Аннотация. Данная статья является попыткой анализа теоретических основ такого социального явления как этноцентризм и его роли в процессе восприятия иных культур. Также раскрывается роль мифа в формировании идентичности и выявляется его место в конструкте этнической общности. Исследование проводилось в рамках конструктивисткой теории изучения этноса. Также затронут вопрос влияния религиозных культов на формирование коллективной памяти.
Этноцентристская переоценка собственной культуры встречается у многих народов в разных регионах мира. Высокая оценка собственной культуры и принижение чужих культур основываются на том обстоятельстве, что многие народы и племена еще на раннем этапе своей истории обозначили себя как “людей”, а все, что находилось за пределами их культуры, было обозначено как “нечеловеческое”, “варварское”. Такого рода убеждения встречаются у многих народов во всех регионах мира: у эскимосов Северной Америки, у африканского племени банту, у азиатской народности сан, в Южной Америке у народа мундуруку. Чувство превосходства было так же ярко выражено в свое время и у европейских колонизаторов: большинство европейцев рассматривали неевропейских жителей колоний как социально, культурно и расово неполноценных, а свой собственный образ жизни, разумеется, как единственно верный. Если у туземцев были иные религиозные представления, они становились язычниками, если у них были свои сексуальные представления и табу, их называли безнравственными, если они не старались усердно работать, то считались ленивыми, если они не разделяли мнение колонизаторов, их называли тупыми. Провозглашая собственные стандарты абсолютными, европейцы осуждали всякое отклонение от европейского образа жизни, не допуская при этом мысли о том, что туземцы могут иметь собственные ценностные ориентиры.
Этноцентристское видение мира имеет глубокие корни в человеческой истории. Еще в античности греки жестко делили все народы на эллинов и варваров. Уже в сочинениях Геродота варвар описывался как чужеродный и отталкивающий, необразованный, неуклюжий, тупой, нелюдимый. Он труслив, полон необузданных страстей, своенравен, страшен, жесток, неверен, жаден. Примерно аналогичные оценки давали китайцы гуннам: “Эти варвары выглядят как звери, и поэтому их дружественные речи ничего не стоят” [1].
Уничижительное отношение к другим народам и культурам основывается на убеждении, что они являются “нечеловеческими”, “чужими”. Это встречается у самых разных народов мира. Превосходство собственной культуры выглядит естественным и имеет положительную оценку, “чужое” же представляется в странном, неестественном виде. Бесспорная абсолютизация собственной культуры закономерно принижает ценность чужих культур, считая их худшими и низшими. Носители такого типа мировоззрения не осознают, что другие народы развивают свою культуру для того, чтобы сделать осмысленной свою собственную жизнь и установить порядок в своих собственных обществах. Как отмечают К. Ситарам и Г. Когделл, иерархическая система Востока и кастовая система Южной Азии сложились в соответствующих культурах более двух тысячелетий назад для упорядочения общественной жизни, и она успешно выполнила свою историческую роль [2]. Но европейцам кастовая и иерархическая системы общественного устройства кажутся сегодня ужасными. И напротив, горизонтальная система западных культур кажется азиатам ненормальной и непонятной. На Востоке до сих пор существует убеждение, что абсолютного равенства между людьми не существует, и к так называемому равенству западных культур отношение недоверчивое.
В первую очередь, подобное этноцентристское видение мира конструируется на основе исключительности собственной культуры. Данного рода исключительность обусловлена разного рода мифами и легендами, которые являются неотъемлемой частью племенной, либо этнической идентичности, а возможно даже являются их фундаментом. Несмотря на то, что мифы разных этнических групп зачастую имеют много схожих черт, особенно если группы являются “географическими соседями”, каждая из данных групп старается внести свои отличительные тонкости в этот миф. Подобные корректировки можно заметить в тюркском мифе о происхождении народа от волчицы, которая в разных племенах фигурирует как белая или голубая.
Слово “миф” греческое и буквально означает предание, сказание. Обычно подразумеваются сказания о богах, духах, обожествлённых или связанных с богами своим происхождением героях, о первопредках, действовавших в начале времени и участвовавших, прямо или косвенно, в создании самого мира, его элементов как природных, так и культурных. Если же цитировать Маркса, то: “Миф как первоначальная форма духовной культуры человечества представляет природу и сами общественные формы, уже переработанные бессознательно-художественным образом народной фантазией” [3]. Исходя из данного определения, можно сделать вывод что, миф в прошлые времена был явлением подобным современной политизированной или мифологизированной истории, призванной объяснить современное положение вещей со ссылкой на прошлое, так как современность является результатом произошедших в прошлом событий. Использование подобной примитивной логической цепочки причины и следствия, оказывается наиболее эффективным как во времена древней безграмотности, так и в нынешнюю эпоху историзации массового сознания.
Обращаясь к китайским мифам, стоить отметить наиболее часто встречающийся персонаж Паньгу. Легенда о Паньгу датируется IV веком нашей эры, хотя истоки ее могут быть более древними. Этот миф гласит о том, что в начале времен во Вселенной царили только мрак и хаос. В этом мраке, постепенно принявшем форму яйца, родился Паньгу, первое живое создание. Он рос во сне внутри яйца. Через много лет, превратившись в великана, Паньгу проснулся, потянулся, и яйцо разбилось. Легкие и чистые частицы Яйца поднялись вверх и образовали Небо, другие же, тяжелые и нечистые, опустились вниз и стали Землей. Так возникли силы инь и ян.
Существует и другой миф. Опасаясь, что Небо и Земля сольются, Паньгу встал между ними. Его голова поддерживала небо, а ноги упирались в землю. В течение последующих 18 000 лет великан увеличивался на 10 футов в день, и так же удалялись друг от друга небо и земля. В конце концов, небо и земля утвердились, и расстояние между ними достигло 30 000 миль, Паньгу уже впал в бесконечный сон.
Так же можно найти описание смерти этого героя. После смерти Паньгу разные части его тела превратились в природные явления: дыхание стало ветром и облаками, голос – громом и молнией, левый глаз
- солнцем, правый – луной; четыре конечности и туловище обернулись четырьмя сторонами света и горами; кровь образовала реки, жилы – дороги и тропинки, плоть стала деревьями и почвой, волосы на голове
- звездами на небесах, а кожа и волосяной покров превратились в травы и цветы. Металлы и камни образовались из его зубов и костей, а роса – из пота. Из насекомых на его теле возникли люди разных рас. Такова была Вселенная, созданная великаном Паньгу.
Существует множество версий этого мифа, различия касаются того, во что превратились части тела великана. Порой он надеялся властью изменять погоду, которая зависела от его настроения.
Интересно выявить, какое место отводится в китайских мифах человеческому роду. Люди далеки от центра Вселенной, они лишь малая и незначительная часть природного мирового порядка. Китайская пейзажная живопись отражает это представление о мире. Крошечные фигурки едва видны в необъятном пространстве на фоне гор, озер и водопадов. Человеческая жизнь – ничтожная часть мира природы.
Приводя примеры древнекитайских мифов, можно найти определенную взаимосвязь с исконно китайским даосизмом и конфуцианством. Герой многочисленных мифов Паньгу в IV веке был включен в даосскую космологию, а упорядочивание хаоса находит отклик во многих основных постулатах конфуцианства, буддизм же с его концепцией гармонии с природой идеально подчеркивает малозначимую роль человека в природе. Таким образом данный миф органично вписывается в китайскую религиозную триаду.
Другим характерным культом в формировании общности является почитание предков. В китайской традиции культ предков формируется в эпоху государства Шан-Инь и связан с трансформацией культа мертвых. Обожествленные предки во главе с легендарным первопредком, уже в Шан-Инь стали почитаться выше всего и практически заменили собой столь характерных для других развитых земледельческих народов великих богов. Васильев Л.С. связывает это суждение с обособленным положением немногочисленных иньцев в средней части бассейна Хуанхэ. Он резюмирует: “У группы, окруженной иными “варварскими культурами”, вырабатывается стремление подчеркнуть примат своей этнической общности, в первую очередь своих великих предков, чья помощь в условиях враждебного окружения представлялась необычайно важной” [4, c. 44].
Таким образом, взаимодополняя и входя в симбиоз друг с другом, мифы и религия, как неотъемлемая часть китайской культуры, становится фундаментом этнической и культурной исключительности с самых древних времен. В отличии от западного национализма, к слову, так же берущего начало в религии и теории печатного капитализма, китайский этнонационализм укреплялся посредством вероучений. Приход к власти каждой новой династии лишь находил подтверждение цикличности всего сущего согласно даосской традиции, а падение прошлой объяснялось карой Неба.
Обращаясь к истории Китая, можно обнаружить, что почти половина из правящих династий, не являясь этнически китайской, становилась частью развитой китайской культуры, с ее многовековыми конфуцианскими традициями государственного управления. Отойдя от устаревшей парадигмы отсталости кочевого образа жизни, но все же, не опровергая некоторых преимуществ оседлости, можно утверждать, что технологии управления северных кочевых завоевателей Китая просто не подходили для управления огромными оседлыми территориями ханьцев. Такое утверждение нашло свое место в известном изречении китайского философа II века до н.э. Лу Цзя гласящем, что “можно завоевать империю, сидя на коне, но нельзя с коня управлять ею”.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что становление ханьской идентичности, поглощавшей иные этнические и культурные сообщества, само по себе способствовало развитию этноцентризма. Ввиду своей высокой развитости в средневековье, по сравнению с ближайшими соседями, китайская цивилизация не синтезировала, а растворяла в себе менее развитые некитайские культуры. Являясь конфедерацией племен на заре становления своей идентичности, со временем китайский этнос стал “плавильным котлом” северных кочевников и “драконом” поглощающим южные племена.
В современности же, если говорить о китайском этносе как о конструкте - он не говорит на одном языке. Южные диалекты китайского языка могут входить в разные языковые ветви; и порой, совершенно не понимая друг друга, ханьцы идентифицируют себя частью единого целого, посредством неповторимой собственной культуры и множественными ссылками на многовековое историческое прошлое, где китайский этнос играет роль центра цивилизации. Сегодня “несущими стенами” конструкции “великой китайской цивилизации” и ее коллективной памяти являются как раз те самые места памяти, о которых писал французский исследователь, яркий представитель конструктивистской школы П. Нора. Затрагиваю тему деритуализации сегодняшней действительности он пишет: “Музеи, архивы, кладбища, коллекции, праздники, годовщины, трактаты, протоколы, монументы, храмы, ассоциации — все эти ценности в себе — свидетели другой эпохи, иллюзии вечности. Отсюда — ностальгический аспект проявлений почтения, исполненных ледяной патетики. Это ритуалы общества без ритуалов, преходящие святыни десакрализирующего общества, верность партикулярному в обществе, которое отвергает партикуляризм, фактические различия в обществе, принципиально стирающем их, знаки признания и принадлежности к группе в обществе, которое стремится распознавать только равных и идентичных индивидов” [5, c. 26].
Возвращаясь к роли языка как одного из важнейших факторов консолидации, стоит упомянуть о китайской письменности. Абсолютно разные фонетически, слова пишутся совершенно одинаково, и зачастую непонимающие друг друга индивиды, а иногда и имеющие разные этнотипы, посредством лишь китайской письменности могут идентифицировать себя частью китайского этноса. Данная проблема сегодня изучена недостаточно и является перспективным направлением исследования китайского этноса в контексте конструктивисткой концепции
ЛИТЕРАТУРА
- Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация: Учеб. пособие. - М.: Слово/Slovo, 2000. - 624 с.
- Ситарам К., Когделл Р. Основы межкультурной коммуникации // Человек. -1992. - № 5.
- Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - 2-е издание – Т.12. - М.,
- Васильев Л.С. Культы, религии, традиции в Китае. - М.: Восточная литература, 2001. - 488 с.
- Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. - СПб.: Изд- во С.-Петерб. ун-та,