Освоение времени в деятельности: социально-философские аспекты

Время осваивается в деятельности. «Освоить, — разъясняет Словарь русского языка СИ. Оже­гова, — значит вполне овладеть чем-нибудь, научившись пользоваться, распоряжаться, обрабаты­вать». Действительно ли человек способен в своей деятельности не только учитывать количество времени, уметь измерять время, но и распоряжаться временем, пользоваться им и даже обрабатывать его? По В.И. Далю, «освоить» означает также сделать обычным, обиходным. М.Хайдеггер, обращая внимание на отношение ко времени в современном (ХХ в.) мире, называет его «подручным», «пуб­личным временем» [1; 412]. Предполагает ли это утверждение указание на факт того, что время давно уже стало полностью управляемым компонентом нашей деятельности? Так ли уверен человек в своих возможностях распоряжаться временем? Не является ли время, скорее, препятствием на пути к дос­тижению поставленных в деятельности целей? «В конечном счете, все для человека упирается во время: пределы всех желаний, основа всех интересов, источник всех целей, конечный смысл самой его жизни» [2; 16]. Связь времени с деятельностью и сознанием человека существует. Необходимо исследовать сущность данной связи с целью выявления возможностей более качественного использо­вания времени в деятельности человека, в обществе культуры сознательного отношения ко времени.

Повседневный жизненный опыт человека, который подтверждается в исследованиях экспери­ментальной психологией, давно обнаружил зависимость между отношением человека к выполняемой деятельности, ее эмоционально-ценностной характеристикой и индивидуальным восприятием дли­тельности ее выполнения. Выражается данная зависимость следующим образом: чем ярче эмоцио­нально-позитивное восприятие выполняемой человеком работы, чем выше степень личной заинтере­сованности в ее выполнении, чем выше уровень осознания и понимания необходимости для самого человека данной работы, тем меньшее количество времени в субъективном выражении на нее расхо­дуется. И более значимый, с нашей точки зрения, факт, что в работе, вызывающей интерес, делаю­щейся с желанием, мы не следим за количеством времени, которое на нее затрачивается, не жалеем о временных затратах, получаем удовольствие от каждого мгновения своей деятельности [3; 144-150]. Таким образом, в деятельности, осуществляемой как реализация индивидом своих собственных сил и способностей, время не теряется, не «убивается», а обретается, становится действительным «про­странством развития» (Маркс) человека. Интересны в этом отношении размышления Г.С.Сковороды о природной склонности каждого человека к какой-то определенной разновидности труда. Эта склонность при ее развитии и реализации может сделать его по-настоящему счастливым. «Несрод­ный» труд, т.е. труд, к которому «не лежит сердце», который навязывается обстоятельствами извне, к которому принуждают, является источником несчастий человека [4; 128]. В «сродном» деле все нуж­ное — нетрудное (в нашей интерпретации, временно-качественное), а все трудное — ненужное (вре­менно-количественное).

Одним из основных препятствий для нашего общества на пути к благосостоянию всех его чле­нов мы считаем то, что деятельность современного человека в системе социальных отношений стано­вится, по преимуществу, безразличным, абстрактно-всеобщим трудом, где каждый может овладеть любой профессией, но при этом найти специалистов в «своем» деле становится все труднее. Стрем­ление использовать время в его количественной форме, в ущерб качественно-осознаваемой напол­няемости, «одухотворению» его содержания, приводит к переориентации деятельности с живого процесса со-трудничества, со-участия, со-переживания на безликий конечный результат, на получе­ние как можно большего количества вещей за как можно более короткий период времени. Таков принцип максимума внешней продуктивности при минимуме внутренней самоотдачи, сущностной причастности к деятельности социума как целостности, солидарного единства трудящихся. В таких обстоятельствах освоение времени в деятельности оборачивается постоянным отставанием во време­ни от природных, социальных, личностных процессов, растрачиванием времени в рутине мелких дел, которые и делать-то не надо было.

Диссонанс между социально регламентируемым временем для деятельности и индивидуальны­ми ритмами человеческого организма оборачивается преждевременной утратой здоровья в условиях общественного производства. Требуемая активность участия в историческом времени социума, игно­рирующая уровень личностной активности, которая, возможно, еще просто не утвердилась в созна­нии человека, оборачивается социальной апатией, отказом соответствовать «духу времени», уходом во «вневременную» реальность (может, стоит поискать здесь социальные корни разных форм нарко­зависимости?). Почему же социальная практика не учитывает фактора времени именно в его осоз­нанности? Что препятствует использованию субъективного отношения ко времени осуществляемой деятельности в качестве определяющего условия поручения человеку той работы, для которой он не пожалел бы своего времени, не замечал бы его количественных моментов? Каким образом мы могли бы выстраивать социально необходимую деятельность с учетом индивидуального ритма жизнедея­тельности субъекта в качестве здоровьесберегающего фактора?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо выяснить саму возможность сознательного использования фактора времени в деятельности, что связано как с пониманием самой природы дея­тельности, так и с историческими формами отношения человека ко времени в своей деятельности. Автор соглашается с В.С.Швыревым в том, что «исходное определяющее понимание деятельности связано с выявлением определенного типа отношений к миру, определенного типа бытия в мире, ко­торый составляет существо деятельности» [5; 10-11]. Всякий акт деятельности имеет результатом наше воздействие на мир, определение мира в деятельности. Мир возникает для нас как объект наше­го действия. При этом действующий субъект осуществляет в акте деятельности свою цель, которая формируется под воздействием жизненного опыта, целиком данными опыта не детерминируется. «Деятельность — это такая форма активности, которая способна по самой своей природе к неограни­ченному какими-либо извне заданными рамками пересмотру и совершенствованию лежащих в ее ос­нове программ» [5; 13]. То есть деятельная активность субъекта определяется его способностью к поиску новых форм известной деятельности или к утверждению новых видов деятельности. «Дейст­вовать — значит как-то поступать с окружающими вещами или людьми и непременно согласно пла­ну, выработанному в ходе размышления. Без мышления нет действия, и, наоборот, не существует подлинного мышления, не соотнесенного должным образом с действием, не находящегося в глубо­кой связи с ним» [6; 494].

Постоянное продумывание наших действий в мире, создание идеальных образов возможных действий, выработка программы последовательности осуществления действий образуют основания для деятельности самого сознания по идеальному преодолению времени, отделяющему наш замысел от воплощения в реальность. Человек, по сути, не может делать ни одного шага в жизни, не пред­ставляя с большей или меньшей ясностью свое будущее, то как он может реализовать себя в еще не состоявшемся бытии? Все вопросы о том, что есть бытие человека, как человек вообще может быть и кем он может быть, обращены ко времени бытия человека. «Борьба со временем (одномерностью, необратимостью) откладывается в формах общения. В успехах этой борьбы и дан человек. Размах его проявляется в деятельности масс (внешнего человека), а уровень — в творчестве личности (внутрен­него человека)» [2; 16]. В итоге время становится не только фактором изменения внешних условий деятельности человека, но и фактором преобразования внутреннего мира человека в раскрытии и реализации его скрытых потенций в силу длящегося осознавания потребности в них. Согласно взгля­дам Ж.П.Сартра, человек есть сознательное существо в том смысле, что он не приобретает сознание как некое качество, прибавляемое к другим его характеристикам, а возникновение сознания и воз­никновение человека — это один и тот же акт, в котором человек дан вместе со своим сознанием [7; 177]. От себя добавим, что такой акт не может быть одномоментным событием в истории человека и человечества, а требует постоянного утверждения сознания в делах и поступках человека, постоянно­го «осевого времени» для проявления сознания. Результат исследований А.Н.Леонтьева: «Деятель­ность человека и составляет субстанцию его сознания» [8; 157]. В результате вся история есть не что иное как «деятельность преследующего свои цели человека» (Маркс).

То, что отношение ко времени есть специфически человеческое отношение, выясняется при ана­лизе самого момента выделения человека из мира природы. Л.С.Выготский отмечает, что, например, «жизнь шимпанзе протекает в очень узких рамках в смысле прошедшего и будущего. Время, в кото­ром он живет, в этом отношении в высшей степени ограниченное, и все его поведение оказывается почти в непосредственной зависимости от налично данной ситуации» [9; 219]. В противоположность этой непосредственной вписанности животного в природу сама предметная деятельность первобыт­ного человека, являющаяся внесением изменений в существование предметов мира природы, предпо­лагает и определенное отношение ко времени. Еще не задумываясь над теоретическим понятием вре­мени, человек подчинял свои действия определенному порядку следования во времени. В этом сле­довании формировались первые представления о прошлом, настоящем, будущем как формах целепо­лагающего отношения человека к объекту своей деятельности. Появление в сознании человека пер­вых темпоральных мыслеобразов позволяло «ослаблять связь с настоящим и, мысленно отключаясь от него, вспоминать прошлое, сознательно планировать будущее и тем самым значительно расши­рять, по сравнению с животными, рамки восприятия времени и использования его в своих целях» [10; 131]. Именно в процессе предметной деятельности первобытного человека происходило первона­чально стихийное постижение повторяемости природных явлений, нерефлексируемое понимание связи между причинами и следствиями, пусть и разделенными между собой длительными промежут­ками.

В процессе деятельности, связанной с изготовлением орудий труда, происходило своеобразное «одомашнивание» времени. Как считает К.Ясперс, «животное в силу инстинкта пожирает и уничто­жает; труд производит орудия, создает нечто постоянное, продукты, творения. Уже орудие порывает непосредственную связь человека с природой. Перерабатывая предмет, оно предохраняет его от уничтожения» [11; 123]. Это умение с помощью орудий труда влиять на появление новых состояний и предметов в мире формировало у человека представление о своем особом положении в мире — су­щества, способного удерживать в своем сознании изменяющуюся действительность в виде неизмен­ных образов. Используя эти образы в своей последующей деятельности, человек достигал такого ре­зультата, в котором то, что стало объектом воздействия человека, обрело свое особое существование, отличное от существования природных вещей. Однако само понятие «время» не могло появиться до тех пор, пока чувственные образы времени не дополнились осмысленными. Для возникновения пред­ставлений о времени в собственном смысле и для выработки более или менее точных приемов его исчисления было необходимо, чтобы появилась некоторая фиксируемая мышлением, повторяющаяся связь явлений. Такой определяемой мышлением повторяемостью была видимая смена природных ритмов. Если бы человек не осуществлял правильную периодичность в своей деятельности, замечая и фиксируя эту периодичность в природе, он не мог бы прийти к понятию времени. Постоянно наблю­даемая человеком периодическая смена дня и ночи была важным регулятором периодичности жиз­ненных процессов человека в смене труда и отдыха. Наступление дня являлось границей, отделяю­щей отдых от трудовой деятельности, наступление ночи являлось рубежом, за которым следовал от­дых и сон. Основным регулятором этого естественного ритма являлось видимое движение солнца по небосводу. Смена времен года регулировала общий характер трудовой деятельности. Однако день, являясь важной единицей времени, не мог удовлетворить в качестве эталона меры времени все воз­растающее разнообразие видов деятельности. Ориентация деятельности во времени настолько рас­ширилась, что потребовались более широкие единицы измерения времени. Из бесчисленной сово­купности постоянно изменяющихся явлений первобытный человек должен был выделить те перио­дически повторяющиеся явления, которые играли существенную роль в его хозяйственной деятель­ности [12; 154].

Этнографические исследования показывают наличие в культуре разных народов таких вариан­тов исчисления времени, как период созревания плодов, появление и исчезновение насекомых, пере­лет птиц, цветение и увядание растений. Однако такого рода события не отличались строгой точностью и оказались мало пригодными на более высоком уровне развития практической деятель­ности людей. Возникает потребность в более точном и более систематизированном вычислении вре­мени. Основой для таких измерений стали астрономические наблюдения, в которых люди древних цивилизаций достигли большого мастерства [13; 39]. Одновременно происходило фиксирование вре­мени в мировоззренческих представлениях мифов о происхождении космоса, социума, человека. В текстах мифов время представляет собой начальное, раннее, первое время, «правремя», предшест­вующее эмпирическому (историческому), «профанному» времени. В мифологическое время перво­предками, демиургами, героями было создано нынешнее для создателей мифа состояние мира, образ­цы социального поведения. Обнаруживаются различные формы времени: сакральное время, время сновидения, время «золотого века» прошлого [14; 6-7].

Многокачественность явлений бытия способствовала с самого начала формированию поливари- антных, неоднородных представлений о времени. Повседневное сознание трудовой деятельности до­полнялось мифологическим объяснением необычайного, непонятного, неповседневного. Боги обла­дали пророческими способностями, даром предвосхищения жизненных ситуаций. Предвидение пер­вобытного человека, ориентированное на настоящее, имеющее практическую направленность, обо­гащается в мифологическом времени чувственно-наглядными интуициями прошлого и будущего. Поскольку мыслимость времени еще не отрывалась от чувственного созерцания, то время выступало в виде олицетворенного субстанционального начала и рассматривалось у большинства народов как причина рождения и смерти, как нечто управляющее всем мирозданием. Можно сказать, что мифоло­гическое представление персонифицированного субстанционального времени продолжает доминиро­вать и в современном обыденном сознании. Таким образом, уже в самых ранних формах деятельно­сти человека мы обнаруживаем как потребность регламентации практической деятельности во вре­мени через уточнение равных интервалов времени, так и стремление к осознанию и оценке времени.

Зарождение естественнонаучного и социального знания, возникновение философского мировоз­зрения способствовали категориальному осознанию времени. Концептуализация времени связывает­ся с категориями становления и развития. Именно в теоретическом анализе выявляются первые про­тиворечия между объективным существованием времени и субъективным отношением ко времени. При этом объективный характер времени связывался с его физическими характеристиками, а субъек­тивность времени находила свое выражение в понятии человеческой души как меры времени. Ари­стотель одним из первых обосновал неизбежность такого различения. Согласно Аристотелю, мы мо­жем говорить о времени только тогда, когда выделяем различные «теперь», отграничиваем их друг от друга и определяем их последовательность. Время есть «число движения» по отношению к преды­дущему и последующему. Время есть «мера движения» и фиксирование процесса нахождения тела в состоянии движения. Для движения «быть во времени» значит измеряться временем. Однако по­скольку время есть «число считаемое, а не посредством которого считаем», то оно не может сущест­вовать без считающего. Способностью же считать обладает только «душа» или «разум души», поэто­му «без души не может существовать время» [15; 91-97]. Но каким образом возможно согласовать способность каждой отдельной души исчислять время с единым временем космоса, которое «везде одно и то же», «всюду едино»? А ведь без такого согласования деятельность человека утрачивает не­обходимый смысл в силу своего несовпадения с общим замыслом (логосом) мироздания. Поэтому дальнейшие усилия западноевропейских мыслителей были направлены на нахождение твердых осно­ваний, позволявших рассматривать время и как объективно существующее, и как субъективно пере­живаемое.

Средневековая философская мысль, объявляя главной целью человеческих усилий достижение «царства Бога», четко разграничивает божественную вечность и земное время. Конечность времени земной жизни противопоставлялась вечности бытия Бога, что приводило, с одной стороны, к усиле­нию субъективизации времени человеческого бытия, а с другой — к игнорированию значимости мирской деятельности человека. Линейное восприятие времени было сопряжено с идеей его необра­тимости, хотя в повседневной деятельности характерное для доминирующего сельского образа жизни время представляется круговым циклом, наполненным содержанием сельскохозяйственных работ. Линейным и финалистским становится историческое время. Время природы остается циклическим, соответствующим характеру земледельческого труда. Для обыденного сознания мир представлен в средние века как существующий в раз и навсегда заданных ритмах, богоустановленных, а значит нравственно оправданных и не требующих усилий по своему изменению [16; 99-10].

Перемещение в эпоху Ренессанса социальной активности в города сделало жизнь человека более динамичной. Зарождающаяся научная ориентация общественного самосознания, развитие художест­венной культуры, предпринимательская деятельность нарождающейся буржуазии определили по­требность в более высокой степени рефлексии времени. Выдвигается идея социально-исторических перемен. Сама природа времени понимается как деятельная, соучаствующая в устремлениях людей к новым достижениям. Так, в трудах итальянского гуманиста Альберти время полагается «драгоцен­нейшей вещью», владеть которой означает быть причастным ко всем достижениям культуры. При этом ощущение конечности, краткости времени порождает не апатию обреченности, а энергию борца [17; 57]. Аксиологическая рефлексия времени стала новым этапом в мировоззрении человека. Про­возглашалась не только вера в будущее, но и повышался жизненный оптимизм по отношению к на­стоящему. Время перестает быть исключительной прерогативой Бога, включается в объективную картину мира природы, в знание истории, социальную и индивидуальную активность человека.

Дальнейшее развитие общественного производства в Новое время формирует подход ко времени как физической величине, подлежащей точному измерению. Был сделан первый шаг к понятию абсо­лютного времени, которое существует безотносительно к каким бы то ни было явлениям и протекает равномерно в любой произвольно выбранной системе отсчета. Время отрывается от непосредствен­ной длительности тех или иных процессов и объявляется самостоятельной величиной. Тем самым выражается потребность преодолеть ограниченность возможностей человека в покорении ранее не­достижимых вещей: скорости перемещения в пространстве и во времени. С этого собственно и начи­нается эпоха промышленного переворота, когда за сравнительно короткий период времени человече­ство получает новые орудия труда — машины, позволяющие за минуту выполнить ту работу, на ко­торую раньше уходили часы и дни. Философия в лице И.Канта предложила теоретически закрепить эту способность человека использовать время как априорное условие преодоления зависимости на­шего знания от предметов «самих по себе», т.е. подчиняющихся собственным временным порядкам. «Итак, время есть лишь субъективное условие нашего (человеческого) наглядного представления (которое всегда существует в чувственной форме, т.е. поскольку мы подвергаемся воздействию со стороны предметов) и само по себе, вне субъекта, есть ничто... В этом именно состоит трансценден­тальная идеальность времени, согласно которой оно, если отвлечься от субъективных условий чувст­венного наглядного представления, вовсе не существует.» [18; 59].

Важный вклад в концептуализацию времени вносили и философско-исторические теории, и со­циологические идеи, и достижения всего корпуса естественных наук. Основным результатом разви­тия представлений о времени к середине XIX в. следует признать появившуюся возможность реше­ния проблемы времени средствами научного анализа, ориентированного на практический учет вре­мени в многообразной деятельности человека. Свойства объективного времени природных процес­сов, исследуемые естествознанием, образуют фундамент их предсказуемости. Время культуры, исто­рии общества силами социогуманитарного знания становится условием развития общественного са­мосознания, прогнозирования социально-исторических процессов. Психофизические и психологиче­ские формы субъективного времени индивида являются истоками гносеологических, художествен­ных, обыденных представлений сознания. Но какова конечная цель всех этих исследований? На наш взгляд, в них выразилось стремление человечества не только чувствовать, переживать, фиксировать время, но и воздействовать на него различными способами: «экономить» время, «обгонять» время, «выиграть» время. Когда время не используется, не осваивается в деятельности, оно теряется, тратит­ся впустую. В «Сказке о потерянном времени» Е.Шварца злые волшебники крадут время у детей, опаздывающих на учебные занятия, отстающих от школьной программы, прогуливающих школу. Однако сама возможность превращения нерадивых детей в стариков становится действительностью не по злой воле волшебников, а в силу неумолимого социального требования: «человек, который по­напрасну теряет время, сам не замечает, как стареет». Отсрочить процесс старения возможно только благодаря активным усилиям человека по освоению времени в деятельности.

К.Маркс, анализируя тенденции развития производительных сил капиталистического общества, в котором технический прогресс достигает небывалой силы, рассматривал человека как главную про­изводительную силу общества. Труд в сфере материального производства выступает у Маркса как исходная основа и решающий фактор всестороннего развития личности. А одним из важнейших условий реального осуществления процесса всестороннего развития личности становится свободное время. Рассматривая свободное время через призму категорий свободы и необходимости, Маркс рас­крыл диалектическую взаимосвязь между рабочим и свободным временем, детерминированность второго первым. В первую очередь интенсивность рабочего времени определяет количественный рост свободного времени. Поэтому чем более производительным становится труд, тем продолжи­тельнее свободное время. В свою очередь, чем интенсивнее используется свободное время для повы­шения квалификации, учебы и общего развития, тем производительнее труд, тем короче необходимое рабочее время. Таким образом, сбережение рабочего времени равносильно увеличению свободного времени, которое, способствуя полноценному развитию индивида, само становится величайшей про­изводительной силой.

В конечном счете, рабочее время изменит свой характер: сократится по своей продолжительно­сти, станет творческим, будет опираться на индивидуальные качества работника. И когда социальный строй достигнет такого уровня развития, при котором развитие человеческой личности станет само­целью, не рабочее, а свободное время станет критерием определения действительного богатства об­щества. Мерой общественного богатства становится развитие индивидуальности работника, его ин­теллектуальный уровень, степень обладания новейшими технологиями производства, для чего и не­обходимо рациональное использование свободного времени [19; 217].

Однако в обществе, не сумевшем создать условия для рационального использования свободного времени всеми членами, свободное время, влияя на повышение производительности труда, с одной стороны, приводит к увеличению прибавочной стоимости, которая используется только для увеличе­ния свободного времени и развития личностных возможностей представителей господствующего класса, с другой — способствует сокращению числа работников на производстве и росту безработи­цы на рынке труда, превращению трудящихся в «одномерного человека» (Г.Маркузе).

Признавая человеческий фактор решающим условием социальной деятельности, которая в со­временном мире стремится к предоставлению каждому большей свободы действий, большей опера­тивности, признавая усиливающуюся интенсификацию социальной жизни, мы соглашаемся с необ­ходимостью осуществления нового стиля в управлении временем социума, для чего необходимы зна­ния различных форм времени и умения сочетать ритмы различных уровней бытия. Задачей общества становится выработка такой культуры времени, благодаря которой деятельность человека выступала бы как организующее начало многообразных временных ритмов. Человеческая деятельность воз­можна только в социальном бытии, существование человека и его индивидуальное субъективное время не имеют тотальной автономии от внешнего мира. Поэтому, осуществляя свою преобразую­щую деятельность, человек не только оценивает ее временной аспект, но и осознает свои усилия по освоению времени. Низкая культура времени проявляет себя в отсутствии стимулов для человека в деле созидания желаемого будущего. Время как формирующее начало сознания человека определяет отношение к жизненным планам, оценку перспектив развития личности в социальной системе. Ре­зультат такой оценки эмоционально переживается как оптимистический или пессимистический про­гноз, что непосредственно детерминирует активность человека. Человек способен осваивать время в деятельности только при условии признания времени в качестве собственного блага. При осознании соответствия своей деятельности общественно-историческому масштабу времени формируется от­ветственное отношение к социальному времени. Устремленность человека к желаемому будущему для себя и желаемому будущему для общества совпадут в том случае, когда время станет фактором самореализации личности, фундаментальных целей ее жизни, а не останется простой хронологией, упорядочивающей повседневную жизнь.

В идеале общество должно предоставлять всем своим членам время для развития и самореализа­ции, но реально каждая личность выражает себя в том, что она способна открывать во времени гораз­до больше, чем представление как о всеобщем и безразличном к жизни конкретного человека меха­низме. Необходимо заострять вопрос об усилиях самого человека «в социальном (чужом) простран­стве... найти свое (человеческое) время» [2; 181]. Сознание человека с самого раннего детства долж­но наполняться временными образами, в которых события далекой истории и прогнозируемые идеа­лы будущего вовлекаются в ходе самостоятельной деятельности в сферу личных потребностей, инте­ресов, убеждений. «Любовь к отеческим гробам» (А.С.Пушкин) и «любовь к дальнему» (Ф .Ницше) будут выводить человека из обыденности, определять бытие человека как творца культуры и исто­рии. В «разрыве времен» для человека наступает время ближайшего отношения к миру, в котором личность распадается в желаниях и теряется в повседневности. Тем-то и опасна техника для чело­века, что, ускоряя темп нашей деятельности, требует от человека невероятной активности, от которой он не в состоянии опомниться. Ни одно мгновение жизни не является самоценным, становясь необ­ходимым условием-алгоритмом для следующего мгновения. От человека требуется уже не столько творческое, свободное и ответственное принятие решений, сколько соответствие функциональным обязанностям согласно безликим «стандартам качества».

Таким образом, рассматриваемый нами тезис об освоении времени в деятельности с позиций со­циально-философского анализа распался на несколько вариантов, каждый из которых нуждается в более тщательном продумывании. Но общая идея, предлагаемая нами, заключается в следующем. Постоянно возрастающий темп деятельности человека заставляет нас задуматься о сознательном со­гласовании различных временных ритмов: космического, биосферного, социального, личностного, о включенности индивидуального переживания времени в более масштабные временные уровни как условия развития осознанного отношения человека к своей деятельности. Необходимо организовы­вать собственное время для повышения уровня социальной организованности во времени, предъяв­лять к самим социальным отношениям требование бережного обращения со временем каждого чело­века, с момента его рождения и начала социализации. Стремиться достигать в социальной практике такой высоты межчеловеческих отношений, в которых, не принуждая человека подчиняться равно­мерному ходу абстрактного времени, мы могли бы доверять ему возможность расходовать время по своему (человеческому) усмотрению, поощряя тем самым творческий характер деятельности и ут­верждая сознательную ответственность за выполняемую деятельность.

Список литературы

1     Хайдеггер М. Бытие и время. — М.: Ad Marginem, 1997. — 451 с.

2     Колумбаев Б.Е. Третий человек: (поиск, установление, преодоление человеческого в человеке). — Алматы: Казах­стан, 1992. — 272 с.

3     МоисееваН.И. Время в нас и время вне нас. — Л.: Лениздат, 1991. — 156 с.

4      Сковорода Г.С. Полное собрание сочинений в двух томах. — Киев: Наук. думка, 1973. — Т. 2. — 574 с.

5      Деятельность: теории, методология, проблемы / Под ред. В. А. Лекторского — М.: Политиздат, 1990. — 366 с.

6      Ортега-и-ГассетХ. Избранные труды. — М.: Весь мир, 1997. — 701 с.

7      Проблема сознания в современной западной философии: Критика некоторых концепций / Ред. Т.А.Кузьмина. — М.: Наука, 1989. — 252 с.

8      ЛеонтьевА.Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М.: Политиздат, 1975. — 304 с.

9      ВыготскийЛ.С. Собрание сочинений: В 6 т. — М.: Педагогика, 1982. — Т. 1. — 487 с.

10   Файнберг Л.А. Представление о времени в первобытном обществе // Советская этнография. — 1977. — № 1. — С. 128-136.

11  Ясперс К. Смысл и назначение истории. — 2-е изд. — М.: Республика, 1994. — 528 с.

12  Общество и природа. Исторические этапы и формы взаимодействия / Ред. Т. С.Хачатуров. — М.: Наука, 1981. — 344с.

13  Селешников С.И. История календаря и хронология. — М.: Наука, 1970. — 223 с.

14  МолчановЮ.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. — М.: Наука, 1977. — 192 с.

15  Аристотель. Сочинения: В 4 т. — М.: Мысль, 1981. — Т. 3. — 614 с.

16  Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. — М.: Искусство, 1984. — 350 с.

17  Баткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. — М.: Наука, 1989. — 272 с.

18  Кант И. Критика чистого разума. — СПб.: Тайм-Аут, 1993. — 477 с.

19  Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. — 2-е изд. — М.: Госполитиздат, 1969. — Т. 46. — Ч. II. — 618 с.