В данной статье рассматривается романный жанр, который продолжает занимать домини рующее место в нашем литературном процессе, несмотря на новаторские элементы с точки зрения стиля и усложнённость формы письма и многослойность повествовательной структуры.
В связи с поставленной задачей в статье прослежена краткая история становления романного жанра. Из отличительных особенностей жанра романа обращено внимание на то, что часть иссле дователей акцентирует внимание на развитии внутреннего мира романного героя, об изменении его характера и самосознания, об интересе романа к возможностям собственного нравственного и умственного развития личности, становлению ее характера в столкновении с авторитарными нор мами и представлениями старого мира.
Отмечая новые разновидности и модификации романного жанра, такие, например, как роман культуры, производственный роман, городской роман, для анализа выбраны романы казахстанс кого писателя Н. Веревочкина «Белая дыра» и «Зуб мамонта». Сквозь оба романа указанного автора центральным лейтмотивом проходит тема выбора между жизнью и смертью, скоротечностью жизни и бессмертием, между миром и хаосом. Принципиальная особенность «жанрового содержания» ро манов Н. Веревочкина позволяет увидеть в трагическом хаосе настоящего вечные ценности жизни, задуматься о смысле жизни и о своем месте в этой жизни.
Структура и композиция романа как жанра, насыщенная еще одной особенностью современ ных романов – мифологичностью сюжета, отражают связь времен и человеческих отношений. В це лом же для романов казахстанского автора характерны «энциклопедичность» жанровой структуры, неповторимое своеобразие жанровых форм.
Как отмечает авторитетный казахстанский исследователь, «несмотря на сетования казахстанских критиков о кризисе романного жанра в последние годы, этот жанр занимает доминирующее место в нашем литературном процессе. Хотя надо признать, что современные романные тексты стали иными, новаторскими с точки зрения стиля, с усложненной формой письма (потоком сознания, повествовательной многослойностью, активными контекстами и подтекстами). Но их авторов объединяет желание честно и интересно рассказать о жизни, о знакомой нам, современникам писателя, общей жизни, а, значит, и о смысле человеческой жизни вообще» [1, 1].
Удивительно точно подмечено Г. Косиковым, что «от понимания жанровой природы романа нередко зависит образ мирового историко-литературного процесса, который у нас складывается» [2, 49]. Некоторые исследователи полагают, что жанр романа возникает в Европе лишь с началом Нового времени, и потому, говоря о «греческом романе» или о «средневековом романе», предпочитают заключать эти выражения в оговорочные кавычки [3, 68]. Часть исследователей ведут историю жанра от эпохи Возрождения, от плутовских повествований, считая, что «рыцарский роман» на деле является вовсе не романом, а формой рыцарского эпоса [4, 102].
По мнению исследователя П.А. Гринцера, «третьи, напротив, убеждены не только в существовании античного и средневекового европейского романа, но и в наличии сходных по структуре произведений на средневековом Востоке – от персоязычных стран до Японии» [5, 69]. Но и «среди сторонников «восточного романа» также нет полного единства» [2, 53].
Гегель, как известно, определил романическую коллизию как «конфликт между поэзией сердца и противостоящей ей прозой житейс ких отношений» [6, 475]. Следуя за ним, исследователи Г.Н. Поспелов, Е.М. Мелетинский, А.Д. Михайлов, П.А. Гринцер считают, что суть романа – в его ориентации на изображение «атомизированной», «эмансипированной» ... личности, находящейся в разладе с «окружающей средой с ее нормами и требованиями» [6, 475].
Некоторые исследователи акцентируют внимание на развитии внутреннего мира романного героя, об изменении его характера и самосознания, об интересе романа к «возможностям собственного нравственного и умственного развития личности, становлению ее характера... в столкновении с авторитарными нормами и представлениями старого мира, каким бы он ни был» [7, 196].
Гегель подчеркивал, что речь идет лишь о «новейших романах», о «романическом начале в современном смысле этого слова», о романе как о «современной буржуазной эпопее», которую он специально отличал от предшествующих ей по времени «рыцарских» и «пастушеских» романов [6, 475].
Поэтому, как полагает Г. Косиков, «перед учеными, опирающимися на гегелевскую трактовку «романического начала», возникает дилемма: 1) роман представляет собой специфический продукт культуры Нового времени, тогда как «античный», «рыцарский» и т.п. «романы» на поверку оказываются квазироманическими образованиями и, следовательно, требуют установления их подлинной жанровой специфики, либо 2) роман есть некая трансисторическая, инвариантная во времени и в пространстве структура, историческими разновидностями которой являются «античный», «восточный», западный «средневековый» и иные типы романов» [2, 85]. Грань между традиционным и новым романами при этом четко не определена и «нередко условна и в типологическом, и в хронологическом отношениях» [5, 69].
Надо заметить, что время дало жанру романа много новых разновидностей и модификаций, таких, например, как роман культуры, производственный роман, городской роман. К числу последних мы бы отнесли романы казахстанского писателя Н. Веревочкина «Белая дыра» (2007) и «Зуб мамонта» (2010).
Примечательно, что сквозь оба романа указанного автора центральным лейтмотивом проходит тема выбора между жизнью и смертью, скоротечностью жизни и бессмертием, между миром и хаосом, человечностью, пониманием и духовной слепотой и глухотой. Романы Н. Веревочкина позволяют заметить в трагическом хаосе настоящего вечные ценности жизни, задуматься о смысле жизни и о своем месте в этой жизни. И тогда закономерными кажутся мысли автора о Родине, о доме: «Облаиваемый из глухого двора злобным псом, Прокл стоял у своего дома. Он ничем не отличался от других древних развалюх. Печальное зрелище, как говаривал ослик Иа. Но для Прокла не было на этом свете ничего милее. Щемило душу. Жалко было себя, валун на углу, ограждавший столб от буксующих в ненастье машин и тракторов, изломанную мальчишками яблоню-дичку, Новостаровку, людей, живущих на планете, да и саму планету, затерянную в захолустье вселенной» [10, 65]. Щемило душу, ибо человек не может жить без души; если разрушена душа – нет человека, предупреждает автор.
Душа в романах Н. Веревочкина – это целый художественный образ. Душа и трепыхается, и одиноко кочует, и тоскует по теплому телу, зябнет: «Прозрачная, трепыхалась душа на краю чудом уцелевшего, многажды оскверненного человеком леска вблизи трассы, ведущей в большой, мрачный город»; «Человеческий глаз не способен различить слабое свечение одиноко кочующей души»; «Одинокая душа на промозглом ветру тосковала по теплому телу»; «Отчаявшиеся души зябли (Н. Веревочкин. «Белая дыра»). Параллель с мыслями о душе мы находим и в романе «Зуб мамонта»: «Выжить и спастись – не одно и то же, когда речь идет о душе» (Н. Веревочкин. «Зуб мамонта»).
Все вышеизложенное убеждает нас в том, что, согласно новейшим определениям, принципиальная особенность «жанрового содержания» романа заключается в том, что он «представляет индивидуальную и общественную жизнь как относительно самостоятельные, неслиянные, не исчерпывающие и не поглощающие друг друга стихии’’ [8, 350].
Роман делает предметом познания «душевный мир» личности, «так или иначе противостоящий социуму, в котором герой живет», как писал М. Бахтин [9, 88]. Как полагает Б.У. Джолдасбекова, «одной из характерных примет современной крупной прозы можно считать размытые границы художественного и публицистического. Авторы прямо апеллируют к читателям, выражая свою обеспокоенность проблемами сегодняшнего дня в риторической форме» [1, 1]. Так, в романе Н. Веревочкина можно прочитать следующее: «Мы для них тоже будем мамонтами. Они тоже по костям рыть будут» (Н. Веревочкин. Зуб мамонта).
Возможно, эта «размытость» еще раз доказывает мысль М.М. Бахтина о том, что «единого языка и стиля в романе нет», что «автора (как творца романного целого) нельзя найти ни в одной из плоскостей языка: он находится в организационном центре пересечения плоскостей» [9, 88].
Также в романах Н. Веревочкина находит отражение еще одна особенность современных романов – мифологичность сюжета. Его романы – это некий современный миф об обычных людях, попавших в необычную ситуацию. В романе «Зуб мамонта» дисгармонична сама исходная ситуация, ибо ценностная недостача заложена в ней изначально, а не создается поступками «антагониста-вредителя»: конфликт здесь имманентен миропорядку, а не свидетельствует о его нарушении. Именно поэтому надежда героя на возможность ценностной гармонизации мира обнаруживает свою иллюзорность, а совершаемые им действия медиативного типа не только не приводят к преодолению конфликта, но лишь выявляют, а зачастую и усугубляют начальную дисгармонию, что так или иначе приводит к «утрате иллюзий» со стороны героя [2, 81]. Символичны сами названия городов в вышеуказанных произведениях Н. Веревочкина – Новостаровка и Степногорск. Мифологичны сюжеты о жизни североказахстанского целинного городка Степногорск. Степногорск строился на месте затопленной cевероказахстанской деревушки Ильинка и представлял до перестройки райский уголок, в котором были музыкальная школа, свой самодеятельный театр, авиация и роща вместо центральной площади, рыбалка, грибы... Также мифологичны его жители: «Это была морозоустойчивая, головастая, выведенная в рискованной зоне порода целинных интеллигентов с телами атлетов и мозолистыми лапами пахарей, представители которой не только профессионально исполняли свои обязанности, что-то изобретали и сочиняли по ночам, но могли правильно забить гвоздь, накосить сено, а между делом занять первое место на районных соревнованиях по десятиборью. В основном это были молодые учителя…» (Зуб мамонта).
Виктор николаевич Мамонтов – один из героев романа – «был тем самым всесторонне и гармонически развитым человеком, скорое появление которого, мало в это веря, предрекали в те годы ученые-обществоведы». Будучи мечтателем и романтиком, он на свои сбережения строит парусный корабль. Мечтатели-романтики Н. Веревочкина влюблены в свой город, в жизнь, уверены, что, «если Бог существует, то он живет в провинции…» (Зуб мамонта). Красной нитью в этой части сюжета проходит мотив когда-то надежного дома, который тонет в эпоху перестройки. Гибель этого города выступает как возмездие, как кара за святотатство: при строительстве его были потревожены кости мамонта. В романе «Белая дыра» Н. Веревочкина мы находим сходные сюжетные линии. И здесь город разрушен: «Сердце щемило от жалости к родному захолустью. Село, сохраненное детской памятью как самое красивое место на земле, выглядело одряхлевшим и облезлым, будто холодными северными ветрами из него выдуло душу. В обширных грязных лужах, в канавах вдоль грейдера, заполненных небесной водой, купались утки. Причем рядом с домашними плавали и дикие. Столбы, ограды, плетни и сами дома, если, конечно, не обрушились, стояли нахилившись. Вообще не было ни одного предмета, который бы стоял прямо. Даже автобус и встречная бричка катили по покатому грейдеру как-то бочком» (Белая дыра).
Отметим в этой связи, что «единого языка и стиля в романе нет», «автора (как творца романного целого) нельзя найти ни в одной из плоскостей языка: он находится в организационном центре пересечения плоскостей» [9, 90]. «Романное» начало, по М.М. Бахтину, есть диалогическое начало, перенесенное в литературную плоскость. Историю «романного слова» он рисует прежде всего как историю развития принципа «многоязычия», как долгую, но успешную борьбу «диалога» с «монологом», … «романа» с «эпосом». Роман для М.М. Бахтина – это не обычный жанр (не «жанр среди жанров»), обладающий определенным «каноном», а стихия взаимоосвещения языков.
В античности «предроманное» начало М.М. Бахтин видел в факте существования огромного мира «смеховой литературы», вырастающей из насмешливого передразнивания любого «прямого» слова о действительности. Зачатки романной прозы М.М. Бахтин находил и в собственно литературных (или полулитературных) жанровых формах античности – в реалистических новеллах и сатирах, в автобиографических повествованиях, в риторических жанрах, письмах и т.п., существование которых привело к тому, что на античной почве «готов был возникнуть роман», однако не возник потому, что диалогический принцип все же не стал «творческим центром литературного процесса» [9, 92]. На исходе высокого Средневековья и в эпоху Возрождения кончилась, по М.М. Бахтину, «предыстория» романного слова и началась его подлинная, причем триумфальная история. Эту триумфальность М.М. Бахтин непосредственно связывает с радикальной сменой самих ценностных установок в литературе, объясняя ее радикальными же изменениями в социальной жизни.
Таким образом, роман, по сути своей являясь художественным выражением этого «активно-многоязычного мира», оказывается, согласно концепции М.М. Бахтина, не только ведущим жанром новой эпохи, но и жанром, вовлекающим в свою орбиту все доставшиеся от прошлого «прямые» жанры, потому что «эта орбита совпадает с основным направлением развития всей литературы» [9, 95]. Дав первые «полносложные» образцы еще в XVI – начале XVII вв. (Рабле, Сервантес), роман как воплощение диалогической стихии проходит в своем развитии через произведения Гриммельсгаузена, Сореля, Скаррона, затем Филдинга, Стерна и ЖанПоля с тем, чтобы, начиная с XIX в., воцариться уже едва ли не безраздельно. Стихия романа – это именно стихия бесконечных диалогов, «стремящихся к пределу взаимного непонимания людей, говорящих на разных языках» [9, 95].
В романах основная идея, как правило, находится в постоянном развитии, выявляются ее теоретические варианты и житейские воплощения, ее скрытый смысл и влияние на судьбу человека и человечества, на души и судьбы героев. Если иметь в виду конкретно «городские» романы Н. Веревочкина, то можно с уверенностью сказать о том, что это делает их сходными с психологическими романами.
Говоря о структуре и композиции романа как жанра, можно отметить, что они отражают связь времен и человеческих отношений, на какое-то время рассыпавшуюся и распавшуюся на части, что мы наблюдали в произведениях Н. Веревочкина. В целом же для романов казахстанского автора характерны «энциклопедичность» жанровой структуры, неповторимое своеобразие жанровых форм. Каждый роман, писал М.М. Бахтин, – «это единственный жанр, рожденный и вскормленный новой эпохой мировой истории и поэтому глубоко сродный ей, в то время как другие большие жанры получены ею по наследству в готовом виде...»[9, 111]. С этим трудно не согласиться.
Литература
- Джолдасбекова Б.У. Роман в литературном процессе Казахстана периода независимости. www.sibac.info].
- Косиков Г.К. К теории романа (роман средневековый и роман Нового времени) // Проблемы жанра в литературе средневековья / Литература Средних веков, Ренессанса и Барокко, вып. I. – М.: Наследие, 1994. – С. 45-87.
- Михайлов А.Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. – М., 1976.– С. 68.http://www.philol.msu.ru/~forlit/Pages/Biblioteka_Kosikov_Roman.htm – 32
- Кожинов В.В. Происхождение романа. – М., 1963.
- Гринцер П.А. Две эпохи романа // Генезис романа в литературах Азии и Африки. – М., 1980 / Цит. по: Косиков Г.К. К теории романа (роман средневековый и роман Нового времени) // Проблемы жанра в литературе средневековья / Литература Средних веков, Ренессанса и Барокко. Вып. I. – М.: Наследие, 1994. – С. 45-87.
- Гегель Г.В.Ф. Эстетика. – М., 1971. – Т. 3. – С. 475.
- Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы. – С. 196.
- Богданов В.А. Роман // Краткая литературная энциклопедия. – Т. 6. – С. 350.
- Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. – М., 1975. – С. 88-113.
- Веревочкин Н.Н. Белая дыра // Дружба народов. – 2007. – № 6. – С. 43-98.