «име­нующий» себя начальником коммунистических войск, занимается мародерством, отбирая у населе­ния продукты и вещи в свою пользу56. Перечень злоупотреблений продработников расширялся «ханжеварением» (пьянством)57. Применение силы по отношению к «злостным» неплательщикам прод­разверстки санкционировалось государством и носило силу законности. К тем, кто укрывал «излиш­ки» хлеба, согласно приказам вышестоящих инстанций продработники должны были принимать «ре­прессивные меры, вплоть до конфискации имущества»58.

В многочисленных приказах указывалось на необходимость применения жестких мер к лицам, препятствующим проведению продразверстки. В боевом приказе из Омского губревкома от 2 июня 1920   г. за подписью председателя губревкома Ширяева говорилось: «В связи с наступлением между­народных империалистов возможны большие осложнения с продовольственным положением Совет­ской России, постановлением Совнаркома от 27 мая требуется максимальное напряжение всех сил к усилению получения хлеба. Разверстка должна быть выполнена... На волостных уездах устанавлива­ется комиссия из представителей компартии, ревкома под руководством продкомиссара... Если в те­чение недели. не будет приступлено к обмолоту и вывозке хлеба, Продком посылает вооруженные отряды (численность не менее 10 человек на волость). при упорном и злостном укрытии хлеба не­медленно арестовывать владельцев хлеба»59. В том же приказе говорилось, что за невыполнение раз­верстки в сроки последуют аресты, суды ревтрибунала, а также заключение в концентрационные ла­геря, конфискация имущества не только кулаков и «подстрекателей», но и представителей Волсельревкома58. В мае 1921 г. в Петропавловском лагере принудительных работ содержалось 798 человек, из которых 742 — хлебопашцы, задержанные за участие и подозрение в восстании крестьян в февра­ле-марте 1921 г., а также за укрытие отрубей и противодействие разверстке60.

Для полного осуществления разверсток создаются на местах «тройки» из членов Упарткома, Уисполкома, Упродкома. «Тройки», в свою очередь, издавали свои указы, носящие угрожающий ха­рактер. В приказе № 1 Ишимской Уездной чрезвычайной тройки по проведению продовольственных разверсток (в лице Председателя — Горностаева и членов — Тарсина и Гуськова) от 31 декабря 1920   г. по Ишимскому уезду, где в январе 1921 г. началось крестьянское восстание, которое охватило впоследствии Западную Сибирь (и Северо-Восточный Казахстан не стал исключением), говорилось в § 3: «Безусловно, воспрещается всякая посылка ходоков, делегаций с ходатайством о продлении сро­ка или уменьшении разверсток. В противном случае, они будут арестовываться и отправляться на принудительный труд»61. И далее, в § 7: «К лицам, допустившим преступную халатность к выполне­нию настоящего приказа, будут применены самые беспощадные меры наказания, как к предателям власти рабочих и крестьян»61.

Угрозы получали реализацию на практике. Так, например, во время выполнения семенной раз­верстки в с. Челноково Ишимского уезда произошло столкновение крестьян с взводом красноар­мейцев. В результате применения оружия красноармейцами были убиты двое крестьян62. Изощрен­ные террористические методы «выколачивания» хлеба получили широкое распространение в виде заложничества. Взятие заложников имело место и в Ишимском уезде. В донесении Ишимскому уез­дному комитету по Боровской волости от 10 февраля 1921 г. говорится о взятии в заложники 50 че­ловек63.

Применение насилия со стороны советских органов оправдывалось революционным временем и чрезвычайностью решения продовольственной проблемы. Продагенты, осуществляя продразверстку в казахских аулах, зачастую тоже бесчинствовали — угрожали винтовками, отбирали у местного на­селения продукты для себя. Так, например, в ауле № 6 и № 8 Батпактинской волости Актюбинского уезда летом 1920 г. продагенты заявили, что они оставят лишь по одной «корове на семью, а весь ос­тальной скот угонят». Отобрали 13 овчин и 4 шарфа... Затем приезды агентов стали повторяться, в каждый приезд они обращались прямо к населению, как бы избегая обращения к Исполкомам. Каж­дый приезд сопровождался беспричинной стрельбой и требованием отвести для остановки в богатый дом, чтобы были девушки или молодые женщины. «С таким требованием произвели выстрел над го­ловой киргиза Бурамбая Коурузбаева, который с испуга заболел и умер через неделю... Весьма вызы­вающе вели себя агенты в присутствии женщин, хватали их и были довольно неразборчивы в своих выражениях, искали случая изнасиловать»64. При вывозе хлеба в Акмолинском уезде 35 невинных че­ловек были расстреляны осенью 1921 г. работниками милиции65.

Широкие полномочия представителей Советской власти, осуществлявших продовольственную политику на селе, санкционировались государством, поэтому факты несправедливости и открытого террора принимались крестьянством как государственная политика. Партийно-советское руководство блокировало попытки отдельных советских работников и коммунистов предоставить достоверную информацию о царивших на местах «порядках» в центральные органы, а в последующем встало на защиту тех, кто злоупотреблял положением в деревне и подвергся преследованию советских судеб­ных органов. В результате никто из «криминальных героев» не понес наказание по суду, а почти все остались работать на прежних или равноценных должностях. Жалобы крестьян в судебные инстан­ции на мародерство, жестокость, превышение полномочий советскими работниками в большинстве случаев оставались без разбирательств. Только после крестьянских восстаний начала 1920-х годов стали рассматриваться иски на продработников. В большинстве случаев дела были прекращены за не­достаточностью доказательств вины подследственных. Амнистии осужденных, проводимые в связи с октябрьскими и майскими праздниками, в первую очередь касались продработников.

Многие злоупотребления и преступления проводников Советской власти и силовых структур на­зывались «издержками», «перегибами», «недостатками» и объяснялись их «преданностью делу рево­люции и интересам пролетарского государства». В телеграмме заместителя Председателя Петропав­ловского исполкома В.Гозака от 11 января 1921 г., направленной в Ишимский исполком упродкомбюро РКП, указывалось: «В Петропавловский исполком обращаются делегации крестьян Ишимского уезда с заявлениями о неправильных действиях продотрядов и уполномоченных Ишимского упродкома. Расследуйте факты Беловской волости»66. В обращении упродкомиссара Кокчетавского уездно­го продовольственного комитета от 1 февраля 1921 г. Гительсона по всем продработникам, комисса­рам продотрядов, начальникам милиции, уполномоченным и агентам политбюро указывалось на то, что снятие с работы продработников тормозит проведение продразверстки, что является преступным и ненормальным: «При ведении следствия над тем или иным продработником по какой-либо ошибке или преступлению продработника вести следствие в секретном порядке от широких масс»67.

Пагубная практика бесчинств сохранялась и впоследствии, после окончания гражданской войны. Несмотря на переход к мирной жизни и введение НЭПа, насильственные методы стали неотъемлемой частью политики Советского государства. С весны 1921 г. стали рассматриваться жалобы граждан о неправомерных действиях продработников. Для этого при Рабоче-Крестьянской инспекции создается Бюро жалоб. На заседании представителей власти и партии Ишимского уезда 25 мая 1921 г. было рассмотрено около 200 жалоб, поступивших от граждан о незаконной реквизиции и конфискации имущества Уездным продовольственным комитетом. На заседании было принято решение о возме­щении ущерба в случаях установления законного притязания «жалобщика», а дела на продработников должны передаваться в Нарсуд68.

Свидетельством некомпетентности, серьезных нарушений законности при проведении продо­вольственной политики весной-осенью 1921 г. является деятельность Пономаренко — Замкирнарпрода, Уполномоченного ВЦИК в Акмолинской и Семипалатинской губерниях. По сути, Пономарен­ко сорвал план поставки продовольствия в центр. Отсутствие хозяйственного навыка и непонимание местных условий привели к расстройству гужевого транспорта и гибели людей. В кратком информа­ционном докладе от 12 октября 1921 г. ответственного секретаря бюро РКП и члена Каркаралинского уездного исполкома Семипалатинской губернии в представительство КССР при Сибревкоме говорит­ся об уполномоченном отряде в 30 человек, прибывшем 3 августа 1921 г. в северные волости Каркаралинского уезда из Акмолинского уезда. Руководивший отрядом начальник милиции 4-го района Акмолинского уезда с целью мобилизации 500 верблюдов для переброски хлеба к линии железной дороги стал от имени Пономаренко «терроризировать население, т.е. были расстреляны ряд взятых им заложников из влиятельных киргиз, которых пока насчитывается более десятка, последовательно разграбляя их хозяйство и издеваясь над другими гражданами, что повлекло за собой укочевание це­ликом двух волостей в Туркреспублику»69. В Акмолинском уезде уполномоченными ВЦИК были расстреляны 35 кочующих киргизов .

Результатом деятельности Пономаренко, как отмечается в докладе заместителя Акмолинского губкомиссара Наркомпроду КССР со 2 марта по 1 июня 1921 г., стало следующее:

«1) Вместо обещанных центру около 4000000 пудов хлеба нагружено и отправлено 2.300.000, на ссыппунктах около 600000 пудов расхищены — часть — населением и часть — в пути;

2)  убиты около 20 киргиз в Акмолинском уезде в связи с продработой;

3)  несколько сот тысяч пудов хлеба нового урожая посыпался от несвоевременной уборки (Атбасарский уезд), благодаря сильным ветрам;

4)   несколько десятков тысяч приглашенных Пономаренко обманутых киргиз Тургайского уезда, прибывших за 500-800 верст с 20-30 тысячами подвод для участия в вывозе хлеба к линии железных дорог с целью заработать хоть сколько-нибудь хлеба, были вынуждены вернуться ни с чем, ввиду от­сутствия груза;

5)  провален продналог ввиду полного отрицательного отношения населения и недоверия к суще­ствованию декретов о новой политике»71.

Таким образом, применение насилия рассматривалось руководящими работниками как эффек­тивная мера воздействия на тех, кто не выполняет распоряжения органов Советской власти. На прак­тике методы, используемые всеми звеньями власти, искажали и дискредитировали цели и задачи, провозглашенные пролетарским государством.

В период продразверстки сельского труженика возмущала не только сама система изъятия про­довольствия, но и методы ее проведения. Советским работникам разрешалось руководствоваться принципами «революционной законности» по отношению к неплательщикам налогов, вплоть до выс­шей меры наказания. Грубость, применение силы, круговая порука, заключение в концентрационные лагеря, конфискация имущества, взятие заложников, физическое уничтожение стали распространен­ными методами представителей Советской власти в решении продовольственной проблемы. Возму­тительным является то, что государство санкционировало любые методы и оправдывало их на пути достижения конечного результата. По сути, государство закрепило юридически аморальное кредо для каждого руководящего работника: «Цель оправдывает средства». Таким образом, не только сама продразверстка, но и методы ее проведения встречали неприятие и возмущение у тружеников села. Сводки о политическом положении на местах прежде всего свидетельствовали о недовольстве кре­стьян проведением государственными и партийными органами продовольственной разверстки как та­ковой.

В сводке Уисполкома Кокчетавского отдела Управления с 10 октября по 1 ноября 1920 г. указы­валось: «1. Отношение населения к мероприятиям Советской власти, за малым исключением, враж­дебное. Враждебность эта выражается главным образом на почве продовольственных разверсток, продуктов первой необходимости и подворной повинности. 2) Отношение населения к местным орга­нам также неудовлетворительное Неудовлетворительность эта выражается на хозяйственно-экономи­ческой почве»72.

В сведениях с 9 по 16 ноября 1920 г. о политическом положении Михайловского волисполкома Кокчетавского уезда также утверждается: «Население к разверстке относится плохо из-за неимения запасов хлеба и других продуктов»73. Аналогичные сообщения поступали отовсюду: из с. Сорокинского Всевятского района Петропавловского уезда (декабрь 1920 г.)74; по Акмолинскому уезду (фев­раль 1920 г.) в сводке также сообщалось, что «к нововведениям Советской власти население относит­ся равнодушно ...., вследствие разверсток, мобилизации подвод»75. При выяснении обстоятельств крестьянского восстания в сводке о политическом положении Петропавловского уезда в марте 1921 г. говорилось: «Восстание производилось на почве недовольства продразверсткой с лозунгом «Долой коммунистов !»76.

Возросшие тяготы налогообложения резко усилили недовольство крестьян продразверсткой. На­ибольшего размаха крестьянские выступления достигли в конце 1920 — начале 1921 гг., когда прове­дение продразверстки достигло своего апогея. Восстания крестьян проходили под лозунгами: «Долой продразверстку!», «Советы без коммунистов!», «Да здравствует торговля!». Важнейшим требованием крестьян было требование отмены продразверстки.

Таким образом, главной видимой причиной крестьянского восстания 1921 г. в Западной Сибири, как и в других регионах России, была продразверстка, которая представляла собой безмерное, безвоз­мездное и насильственное изымание у крестьян продуктов их труда Советским большевистским госу­дарством, его уполномоченными и вооруженными продотрядами. Основными мотивами массового антисоветского выступления крестьян в Западной Сибири стали: доведенная до крайности централь­ными и местными властями система чрезвычайных мер «военного коммунизма», жестокие, репрес­сивные формы и методы продовольственной политики большевиков, осуществлявшейся в деревне, преступления продовольственных работников. Поводом к восстанию стало изъятие семенного хлеба в качестве разверстки, что обрекало крестьян на верную гибель.

В данном случае государство, преследуя свои интересы, ставило на грань голодной смерти кре­стьянство и спровоцировало крестьянские волнения. В связи с определением мотивации участия кре­стьянства в антикоммунистических выступлениях начала 20-х годов ХХ в. уместно высказывание од­ного из авторитетных советских ученых П.В.Волобуева: «Мы любим цитировать полные глубокого смысла слова о том, что революция — праздник угнетенных и эксплуатируемых. Но чем больше ду­маешь над историей революций (а их достаточно много в мировой истории), тем больше замечаешь, что народные массы на этот праздник без крайней необходимости не идут. Это было и в прошлом, это мы видим и сейчас. Ввиду этого надо яснее сказать, как подходят к участию в революции широ­кие народные массы: к революции толкают их не отвлеченные идеалы, а непосредственные матери­альные интересы, элементарные жизненные нужды, борьба за их удовлетворение»77.

Крестьянство в повстанческом движении 1920-х годов отстаивало свое право на существование, а подчас противостояло угрозе голода, пыталось воссоздать народную крестьянскую власть. Слом устоявшегося порядка жизни, несущего угрозу для крестьянского бытия, породил ответную реакцию крестьян, направленную на защиту своих прав. Кризис власти, угроза экономического коллапса, го­лод заставили Советское правительство отказаться и от продразверстки, и от других мер «военного коммунизма» и перейти к НЭПу.

Историческое значение продразверстки состояло в том, что даже в самое трудное время интер­венции и гражданской войны она позволила Советскому государству увеличивать хлебозаготовки, снабжать армию, обеспечить население городов продовольствием. Кроме того, продразверстка нанес­ла удар по кулачеству, подорвав его экономические основы (экспроприация части кулацкой земли, запрещение частной торговли хлебом, наемного труда, земельной аренды), но полностью не сломила. Основную задачу — получение минимально необходимого продовольствия, необходимого Советско­му государству, продразверстка решила.

В то же время продразверстка разрушила экономические связи между городом и деревней, осла­била материальные стимулы к труду и, как следствие, привела к продовольственному кризису и мас­совому голоду 1921-1922 гг. Она стала одной из причин недовольства крестьянства политикой влас­ти, вылившейся в «малую гражданскую войну». Продразверстка вызывала своеобразную «цепную ре­акцию» и стала одной из главных причин глубокого экономического, политического и социального кризиса весной 1921 г.

Список литературы

1. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 36. С. 411-412.
2. Стрижков Ю.К. Продовольственные отряды в годы гражданской войны и иностранной интервенции (1917-191 гг.). М.: Наука, 1973. С. 299.
3. Елагин А.С. Социалистическое строительство в Казахстане в годы гражданской войны (1918-1920 гг.). Алма-Ата: На­ука, 1966. С. 67.
4. Там же. С. 75.
5. Там же. С. 73.
6. Государственный архив Северо-Казахстанской области (ГАСКО). Ф. 43. Оп. 1. Д. 119. Л. 49об.
7. ГАСКО. Ф. 1482. Оп. 1. Д. 75. Л. 52 об.
8. Центральный государственный архив Республики Казахстан (ЦГА РК). Ф. 1346. Оп. 1. Д. 1. Л. 7об.
9. Елагин А.С. Социалистическое строительство в Казахстане в годы гражданской войны (1918-1920 гг.). Алма-Ата: На­ука, 1966. С. 132.
10. Там же. С. 133.
11. Там же. С. 62.
12. Покровский С.Н. Разгром иностранных военных интервентов и внутренней контрреволюции в Казахстане (1918-1920 гг.). Алма-Ата: Наука, 1967. С. 196.
13. ГАСКО. Ф. 1482. Оп. 1. Д. 7. Л. 221.
14. Степанов М. Как выполняют разверстку // Мир труда. Петропавловск, 1921. 19 янв. С. 2.
15. ЦГА РК. Ф. 224. Оп. 1. Д. 51. Л. 5.
16. Гимпельсон Е.Г. Военный коммунизм: политика, практика, идеология. М: Мысль, 1973. С. 60.
17. ГАСКО. Ф. 43. Оп. 1. Д. 6. Лл. 14 и об.
18. ЦГА РК. Ф. 30. Оп. 1. Д. 79. Лл. 29-30.
19. Государственное учреждение «Госархив в г. Кокшетау Акмолинской области». Ф. 76. Оп. 1. Д. 207. Л. 128.
20. ЦГА РК. Ф. 224. Оп. 1. Д. 5. Лл. 11, 12; Ф. 224. Оп. 1. Д. 6. Л. 1.
21. ГАСКО. Ф. 930. Оп. 1. Д. 2. Л. 81об.
22. ЦГА РК. Ф. 5. Оп. 2. Д. 68. Л. 29а об.
23. ГАСКО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 27. Л. 14.
24. ГАСКО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 27. Л11об.; ГАСКО. Ф. 454. Оп. 1. Д. 17. Л. 43
25. ГАСКО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 27. Л. 11об.
26. ГАСКО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 27. Л. 12об.
27. ГАСКО. Ф. 454. Оп. 1. Д. 18. Лл. 30 и об.
28. ГАСКО. Ф. 454. Оп. 1. Д. 17. Лл. 34, 43об.
29. ГАСКО. Ф. 1482. Оп. 1. Д. 1. Л. 52.
30. Там же. Л. 52 об.
31. ГАСКО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 27. Л. 17.
32. ГАСКО. Ф. 43. Оп. 1. Д. 6. Лл. 14 и об.; Ф. 542. Оп. 1. Д. 5. Л. 7.; ГУ «Госархив в г. Кокшетау Акмолинской области». Ф. 76. Оп. 1. Д. 207. Лл. 2, 4, 12, 216.
33. ГАСКО. Ф. 454. Оп. 1. Д. 17. Л. 130 и об.
34. Масанов Н.Э., Абылхожин Ж.Б., Ерофеева И.В., Алексеенко А.Н., Баратова Г.С. История Казахстана: народы и культу­ры. Алматы: Дайк-Пресс, 2001. С. 36.
35. ЦГА РК. Ф. 5. Оп. 2. Д. 68. Л. 29в.
36. Масанов Н.Э., Абылхожин Ж.Б. и др. Указ. раб. С. 368.
37. ЦГА РК. Ф. 320. Оп. 1. Д. 25. Л. 9.
38. Там же. Л. 13об.
39. ЦГА РК. Ф. 30. Оп. 1. Д. 4. Л. 126.
40. Там же. Л. 124.
41. ГАСКО. Ф. 78. Оп. 1. Д. 10. Л. 19.
42. ГАСКО. Ф. 454. Оп. 1. Д. 18. Л. 50.
43. Там же. Л. 57.
44. ГАСКО. Ф. 78. Оп. 1. Д. 10. Л. 35.
45. ГАСКО. Ф. 454. Оп. 1. Д. 18. Лл. 50, 57.
46. ГАСКО. Ф. 1482. Оп. 1. Д. 7. Л. 430.
47. ГАСКО. Ф. 43. Оп. 1. Д. 119. Л. 27.
48. Сидоров В. А. Классовая борьба в доколхозной деревне (1921-1929 гг.). М.: Мысль, 1978. С. 26.
49. ЦГА РК. Ф. 224. Оп. 1. Д. 7. Л. 13.
50. ЦГА РК. Ф. 224. Оп. 1. Д. 38. Л. 157.
51. ЦГА РК. Ф. 224. Оп. 1. Д. 7. Лл. 2 и об.
52. Там же. Л. 2 об.
53. ЦГА РК. Ф. 224. Оп. 1. Д. 7. Л. 3.
54. ГАСКО. Ф. 1482. Оп. 1. Д. 7. Л. 220 об.
55. ГАСКО. Ф. 1482. Оп. 1. Д. 8. Л. 60.
56. ГАСКО. Ф. 43. Оп. 1. Д. 6. Л. 70.
57. ГУ «Госархив г. Кокшетау Акмолинской области». Ф. 76. Оп. 1. Д. 295. Лл. 30-31; Ф. 131. Оп. 1. Д. 5. Л. 102.
58. ГАСКО. Ф. 1482. Оп. 1. Д. 12. Л. 95 об.
59. Там же. Л. 95.
60. ГАСКО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 95. Лл. 4об.-5об.
61. ГУТО « Госархив в г. Ишиме». Ф. 2. Оп. 1. Д. 16. Л. 9.
62. Государственное учреждение Тюменской области «Госархив в г. Ишиме». Ф. 2. Оп. 5. Д. 6. Л. 3.
63. Там же. Л. 62.
64. ЦГА РК. Ф. 40. Оп. 1. Д. 21. Л. 31 и об.
65. ГАСКО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 7. Л. 247.
66. ГУТО «Госархив в г. Ишиме». Ф. 2. Оп. 1. Д. 15. Л. 13.
67. ГУ «Госархив в г. Кокшетау Акмолинской области». Ф. 131. Оп. 1. Д. 5. Л. 21.
68. ГУТО «Госархив в г. Ишиме». Ф. 2. Оп. 1. Д. 21. Лл. 26-27.
69. ЦГА РК. Ф. 5. Оп. 2. Д. 44. Лл. 51-52.
70. ГАСКО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 28. Лл. 67-68.
71. ЦГА РК. Ф. 5. Оп. 2. Д. 44. Лл. 45-46.
72. ГУ «Госархив г. Кокшетау Акмолинской области». Ф. 76. Оп. 1. Д. 207. Л. 112.
73. Там же. Л. 216.
74. ГАСКО. Ф. 43. Оп. 1. Д. 6. Лл. 14 и об.
75. ГАСКО. Ф. 930. Оп. 1. Д. 6. Л. 9. 90
76. ГАСКО. Ф. 542. Оп. 1. Д. 5. Л. 7.
77. Кулешов С.В. Размышления о революции. // Отечественная история. 1996. № 5. С. 111.