Выделение текста в качестве объекта лингвистического анализа выдвинуло вопрос о его категориальных свойствах. При этом текст определяется как завершенное целостное речевое произведение. «Текст, пишет И.Р.Гальперин, это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (СФЕ), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» [1, с.18].
Категории же текста определяются как понятия, отражающие его наиболее общие и существенные признаки и представляющие собой ступеньки в познании его онтологических, гносеологических и структурных признаков (И.Р.Гальперин, З.Я.Тураева) [1, 2].
Однако текстовые категории, которыми оперируют исследователи текста (И.Р.Гальперин, Т.Н.Николаева, А.И.Новиков, Н.Д.Зарубина, С.В.Сидоров, З.Н.Тураева и др.) [1, 3, 4, 5,2], оказываются чрезвычайно разнообразными.
Это разнообразие связано прежде всего с различием в самом подходе к классификационным критериям. Характеризуя эти подходы, назовем лишь главные из них: 1) подходы с ориентацией на грамматические категории предложения; 2) с ориентацией на синтагматические и пара-дигматические связи в тексте; 3) с ориентацией на понятийно-логическую основу; 4) с ориентацией на коммуникативно-интегрирующую основу.
- Так, первая точка зрения связана с попыткой установления изоморфизма между категориями предложения и категориями текста. Отсюда, например, выделение Н.П.Пешковой таких текстовых категорий, как субъективность, объективность, предикативность.
- Учет синтагматических и парадигматических связей привел к выделению таких категорий, например, как связность (когезия), членимость, интеграция (И.Р.Гальперин), последовательность (Н.Д.Бурвикова-Зарубина), развернутость (А.И.Новиков) и др.
- Ориентация на понятийно-логическую основу обеспечила выделение категории каузальности (М.Б.Малинович), импликации (С.А.Мегентесов), категории смыслового зацепления и смыслового перекрытия (К.Кожевникова).
- Использование в качестве критерия собственно коммуникативной основы, при которой текст рассматривается в качестве центрального звена в исходном триединстве: порождение – текст – речевосприятие, привело к выделению категории централизации.
Так, Е.В.Сидоров, исходя из названного принципа, выделяет категорию централизации, функционирующую «как аспект интегративности текста в виде последовательной и разнопорядковой инклюзии ядер и периферий. Природа этой категории рассматривается как трансграмматическая, многоаспектная: в ней сосредоточиваются, переплетаясь друг с другом, начала тематические, субъективно-предикативные, логико-содержательные, информационные, лексические, стилистические и др.
Из приведенных здесь далеко не всех концепций наиболее распространенной является концепция, ориентированная на учет синтагматических и парадигматических текстовых связей. Однако даже в пределах этой концепции можно встретиться с самыми различными видами конкретизации текстовых категорий. В качестве иллюстрации можно сослаться хотя бы на разные их составы в книгах, казалось бы, единомышленников И.Р.Гальперина и З.Я.Тураевой [1, 2].
У И.Р.Гальперина в качестве текстовых категорий представлены: информативность, членимость, когезия (связность), континуум (определенная последовательность фактов, развертывающихся во времени и пространстве), автосемантия (относительная независимость отрезков текста), ретроспекция (проспекция, модальность (субъективно-оценочное отношение к высказыванию), интеграция, завершенность.
У З.Я.Тураевой обнаруживаем несколько другой набор текстовых категорий: структурные
- сцепление, интеграция, прогрессия/стагнация
- и содержательные – образ автора, художественное пространство и время, информативность, причинность, подтекст [2, с.81].
Эта «рассогласованность» связана с различными причинами: и с непоследовательностью в реализации основного исходного принципа выделения текстовых категорий, и в переносе на текст признаков, относящихся к речи в целом и др. (С.Г.Ильенко) [6].
Признавая плодотворность выделения текстовых категорий (тем более, если иметь в виду их инструментальный характер), следует сделать две принципиальные оговорки: 1) они специфичны по отношению к каждому функциональному стилю и по отношению к речевой сфере художественной литературы, 2) они неоднозначены по той роли, которую играют в структурировании текста.
С учетом этих оговорок в качестве основных текстовых категорий в сфере художественной прозы можно назвать интеграцию, делимитацию, континуум (И.Р.Гальперин), партитурность (полифонию) (А.Д.Прянишникова), перцептуальность (С.Г.Ильенко).
В реализации названных категорий значительная роль принадлежит конструкции с прямой речью (КПР) как диалогического, так и недиалоги-ческого использования.
Категория интеграции обеспечивает единство и целостность и всего текста и его частей. Участвуя в объединении смыслов отдельных его компонентов (и грамматических и композиционных) в единое целое, интеграция в то же время как бы нейтрализует некую автономность этих компонентов, подчиняя их в конечном счете концептуальной информации. Естественно, что в осуществлении этой глобальной задачи участвует целый комплекс языковых и композиционных средств, но среди них заметная роль принадлежит КПР как в ее диалоговой, так и недиалоговой презентации. Значимость этого средства целесообразнее проиллюстрировать на примерах произведений одного писателя, показав две основные возможности КПР: ее роль в структурировании всего произведения и ее роль в композиционно-стилистической организации того или иного ключевого фрагмента.
Первая возможность КПР легко обнаруживается в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита». Характеризуя всю композиционнохудожественную структуру этого произведения в целом, можно со всей определенностью ска-
зать, что оно в основе своей опирается на прием композиционно-стилистического переноса КПР из одного пространственного континуума (советская Москва) в другой (Древний Ершалаим Иудеи). Создавая «роман в романе», а следовательно, диалог в диалоге, М.Булгаков нашел для «переброса» из повествования фантастического в повествование психологическое самую эффективную форму, а именно форму КПР, Главы как бы разных романов внутри единого целого, каким является весь текст «Мастера и Маргариты», смыкаются именно благодаря КПР, она тем или иным способом заканчивает «московскую» эпопею и начинает ершалаимскую. Это выдержано последовательно (исключение составляет лишь переход от 15 к 16 главе, когда используется «прием сна» в данном случае сон снится Ивану Бездомному).
Конкретно это представлено следующим образом:
- «И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:
-
- Имейте в виду, что Иисус существовал.
- Видите ли, профессор, принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.
- А не надо никаких точек зрения! – ответил странный профессор, просто он существовал, и больше ничего.
- Но требуется какое-нибудь доказательство… начал Берлиоз.
- И доказательств никаких не требуется, ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: Все просто: в белом плаще… (конец главы)
Глава 2
В белом плаще с кровавым подбором, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат»;
- «Ничто не исчезало, всесильный Воланд был действительно всесилен, и сколько угодно, хотя бы до самого рассвета, могла Маргарита шелестеть листами тетрадей, разглядывать их и целовать и перечитывать слова:
- Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… Да, тьма… (Глава 24)
Глава 25
Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуротором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, каравансарая, переулки, пруды… Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете»;
«Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. (Глава 26)
Глава 27
Когда Маргарита дошла до последних слов главы «…так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат», наступило утро».
Возможности КПР как «цементирующей» категории, последовательно интегрирующей все произведение в целом, несомненно, впечатляет. Пример использования КПР в «Мастере и Маргарите» уникален. Но в этой уникальности обнаруживаются композиционно-стилистические потенции КПР.
Чаще КПР используется для более «скромных» целей – целей интеграции отдельных текстовых фрагментов. Если обратиться и в данном случае к творчеству того же М.Булгакова, то можно сослаться хотя бы на сцену, описывающую выход из кризиса смертельно больного Алексея Турбина. КПР и в этом случае принадлежит роль интегрирующего начала, поскольку реплика Турбина: «Кризис, Бродович. Что … выживу?.. А-га.» объединяет ситуацию по принципу «до» и «после»:
«Доктор Алексей Турбин, восковый, как ломаная, мятая в потных руках свеча, выбросив из-под одеяла костистые руки с нестрижеными ногтями, лежал, задрав кверху острый подбородок. Тело его оплывало липким потом, а высохшая скользкая грудь вздымалась в прорезах рубахи. Он свел голову книзу, уперся подбородком в грудину, расцепил пожелтевшие зубы, приоткрыл глаза. В них еще колыхалась рваная завеса тумана и бреда, но уже в клочьях черного грянул свет. Очень слабым голосом, сиплым и тонким, он сказал:
Кризис, Бродович. Что … выживу?.. А-га.
Карась в трясущихся руках держал лампу, и она освещала вдавленную постель и комья простынь с серыми тенями в складках.
Бритый врач не совсем верной рукой сдавил в щипок остатки мяса, вкалывая в руку Турбину иглу маленького шприца. Мелкие капельки выступили у врача на лбу. Он был взволнован и потрясен» (М.А.Булгаков. Белая гвардия, ч.II,).
Таким образом, КПР может выступать в качестве интегрирующего начала как по отношению к произведению в целом, так и по отношению к отдельной его части.
Категория делимитации является категорией, составляющей своеобразное диалектическое единство с категорией интеграции, поскольку выделение, иначе разъединение тех или иных составных частей текста есть вместе с тем факт объединения его слагаемых. Однако делимитация (членимость) текста неодномерна. Можно указать по крайней мере на три разных, но перекрещивающихся способа делимитации: 1) композиционностилистический, 2) функционально-синтаксический и 3) речеавтономный.
Первый из названный способов связан с объективными приемами композиционной членимости прозы, следствием чего является «дозирование» текстового пространства на части (иногда – тома), главы и абзацы. Этот вид членения может быть назван технологически объективизированным, поскольку обладает средствами композиционной маркированности. Лингвистическая основа членимости подобного рода целиком подчиняется содержательным и прагматическим задачам.
Другие из названных способов являются собственно лингвистическими, а следовательно, требуют более основательного комментария.
Функционально-синтаксический способ подразумевает ориентированность на использование в качестве факта делимитации синтаксической единицы. Известно, что на текстовом уровне в качестве таковой выступает ССЦ (сложное синтаксическое целое). Квалификационный статус названной единицы представлен по-разному: синтаксическая единица (Н.С.Поспелов, Г.А.Золотова, Л.М.Лосева и др.), функциональная единица (М.Н.Дымарский), формирующаяся как синтаксическая (в отдельных его разновидностях – при наличии синтаксического маркера) и функциональная в подавляющем большинстве случаев (С.Г.Ильенко).
Эта последняя позиция позволяет ставить вопрос о существовании специфической подсистемы языка – текстоообразовании. Методологическим обоснованием выделения названной подсистемы может служить, например, высказывание О.И.Москальской, весьма типическое для 70-х – 80-х годов: «Человек выражает свои мысли, сообщает их другим людям в форме высказываний, состоящих в большинстве случаев из цепочки взаимосвязанных предложений, образующих сверхфразовое единство или «текст». Отождествление понятий высказывание и текст лежит в основе популярного тезиса, что человеческая речь осуществляется не в форме предложений, а в форме текста» [7, c.16].
Выделение в качестве особой области текстоообразования потребовало и специальной постановки вопроса о единицах, составляющих эту область. С.Г.Ильенко называет три: текстема, ССЦ, ПРК (предикативно-релятивную конструкцию).
Ключ к пониманию сущности текстемы дает теория сложного предложения (СП).
Изучение сложного предложения показало, что составляющие его компоненты, долгое время называющиеся простыми предложениями, таковыми по существу не являются (иная функция, иная структурно-композиционная оформленность). Не случайно и появились термины: «часть сложного предложения», «предикативная единица сложного предложения» и др. Это положение справедливо перенести и на квалификацию компонентов ССЦ, которые, приобретая особый статус, могут быть названы текстемами. Характеризуя текстему, следует говорить о приспосабливаемости предложения к взаимосвязи с другими предложениями, иначе говоря, о превращении предложения в специфическое составляющее, в компонент текста (если под последним подразумевать прежде всего содружество самостоятельных единиц).
Названная приспособленность может быть не только содержательной, но и структурной. В этом случае уместно вспомнить идею Н.Д. Бурвиковой-Зарубиной о наличии в тексте категории последовательности, реализуемой порядком слов, эллипсисом, употреблением союзов и анафорических местоимений. Заметим попутно, что анафорические местоимения являются универсальным средством адаптации предложения к тексту, одним из самых очевидных показателей некой несамостоятельности предикативной единицы, ее вовлеченности в более сложную структуру. Приведем ССЦ функционального типа с типическими для него текстемами:
«Цветным складывающимся и раскрывающимся лоскутком пролетела с солнечной стороны коричнево-крапчатая бабочка. Доктор сонными глазами проследил за ее полетом. Она села на то, что больше всего походило на ее окраску, на коричнево-крапчатую кору сосны, с которою она и слилась совершенно неотличимо. Бабочка незаметно стушевалась на ней, как бесследно терялся Юрий Андреевич для постороннего глаза под игравшей на нем сеткой солнечных лучей и теней.
Привычный круг мыслей овладел Юрием Андреевичем. Он во многих работах по медицине затрагивал его. О воле и целесообразности, как следствии совершенствующегося приспособления. О мимикрии, о подражательной и предохранительной окраске. О выживании наиболее приспособленных, о том, что, может быть, путь, откладываемый естественным отбором, и есть путь выработки и рождении сознания. Что такое субъект? Что такое субъект? Как дать определение их тождества? В размышлениях доктора Дарвин встречался с Шеллингом, а пролетевшая бабочка с современной живописью, с импрессионистическим искусством. Он думал о творении, твари, творчестве и притворстве.
И он снова уснул, и через минуту опять проснулся» (Б.Пастернак. Доктор Живаго, кн.2, ч.II).
ССЦ (сложное синтаксическое целое) – структурно-семантическое единство, представляющее собой содружество систем (в специальной литературе их некорректно называют предложениями), объединенных друг с другом в смысловом и грамматическом отношении и служащих для выражения того или иного смысла концепции, присущей целому тексту.
Если следовать за идеей, высказанной С.Г.Ильенко, то необходимо выделить два типа ССЦ: а) синтаксически маркированное (уже сформировавшееся, например, с именительным темы) и б) синтаксически немаркированное – собственно функциональное. (Заметим при этом, что сохранение и за этим типом наименования ССЦ позволяет не только установившаяся традиция, но и наличие синтаксических средств, используемых для его формирования).
В приведенном ниже фрагменте (А если говорить точнее, в ПРК) из «Доктора Живаго» используются обе разновидности ССЦ (первые два – функциональные, последнее, начинающееся именительным темы: «Переделка жизни!», синтаксическое):
«Господь с вами, Ливерий Аверкиевич! Какое тут высокомерие! Я преклоняюсь перед вашей воспитательной работой. Обзор вопросов повторяется на повестках. Я читал его. Ваши мысли о духовном развитии солдат мне известны. Я от них в восхищении. Все, что у вас сказано об отношении воина народной армии к товарищам, к слабым, к беззащитным, к женщине, к идее чистоты и чести, это ведь почти то же, что сложило духоборческую общину, это род толстовства, это мечта о достойном существовании, этим полно мое отрочество. Мне ли смеяться над такими вещами?
Но, во-первых, идеи общего совершенствования так, как они стали пониматься с октября, меня не воспламеняют. Во-вторых, это все еще далеко от существования, а за одни еще толки об этом заплачено такими морями крови, что, пожалуй, цель не оправдывает средства. Втретьих, и это главное, когда я слышу о переделке жизни, я теряю власть над собой и впадаю в отчаяние.
Переделка жизни! Так могут рассуждать люди, хотя может быть, и видавшие виды, но ни разу не узнавшие жизни, не почувствовавшие ее духа, души ее. Для них существование – это комок грубого, не облагороженного их прикосновением материала, нуждающегося в их обработке. А материалом, веществом жизнь никогда не бывает. Она сама, если хотите знать, непрерывно себя обновляющее, вечно себя перерабатывающее начало, она сама вечно себя переделывает и претворяет, она сама куда выше наших с вами тупоумных теорий» (Б.Пастернак. Доктор Живаго, кн.2, ч.II).
Приведенный фрагмент представляет собой разновидность ПРК – предикативно-релятивных конструкций – являющихся объединением двух или нескольких ССЦ, в котором одному из них принадлежит основное концептуально-смысловое назначение, другим же – второстепенное. В данном случае предикативным ССЦ является – завершающее.
Итак, выделение названных выше единиц: текстемы, ССЦ, ПРК – дает основание для соответственного выделения специфической области текстообразования. Ее основной единицей является ССЦ, его компонент – текстема обнаруживает его органическую связь с собственно языковой системой, с предложением, с одной стороны; с другой же стороны, функция ССЦ – отражать концептуальный смысл речемыслительного целого (М.Я.Дымарский) [8] – связывает его с целым текстом, а потому функционально превращает его в текстовую единицу.
Функционально-синтаксическая делимитация позволяет и глубже, и тоньше реализовать идейно-эстетический замысел художественного произведения. Она обнаруживает себя во всех видах речевых автономий.
- Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. – М., 1981.
- Тураева З.Я. Лингвистика текста / Текст: структура и семантика).М., 1986.
- Николаева Т.М. Лингвистика текста. Современное состояние и перспективы // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. Лингвистика текста. М., 1978.
- Новиков А.И. Семантика текста и ее формализация. М., 1977.
- Зарубина Н.Д. Сверхфразовое единство как лингвистическая единица (некоторые особенности структурной организации и употребления в языке газеты). Автореф. дисс. …канд. филол. наук. М., 1973.
- Ильенко С.Г. Синтаксические единицы в тексте. Л., 1989.
- Москальская О.И. Грамматика текста. М., 1981.
- Дымарский М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст. Санкт-Петербург, 1999.