Теория Фронтира и изучение истории колониализма

Как известно, постсоветский период харак­теризуется не только кризисом исторической науки, но и тем, что этот кризис каждое пост­советское государство переживает по-своему. Некогда единая советская историческая наука распалась на части, и начался пересмотр исто­рии  каждого  народа,  порой это порождает острые дискуссии среди историков по некото­рым проблемам. Одной из таких дискуссионных проблем является история колониализма. В изучении этой проблемы, не говоря даже о раз­ных подходах, наблюдается также и путаница в определении некоторых общеизвестных понятий и терминов. Например, слово «колонизация» применяется и как «освоение новых земель», и как колониальные завоевания. На казахском языке понятие «колонизация» - «отарлау» при­меняется только во втором значении, т.е. озна­чает колониальный захват, колониальные завое­вания, превращение в колонию. Понятие «освое­ние» переводится словом «игеру». Таким об­разом, понятие «колонизация» для русскоязыч­ного исследователя может иметь абсолютно нейтральный смсыл как «освоение», а для других постсоветских государств это слово имеет отрицательный оттенок, которое напоми­нает их колониальное прошлое. И здесь было бы уместно вспомнить о принципах историзма и объективности в исторической науке. Однако в изучении проблемы колониализма позиция историков бывших советских республик и Рос­сии диаметрально противоположны.

В советское время мы использовали эти два понятия параллельно, первое применялось отно­сительно царской России, а второе относительно Советского Союза. Проблема колониализма в советской исторической науке разрабатывалась на основе марксистской теории. В главе «Совре­менная теория колонизации» фундаментального труда К. Маркса «Капитал» колониализм харак­теризуется, как захват рынков сбыта товара и дешевой рабочей силы с целью получения максимальной прибыли. На основе марксист­ской интерпретации в советской исторической науке утверждалось, что колониализм - это «ко­лониальная политика империалистических госу­дарств, направленная на эксплуатацию и угне­тение народов колониальных и зависимых стран» [1]. Данное определение было аксиомой для советских историков, изучающих проблему колониальной политики стран Запада, а в при­менении этой идеи в изучении истории России были свои «приливы» и «отливы». Так, в 1920­1930-е гг. в советской исторической науке господствовала концепция «абсолютного зла», суть которой состояла в критике колониальной политики царизма. Так, например, в работах П.Г. Галузо, Г. Сапарова, В. Лаврентьева, Т. Рыс-кулова, С.Д. Асфендиарова красной нитью про­ходила идея о захватнической, завоевательной политике царизма в Туркестане [2]. Именно тогда идеи В.В. Бартольда о просветительской миссии России в Туркестане были подвергнуты острой критике. В конце 30-х - начале 40-х годов на волне критики школы М. Н. Покров­ского появилась теория «наименьшего зла», и историки должны были показывать прогрес­сивность присутствия России в Туркестане, на Кавказе и других национальных регионах им­перии. В постановлении Среднеазиатского бюро ВКП(б) от 23 мая 1934 г. указывалась целесооб­разность исключения из историографии Средней Азии «буржуазно-колонизаторской концепции». В работах, изданных в этот период, говорилось о присоединении или вхождении в состав России национальных окраин. Результатом партийной инструкции было не только появление тенден­циозных работ, но и репрессии среди ученых, работы которых не вписывались в общий идеологический настрой общества. В 1950-е годы в советской исторической науке прочно утверждается идея о прогрессивной роли России, и в работах этого периода наблюдается приглушение захватнических аспектов политики царизма в Средней Азии. Таким образом, марксистская теория колониализма в «чистом виде» применялась только в изучении истории зарубежных стран, а в трудах по истории России смягчались наиболее острые углы колониальной политики, приоритет отдавался выявлению по­ложительных результатов вхождения Сибири, Зауралья, Средней Азии и Кавказа в состав Рос­сийской империи. Да, конечно, нельзя отрицать исторические факты, свидетельствующие о добровольном присоединении некоторых тер­риторий к России. Однако, эти факты не исклю­чают наличие общих тенденций в процессе ста­новления Британской, Французской, Российской и других колониальных империй.

Молодые постсоветские государства пере­живают сложный процесс национального воз­рождения, поиска национальной идентичности, и это в свою очередь вызывает повышенный интерес к проблемам взаимоотношений России и национальных окраин, национальной поли­тике советской власти. В исторической науке постсоветских центральноазиатских государств, в том числе и Казахстана, наблюдается возврат к идее «абсолютного зла», причем понятие «ко­лониализм» применяется не только по отно­шению к царской России, но и национальная политика Советского Союза также характе­ризуется как продолжение колониальной поли­тики царизма.

Интерпретация понятий «колониализм» и «колонизация» тесно связана эволюцией бинар­ной позиции «метрополия - колония». Т.е. если мы понимаем колонизацию как «освоение», то уже нет понятия «метрополия - колония», а вместо него появляется понятие с положитель­ным оттенком «центр - регион». Сейчас первая бинарная позиция («метрополия - колония») актуальна только для историков постсоветских государств, кроме России. А российские иссле­дователи все чаще обращаются к идее эконо­мического «освоения» Россией обширной тер­ритории Евразии и чаще применяют бинарную позицию «центр - регион». Поиск научной теоретической базы для утверждения идеи «освоения» привел группу исследователей к изучению теории фронтира. В советский период теория фронтира вызвала острую критику, так как не вписывалась в марксистскую теорию ко­лонизации. А в постсоветской России обра­щение к этой теории связано, видимо, с необ­ходимостью сохранения целостности государ­ства и поиском наиболее приемлемой модели единения народов, населяющих страну.

Возникновение теории фронтира связана с именем американского ученого Фредерика Джексона Тёрнера. В работе «Фронтир в амери­канской истории» Ф.Д. Тёрнер писал, что в американской истории важную роль играет фактор постоянного расширения своего про­странства, поэтому «американская история была в значительной степени историей колониза­ции Великого Запада», «постичь американскую историю следует не с Атлантического побе­режья, а с Великого Запада» [3]. В результате исследований Ф.Д. Тёрнера было введено по­нятие «frontier» - граница продвижения посе­ленцев в США, «место встречи варварства и цивилизации». В дальнейшем американские ис­следователи расширили горизонты применения теории фронтира, рассматривая продвижение границ европейской цивилизации к востоку. В частности, У. Макнейл писал о «степном фрон-тире Европы» - пограничной зоне между Оттоманской империей и европейскими стра­нами [4].

Теория фронтира в современной российской исторической науке применяется в двух ва­риантах: 1) теория фронтира, разработанная аме­риканцами; 2) теория колонизации (в смысле «освоение»), разработанная В.О. Ключевским. Но по сути теория фронтира и теория освоения -одно и то же понятие. Правда, некоторые рос­сийские историки считают, что идею освоения новых земель В. О. Ключевский предложил раньше Ф.Д. Тёрнера.

В 1996 году в Томске была проведена меж­дународная научная конференция на тему: «Американский и сибирский фронтир» [5]. В целом теория фронтира активно применяется именно сибирскими исследователями [6]. В последнее десятилетие в России появилось мно­жество работ, посвященных изучению истории Сибири, Камчатки, Аляски как русского фрон-тира [7]. Появляются работы, где проводится сравнительный анализ освоения Сибири и аме­риканского Запада [8].

В соответствии с этой теорией не только Сибирь и Дальний Восток, но и Приуралье, Кавказ, Центральная Азия также являются фрон-тирами, т. е. границами между «цивилизацией и дикостью» или «освоенной и неосвоенной» частями территории одного государства. Н.Ю. Замятиной выделяются следующие зоны фронтиров, освоенные русскими в XI-ХХ вв.: современный Центральный район (Залесская Русь) (XI-XIV вв.), Русский Север (XV-XVII вв.), современный Черноземный Центр (XVI -XVII вв.), Дон и Северный Кавказ (XVII - начале XIX в.), Урал и Сибирь (XVII -XVIII вв.), Дальний Восток (во второй половине XIX -начале XX вв.) [9].

К понятии «фронтир» обращается также и Д. Тебаев, используя его в изучении проблемы включения территории Казахстана в состав Рос­сийской империи. Рассуждения Д. Тебаева о «казахском фронтире» не отличаются ориги­нальностью, как отмечает сам автор, история Казахстана здесь присутствует как «иллюстра­ция» к теоретическим разработкам российских исследователей. «В отличие от других западных колониальных империй (Империя Габсбургов, Британская империя, Испанская империя, Фран­цузская империя), - пишет Д. Тебаев, - Россия представляла собой монолитную империю с нечетко определенными границами, тогда, как, у других, данные границы, были четко опреде­лены» [10]. Однако, он не замечает того факта, что за этими «нечетко определенными гра­ницами» лежала территория, известная под историческим названием «Туркестан» и играв­шая определенную роль в истории народов Евразии. Еще одна цитата из этой же работы: «В этом отношении, рассматривая истории продви­жения России через призму фронтира, мы сможем понять саму специфику формирования границы на территории Российской империи на всем ее геополитическом пространстве. Ак­туальным является история формирования самой границы, и где она, на наш взгляд, являлся классическим фронтиром, и постоянно подвигалась до естественных границ империи, изменяя и постоянно модернизируя само со­держание Степной границы Российской импе­рии». Интересно, где же находилась в тот пе­риод «естественная граница империи»? Может быть, она проходила по Волге, на противопо­ложном берегу которой жили народы неславян­ского происхождения. Нет, оказывается «естест­венная граница» империи находилась далеко на востоке, «достижение» которой было «главной целью государства» (имеется в виду Россий­ского государства). И, разумеется, для реали­зации этой цели требовалось «освоение» засе­ленных нерусскими народами территорий, ле­жащих внутри этих «естественных границ». Исходя из этого, теперь, видимо, мы должны признать, что не было колониальных захватов, а было только «продвижение границы и освое­ние». Тогда, наверное, придется полностью вы­черкнуть историю национально-освободитель­ного движения, так как она не вписывается в теорию фронтира.

Теория «освоения новых земель» или про­движения до «естественных границ» империи противоречат идее наличия государственности у народов, заселявших эти осваиваемые русскими колонистами территории. И не удивительно, что группа сибирских исследователей, занимаю­щиеся сравнительным изучением американского и русского фронтира, считают, что Казахское ханство не было государственным образова­нием, «казахские ханы фактически являлись военачальниками и вождями, а не правителями государственных образований» [11].

Результаты изучения сибирского фронтира приводит некоторых исследователей к призна­нию того, что все-таки эти окраины являлись колониями. Так, Н.Ю. Замятина пишет: «Жаж­дущие легкой наживы не случайно попадали на фронтир. С одной стороны, эту легкость обес­печивало все то же отсутствие должного госу­дарственного и какого-либо иного контроля. ... С другой стороны, огромные территории оста­вались зачастую незаселенными до открытия их богатейших ресурсов. Не просто облегченные условия для махинаций и разбоя, но и реальные природные богатства в большинстве случаев нужны были территории, чтобы стать кипучим порубежьем. Богатство территории фронтира тем или иным ресурсом, как правило, опре­деляет его роль в экономике страны. Это роль колонии: поставщика ресурсов и потребителя продукции промышленности более развитых территорий» [12].

Неприемлемость теории фронтира в изу­чении российского колониализма заметили так­же и некоторые зарубежные ученые. Так, при обсуждении книги Б. Н. Миронова «Социальная история России периода империи (XVIII -начало XX в.): Генезис личности, демокра­тической семьи, гражданского общества и правового государства» профессор Геттинген-ского университета М. Хильдермайер отметил: «С одной стороны, нельзя отрицать существо­вание различий между русской и западноевро­пейской или американской колонизацией. С другой стороны, как свидетельствует захват Кавказа или Средней Азии, русские не прояв­ляли того «прагматизма» и того «терпения», о которых пишет Миронов (1, 62). Каждый, кто знаком с историей российской экспансии, знает о религиозной и языковой ассимиляции, об утверждении этнического превосходства (1, 62 и след.), об экономических соображениях экспан­сии. Во второй половине XIX в., как признает Миронов, ситуация изменилась. Русский импе­риализм пошел дорогой русификации и асси­миляции, т. е. стал следовать общей европейской модели, что привело к качественной трансфор­мации колониализма в империализм. Не послед­нюю роль в этом сыграло новое теоретическое и идеологическое обоснование (социал-дарви­низм, мессианская философия истории). Царизм стал осуществлять империализм в такой же степени, как Англия, Франция и позднее также Германия. Однако из этого не следует вывод, что захваты первой половины XIX в. были до некоторой степени нормальным продолжением территориальной экспансии со времен Киевской Руси. Как национализм с самого начала - а не только с того времени, как он соединился с этнической самонадеянностью и самодержавной политикой, - нес в себе ядовитое жало враж­дебности к «чужим», так и континентальный колониализм России с самого начала включал в себя подчинение, культурное угнетение и экс­плуатацию» [13].

А. С. Хромых считает применение теории фронтира как дополнение формационной пара­дигмы цивилизационной [14], хотя, на наш взгляд, формационный и цивилизационный па­радигмы являются взаимоисключающими кон­цепциями изучения истории.

Список литературы

1. Советский энциклопедический словарь. Гл. ред. А.М. Прохоров. Изд. 4-ое. - М., 1987. - С. 603.
2. Лаврентьев В. Капитализм в Туркестане. (Бур­жуазная колонизация Средней Азии). - М., 1930; Рыскулов Т.Р. Киргизстан. - М., 1935; Асфендиаров С.Д. История Казахстана (с древнейших времен). Т. 1. - Алма-Ата, 1935.
3. Turner F.J. The Frontier in the American History. - New York, 1947.- P. 2-3.
4. Цит. по: Кочан В.М. Проблема границ и пограничья в социокультурных исследованиях конца XIX - ХХ вв. // Вісник СевДТУ. Вип. 86: Філософія: зб. наук. пр. - Се­вастополь, 2008. - С. 71.
5. Американский и сибирский фронтир. Сб. статей. -Томск, 1997.
6. Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVII-XX вв.: общее и особенное. Сб. статей. Вып. 1-3. -Новосибирск, 2001-2003.
7. Резун Д. Я., Шиловский М. В. Сибирь, конец XVI -начало XX века: фронтир в контексте этносоциальных и этнокультурных процессов. - Новосибирск, 2005.
8. Агеев А.Д. Американский «фронтир» и «сибирский рубеж» как факторы цивилизационного разлома // Амери­канский и сибирский фронтир. Вып. 2. - Томск, 1997. -С. 30-31;
9. Замятина Н.Ю. (Белаш Н.Ю.) Зона освоения (фрон-тир) и ее образ в американской и русской культурах // Общественные науки и современность. - 1998. - № 5. -С.75-88.
10. Тебаев Д. Казахский фронтир. [Электронный ресурс].ia-centr.ru/expert/3044/
11. Моисеев В.А. Россия-Казахстан: современные мифы и исторические реалии. - Барнаул, 2001. - С. 75.
12. Замятина Н. Ю. Зона освоения (фронтир) и ее образ в американской и русской культурах // Общественные науки и современность. - 1998. - № 5. - С. 75-89.
13. Цит. по: // Отечественная история. - 2000. - № 6. -С. 10-16.
14. Хромых А.С. Проблема «сибирского фронтира» в современной российской историографии // Вестник ЧелГУ. - 2008. - № 5 (106).- Сер. «История». - С. 106.