Сведения об авторе. Гусева Нина Васильевна доктор философских наук, Председатель Восточного Отделения Казахстанского Философского Конгресса, Руководитель Международного Центра Методологических исследований и инновационных программ; академик акмеологической академии.
Аннотация. Автор рассматривает единство языка, сознания, мышления как проблему методологических оснований исследований человека и общества. Дается анализ понимания языка как явления культуры и его значение для исследований. В то же время показывается ограниченность и недостаточность понимания языка как знакового средства. В связи с этим рассматривается ситуация в психологической науке и в сфере общественного сознания. Автор рассматривает единство языка, сознания, мышления как проблему методологических оснований исследований человека и общества. Дается анализ понимания языка как явления культуры и его значение для исследований. В то же время показывается ограниченность и недостаточность понимания языка как знакового средства. В связи с этим рассматривается ситуация в психологической науке и в сфере общественного сознания. Философско-методологический подход ориентирован на понимание языка как явления культуры, а не просто знакового средства, которое можно использовать в различных целях. Язык как явление культуры характеризует причастность человека к выявляющимся смыслам и содержанию бытия. Через эту причастность человек становится способным понимать природу, соотносить себя с ней и с себе подобными. Эту причастность к выявляющимся смыслам и содержанию бытия нельзя сводить к наличию у человека навыков говорения на том или ином языке и к определенному массиву словарного запаса. Словесные характеристики языка, их различный звуковой и знаковый образ существования не выражают суть языка как явления культуры. Автор свидетельствует о наличии кризисного состояния в тех областях, где господствует «технизация» человеческих отношений, где деятельность человека сведена к выполнению рутинных, функциональных систем действий, не давая человеку ни развить, ни реализовать свой творческий потенциал. В этом контексте понимание языка как явления культуры и понимание его единства с сознанием, мышлением и творческой деятельностью выступает областью, создающей новые горизонты развития. На этом пути необходимо продолжение исследований языка как явления культуры, включая исследования в специальных науках различного профиля, где присутствие языка есть, но до сих пор остается в статусе знакового средства.
Философско-методологический подход ориентирован на понимание языка как явления культуры, а не просто знакового средства, которое можно использовать в различных целях.
Язык как явление культуры характеризует причастность человека к выявляющимся смыслам и содержанию бытия. Через эту причастность человек становится способным понимать природу, соотносить себя с ней и с себе подобными. Эту причастность к выявляющимся смыслам и содержанию бытия нельзя сводить к наличию у человека навыков говорения на том или ином языке и к определенному массиву словарного запаса. Словесные характеристики языка, их различный звуковой и знаковый образ существования не выражают суть языка как явления культуры.
Главное, что характеризует язык как явление культуры, состоит в том, что он обусловливает вхождение в смыслы и содержание бытия, саму возможность этого вхождения. Спецификации этого вхождения обусловливаются тем, какое сообщество людей и с каким типом мироотношения входит в эти смыслы. Последнее определяется условиями природы, деятельностными характеристиками в которых то или иное сообщество людей осуществляет освоение природы и создание своей ойкумены. Любые спецификации вхождения в смыслы бытия, отличающие различные человеческие сообщества, не отменяют главного – того, что такое вхождение осуществляется, и того, что смыслы бытия человеческих сообществ и отдельных людей в основных чертах хорошо идентифицируются. Именно на этом основании имеет место возможность соотнесения смыслов бытия, которые передаются в разных словесно-звуковых рядах и формах, характерных для огромного количества существующих языков различных народов. Речь идет о возможности перевода этих смыслов бытия из одних словесно-звуковых рядов и форм в другие, например, с испанского языка на язык хинди, с английского на русский и др.
В определении языка как явления культуры на «десятый» план уходят спецификации языка как знакового, обозначающего явления, с его словесно-звуковыми рядами и формами. На первом плане здесь находится то, что вхождение в смыслы бытия есть процесс, который характеризует и формирующиеся сознание, мышление и их возможности охватить, воспроизвести открывающиеся смыслы бытия. То есть вхождение в смыслы бытия есть одновременный процесс – процесс единства сознания, языка и мышления.
Уровни сознания и мышления могут быть различные. Как известно, в основном выделяют сознание индивидуальное и общественное, мышление на уровне рассудка и на уровне разума. В этих проявлениях сознания и мышления язык тоже не остается с одинаковым статусом. Он может присутствовать в качестве знаковой системы или как явление культуры. Это очень различное присутствие по характеру и по возможностям для человека и общества. Надо подчеркнуть, что мы не случайно здесь отвлекаемся от того, какого именно языка знаковая система будет рассматриваться – английская или русская, французская или португальская, или др. Здесь важно подчеркнуть присутствие языка как явления культуры, то есть как выражения причастности человека, общества к вхождению в смыслы бытия и природного, и общественного.
Вхождение в смыслы бытия транслируется в языке как явлении культуры, то есть и в сознании и мышлении, формируя ноосферу, формируя сферу духовной жизни – жизни в этих транслируемых смыслах бытия. Вариативность присутствия языка как сугубо знакового средства здесь очевидна. Независимо от нее вхождение в смыслы бытия каждый народ осуществляет, даже если их языки, как различные словесно-звуковые ряды и формы, совершенно не похожи друг на друга. Этот момент в современный период особенно заметен, так как международные коммуникации требуют сопряжений именно в «плоскости» смыслов совместного бытия, выживания на планете и др., а не в плоскости соотнесения словесно-звуковых рядов и форм.
Ноосфера, о которой писал В.И. Вернадский, сосредоточивает в себе процессы движения смыслов бытия, важных для человека и человечества в его жизнедеятельности в природе. Информационные потоки при этом, построенные на использовании особых языков как знаковых средств – языков программирования, не отменяют, а напротив, подтверждают непреходящую ценность понимания единства языка, сознания и мышления. Фиксируются, передаются и сохраняются не просто наборы знаков и матриц, но фиксации, сохранению и передаче подлежат знания, важные для человечества. В форме информации и информационных потоков знания имеют преобразованный вид, который зачастую стирает их важную специфику – специфику выражать реальные процессы, а не точечные данные о них.
В этом случае необходимо различать знания как процесс и знания как результат. Знания как результат могут быть выражены языком как знаковым средством, а знания в этой форме могут быть сведены к одной из большого количества знаковых форм: слову, формуле, схеме и др.1 Процесс в знании как результате отсутствует по определению. Поэтому для развития сознания, мышления такое знание с присутствующим в нем языком, как знаковой форме, имеет минимальное значение, так как не процессуальные вещи находят свое «пристанище» более всего в памяти как области индивидуального сознания. Акцент на статичном, знаковом характере знания как результата для памяти также не является оптимальным. «Загрузка» в память знаний как результатов не способствует вхождению в смыслы бытия, так как эти смыслы никогда не являются лишь знаками, а всегда выражают что-либо существующее, то есть в них всегда есть процесс. В этом же плане «загрузка» в память знаний как результатов не способствует развитию сознания и мышления. Схватывание же смыслов бытия как живых процессов не обременяет память и в то же время существенно продвигает развитие сознания и мышления в целом.
Понимание единства языка, сознания и мышления имеет характер методологического основания для многочисленных исследований, касающихся человека и всех сфер его деятельности. В понимании этого единства язык присутствует не как знаковое средство для некоторого его внешнего использования, а как внутренняя точка присутствия и проявления и сознания, и мышления в реальности жизни человека. Это точка обнаружения своего рода смысла, содержательности бытия. При признании и понимании единства языка, сознания и мышления любые проблемы духовной и материальной жизни общества и человека необходимым образом должны рассматриваться с учетом их прямой зависимости от специфики, уровня развития, исторического пути формирования языка.
Исследования соотношения языка, сознания и мышления часто выступают принадлежностью самых разнообразных наук и во многом остаются несопряженными. Речь идет не только о лингвистике, но и о психологии, педагогике, информатике, истории, нейрофизиологии и др.
В философии понимание этой проблемы связано с тем, как понимается человек, сознание, мышление, культура, деятельность и др. Это понимание существенно отличается от того, как оно трактуется в широком спектре гуманитарных и технических наук, включая психологию и психолингвистику.
Так, в исследованиях сознания в различных направлениях психологической науки присутствие языка, как правило, рассматривается в качестве знакового средства. Варианты же рассмотрения связи и соотношения языка, сознания, мышления хотя и подразумеваются, однако исходным при выделении предмета рассмотрения выступает не единство сознания, мышления и языка, а, прежде всего, сознание, а в других случаях мышление. Язык при этом остается в статусе временно используемого специального или фонового средства. «Язык – система знаков любой физической природы, служащая средством осуществления человеческого общения, мышления»2.
В современной психологии под «сознанием» принято понимать свойственный человеку способ отношения к объективной действительности, опосредствованный формами общественно-исторической деятельности людей3. Нельзя отрицать, что данное определение негласно подразумевает присутствие языка. В то же время оно не указывает на необходимость в психологическом исследовании входить в проблему единства сознания, мышления и языка в качестве существенного условия и механизма становления и развития человеческой психики. В этом кроется опасность обращения к исследованию сознания, минуя необходимость понимания его единства с языком. Обратимся к некоторым позициям в современной психологии, связанным с предметом нашего рассмотрения.
Так, например, гештальтпсихология считает сознание итогом сложных преобразований по законам гештальта, но не может объяснить самостоятельную активность сознания (К. Левин)1. Это происходит потому, что не учитывается, что сама активность сознания есть результат того, что языково-мыслительное дублирование опосредования, имеющего место между органами чувств человека и реальным бытием, имеет вариативный характер, дублирует преобразующую деятельность с ее также вариативным характером, так как она, в свою очередь, всегда осуществляется в условиях изменяющейся среды, обстоятельств и др. факторов.
В психоанализе сознание рассматривается как порождение бессознательного, вытесняющего конфликтующие элементы в область сознания. Эта позиция не учитывает значение языково-мыслительных опосредований, без которых сознание вообще не может появиться. Бессознательное – это как раз ситуация, когда этих опосредований нет. Это значит, что достоверно определить сознание через бессознательное невозможно. В позиции Фрейда есть противоречие, которое состоит в том, что он не отрицал анализ сна как формы проявления бессознательного2. Однако во сне присутствуют языковомыслительные формы, хотя бы в виде следов или свернутых характеристик тех или иных его сюжетов. В этом плане утверждение о том, что бессознательное порождает сознание теряет свою концептуальную «непогрешимость». Относительно подсознания и его проявлений, например, в образах и сюжетах сновидений, можно отметить прямое языковое присутствие. Любые человеческие чувства не могут не быть осознаны и присутствовать даже и в неосознаваемом виде, если они не имеют языковый коррелят. Таким коррелятом будут не просто знаки в виде слов и предложений, а наличие смысла бытия, который присутствует в этой сфере и который заставляет людей зачастую трепетно относиться к своим снам.
Когнитивная психология считает сознание частью логики процесса познания3 и в то же время не включает познание в конкретные схемы когнитивных процессов. На наш взгляд, считать сознание частью логики процесса познания означает начинать рассмотрение сознания с того, что констатировать его наличие и его включенность в познание внешнего мира. Иначе говоря, это проявление тавтологии или обычной декларативности, не опирающейся на логику формирования, становления, развития исследуемого. В данном случае сознания. В этом случае вопрос о единстве сознания, языка и мышления также не стоит и никоим образом не обусловливает исследования ни самого познания, ни сознания как такового. Не случайно эта позиция привела в итоге к утверждению методологического солипсизма одного из западных теоретиков когнитивной психологии4.
В позиции культурно-исторической психологии ставшее сознание рассматривается как основное условие и средство овладения человеком собой. Мышление и аффекты рассматриваются в их принадлежности человеческому сознанию (Л.С. Выготский)1. Считать сознание основным условием и средством овладения собой указывает на то, что оно принимается как уже ставшее, известное явление. В этом случае исследование ориентируется на рассмотрение его (сознания) функций.
В концепции структурализма природу сознания выводят из самого сознания. При этом делается попытка выделить его базовые элементы. Суть опосредования «языковомыслительным дублированием» формализуется, сводится к структуре либо языка как знакового средства2, либо к структуре известных, выделенных в формальной логике мыслительных форм.
В концепции функционализма сознание рассматривается как биологическая функция организма. В этом плане У. Джеймс3 приходил к выводу о «фикции» сознания. Положительным в его трактовке является то, что он считал, что сознание действительно не может сформироваться при отсутствии языково-мыслительного опосредования функционирования биологически данных от природы органов человека.
Эмпиризм в трактовках сознания, при котором связь с языком оказывается внешней, приводит к невозможности содержательного исследования как сознания, так и мышления. Прежде всего, это касается проблемы их формирования, адекватное понимание которой имеет методологический характер в исследованиях человека, включая не только психологические исследования, но и исследования во всех социально-гуманитарных науках.
В философии под сознанием понимается отражение человеком фундаментального способа его соотнесения с миром. Самим же таким фундаментальным способом выступает предметно-практическая деятельность людей. Поэтому вопрос не только о формировании сознания, но и вопрос о единстве сознания, языка и мышления находится в прямой зависимости от характера и уровня развития самой деятельности, связывающей человека с миром. На фоне преобладающих представлений о языке как знаковом средстве, обратимся к уровням сознания и тому, как на этих уровнях присутствует язык.
Уровни сознания необходимо различать на основе вариантов деятельной связи человека с миром. Так, если связь с миром чисто телесная (через органы чувств), то сознание есть форма этой телесной связи, а язык как явление культуры еще не сформирован или каким-то образом заблокирован, например, если человек находится в состоянии комы. Поэтому вхождение в смыслы бытия ограничивается для этого индивида лишь тем бытием, которое обусловлено его телесностью, которая еще функционирует.
Если связь с миром опосредуется действиями, моторными реакциями частей тела на соприкосновение с предметами, то сознание – предметно-действенное. Здесь вступают в силу различные формы обозначений – дублирования этой связи в виде рассудочных мыслеформ и их словесных обозначений. В этом случае язык присутствует как явление, помогающее означивать и фиксировать означиваемое, то есть как система знаков. Как явление культуры язык здесь не присутствует постольку, поскольку связь с миром опосредуется не деятельностью, строящей и открывающей пространство культуры как единства субъектного бытия, а связь с миром здесь строится системами конечных, ситуативных действий. В этом случае говорят о формировании «заскорузлого» сознания, ограниченного рамками «здесь» и «сейчас».
Если связь с миром осуществляется через деятельность, имеющую целостный, преобразующий, социальный характер, не сводимый к системам конечных, ситуативных действий, хотя и не отрицающий их присутствие, то сознание становится способным охватить, отразить, воспроизвести смыслы бытия человека как субъекта, открытого существующему миру, ориентированному на законы его существования и развития. Язык как явление культуры при этом выступает внутренним состоянием сознания и мышления и выражением разумного отношения к миру.
Если считать язык лишь знаковым средством, то в этом случае надо признать его дополнительный, используемый, атрибутивный статус по отношению к сознанию и мышлению. Но в этом случае сам процесс формирования сознания и мышления придется представить отчлененным от языка. В реальных процессах сознания и мышления это окажется невозможным. Возьмем примерную ситуацию задачи помыслить, осознать, например, факт существования белых медведей на Северном полюсе. Любые попытки отделить от языка это осознание и «промысливание» окажутся «приговором» для возможности это осуществить. Отделение, отказ от языка окажется отказом от самого осознания и промысливания. Это означает, что язык является «телом» мысли, своего рода «субстанцией», дающей возможность существовать и развиваться сознанию и мышлению. Однако язык как «субстанция» может рассматриваться лишь в узком приближении, то есть непосредственно по отношению к уже имеющемуся и проявляющемуся сознанию и мышлению. Язык сам по себе не обладает субстанциональными характеристиками, так как творит сознание и мышление не он, и сам он творится тем, что для него является субстанцией (творящим началом).
«Творение» языка возникает и оформляется в социально-деятельностном, социально-практическом отношении человека к миру и себе подобным. Именно в этом отношении возникает выход на смыслы человеческого бытия в природе и обществе, выход, который обусловливает язык как «тело» мысли и сознания.
Представим себе младенца, который такое «тело» (язык) еще не сформировал. Его отношение к миру оказывается полностью обусловленным органами его телесности. Поэтому и его сознание выражается через действия этих органов. Это известные органы чувств: зрение, слух, обоняние, осязание и вкус. Именно через них младенец проявляет свое отношение к окружающему его миру. Диапазон этого отношения определяется их свойствами и возможностями. Собственное «тело» сознания, не распределенное по органам чувств, и возникает у ребенка вместе с расширением области вхождения его в мир. Такое вхождение не замыкается только на продолжение функционирования его органов чувств. Расширением области вхождения ребенка в мир связано в начале с элементами совместной деятельности ребенка со взрослым, который не просто указывает на название тех или иных как предметов, так и действий, но и вводит в смыслы, выходящие за рамки совершаемых актов. Выделение смыслов, и их формирование не лежит в области обозначений, к которым часто сводят роль языка в формировании человеческого сознания и мышления. Смысл является тем, что характеризует содержание человеческого мира, он не сводим ни к каким знакам как таковым.
Если не исходить из наличия некоей заданности, «готовости» человека и человеческих определений, то необходимо рассматривать язык, а вместе с ним сознание и мышление с точки зрения их формирования. Поэтому надо для рассмотрения взять исходный вариант, то есть такой при котором нет того, что сейчас называют языком как знаковым средством, используемом в ставшем, то есть сформированном, мышлении, а также в процессах функционирования развитого сознания и речи. Такое рассмотрение можно считать попыткой своего рода «экспериментального» рассмотрения сущности языка. Это «эксперимент» по моделированию процессов, которые исторически могли иметь место и логика которых может подтверждать особую значимость языка в становлении сознания и мышления.
Для такого «эксперимента» возьмем ситуацию реального человека, как существа проживающего в мире, который для своего выживания должен реально действовать, совершать деятельность, которая позволит ему находить или создавать все, что необходимо для этого. При этом эта ситуация должна иметь место в кругу ему подобных – в кругу людей.
Деятельностное, активное отношение человека к миру и себе подобным на самых ранних этапах развития человека в каждый данный момент требовало той или иной фиксации того, что происходило. Появление знакового поля в человеческой жизнедеятельности расширяло границы возможного и доступного. Включая и возможности передачи новым поколениям того, что наработано предыдущими. Каждый акт сознания имеет деятельностную структуру, запечатленную знаковым образом. Знаковость при этом не должна рассматриваться как свойство языка, которое остается внешним для сознания.
Здесь напрашивается аналогия с ролью прибора в квантовой механике. Без него квантово-механические процессы невозможно изучать и в то же время результаты этих исследований нельзя никоим образом отделить от присутствия прибора. Разница, однако, здесь есть. Она состоит в том. Что язык не извне привносится в работу сознания и мышления. Он формируется вместе с ними, и они формируются вместе с ним. Это один процесс. Он имеет социальный, культурно-исторический характер.
Этот момент можно легко выявить через обнаружение того, что все без исключения языки народов мира, имеют в основе глагольную структуру. Формирование сознания отдельного человека в процессе его онтогенеза полностью базируется на фиксации деятельностных структур. Словесная фиксация может быть различной в зависимости от того, какой народ является субъектом деятельностного мироотношения и какой регион им освоен. То есть речь идет о различных языках народов мира. Но закономерность остается той же самой.
Младенец, имеющий связь с миром через собственные органы чувств, в качестве знаков отношения к миру выражает собственные органические потребности. Знаки выражающие действия с предметами не являются принадлежащими органическим функциям как таковым. Поэтому они в итоге начинают выражать некую надстройку над органически-обусловленным отношением к миру. Эта надстройка имеет структуру, выражающую способы связи с миром, которые носят не индивидный, а социальный характер.
На деятельностной основе происходит конституирование работы всех органов чувств человека. В ней начинает присутствовать этот надстроечный корректор и его дублирующий аналог – формируемая система языка. Через язык происходит своего рода дублирование реального. При этом дублирование совершается мышлением. Именно для мышления дублирование реальности через язык выступает в качестве некоей материальной линии процесса разворачивания того, что оно воспроизводит или создает. Эта материальная линия концентрирует в себе и смысл реальности, и смысл дублирования, и смысл дублирования дублируемого содержания. Мышление здесь выступает как идеальная форма предметно-практической деятельности.
Переход всех форм индивидуального сознания человека на вырабатываемые исторически языковые и мыслительные опосредования, создает в итоге человеческую чувственность, насквозь пронизанную мыслительно-языковым присутствием, присутствием смыслов, характеризующий саму историческую реальность. Для ребенка такой переход означает его вхождение в мир человеческой культуры всем строем своих возможностей, включая все чувственные каналы связи с миром. Чувственная связь с миром при этом будет существенно отличаться от той, которая не была опосредована языковомыслительным дублированием реальности через дублирование деятельностных способов и структур.
Чувственная связь с миром, выраженная в мироощущениях, мировосприятии, представлениях, памяти, воображении и др. индивидов будет также отличаться в том случае, если их формирование изначально было сформировано различными способами деятельности, породившими иной тип опосредования языково-мыслительным дублированием. Речь идет о языках, мышлении различных народов, принадлежащих к различным культурам. Сознание в широком спектре индивидуального мироотношения людей, принадлежащих к различным культурам, различается не только по формальным признакам принадлежности к различным языковым и этническим группам2.
В общественном сознании можно обнаружить два различных уровня понимания языка: как знакового средства и как явления культуры. От реального отношения к языку как к знаковому средству или явлению культуры зависит направления, способы деятельности и принимаемые решения относительно стоящих проблем развития во всех без исключения сферах общественной, а значит и индивидуальной, жизни людей.
В контексте понимания единства языка, сознания и мышления, то есть в контексте понимания языка как явления культуры, эта зависимость будет выражена, например, в необходимости серьезной корректировки процесса образования, в котором язык присутствует пока в роли определенного технического средства для передачи готовых знаний. В этом виде функционирования язык не реализует свою сущность как способа и формы развития сознания и мышления, то есть не способствует формированию знания как процесса, а значит не способствует и развитию мышления.
В исследовательских процессах, в процессах, происходящих в науке, присутствие языка в функции знакового средства ограничивает поле понимания предметов исследований. Это ограничение касается не точечных форм его использования в заданных масштабах определенной научной теории. Напротив, оно касается ограничения масштабного и глубокого видения предметного поля науки в целом. При понимании языка как средства вся реальность оказывается проекцией частных точек приложения тех или иных средств, которые обозначены в языке как средстве. Иначе говоря, реальность к которой должен быть обращен ученый, исследователь благодаря опосредованию ее (реальности) восприятия у ученого языком-средством, теряет черты целостности и оказывается представленной наборами точек приложения средств, массивами, нагромождениями того, что «надо изучать». В этом плане можно сказать, что наука превращается в область технического применения рассудка с помощью столь же технического употребления языка как средства.
Очевидно, что науку нельзя отождествлять со сферой технического применения рассудка. Напротив, настоящая, развивающаяся наука – это выражение человеческого гения, человеческого разума, то есть такого уровня мышления, который не сводим к рассудочным, точечным, конечным применениям языка и соответствующим им точечным, конечным действиям, которые не дают возможности глубокого понимания реальности. Не случайно Гегель в свое время подчеркивал, что язык есть деятельность теоретического разума в собственном смысле, так как он является ее внешним выражением.
В социально-гуманитарных науках имеет место институционально детерминированное понимание соотношения языка, сознания, мышления. Это выражается в доминирующем, широко распространенном представлении о языке как знаковом средстве, которое присутствует в сознании и которое как таковое выступает носителем тех или иных мыслительных конструкций. В естественных науках, таких как физиология высшей нервной деятельности, нейрофизиология, биология человека, генетика и др. соотношение языка, сознания, мышления присутствует в качестве модели, в соответствии с которой определяются конфигурации проводимых экспериментов с человеком в исследовании процессов нейрофизиологической активности. В технических науках соотношение языка, сознания, мышления присутствует как прообраз того, что воплощается в процессе программирования и того, что характеризует мыслительную деятельность с помощью, опятьтаки, знаковых средств.
Существование отмеченных выше наук делает рассмотрение соотношения языка, сознания, мышления распределенным по особым «квартирам», в каждой из которых принят свой способ исследования. Понимание их единства и различия, как таковых, направленное на рассмотрение сущности этого единства, не представлено ни в одной из этих «квартир». Отсутствие сосредоточенности на понимании их соотношения как единства дополняется лишь признанием того, что без языка ни сознание, ни мышление не существуют и наоборот. Однако такое признание, зачастую осуществляемое негласно, и никоим образом не помогает углублению понимания их сущности и тем самым не помогает каждой из наук, где имеется необходимость обращения к этим феноменам на методологической основе1 понимать и затем реализовывать понимание их соотношения и единства.
В современных социогуманитарных и технических науках язык, как мы отмечали выше, как правило, признается знаковой системой со своей сложной структурой и возможностями ее использования2. В этом качестве он рассматривается важной составной частью возможности моделировать человеческий интеллект, его различные функции и ставить их на службу общественным и индивидуальным потребностям в образовании, науке, производстве и др. Это понимание и это отношение к языку имеет право на существование. Однако оно не исключает, а напротив, с необходимостью предполагает выход на другой уровень, в котором язык будет восприниматься и в своем полном масштабе – масштабе явления культуры. На этом уровне понимания языка для различных наук и науки в целом будут открываться новые перспективы развития, которые оказываются недоступными и даже не реальным в каком-то смысле при его понимании лишь как знакового средства.
В политико-правовой сфере язык свою конституирующую «роль» выполняет в случае, если он выражает закон, обязательный к исполнению гражданами. Гражданские отношения осуществляются в этом поле закона, обязательного для всех. При этом государство выступает силой и органом, который силу записанного слова – закона, и, тем самым, силу языка подтверждает. Язык здесь выступает в полной мере как средство, с помощью которого были написаны те или иные законы. В полагании этой роли средства забывается то обстоятельство, что прежде, чем законы были сформулированы, записаны, они должны были сформироваться в формах практических отношений людей. Именно в этих формах могли быть выявлены те моменты положительные или отрицательные, которые затем окажутся в утверждающем или запрещающем законе, принятом в данном обществе. Формирование же практических отношений, выявляющих то, что нужно сохранить как положительное или, напротив, показывающих, что необходимо искоренить, все это относится к совместной жизнедеятельности людей, которая ни в какой из ее моментов невозможна без единства языка, сознания, мышления, то есть без того, что является квинтэссенцией человеческого мироотношения.
В сфере не гражданских отношений людей, в сфере их личностного общения, в сфере их нравственных взаимоотношений язык становится выражением высшей добродетели, совести, достоинства, чести, любви, преданности и т.п. В этих вариациях отношений людей в полной мере оказываются слитными, то есть пребывают в единстве, чувства, мышление, сознание и язык. Расчленение этого единства может наступить, если нравственные начала человеческих отношений окажутся переведенными в ранг внешних форм, в которых опять на первый план выйдет язык как средство для высказываний, которые могут быть не только истинными, но и ложными. В этом случае язык выступит средством не только для обнаружения мыслей, и соответствующего сознания, но и для их сокрытия, для введения в заблуждение. Такие формы характерны для того, что принято называть моралью. Мораль, в отличие от нравственного сознания, всегда имеет свою социальноинституциональную принадлежность и обусловленность. Эта принадлежность существенно деформирует и статус языка, превращая его в средство для выражения стандартов определенных социально-институциональных отношений и соответствующих групп.
В эстетическом мировосприятии язык выражен формами, цветом, содержанием, эмоциональным окрасом, свежестью восприятия и т.п., которыми художник выражает свои чувства, идеи, свое осознание того, что его окружает и волнует1. Искусство как превращенная форма эстетического сознания делает язык «формально-нормативным». Язык искусства выражен не просто формами, цветом, содержанием, эмоциональным окрасом, свежестью восприятия и т.п., а он выражен стандартами мировосприятия, которые должны быть подтверждены какими-либо институциональными инстанциями. Здесь вступает в силу то, что обозначается феноменами моды и потребительского спроса на предметы искусства.
Именно в искусстве как превращенной форме эстетического сознания на первый план выходит статус языка как средства, хотя в нем он имеет не словесную форму. Таким средством-языком в искусстве могут выступать приемы абстрагирования, применяемые в нем, приемы использования геометрических или иных форм, приемы использования некоторых гармонических соединений в музыке, которые могут или должны свидетельствовать о принадлежности авторов, которые их применяют, к той или иной школе, союзу, направлению и проч. При этом ценность произведений искусства определяется именно этой принадлежностью и привязкой к тому или иному институционально закрепленному стандарту, авторству, направлению.
Несовпадение эстетического сознания и искусства показывает в том числе и то, что в каждом из них язык понимается по-разному: либо как средство, либо как неразделимое с сознанием и мышлением явление. Искусство, претендующее на адекватное выражение эстетического мироотношения и мировосприятия, должно было бы коренным образом изменить свое понимания языка, понимание и гипертрофированное признание институциональной значимости оснований оценок художественных произведений, а также и создаваемого ими институционально-смыслового ореола, заменяющего собой содержательность. Однако волевым или законодательно-институциональным актом такие изменения сделать невозможно. Превращение искусства в превращенную форму эстетического сознания имеет глубокие причины, обусловленные корнями цивилизационных трансформаций общественных отношений.
Говоря об общественном сознании, его формах и их сопряженности с проблемой понимания языка, сознания и мышления. Необходимо обратиться к религиозному сознанию и к религии как форме общественного сознания. Здесь также существует расщепленность понимания языка и его связи с сознанием и мышлением. В формальноинституциональном случае язык продолжает восприниматься и применяться как знаковое средство, хотя и с поправкой, что оно употребляется в особой – религиозной сфере. В тоже время в религиозном сознании, ориентированном на полное доверие и слияние с Творцом в молитве и осуществляемых таинствах, значимость языка выходит за пределы «технического» применения слов, предложений и проч. Он становится выражением энергии Божественной силы. Это понимание близко тому, что подразумевает трактовка языка как явления культуры и его единства с сознанием и мышлением, а также и со всей исторической преобразующей практической деятельностью людей.
В философии как форме общественного сознания, как науке, как мировоззрении язык исследуется также на отмеченных полюсах. Имеются позиции философов и направлений, которые, с одной стороны, углубляют понимание языка как знакового средства, а с другой стороны в философии представлена позиция, в которых язык рассматривается как явление культуры. Философские исследования имеют методологическое значение. Поэтому важно в их контексте не заужать возможности языка, сводя его к знаковому средству1, а напротив, открывать горизонты возможного его, говоря современным технизированным языком, потенциала. В этом последнем направлении «работала» (и работает!) вся предшествующая классическая философия, начиная от Гераклита, Аристотеля, Сократа, Платона и других представителей философии древности, Средних веков, Нового времени, немецкой классической философии и заканчивая К. Марксом и его современными последователями2. Сегодня этот потенциал востребован. Об этом свидетельствует наличие кризисного состояния в тех областях, где господствует «технизация» человеческих отношений, где деятельность человека сведена к выполнению рутинных, функциональных систем действий, не давая человеку ни развить, ни реализовать свой творческий потенциал. В этом контексте понимание языка как явления культуры и понимание его единства с сознанием, мышлением и творческой деятельностью выступает областью, создающей новые горизонты развития. На этом пути необходимо продолжение исследований языка как явления культуры, включая исследования в специальных науках различного профиля, где присутствие языка есть, но до сих пор остается в статусе знакового средства.