Палитра современной карты мировой культуры чрезвычайно богата цветами и оттенками, поражает своим многоцветьем. Каждая культура индивидуальна, имеет «лица не общее выражение», но в то же время она существует в безвоздушном пространстве. Границы культурных миров ощущаются явно и можно, правда, с большой долей схематизма, утверждать, что в этой палитре пролегают три культурные границы: мир христианской, мусульманской и буддийской культур. Внутри же них есть свои границы, обусловленные историко-национальными традициями и исторической динамикой.
Различия отдельных культур обусловлены, по крайней мере, тремя объективными условиями. Во-первых, религиозными ценностями, лежащими в фундаменте определенного типа культуры. Так, например, привычно говорим о христианском, мусульманском, буддийском типах культуры. Вовторых, национальными традициями, которые формируют разнообразие культур в границах единого культурного типа. Так, например, русская культура, французская, грузинская… относятся к христианскому типу культуры, но очевидны их национальные различия. В-третьих, своеобразие культур связано с особенностями исторической эпохи. Очевидно, что культура России XVII в. и русская культура ХХ столетия представляют различные исторические формы единой русской культуры.
Признание существования различных национальных культур, с одной стороны, и своеобразных периодов в истории культур — с другой, ставит вопрос о взаимосвязях как между качественно определенными национальными культурами, так и внутри каждой из них. Спектр форм взаимодействия чрезвычайно широк: от тесно-интимных до яростно конфронтационных.
Одной из конкретных форм взаимодействия качественно различных культурных образований выступает диалог культур, который привлекает к себе в последнее время все больше и больше внимания. Актуализация данной проблемы является следствием целого ряда исторических обстоятельств: набирающей ход тенденцией глобализации, небывалым информационным взрывом, обострившимся процессом культурной самоидентификации. В области культурологии под диалогом культуры понимают конкретно-специфическую форму взаимодействия культур.
Прежде чем приступить к характеристике диалога культур, следует хотя бы в самых общих чертах охарактеризовать природу диалога. Диалог наряду с монологом и полилогом представляет собой конкретную форму общения, которая отличается целым рядом моментов. Монолог — векторная речь, речь одного субъекта, направленная на объект. Он имеет четкое начало и конкретную цель. Как правило, монолог не предполагает обратной реакции.
Диалог — общение, как минимум, двух субъектов, это вопрос-ответная форма общения. Диалог может возникнуть в любое время, в любом пространстве и также завершиться, т.е. диалог не имеет ни четко определенного начала, ни четко определенного конца. Для того чтобы диалог состоялся, необходимо соблюдение ряда условий. Это, во-первых, условие свободы, во-вторых, наличие равных субъектов, осознающих свою качественную индивидуальность. Диалог в этом смысле есть свободный обмен информацией индивидуальностей. Идея диалога, впервые возникшая в культуре античного мира, подчеркнула факт рождения истины, ее поиск совместными усилиями субъектов, имеющих различные позиции и взгляды. Ситуация диалога — это ситуация поиска знания в условиях незнания.
Следует различать понятия «диалог культур» и «диалогичность культуры». В последнем случае речь идет об имманентном качестве онтологии культуры. М.М.Бахтин, которому принадлежит приоритет в постановке проблемы диалога в отечественной науке, подчеркивал, что жизнь по природе своей диалогична.
Рассмотрим основные формы диалога культур. Прежде всего, это диалог между качественно определенными культурными целостностями. Наиболее яркой формой выступает диалог культур Запада и Востока. Всем известны хрестоматийные слова Р.Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток // Им никогда не сойтись». К этому же типу относятся связи, возникающие между различными национальными культурами.
Другой формой диалога культур являются те связи, которые обусловлены морфологией культуры: отношения светской и религиозной культуры, художественной и научной, массовой и элитарной, профессиональной и народной. Наконец, следует выделить диалог прошлого и настоящего, культуры «отцов и детей».
Эффективность диалога в названных формах зависит от того, что может быть названо культурной совместимостью. Вспомним такое важное историко-культурное событие, как Крещение Руси. Сам факт выбора киевским князем византийской формы христианства был обусловлен не только историческими, экономическими, государственно-идеологическими обстоятельствами. Следует не упускать из виду культурную определенность выбора. «Повесть временных лет» указывает на такой аргумент, как красота богослужения. Термин «красота» здесь и указывает на большую совместимость того, что было — языческая культура Киевской Руси — и того, что выбиралось — византийская форма христианства; она более соответствовала привычному для того времени образу жизни и не требовала радикальных изменений во всей структуре тогдашней жизни.
Культурная совместимость — это совпадение, созвучие глубинных ментальных структур. Проблема ментальности сегодня одна из актуальнейших. Сам термин встречается еще в ХIХ в. у Р.Эмерсона, который использовал его для исследования души как первоисточника ценностей и истин. А. де Токвиль пользовался им при исследовании типа мышления различных этнических групп США. Категориальный статус этому термину придали исследования представителей исторической школы «Анналов» — Л.Февр, М.Блок, Ж.Дюби, Ж.Ле Гофф, которые занимались реконструкцией различных способов передачи миропонимания и мироощущения. Современный словарь предлагает следующее определение: ментальность — общая духовная настроенность, относительно целостная совокупность мыслей, верований, навыков духа, которая создает картину мира и скрепляет единство духовной традиции или какого-либо сообщества. Ментальность представляет собой устойчивый изоморфизм, присущий культуре, который не рефлексируется. Ментальность характеризует определенный пласт сознания, который обнаруживается зачастую помимо воли и желания людей. Он слишком глубок, слабо оформлен рационально, принадлежит к тем социокультурным трафаретам, которые относят к области невыговоренного в культуре.
Именно ментальные структуры и определяют во многом движение межкультурного взаимодействия, характер восприятия инокультурного влияния. Созвучие ментальных структур и обусловливает степень проникновения элементов одной культуры в систему другой, что мы и можем наблюдать в историческом процессе Крещения Руси. «Почва» — языческая культура племен Киевской Руси и «зерно» — византийский вариант христианства оказались настолько близки, что их взаимодействие породило новое явление — русскую культуру. Можно привести и другие примеры, говорящие об эффективности культурной совместимости. Например, в V в. н. э. в пространство китайской культуры, имеющей к этому времени многовековую традицию, проникают элементы буддизма, явления, сформировавшегося в иной культуре. Экспансия буддизма в китайскую культуру оказалась успешной, породила традицию чань-буддизма. Это стало возможным, в частности, и потому, что в самой китайской традиции наряду с конфуцианством сложилась даосская традиция, которая по многим параметрам была созвучна буддизму.
Широкое распространение арианства среди варварских племен было обусловлено тем, что идеи Ария оказывались более близкими культуре варваров, нежели официальное христианство.
Культурное пространство России исторически формировалось в процессе взаимодействия собственно русской культуры, выросшей в лоне православного вероучения, и тех национальных культур, духовной аурой которых был ислам. Единство исторического бытия требовало взаимодействия различных культурных миров. Содержание этих взаимоотношений определялось в немалой степени образом иного. В каждой культуре исторически, под влиянием различных отношений, складывается образ другой культуры, который, с одной стороны, отражает реальные исторические связи, а с другой — определяет эти связи.
Отношение русской культуры, формировавшейся и развившейся в лоне христианского миропонимания, к исламу отличалось от отношения к нему западного христианского мира прежде всего тем, что для западной культуры отношение к исламу — это отношение к «соседу», а для русской культуры это было делом внутренним.
В русской культуре сложился амбивалентный образ мира ислама. Попробуем рассмотреть его, обращаясь к опыту русской поэзии. Когда-то Игорь Северянин сказал «Встретил жизнь иного склада…». Эта поэтическая строчка может служить эпиграфом.
Сам факт возникновения в недрах Аравийского полуострова нового вероучения в VII в. прошел тогда для христианского мира незамеченным. Лишь экспансия ислама, в результате которой районы Северной Африки, Испании вошли в состав Арабского Халифата, заставила христианский мир обратить внимание на нового соседа. Битва при Пуатье (732) проложила четкую границу между двумя мирами — христианским и мусульманским.
Отношение первого ко второму вначале было исключительно негативным, что, в частности, ярко выразилось в речи папы Урбана II, который в 1095 г. в Клермоне объявил о Первом Крестовом походе. Мусульманин воспринимался существом, к которому трудно приложить имя человека, он виделся посланником дьявола, его рабом, т.е. абсолютным противником истинной веры. Мухаммад, создатель ислама, ассоциировался с Антихристом. Подобный образ держался довольно долго, он нашел свое воплощение в «Божественной комедии» Данте, который, по известному выражению, «последний поэт Средневековья и первый поэт Возрождения». Устами великого поэта культура Средневековья передавала Возрождению свой взгляд на основателя религии Ислам. В восьмом круге ада, где мучаются защитники раздора, находятся Мухаммад и его двоюродный брат Али.
Несчастный, взглядом встретившись со мной, Разверз руками грудь, от крови влажен,
И молвил так: «Смотри на образ мой! Смотри, как Магомед обезображен! Передо мной, стена, идет Али,
Ему весь череп надвое рассажен.
И все, кто здесь, и рядом, и вдали, – Виновны были в распрях и раздорах Среди живых, и вот их рассекли.
Такое восприятие Мухаммада, его миссии, религии Ислам имело под собою основание, вытекающее из представления христианства о том, что оно является единственно истинной верой. Следует отметить, что в системе отношений «Христианство — Ислам» существовал различный ценностный подход. Христианство первоначально воспринимало Ислам как ересь, сознательное отступление от истинной веры, раскол, отклонение от истинного учения. Со стороны Ислама характерен иной взгляд. Генетическое родство Ислама с Иудаизмом и Христианством мусульманами осмысливалось как доказательство большей истины их учения. Предшествующие религии с монотеистической доминантой для Ислама выступали предшественниками, а он сам — как логическое продолжение и завершение этой традиции.
Легенды, превратные представления об исламе, возникшие на Западе, проникли в русскую культуру, но ее отношения с исламом с самого начала приобрели новые черты. Свидетельство этому мы находим уже в «Повести временных лет». Восточные славяне, будучи язычниками, не могли воспринимать ислам как отклонение от истины; для сознания представителя политеистической религии характерна толерантность. Когда Владимир и Добрыня побывали в Волжской Булгарии, то они обратили внимание лишь на своеобразие жизни, ее более высокий, если так можно выразиться, уровень. Вспомним реплику дяди киевского князя: «Этим дани нам не давать, пойдем, поищем себе лапотников». Она говорит лишь о восприятии чужого, не оценивая его в оппозиции «истина/ложь».
Изменение восприятия ислама, возникновение нового к нему отношения были вызваны событиями татаро-монгольского нашествия. Именно оно способствовало, прежде всего, формированию негативного образа ислама. Он был сформирован не столько различиями вероучения, сколько политическими обстоятельствами, образ ислама в своеобразной форме выражал и национальнопатриотические идеи.
Преодолению такого образа ислама способствовала в немалой степени тенденция эстетического восприятия мира ислама. Священная книга ислама Коран начинает активно входить в русскую культуру с эпохи Петра I, когда был осуществлен первый перевод полного текста Корана на русский язык. Через сто лет после этого в русской поэзии появился цикл «Подражания Корану» А.Пушкина. Исследователи полагают, что русский поэт держал в руках перевод Корана, изданный в СанктПетербурге в 1790 г. [1; 243–270].
Два момента обращают на себя внимание прежде всего. Во-первых, Пушкин преодолевает сложившуюся традицию «небылиц» о Востоке вообще, об исламе в частности; он стремился к поэтически точному отображению индивидуальных черт стилистики Корана и, тем самым, особенностей мусульманской культуры. Во-вторых, перелагая на язык музы поэтические строчки основателя ислама, Пушкин вводил в русскую поэзию очарование поэзии другой, столь же совершенной и привлекательной, преодолевая этим преграду, что разделяла две культуры.
Пушкин сопроводил некоторые стихи своего цикла комментариями, один из которых звучит так:
«Какая наивная физика и великолепная поэзия». Слова Пушкина о поэтичности коранических аятов ухватывают глубинную сущность деятельности пророка. Величайшие пророки, создатели мировых религий, были наделены истинным поэтическим даром, свидетельством чего являются священные книги. Древнейший пласт Авесты — это 17 Гат, поэтических произведений Спитамида Заратуштры. Иисус Христос, основатель христианства, свои идеи выражал в сжатой, легко воспринимающейся форме, используя метафоры и сравнения, часто прибегая к таким формам литературного творчества, как притчи и афоризмы. Ч.Г.Додд, автор книги «Основатель христианства», в главе «Личность Иисуса» большое место уделял характеристике именно поэтического дарования Иисуса Христа: «Ясно, — писал он, — что перед нами поэтическая натура. Об этом всегда нужно помнить, если мы пытаемся постичь учение Иисуса» [2; 37].
Обладал несомненным поэтическим даром и создатель буддизма Сиддхартха Гаутама. Он часто использовал афоризмы и притчи, а свою Бенаресскую проповедь, в которой впервые изложил кредо своего учения, Гаутама строит по принципу «темы с вариациями», усиливая тем самым эмоциональное воздействие на слушателя [3]. Коран — священная книга религии Ислам — есть запись поэтических прозрений Мухаммада. Его сила, среди прочего, заключалась в том, что идеи, высказываемые многими его современниками, он сумел облечь в яркую художественную форму. Вот, например, сура 81, в которой описывается последний день — день Суда, приобретающий характер космической катастрофы:
Когда свернется и погаснет Солнце,
Когда, теряя блеск свой, распадутся звезды,
Когда, подобно миражу, придут в движенье и исчезнут горы, Когда верблюдицы, несущие во чреве последний месяц,
Будут без присмотра,
Когда в стада собьются звери, Когда распределятся души,
Когда зарытую живьем младенца девочку расспросят, За грех какой она была убита,
Когда раскрыты будут свитки И обнажится небо,
И разожжен огонь бушующего ада будет, Когда приближен будет рай, –
Познает каждая душа, что уготовила себе вперед. (Сура дана в переводе В.Пороховой.)
Обращение А.С.Пушкина к Корану — весьма показательное явление, поскольку значение Корана для развития культур ислама невозможно переоценить. Коран, как известно, единственный памятник первоначальной истории ислама, в котором изложены основополагающие положения этой религии, ее культовые практики, зафиксирован переход от одной нравственно-этической парадигмы (морали коллективной ответственности) к другой (морали личной ответственности). Коран — первое письменно зафиксированное прозаическое произведение арабо-мусульманской культуры. Он не только способствовал формированию литературного языка культуры ислама, закреплению его грамматических и стилистических норм, но и формировал принципы эстетики ислама. Вводя образы ислама в русскую культуру, Пушкин, переводя сакральный язык в поэтическую плоть, способствовал тому, что мир образов иной культуры становился более близок, понятен, и тем самым закладывалась основа для более глубокого диалога разных культур. Наконец, следует отметить, что в цикле стихов «Подражание Корану» слышны мотивы Библии «Я тружусь во славу Корана», — писал Пушкин брату в письме 1824 г.; в другом письме он просит брата прислать ему книг и среди прочих Библию [4; 237]. Образованный читатель пушкинской поры не мог не заметить глубинного родства священной для христиан книги Библии со священной для мусульман книгой Кораном.
В этот период русской литературы тема Востока была особенно привлекательна. Мир Востока, в том числе и мусульманского, воспринимался в контрасте к европейскому. Это был мир, в котором царит естественность чувств и сила страстей, не тронутых западной цивилизацией. Показательно, что не только А.Пушкин, но и его младший современник А.Ротчев в 1828 г. опубликовал свои
«Подражания Корану», которые публикой и критикой были восприняты благосклонно. Быт мусульманского Востока опоэтизировался на протяжении всего XIX столетия; еще в конце века поэт К.Р. (Романов Константин Константинович) в цикле «Сонеты в ночи» писал:
Здесь, в тишине задумчивого сада, Опять, о ночь, меня застанешь ты, И все одной душа полна мечты,
Что я — калиф, а ты — Шахерезада.
Сложился противоречивый образ: с одной стороны, романтические черты иного края, с другой — ощущение и восприятие ислама как того, что таит грозу и опасность для православного мира. В связи с этим поэтическая мысль, обращенная к исламу, содержала и выражение патриотической идеи защиты собственного мира. Это чувствуется ясно в стихотворении «Олегов щит» Ф.Тютчева. Сама структура стиха выражала идею противостояния двух миров: первая строфа — молитва мусульман, вторая — христиан, а завершающая несла оптимистически-патриотическую мысль:
Вдруг... из-за туч луна блеснула И над воротами Стамбула Олегов озарила щит.
Двойственность образа ислама и его культуры — существенная черта русской поэзии, которая длилась долго. Еще в первой половине XX столетия К.Липскеров в книге «Туркестанские сонеты» противопоставляет друг другу различные стороны мусульманского мира:
И смотрит он, держа ребенка сзади, Большую книгу — яростный Коран
И маленькую — песенки Саади.
«Яростный / песенки» — здесь не просто указание на различные факты, но и четкая ценностная ориентация.
И еще одна черта восприятия Корана и мира ислама была характерна для русской поэзии, выражавшей общественно-психологическое восприятие их. В стихотворении Ф.Тютчева «Как дочь родную на закланье», созданном по поводу взятия Варшавы в 1831 г., читаем: «Не за Коран самодержавья // Кровь русская лилась рекой!». Коран самодержавья — метафора, которая выразила расхожее представление об исламе как о религии более дисциплинированной, подчиняющей личность, сковывающей свободу ее мысли. Это же чувствуется в образе, созданном А.Майковым: «Не отставай от века» — лозунг лживый. Коран толпы». Коран ассоциируется с догматическими принципами, внимание обращается прежде всего на жестокость его требований. Образ Корана выступает, однако, не в своей собственно религиозной ипостаси, а как наиболее удобный образ, помогающий выразить идеи свободы и творчества. Восток воспринимался как мир отсталости, как бы покоящаяся во времени первоначальная древность; в этой его отстраненности и отрешенности от цивилизованного мира усматривалась в то же время особая привлекательность Востока, его быта и культуры.
Постепенно утверждается иное видение ислама, доминантой которого выступает признание своеобразия вер, вместо экзотики и любования ею приходит понимание равенства.
Зажглась звезда, поднялся ветерок, Склонялся день за горы Дагестана. И все, молясь, глядели на Восток.
Татаре повторяли стих Корана, Рабы Христа творили знак святой,
Калмыки в тишине взывали к Ламе,
И чуждый всем еврей скорбел о храме
И богу докучал своей тоской..., — писал Н.Минский.
Современная российская поэзия продолжает традицию обращения к Востоку, наполняя пространство русской поэзии новыми мотивами, сюжетами, ориентирами, которые свидетельствуют о том, что процесс сближения культур, их стремление вглядеться друг в друга и понять составляет доминантную линию взаимоотношений в современной мировой культуре.
Быть может, поэтической иллюстрацией современного культурного диалога может служить произведение Л.Миллер «...О, научи меня, Восток...». Конечно, Восток в произведении Л.Миллер не локализуется границами лишь мусульманской культуры, но включает в себя последнюю:
О, научи меня, Восток, Жить, созерцая лепесток.
Спаси в тиши своей восточной От беспощадной ставки очной
С минувшим, с будущим, с судьбой, С другими и самим собой...
Способность и желание учиться у другого — результат преодоления культурного эгоизма. Поэзия как один из наиболее интимных способов и форм выражения духа культуры, обращаясь к образам иной культуры, способствует взаимопониманию, преодолению чувства настороженности и осознанию единства человеческого рода.
В рамках единой российской культуры, которая складывалась в результате активного взаимодействия различных национальных культур, проблема понимания и преодоления противостояния была актуальна и значима всегда. Поэзия, вводя в собственный мир образы и идеи Корана, немало способствовала более тесному и глубокому взаимопониманию. Ярким примером этого стал поэтический его перевод на русский язык, осуществленный В.Пороховой. Впервые голос ислама во всем объеме зазвучал на языке русской поэзии и стал более понятен русскому сознанию.
Список литературы
- Кашталева К.С. «Подражания Корану» и их первоисточник // Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее Академии наук СССР. — Л.: Наука, 1930. — Т. 5. — С. 243–270.
- Додд Ч.Г. Основатель христианства: Пер. с англ. — М.: Свято-Филаретовская московская высшая православнохристианская школа, 1997. — 152 с.
- Медведев А.В. Сакральное как причастность к абсолютному. — Екатеринбург: Банк культурной информации, 1999. — 152 с.
- Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 8 т. — М.: Худож. лит., 1967. — Т. 2. — 398 с.