Терроризм как тип ложного сознания

Большинство исследователей, и в первую очередь политологи и социологи, рассматривают тер­роризм как социально-политическое явление, делая акцент именно на политической стороне этой проблемы. И здесь важным для них представляется вопрос: является ли терроризм действительной физической (военной) угрозой для общества или нет? И если «да», то какие меры — технические, правовые — можно предпринять для того, чтобы избежать в будущем терактов.

На наш же, философский взгляд, терроризм, как и расизм, фундаментализм, тоталитаризм и т. п. — это явления однопорядковые, которые можно определить как типы ложного сознания — со­знания, которое не знает и не хочет знать истины, истины, в первую очередь, о себе.

Н.Бердяев в своей работе «О фанатизме, ортодоксии и истине» называет все эти типы ложного сознания одним именем — фанатизм.

Таким образом, фанатизм, по нашему мнению, есть в первую очередь не политическая, а соци­ально-психологическая проблема, проблема сознания в большей мере конкретной, отдельной лично­сти. В том смысле, что человек, одержимый болезнью фанатизма, должен сначала попытаться разо­браться в себе самом, а не искать внешних врагов. Его задача — определить те причины, которые по­родили этот внутренний конфликт между его «Я» и обществом, который не получив своевременного разрешения, вылился наружу уже в многократно увеличенной силе. «Зло человеческого сердца, — говорит М.К.Мамардашвили, — это ненависть к чему-то непосильному в себе, и только потом она проецируется на внешний мир»1.

Ведь когда мы, например, пытаемся понять природу исламского или православного фундамен­тализма, то её причины необходимо искать не в самой религии (её доктрине), а в людях, которые, ис­поведуя её, при этом зачастую не способны к самостоятельному усвоению её идей, принципов. Вера подобных духовно, сознательно незрелых людей сама является незрелой, расплывчатой, она ими до конца не прочувствованна, не пережита и не осознанна.

По большому счёту, проблему терроризма можно свести к ответу на такой вопрос: откуда в нас (людях) вообще возникает недоверие, даже подозрение и неприятие Другого, не-Я, Чужого (образа жизни, мировоззрения, национальности и.т.д.)? Почему возникает это недоверие и неприятие и что человеку нужно узнать и понять о себе раз и навсегда, чтобы оно (недоверие) не возникало в нём и не было причиной нелепых многочисленных человеческих бед (в том числе и в масштабах Космоса).

Ведь, по сути, человеческое существование есть выдерживание напряжения, которое постоянно возникает в этом противостоянии между Я и не-Я (другие люди, общество, мир в целом). И это про­тивостояние чаще всего происходит с нами в скрытой форме и не всегда даже осознается нами. Ведь любой человек, пусть весьма далёкий от политики и социально индифферентный, всё равно испыты­вает ежедневно это напряжение, возникающее между ним и Другим (непознанным, непонятным и потому враждебным). И этому человеку, если и не вовне, то неизбежно внутри себя приходится по­стоянно отстаивать в своих глазах право на своё, индивидуальное понимание происходящего. А это отстаивание и утверждение этого права требуют от него выйти из себя в мир и занять там своё, дей­ствительно, никем не могущее быть занятым место. Этот шаг требует воли и мужества.

Человек — пленник своих же иллюзий и мысленных проекций. И поэтому его основная задача в созидании себя как личности — это освобождение себя из плена ложных понятий, которые искажен­но представляют ему действительность, где нереальное принимается за реальное.

Алматинский философ Л.А.Байдельдинов, говоря о терроризме, пишет, что «терроризм — это акт отчаяния индивидов, не способных решить свои проблемы мирным, естественным путем»2.

Следовательно, фанатизм, и терроризм в частности, — это одна из крайних форм выражения внутренней психологической драмы человека. Ведь террорист любых времен всегда борется скорее не с реальными, а мнимыми врагами, которых породило его одержимое страхом воображение. В ду­ше террориста происходит такая драма (где ему кажется, что он и его жизнь находятся под угрозой внешних сил — власти, других людей и т.д.), коллизии которой он не в состоянии распутать, понять и просто вынести. И вот эта энергия, которая возникает и накапливается в результате развития этой социально-психологической драмы, требует выхода вовне в виде какого-либо практического физиче­ского действия. В противном случае эта скопившаяся энергия просто разорвет человека изнутри, т.е. он закончит суицидом или сумасшествием.

Таков, на наш взгляд, внутренний психологический процесс, который приводит человека к по­требности совершить теракт или какое-либо другое насилие, разрушение, что, по сути, говорит о том, что в этом вызове обществу, заявлении о себе, на самом деле, человек пытается протестовать против своей несостоятельности как здоровой полноценной личности, а иногда — это просто крик о помощи.

Н. Бердяев в вышеназванной статье проводит глубокий разоблачительный анализ истинной сущ­ности фанатизма как примера извращенного, самообманывающего сознания. Он пишет: «Человече­ская психика мало меняется. В сущности, фанатизм всегда носит социальный характер. Человек не может быть фанатиком, когда он поставлен перед Богом, он делается фанатиком лишь когда он по­ставлен перед другими людьми». Фанатик всегда нуждается во враге, всегда должен кого-либо каз­нить. Ортодоксальные догматические формулы образованы не по отношению к Богу, а по отноше­нию к другим людям, они образовались потому, что возникали еретические мнения. Фанатизм всегда означает социальное принуждение»3.

Таким образом, чтобы понять природу фанатизма, нам снова нужно вглядеться в природу чело­века, в её основания, в нас самих. Человек не должен замыкаться внутри себя. Он должен быть соци­ально активным, но не в том смысле, что непременно будет участвовать в тех или иных обществен­ных акциях, социально-политических движениях и т.д. Социальная активность в нашем толковании предполагает в первую очередь открытость индивида как социально значимой системы вовне — иде­ям, общению с другими людьми, открытость всему, что несёт в себе живое начало. Ведь только через Другого и Другое человек может познавать себя.

«Для фанатика, — пишет Н.Бердяев, — не существует многообразного мира. Это человек, одер­жимый одним. У него беспощадное и злое отношение ко всему и всем, кроме одного. Психологиче­ски фанатизм связан с идеей спасения или гибели. Именно эта идея фанатизирует душу. Есть единое, которое спасает, всё остальное губит. Поэтому нужно целиком отдаться этому единому и беспощадно истреблять всё остальное, весь множественный мир, грозящий погибелью. С гибелью, связанной с множественным миром, связан и аффект страха, который всегда есть в подпочве фанатизма».

<...> Фанатик сознает себя верующим. Но, может быть, вера его не имеет никакого отношения к истине. Истина есть прежде всего выход из себя, фанатик же выйти из себя не может. Он выходит из себя только в злобе против других, но это не есть выход к другому и другим.

<.> Истина же не знает страха <.>. Человек, фанатизированный какой-либо идеей, как едино-спасающей, не может искать истины. Искание истины предполагает свободу <.>. Вне свободы есть лишь польза, а не истина, лишь интересы власти. Фанатик какой-либо ортодоксии ищет власти, а не истины. Истина не дана готовой и не воспринимается пассивно человеком, она есть бесконечное за­дание <.>. Истина есть также путь и жизнь, духовная жизнь человека»4.

На наш взгляд, терроризм не возникает в одночасье, так же как и тоталитаризм, фундамента­лизм, и любое другое подобное явление, в котором мы сталкиваемся с принуждением, зависимостью, внутренним (для человека) страхом и рабством.

Ложное сознание — это результат того, как мы проживаем повседневность.

По нашему мнению, человек, который может выстоять в противостоянии (противоборстве) с конкретным человеком (группой людей) в своей повседневной жизни — такой человек может вы­держать воздействие любой политической системы, режима, идеологии и т.д. (и при этом не сломать­ся как личность), которая пытается задавить в нем чувство независимости и свободы. Человек, вы­стоявший в этом противостоянии, обладает мужественным сознанием и сможет сохранить в себе и реализовать семя живого.

«Тот, кто не приучен, — пишет К.Манхейм, — самой своей повседневной деятельностью, тре­бующей постоянной индивидуации, принимать самостоятельные решения, иметь собственные суж­дения <.>, кто не способен достигнуть самосознания, сохраняющего свою силу и тогда, когда инди­вид изолирован от свойственного его группе характера мышления и предоставлен самому себе, тот не вынесет, даже в религиозной сфере, такого серьёзного кризиса, каким является скептицизм»5.

Казалось бы сейчас, в наше время, когда на постсоветском пространстве уже нет внешних сил (той тоталитарной машины с её вездесущим контролем над человеком), угнетающих человека, угро­жающих его жизни и свободе, и человеку можно успокоиться, но на самом деле это обманчивое об­ладание свободой, так как всё время есть сила, которая действует незаметно, но не менее эффективно, чем государственная машина, идеология и.т.д. Эта сила есть повседневная рутина человеческих фор­мальных (дежурных) взаимоотношений, которые своей механистичностью усыпляют человеческое внимание, его живую восприимчивость ко всему.

В суфизме сказано: «Обычный человек раскаивается в своих грехах, избранные раскаиваются в своей невнимательности»6.

Поэтому, чтобы не дать этому хаосу повседневности поглотить себя, человеку, его душе нужно всё время бодрствовать и не позволять небрежности в отношениях с людьми. Но это очень сложно. Что для этого нужно предпринять (например, у Мамардашвили М.К. это проблема необходимости формы: «Сам по себе, — говорит он, — если я не держусь за форму, я просто следую законам своей психики. А законы моей психики тоже патологичны <.>»7) — это другой вопрос, которого мы не будем здесь касаться.

Таким образом, свобода отстаивается человеком не от случая к случаю, в ситуациях, открыто требующих проявления воли, мужества или даже героизма. А это обладание внутренней свободой должно проявляться в том уровне, состоянии сознания данного человека, когда он просто физиоло­гически, инстинктивно не может выносить никаких посягательств извне на его личную, внутрен­нюю автономию. И это должно быть ежедневно актуальным действующим принципом, условием его жизни.

Также можно привести размышления Э.Фромма о причинах разрушительной склонности в чело­веке. В своей работе «Во имя жизни» он пишет, что «разрушительные тенденции (т.е. склонность к тому, что смертоносно) появляются в результате разлада с жизнью, на фоне неправильной жизни, как следствие утраты искусства жить».

<.> Кто в своей собственной жизни не имеет радости, тот хочет за это отомстить и предпочи­тает выступить разрушителем жизни вообще, чем почувствовать, что не в состоянии наполнить её каким-либо смыслом. И хотя с психологической точки зрения он — жив, но душа его мертва. И здесь берут своё начало активная жажда разрушения и готовность такого человека лучше уничтожить всех (и себя в том числе), нежели признать, что он не использовал данную ему от рождения возможность прожить настоящую жизнь. Это ведь очень горькое чувство, и нетрудно предположить и доказать, что желание разрушать становится почти неизбежной реакцией на столь эмоциональное состояние»8.

Таким образом, можно заключить, что проблема терроризма как ложного сознания есть пробле­ма личного освобождения человека от собственных страхов, иллюзий, предрассудков и комплексов. Это проблема познания самого себя, в том числе своих иррациональных оснований, и умение приво­дить в равновесие действие противоборствующих рациональных и иррациональных сил в себе.

И ещё хотелось бы отметить следующий момент. Терроризм как тип ложного сознания может быть связан и с феноменом человеческого восприятия, понимания. Человек должен признать одну вещь — в мире существует не только понимание, а ещё, чаще всего, непонимание между людьми, в силу разности их языка и механизма мировосприятия.

Личность, реализовавшая себя тотально, всегда представляет собой в каком-то смысле отдель­ный, неповторимый и трудно проницаемый мир (как монада). И этот мир может быть понят (вряд ли абсолютно) лишь другим созвучным ему миром. То есть нужно иметь силу духа и очень развитое сознание, чтобы понять, что не всё в этом мире может быть тобой постигнуто и что есть вещи, миры, чуждые тебе, но они также имеют право быть.

И последнее. Самопознание и самосозидание есть мучительный процесс, который, говоря словами М. К. Мамардашвили, заключается в признании следующей истины: ни одно событие не происходит без участия сознания, т.е. любой поступок, любой акт — это сначала акт мысли. «Во многом, — говорит М. К. Мамардашвили, — вопрос о мысли является одновременно и поиском ответа на вопрос о само­убийстве <.> в смысле наличия <.> изначального зла в человеческой природе». А это изначальное зло, очевидно, в той немоготе, что не по силам и самому человеку. Она, как саднящая заноза, сидит, и человек хочет поскорее от неё избавиться. Но прежде он готов весь мир обвинить в несовершенстве, не замечая, что тем самым и совершает самоубиение вначале путем уничтожения мира вокруг, а затем и вырывания с корнем себя. То есть <.> этот корень как раз и невыносим.И вот эта заноза невыносимости может быть вынута, очевидно, только актом мышления»9.

Список используемой литературы

1. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию / Сост. и предисл. Ю.П.Сенокосова. — М.: Прогресс, 1990. — С. 167,143.
2. Реальна ли угроза терроризма в Казахстане? (Материалы дискуссионного стола) // Саясат. — 1999. — № 3. — С. 7.
3. БердяевН. О фанатизме, ортодоксии и истине // Философские науки. — 1991. — № 8. — С. 124, 125.
4. Там же. — С. 126, 127.
5. Манхейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени / Пер. с нем. и анг. — М.: Юрист, 1994. — С. 36.
6. Идрис Шах. Суфизм. — М.: Клышников, Комаров и Ко, 1994. — С. 23.
7. Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). — М.: Аі1 Marginem, 1995. — С. 206.
8. Фромм Э. Во имя жизни // СОЦИС. — 1992. — № 6. — С. 126.