Влияние особенностей управления чиновничества в лице волостных управителей и аульных старшин на их социальный статус

Высший эшелон российской колониальной системы в Казахстане был представлен назначае­мыми чиновниками метрополии — от генерал-губернаторов до уездных начальников, нижние ран­ги административной лестницы — волостными управителями и аульными старшинами, избирае­мыми путем выборов из представителей коренного населения. Выборы как волостного, так и ауль­ного старшины осуществлялись по двухступенчатой системе.

Для выбора волостного хозяева 50 кибиток сначала избирали одного выборного, а съезд вы­борных — волостного управителя и его кандидата. Для выборов же аульного старшины 10 кибиток избирали одного выборного, сход этих выборных определял аульного старшину и его кандидата. Косвенная система управления, которую избрали колониальные власти, предполагавшая использование для управления кочевыми общинами местные человеческие ресурсы, создала определенную свободу функционирования традиционных управленческих структур и воспроизводства традиционной полити­ческой культуры. Как нам кажется, практика проведения избирательных кампаний в Казахстане во вто­рой половине XIX - начале ХХ в. достаточно иллюстративно демонстрирует принципы оппозициони- рования между кочевыми группами той или иной величины, которые проявлялись в зависимости от уровня избрания должностного лица (волостного, аульного старшины или выборных), где традицион­ные стереотипы мышления определяли политическое поведение кочевников.

Главная должность, на которой сосредоточивалось внимание избирательной компании, — во­лостной управитель. Практически вся дореволюционная историография единогласно утверждала, что фигура волостного имела большое значение. Такую роль волостного юридически подготовила сама колониальная система, когда на основании реформы 1867-1868 гг. и других реформ, эта должность сконцентрировала в себе административную, фискальную функцию, а также исполнение судебных решений. По мнению реформаторов, такое сосредоточение власти в одних руках давало возможность верхним этажам власти централизовать управление кочевниками. Однако первые же годы управления показали что, во-первых, данные должностные лица являются источником чиновничьей коррупции, во-вторых, в этом звене административной системы происходят самопроизвольные процессы в виде «партийной борьбы», которые не поддавалась какой-либо регламентации.

Волостным избирался обычно лидер доминирующего сегмента, который, используя вверенные ему колониальным аппаратом функции, лоббировал интересы своей кочевой группы. Прежде всего, это касалось использования пастбищ, процесса налогообложения и судебного исполнения. Такое по­ложение не могло устраивать другие аулы, и в связи с этим в предвыборных кампаниях использова­лись такие формы борьбы, как жалобы, кляузы, подлоги и тому подобное.

Обычно выигрывала в предвыборной борьбе та кочевая группа или, другими словами, партия, которая имела экономическое превосходство. Возглавляли такую группу экономически сильные аулы, обычно обладающие значительным количеством скота и поэтому имеющие экономическое влияние на других. Например, в Кувской волости Каркаралинского уезда доминировала кочевая группа джаралгап, а возглавляли ее аксакалы двух хозяйственных аулов, которые являлись «на­следственными управителями Кувской волости: «Они распоряжаются не только землею описы­ваемой подгруппы, свободно вытравляя ее пастбища своими огромными тысячными табунами, но распространяют свою власть на земли общего пользования всего рода джаралгап...» [1; 17]. В Де- геленской волости этого же уезда родом таракты руководил богатый аксакал одного из хозяйствен­ных аулов Тышкымбай Кошан. О лидерах Кокчетавской волости Каркаралинского уезда писалось: «Если до настоящего времени вопрос о землепользовании и взаимных отношениях между киргизами не принимал слишком острой формы, то это объясняется единственно только тем, что стоящие во главе Кокчетавской волости Чалаковы и Адамбаевы слишком богаты и влиятельны...» [1; 23].

Поскольку итоги выборов заключались в количестве набранных голосов, то задачей соперни­чающих партий было увеличение дополнительных голосов путем подкупа. Они, очевидно, покупа­лись у тех аулов, которые не могли претендовать на выигрыш, или за счет искусственного увеличе­ния числа кибиток в своей партии. Таким образом, подкупы и приписки явились одним из главных методов ведения политической борьбы. Например, в жалобе одной части Сарытокумовской волости Верненского уезда писалось, что «из участвовавших в выборах четырнадцати выборных пять были избраны посредством подложного участия в аульном сходе третьего аула сторонников волостного из других аулов. Пятнадцатого сентября, — писалось в жалобе, — будет чрезвычайный съезд, которым неправильно избранные окажут всевозможные притеснения противной партии, состоящей из двух третей всей волости...» [1; 21]. О фактах появления фиктивных голосов не раз отмечал П.П. Румян­цев: «В административные списки, кроме действительных хозяйств, попадают и хозяйства фиктив­ные, так называемые «отау». Это и есть те экономически несамостоятельные хозяйства, которые ис­кусственно отделяются киргизской администрацией от основных хозяйств и регистрируются при со­ставлении списков в целях партийной борьбы для увеличения голосов при выборах должностных лиц. Очень часто влиятельные и богатые киргизы, заинтересованные в получении лишних голосов, вносят за отау и подати» [Отчет по Семиреченской области стат. комитетов за 1906-1907 гг. С. 15].

Другой стороной выгод, которыми пользовалась победившая партия, было право контролиро­вать сбор налогов волостным управителем. По законодательству второй половины XIX в. составле­ние ведомостей о количестве кибиток в волости производилось волостными выборными, которые, в свою очередь, составлялись по спискам аулов, предоставлявшимися аульными начальниками. Таким образом, списки о кибитках, определявших сумму сбора и сам сбор налогов, вызывали межгруппо- вую борьбу на всех этапах проведения налогообложения. В конечном итоге эти ведомости подписы­вал волостной управитель, от которого зависели результаты сбора. Основные тяготы уплаты налогов ложились на проигравшую партию.

В одном из прошений от 700 кибитковладельцев Сарытокумовской волости Верненского уезда на имя Степного генерал-губернатора писалось: «...так как из наших трех аулов выборные не были избраны, то раскладка на уплату подати и повинностей составлена сторонниками волостного на­столько пристрастно, что главными плательщиками податей являемся мы — противники волостного, что окончательно противоречит существующим правилам и законам — ... имея в виду, что трехлетие управления Халыкова пустит по миру наших доверителей в числе 700 кибиток» [1; 23]. В другой жа­лобе, от 1881 г., казаха Полуденской волости Петропавловского уезда говорится о том, что в волости существовали несправедливые сборы с 51 кибитки, которые перечислились из Тереккульской волос­ти Павлодарского уезда. Такого рода жалобы были характерны для административно-политической системы в целом, многие из них оставлялись российской администрацией без рассмотрения, воспри- нимались ею как ложные, так как всегда поступали от стороны проигравшей партии. На одну из та­ких жалоб была дана резолюция следующего содержания: «...в этой волости под давлением бывшего кандидата на волостного управителя образовалась враждебная Куванышеву партия в составе и ауль­ных старшин, и других киргиз, к ней же, вероятно, принадлежал и Байсеков, партия эта путем подло­га и ложных выводов старается завинить управителя и удалить его от должности» [1; 25]. В 1894­1896 гг. расследовалось дело касательно жалобы казахов Биен-Аксуйской волости Капальского уезда о неправильном избрании волостным управителем Мырзагулова. Это письмо было подписано 700 кибитковладельцами названной волости. В резолюции военного губернатора Семиреченской области по этому делу было написано: «...податели прошений суть вожака противной волостного управителя, но слабейшей, сравнительно с партиею последнего, партии, и это дает право заключить, что все жа­лобы ложны и заявления по вражде слабой партии, протерпевшей борьбу на выборах...» [1; 26].

Возможно, многие такие документы не отражали действительные факты, однако они показыва­ют саму атмосферу отношений между кочевыми группами внутри волостей. Такое состояние дел бы­ло характерно для всего исследуемого периода — второй половины XIX - начала XX вв. В своем от­чете по ревизии Туркестанского края сенатор гофмейстер граф К.К. Пален в 1910 г. писал: «В жизни киргиз до сего времени имеет большое значение родовое начало, порождавшее обособленные инте­ресы отдельных родов. Раскладки производятся выборными от каждого рода и вполне понятно, что при таких условиях всюду, где только отдельные роды в ауле представлены неравномерно, господ­ствует засилье преобладающего рода, последствием чего является систематическое обременение пла­тежами численно слабой части аулов. Обиженные нередко обращаются с ходатайствами о разделе таких аулов на несколько частей соответственно родовому составу или просто о выделении просите­лей в особую единицу ...» [2; 52].

Для проигравшей партии, таким образом, наиболее приемлемым было отделить свою группу из этой волости. В связи с этим в российскую администрацию поступало много прошений о разделе во­лости на две. Например, в них писалось: «...мы от лица их, имеем честь как милости просить о распо­ряжении Вашего Высокопревосходительства приказать сделать в нашей волости выборы туземной администрации. Или в противном случае, разделить нашу волость на две таковых. Тогда мы уверены, Халыков останется лишь при менее, чем трехсот кибиток своих родичей. Октябрь, 15 дня 1894, Вер­ный» [3; 12]. В другом прошении казахов Чубартавской волости Каркаралинского уезда на имя Степ­ного генерал-губернатора писалось: «...имеем честь покорнейше просить Ваше Превосходительство, если ходатайству нашему ради спокойствия народонаселения не будет уважено о разделении волости на две и не будет разрешено выбор новых волостных выборных, аульных старшин на аульном сходе, то мы все будем претерпевать разврат волости, насилие управителя волости Миналкова, тем более, о чем бы он не ходатайствовал перед уездным начальником, то все ему уважается, тогда мы уже про­сим Ваше Превосходительство лучше назначить к нам управителем киргиза из посторонней волости или русского лица...» [3; 14].

Видимо, прошения проигравшей партии о замене волостного из враждебной партии были не раз, так как она надеялась, что это как-то могло бы ослабить тяжелое положение их группы. В практике российских властей были примеры, когда такая замена происходила. Как показывают архивные мате­риалы, в действительности, она не была эффективной, даже в тех случаях, когда личность волостного управителя обладала общепризнанным авторитетом среди большинства людей. Таким примером мо­жет быть опыт службы волостным управителем Абая Кунанбаева, который был избран на эту должность из «посторонней волости» Здесь мы приведем текст из переписки чиновников россий­ской администрации по поводу поступившей жалобы на Абая Кунанбаева от некоторых лиц управ­ляемой им волости: «...в Конур-Кокче-Тобуклинской волости почти ни один управитель не мог благополучно выслужить ни одно 3-х летие. Так, например, в прошедшие 3-х летие, с 1872 по 1874 год, был выбран 1-м Увандык Алатаев и предан суду, 2-й Итпай Кувандыков и предан суду, 3-й Дут- пай Увандыков — предан суду, Джусуп Коланкулов смещен с должности, и, наконец, окончил трех­летие 5-й Джусдажасар Карымбаев. Все они по интригам киргиз этой волости были отдаваемы под суд и следствие, но впоследствии оправданы. Происходило это потому, что каждому влиятельному лицу или самому хотелось быть управителем, или же был во вражде с выбранным управителем, в на­стоящее время почти нет ни одного состоятельного или влиятельного лица в волости, не бывшим под судом и следствием. Бывший уездный начальник Измайлов предложил обществу избрать в управите­ли человека посторонней волости и указал им Ибрагима Кунанбаева, который как ему и всем, знав­шим его, был известен за человека крайне распорядительного, умного и честного, в чем Измайлов нисколько не ошибся; общество Конур-Кокче-Тобуклинской волости действительно согласилось с доводами Измайлова и единогласно выбрали Кунанбаева управителем, который ранее был перечис­лен из Кучук-Тобуклинской волости в Конур-Кокче-Тобуклинскую. Почти за все время управления Кунанбаевым волостным, в течение которого волость отличалось большим порядком, прежде в ней происходили чуть не ежедневные баранты и часто убийства, в последнее время же ни одного уголов­ного следствия, что единственно относится к влиянию Кунанбаева, и когда жалоба на него поступила от Буробаева, то Кунанбаев просил уволить его в отставку, объясняя ему, что крайне трудно спра­виться с волостью, где он чужой человек, но по убеждению, продолжал службу. Настоящая же при­чина подачи просьбы Буробаевым объясняется следующим, что в волости образовалась партия, кото­рая желала видеть управителя своего приближенного и не зная, что Кунанбаев и сам не желает слу­жить, в виду предстоящих выборов, подучили Буробаева подать просьбу на Кунанбаева ... Со своей же стороны уездный начальник Кареев вполне разделяет взгляд Измайлова на управителя Кунанбае- ва, что это лучший из управителей не только уезда, но и области...» [3; 12-15].

Этот пример хорошо показывает, что даже такие выдающиеся личности, как Абай Кунанбаев, не могли повлиять на противостояние кочевых групп друг другу. Волостные управители имели влияние только при поддержке своей группы, в том случае, если они выражали ее корпоративные интересы. В спорах же волости с другими волостями волостные управители лоббировали интересы всей волости и таким образом генеалогического сегмента в целом. Позиции волостных управителей по отношению к сегментам своей волости менялись в зависимости от того, какого уровня происхо­дят конфликты, внутренние или внешние, как это было, например, в конфликте Аккырской волости Перовского уезда с Кучербаевской волостью Казалинского уезда. В своем рапорте от 28 марта 1886 г. волостной управитель Аккырской волости жаловался, что казахи противной волости согнали его людей с земли, отстранили «от хлебопашества и посеяли сами». В рапорте он просил о точном опре­делении границ между волостями двух уездов, «так как этот случай не в последний раз». Волостной управитель мог возглавить притеснение аулов другой волости, как, например, в 1879 г. Зангарская волость Казалинского уезда во главе с волостным потравили сено и сожгли топливо Аманкульской волости Иргизского уезда Тургайской области. Можно сказать, что позиции волостных управителей по отношению к сегментам своей волости менялись в зависимости от того, какого уровня происходят конфликты — внутренние или внешние.

Внутри аулов или группы аулов, объединенных в «партии», как ясно показывают материалы, также не существовало единогласия. Административный аул, который совпадал с коллективами, объединенными общими летними пастбищами, кочевьями, разделялся на противостоящие друг другу кочевые группы. В одном из рапортов волостного управителя Маикбаевской волости Казалин­ского уезда на имя начальника уезда писалось, что 170 кибитковладельцев Нурабаева отделения жа­ловались на другое отделение этого же аула, что они не допускают их срезать в местечке Утеш-оран камышовое сено. Волостной управитель отчитывался, что сделал по этому поводу кочевой группе предупреждение. В другой жалобе, касавшейся трений внутри одного аула Спасской волости Акмо­линского уезда, говорилось: «Состав аула № 3 Спасской волости 366 кибитковладельцев стоит от волости отдельно, нас только 132 кибитковладельца, родственно связанные, остальные 234 особо большей частью воры, сила их сторон — старшина, судья, выборные, от них все нас притесняют, не увольняют в особый аул..., последствие страшно тяжело будет нам, обокрадут, разорят» [3; 32]. В ответ на эту жалобу Акмолинский уездный начальник в своем рапорте на имя Военного губернато­ра Акмолинской области писал: «В этом ауле 366 кибиток, разделившихся на две не равные партии, при чем большая давит меньшую во всех общественных делах; Предложение о составлении пригово­ра о разделе аула большая партия отвергла, не представив к тому уважительных причин; Приняв во внимание, с одной стороны, невозможность оставить у большой, с другой же стороны, и чрезмерную величину аула, ровняющуюся половине целой Ортавской волости имеющей даже 6 старшин, я пола­гал бы...произвести разделение аула ....» [3; 35].

Напрашивается заключение, что самые нижние звенья административной системы управляли не однородными по своему составу коллективами, а внутренне конфликтными. Эта конфликтность обнаруживалась в оппозиции самых маленьких групп друг другу, которые защищали свои экономи­ческие интересы. В связи с этим фигуры аксакалов или старшин были неоднозначными. В конфлик­тах с другими аулами они выражали интересы аулов, внутри же него — интересы своего генеалоги­ческого сегмента, что отмечалось нами ранее.

На волостном уровне роль аксакалов была минимальной, но увеличивалась в самой кочевой общине. А.К.Гейнс, описывая роль пятидесятников и десятников в жизнедеятельности кочевых групп, писал: «Волостные выборные изменяют или утверждают границы между зимовками аулов, но десятники могут по своему усмотрению видоизменять поземельные владения отдельного лица, то есть влиять на материальное положение каждого киргиза. Ничтожным количеством влияния пользуются особенно десятники, которые, однако, в поземельных делах имеют огромное значение» [3; 44-46]. Аульные старшины, являясь лидерами основных социально-экономических ячеек кочевых объединений, в которых осуществлялась наиболее активная социально-бытовая практика между ин­дивидами, обладая регламентирующими и судебными правами, благодаря, обычно, личным качест­вам, стремились в наибольшей степени к урегулированию взаимоотношений между этими ячейками. В связи с этим деятельность аксакалов была, видимо, многоаспектной. Они разрешали поземельные вопросы, социальные конфликты, осуществляли межпоколенную преемственность традиционных ценностей на основе адата. Взаимозависимость мелких кочевых групп друг от друга в осуществлении кочевой жизнедеятельности определяла, видимо, целесообразность решений в большей степени, не­жели в группах более крупной степени интеграции: «Возникающая с течением времени неравномер­ность в распределении пастбищ по решению аксакалов. От одного киргиза — многочисленное по­томство — корыки тесны, у другого род не увеличивается — пастбища обширны. Собираются акса­калы рода, просят отдать часть своих пастбищ малоземельным хозяевам, принудить не могут: корык составлен как бы собственность хозяина, которой он распоряжается по своему усмотрению, но в силу установившихся традиций, дело обыкновенно кончается к обоюдному удовлетворению: многозе­мельный уступает часть своих пастбищ малоземельному, определяет новые границы, колют барана, творят бату и т.д.» [3; 44-46].

Степень влияния русской администрации на сферу традиционных отношений вызывала огром­ный интерес и внимание со стороны высших чинов региона. Этому вопросу посвятил много страниц военный губернатор Тургайской области А.К. Гейнс. В «Мотивированной временной инструкции на­чальникам Тургайской области» от 1878 г. он писал: «Одни из этих управлений помещаются в горо­дах, где киргизы бывают только наездом, другие, как Тургайское областное управление, имеют свое местопребывание даже вне пределов подчиненных им областей. Постоянное отсутствие из района своей деятельности лишает губернатора и чинов областного правления всех тех впечатлений местно­го характера, из которых складывается живое знание и формируется верная точка зрения на управле­ние киргизами. За неимением других средств, приходится, для дознания киргизов, опираться на бу­мажную сторону дела» [3; 44-46]. Вывод, к которому пришел А.К. Гейнс, заключался в том, что основу русского управления в степи составляют только уездные начальники, чье реальное значение в степи оставляло желать лучшего. В связи с этим он также отмечает: «Основою русской админист­рации в степи должны быть уездные начальники, а не волостные управители, как это практикуется теперь» [3; 44-46]. Многие материалы говорят о том, что уездные начальники не могли контролиро­вать ситуацию во вверенных им уездах. А.Г. Арандаренко, чиновник по административному управ­лению в Туркестанском генерал-губернаторстве, описывал впечатления об уездных начальниках: «Наш уезд в 500 верст длины и 300 верст поперечника населен киргизами рода алчин, найман, кип­чак, и называется Усть-Каменогорский уезд, по главной реке Уль. Наш уездный начальник живет со своим управлением не в центре киргизских пастбищ, в населенных русскими же городе Усть- Каменогорске, и в областном городе, на краю уезда. Русские власти не ездят к нам в кочевья, и знают ли они что-нибудь о житье нашем, неизвестно. Начальник же наш, тихогласный, худощавый, наезжа­ет в кочевья через каждые три года, когда наступают выборы...» [3; 17].

Зачастую уездные начальники были замечены в отношениях с волостными управителями, кото­рые не были предписаны законом. Например, в одной из жалоб 1894 г. на имя Степного генерал- губернатора от 700 кибитковладельцев Биен-Аксуйской волости Копальского уезда о неправильном избрании в волостные управители Мырзагулова писалось: «...мы жаловались на притеснение уездно­му начальнику и отобрание у нас скота управителем нашим Тилеубаем Мырзагуловым. После подачи жалобы уездный начальник собрал народ для выбора должностных лиц, как управителя, так и других, причем уездный начальник объявил народу, чтобы народ избрал достойного и хорошего человека, а Мырзагулову объявил, что он по жалобам народа не может быть допущен к выборам. Вечером, того же дня, киргизы Арасанской волости с управителем нашим Тляубаем были у нашего уездного на­чальника, а на другой день, по неизвестной нам причине, были избраны выборными доверенными Труспека и близкие люди управителя, без согласия общества избрали управителем Тлеубая, а канди­датом его родного брата Туганбая [3; 25]. Подобных жалоб именно на уездных начальников было не­мало, что говорит о том, что их роль в избирательной кампании не была лишь нейтральной.

В целом нужно сказать о том, что контроль верхними эшелонами власти нижних структур адми­нистрации имел очень ограниченный характер, так как вышеописанные процессы «партийной борь­бы», происходившие в волостях, не являлись результатом деятельности отдельных групп людей и личностей, а были новой формой традиционных политических взаимоотношений групп разного уровня интеграции. Российская административно-политическая система рассматривалась групповым сознанием казахов как дополнительный источник получения преобладания в конкурентной борьбе за те или иные ресурсы. Принадлежность к той или иной генеалогической группе, величина которой зависела от ситуации, и определяла политическое поведение индивидов.

Что касается судебной сферы — чиновничество проявляло некую самостоятельность, продикто­ванную социальными особенностями, которые откладывали отпечаток на их роль в обществе. В част­ности, офицер Генерального штаба Л. Мейер, подробно изучавший судебную сторону жизни Орен­бургского ведомства и утверждения в ней русского суда, в своем труде «Киргизская степь Оренбург­ского ведомства» писал: «Сведения юридической статистики о киргизах, как можно было ожидать, весьма неполны, потому что множество проступков и преступлений, по причине обширности террито­рии и подвижности кочевой жизни, остаются совершенно неизвестными властям. Кроме того, много преступлений скрываются умышленно от русского управления местным киргизским начальством по­тому, что оно находит верный расчет судить их домашним образом. Нельзя, впрочем, сказать, что от этого правосудие особенно страдало. Народ, во всяком случае, доволен им и предпочитает суд по своим древним обычаям нашей уголовной или гражданской судебной практике, решительно недоступной его понятиям» [3; 32]. К такому же заключению пришел другой военный чиновник Генштаба Н.И. Красов- ский о влиянии российского судопроизводства и законодательства в целом в Сибирском ведомстве: «...все до сих пор сказанное об управлении, не введенном, но непрочно приклеенном к киргизам, не имеет того значения, какое бы желательно было в нем видеть нашему правительству..» [3; 56].

Таким образом, традиционность общества отражала специфику проведения внутренней полити­ки низшим звеном чиновничества, порождая коррупционность и злоупотребление своим служебным положением. Особенность функций чиновничества отражалась на социальном облике, выводя поло­жение низшего звена административно-полицейского аппарата на степной территории в ряды элит­ных должностей среди традиционного общества. Высшие чины колониального аппарата, закрывая глаза на своеобразную самостоятельность управления в степи, порождали соперничество среди этниче­ского социума по принципу «разделяй и властвуй», несмотря на жалобы о несоответствии уставу управления чиновников на местах, укрепляли колониальную власть и ослабляли сопротивление власти в целом. Личностные качества чиновничества, за исключением единичных случаев, отходили на вто­рой план. Главным в данной ситуации было имущественное превосходство, так как выборные голоса покупались. Авторитет, справедливость, защита интересов общинника действовали по отношению к представителям из того же рода или племени, что вызывало недовольство остальных. Такая неспра­ведливость порождала поиски более справедливых решений, в частности, у русской администрации, тем самым популяризируя и положительно характеризуя колониальную политику царизма.

Список литературы

1. Кнопка С.Р. Туркестанский край. — Ташкент: При Туркестанском генерал-губернаторе, 1913.
2. Туркестанский край: Сб. материалов для истории его завоевания. — Спб., 1914.
3. Центральный государственный архив РК г. Алматы (ЦГА). — Ф. 44. — Оп. 1. — Д. 3237, 3293, 3257.