Проблема человеческой сексуальности: критика фрейдизма

Сведения об авторе. Мареев Сергей Николаевич доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой общеобразовательных дисциплин Московской международной высшей школы бизнеса «МИРБИС». Москва, Россия.

Аннотация. В статье охарактеризована культура «серебряного века», на фоне которой в России начала ХХ в. обрело популярность учение З. Фрейда. Выявлено противоречие между физиологическим материализмом и метафизической умозрительностью при объяснении природы высших чувств человека в психологии начала ХХ века. Рассмотрена критика методологической ограниченности фрейдизма в объяснении человеческой сексуальности и ее формирования у детей в работах Л.С. Выготского, которая осуществляется с позиции его культурно-исторической теории.

О, как противно теперь тебе Наслаждение, грубое, тупое, смуглое наслаждение, как его обычно понимают сами наслаждающиеся, наши «образованные», наши богатые и правящие!

Фридрих Ницше

Бывают времена, когда обыватель как с цепи срывается и, как тот самый верблюд, описанный Чингизом Айтматовым, стремительно убегает в бескрайнюю степь в поисках «наслаждения». Так случилось в России в начале ХХ века, когда всех интеллигентов вдруг обуяла страсть к «любовным» делам. В Петербурге в это время насчитывалось около пятидесяти публичных домов. Таков был расцвет культуры «серебряного века». «История буржуазии, писал Андрей Платонов, это история сжатия мозга и развития челюстей и половых частей» [1]. «Сжатие мозга» это утрата человеком духовных запросов и способностей. И человек превращается в полового маньяка. В другом он себя не видит и не находит. «Вот откуда, писал в те годы Иван Ильин, у большинства этих писателей неудержимая склонность уходить в сферу эротики и половых проблем – и выкручивать из этой сферы такие проблемы и такие решения, которые дышат смутою духа и соблазнами для души. Стихия религии и стихия пола смешиваются тогда и сращиваются друг с другом; начинается повышенное любопытство ко всем уклонениям и извращениям в этой области, причем обычно каждый пытается врастить в религию или превратить в религию то из этих уклонений, которое ему лично наиболее близко. Тогда начинается злоупотребление святым, совлечение священного и возвеличение низменного; люди играют бездною и не чуют, сколь они во власти соблазна и сколь они близки к погибели; сгущается атмосфера соблазнительной пошлости; загнившая влага страстей выходит из берегов, разливается по низам и образует духовное болото» [2].

В это духовное болото и бухнулся «серебряный век», который нынешние либеральные «культурологи» пытаются прославить как вершину русской культуры вообще. Но по сути прославление «серебряного века» нынешними либералами является апологией настоящего. Тут стоит упомянуть и немца Отто Вейнингера с его работой «Пол и характер» [3], в которой женофобия, берущая свое начало у Артура Шопенгауэра, принимает прямо-таки расистский характер. И надо сказать, что Вейнингер тоже пользовался популярностью в России во времена «серебряного века», а Николай Бердяев его даже похваливал, неизвестно за что.

В конце ХIХ–начале ХХ вв. обыватель стал по сути «фрейдистом». Речь идет об интеллигентном обывателе, вроде Василия Розанова. Обыватель и сейчас скажет вам, что «это» самое главное в жизни. И на этом фоне он в ту пору с восторгом узнал про Зигмунда Фрейда, который «научно» доказал, что «это», которое тот назвал «либидо», действительно определяет все человеческие качества и жизненные устремления. Правда, обыватель, в особенности женского пола, обижался на Фрейда за детскую сексуальность, когда мальчик хочет из ревности убить отца и жениться на матери. Это уж слишком! Поэтому последователи Фрейда попытались избавить фрейдизм от детской сексуальности, и впоследствии в лице Карла Густава Юнга и Эриха Фромма вообще от сексуальности. Но это то же самое, как «избавить» Карла Маркса от трудовой теории стоимости, на которой держится вся его «конструкция». Современник тех событий Лев Выготский писал, что это как буддизм с Христом, или ислам без Аллаха. А далее мы развернем критику, которой этот выдающийся психолог подверг фрейдизм как учение и общественное явление.

***

Все позывы и «инстинкты» могут быть осознаны человеком. И они осознаются им. Этим человек отличается от животного, которое ничего не осознает. Животное, как писал Маркс, не осознает своей жизнедеятельности, поскольку и есть сама эта жизнедеятельность. И то же касается деятельности по воспроизводству жизни соответствующего вида. Говорят, что Фрейд открыл бессознательное. Но бессознательное тоже форма сознания. Иначе бессознательное остается в биологии. В нормальном же случае человек пытается осознать «это» и решить, что с «этим» делать. Такое происходит у человека в период полового созревания. Отсюда и измененное состояние психики так называемого «тинейджера»: замкнутость, погружение в себя и т.п. И это уже не животный позыв, а факт человеческой психики.

Дело в том, что описательная психология ищет и находит теоретическое основание в метафизике. «Последними корнями, пишет Лев Выготский, это учение, как отмечает и Шелер, связывается с метафизикой и само превращается в определенную метафизическую систему, которая кладет в основу признание генетической невыводимости истинно духовных проявлений чувства, принципиально отличающихся от его витальных проявлений. Так как Шелер применяет это учение к теории человеческой любви, он возвращается в сущности к картезианскому разделению духовной и чувственной страсти» [4]. И философия Макса Шелера так же дуалистична, как и философия Декарта. Его теория «ценностей» включает в себя и низшие витальные «ценности», и высшие духовные. Но никакого перехода между теми и другими у него нет.

Учение Фрейда о «либидо» тоже метафизика. Это учение о некоторой умозрительной сущности, которая ни в каком чувственном опыте не дана, но которая «объясняет» какие-то явления, которые мы можем наблюдать в опыте. Но какова конкретная связь между этим мифическим «либидо» и тем фактом, что ребенок сосет пальчик, ни Фрейд, ни легион его последователей объяснить не могут.

Метафизика в новоевропейской философии возникла как основание эмпирического естествознания, которое еще не могло создать своей собственной объяснительной теории. Явления природы «объяснялись» всякими скрытыми «сущностями». Но в ХIХ в. естествознание все же стало теоретическим и освободилось тем самым от метафизики. Но это физика. Однако в то же самое время возник целый ряд «наук о духе», которые пытались найти свое основание в естественнонаучных теориях. Например, социал-дарвинизм.

Если социал-дарвинизм ищет основание в теории естественного отбора, то «объяснительная» психология искала опору в рефлексологии и тем самым зашла в тупик: высших эмоций рефлексология объяснить не может. И тут на выручку вновь пришла метафизика. Но это была метафизика нового типа: не метафизика природы, а метафизика человеческого духа. И самый показательный пример здесь «фундаментальная онтология» Мартина Хайдеггера как онтология человеческой субъективности.

Фрейдизм и философия Шелера, пишет Выготский, являются двумя основными ответами, которые «дает современная психология на неразрешимый, с точки зрения рефлекторной теории, вопрос о природе чувств человека» [5]. Но разрешение этой загадки такая психология ищет «или в метафизических глубинах человеческой психики, в шопенгауэровской воле, или на метафизических высотах, на которых страсть оказывается совершенно оторванной от витальных функций и находит свое истинное основание в надземных сферах» [6].

Но поскольку такая психология отрывает человеческие чувства от их витальных функций, она, как и всякая метафизика, не может знать действительных причин наших страстей и переживаний. Эта метафизика остается метафизикой, пишет Выготский, «будет ли она искать последнее основание страстей в подземных или надземных сферах, будет ли она вместе с Фрейдом охотно пользоваться образами подземного царства, ада и крайних глубин человеческого духа, или вместе с Шелером будет обращать взоры к звездной музыке небесных сфер, все же остается метафизикой, которая и в своей теистической, и в своей пандемонистической форме оказывается неизбежным дополнением к поверхностной психологии эмоций, сводящей их к ощущению висцеральных и моторных реакций» [7].

Указанная метафизика не может соединить духовные страсти со страстями витальными, телесными. Это так же, как у Шелера, духовные «ценности» сами по себе, а витальные «ценности» сами по себе. Но, как говорил в свое время Гегель, ничто великое не совершалось без страсти. И духовная страсть была великим двигателем всех величайших исторических свершений. Но для этого духовная страсть должна перейти в витальную, в энергию живой жизни, чтобы иметь практическое значение. Без этого все наши «души прекрасные порывы» остаются бесплодными мечтаниями и, хуже того, могут обернуться фрейдистскими «комплексами».

Последнее слово всей современной психологии – дуализм. Противоположности уравновешивают друг друга, но не переходят друг в друга. Оба направления, и физиологическая психология Джемса–Ланге, и описательная телеологическая психология Дильтея–Шелера, не дают адекватного ответа на вопрос о причине высших эмоций. «…На вопрос, почему Сократ сидел в афинской темнице, теория Джемса–Ланге отвечает ссылкой на растяжение и ослабление мускулов, сгибающих члены, а теория Шелера – указанием на то, что пребывание в темнице имело целью удовлетворить высшее чувство ценности… И то и другое одинаково бесспорно и столь же очевидно, сколь и бесплодно. И то и другое одинаково далеко от действительно научного ответа на вопрос. И то и другое не обращает внимания на истинную причину» [8].

Но истинную причину своего поступка объясняет сам Сократ. Он говорит, что побегом из тюрьмы он не хочет оскорбить законы своего государства. Этого не позволяет ему совесть. А человек, как учил Сократ, должен поступать по совести. Такова истинная причина и мотив поступка Сократа. Это уже не механическая причинность, которую единственно признает физиологическая психология. Механическая причинность не единственный вид причинности. И уже великий Аристотель, наряду с действующей причиной, указывал на целевую причину. Другое дело, что телеология имеет отношение только к сфере человеческой деятельности и не может распространяться на природу, где действуют механические, физические, химические и биологические причины. Природа цели не имеет, но ее имеет человек. Только человек действует по целям и живет по идеалам. И идеалом для человека является так или иначе другой человек. «Интенциональными в строжайшем смысле, как указывал уже Ф. Брентано, пишет Выготский, являются любовь и ненависть. Мы любим не о чем-либо, а что-либо» [9]. Строго говоря, мы любим и ненавидим не что-либо, а кого-либо. Поэтому в немецком языке глагол lieben употребляется только по отношению к другому человеку. Но если мы по-русски говорим «я люблю кашу», то это не та же любовь, когда «я люблю Машу». Перед нами разная «любовь». Любовь как высшая эмоция только любовь к Маше. Правда и Машу можно любить так же, как и кашу. Но это уже зависит от масштабов и степени развития личности.

Преимущество фрейдизма многие видели в том, что он преодолел физиологический материализм прежней психологии. «Но глубокое расхождение обеих теорий, пишет Выготский, имея в виду описательную психологию Дильтея и «научную» психологию физиологов, начинается там, где возникает роковая для всей эмпирической психологии проблема объяснения, где сама психология начинает раскалываться надвое. Психоанализ, правда, стремится психическое объяснять из психического же, для чего и вводит понятие бессознательного, восстанавливая тем самым непрерывность психической жизни и страхуя себя от необходимости обращаться к физиологическим понятиям. Но при всем том психоанализ не сумел преодолеть грубого биологизма в психологии. Первичным для психоанализа является органическое влечение, пол – биологический субстрат всех дальнейших метаморфоз. Культурное в психологии человека для психоанализа производное, вторичное явление, всегда продукт и никогда не первоначало» [10].

Психическое, в том числе и человеческая сексуальность, согласно Выготскому, производно от культуры. В этом и состоит суть культурно-исторической концепции Выготского и его школы. Тогда как у Фрейда, наоборот – вся человеческая культура производна от сексуальности. Все есть секс! Но и этого монизма Фрейд не выдерживает, когда у него, по словам Выготского, то и другое «тонет в духе, который не знает различия между природой и культурой» [11]. «Правильнее было бы сказать, развивает свою мысль Выготский, что эта психология стоит по ту сторону природы и истории. Она метафизичная. Лучшей иллюстрацией может служить то обстоятельство, что эта теория не знает никакого – ни функционального, ни структурного, ни генетического – различия между психологией сексуального влечения и психологией образования понятий или этических функций; то и другое приведено к одному знаменателю, уравнено в понимании, взято в идеальной сущности» [12].

Вся теория Фрейда колеблется между психофизиологическим дуализмом и сексуальным монизмом. Она склоняется то туда, то сюда. И окончательного решения эта дилемма не имеет. Подобно тому, как культура у Фрейда имеет только репрессивный характер по отношению к сексуальности, так же и мышление у него подчиняется человеческим страстям. «Для одного мышление, как для Б. Спинозы, является господином страстей, для других (тех, описанных З. Фрейдом, аутистически настроенных и замкнутых в себе людей) мышление – слуга страстей» [13].

Согласно учению Фрейда, пишет Выготский, «два принципа регулируют психическую деятельность ребенка: принцип наслаждения, или удовольствия, и принцип реальности. Ребенок стремится вначале получить наслаждение, или удовольствия; в раннем возрасте этот принцип господствующий» [14].

Последнее тоже миф Фрейда, потому что первую радость ребенок испытывает от общения с любящей его матерью. И он рад этому общению, как и его мама. Причем эта радость сугубо взаимная: если мама не рада своему ребенку, а это в наши дни случается довольно часто, то и ребенок не будет рад своей матери. Отсюда отчуждение детей от родителей и полная утрата доверия к взрослым вообще. И отсюда проблема так называемого полового воспитания, где, как нигде, требуется абсолютное доверие детей к родителям и всем взрослым людям. Но в обществе всеобщего отчуждения этого как раз нет. Потому все «половое воспитание» трансформируется в обучении технике «этого» дела. Тогда как речь должна идти о нравственном воспитании, воспитании уважения ко всем людям, в том числе, и даже в особенности, к лицам противоположного пола. Как раньше в школе учили мальчиков, что девочка существо прекрасное, но физически слабое, которое нужно оберегать. К женщине должно быть рыцарское отношение.

«Ребенок, пишет Выготский, является существом, биологические потребности которого достаточно охраняются взрослыми людьми. Он не добывает себе пищу, одежду – все делает для него взрослый. Это единственное существо, которое, по Фрейду, вполне эмансипировано от реальности» [15]. Но дело в том, что именно родители и взрослые вообще «эмансипируют» ребенка от реальности. И разве не приобщает ребенка к реальности деловое общение с родителями? Если девочка «помогает» маме варить борщ, разве это не приобщает ее к реальности. И разве она не испытывает от этого радости, которая есть высшее удовольствие, Lustprinzip, как это называет Фрейд. Кстати, «Lust» понемецки, скорее, «радость», чем «удовольствие». Удовольствие мы получаем от хорошей пищи, а радость от встречи с любимым человеком. И истинную радость ребенок получает, когда он смог что-то сделать сам. Хотя бы сам надеть штаны. А когда иная мама надевает штаны уже взрослому «ребенку» (не зря есть мода называть «ребенком» и взрослогосына, и взрослую дочь), то он всю жизнь будет жить по принципу удовольствия и не испытает той настоящей радости, которая состоит в преодолении самого себя. Ведь преодоление себя проявляется и в преодолении своего стремления к «удовольствиям» к вину, хорошей пище и к «этому», что в пределе кончается наркотиками, потому что без доппинга человек перестает получать все другие удовольствия. Так наступает пресыщение и полная утрата радости жизни. Отсюда и распространенность суицида в как будто бы благополучных странах.

Выготский на место определяющего принципа Фрейда ставит другой принцип марксистский принцип материальной практики и социальности. «Л.С. Выготский, писал в этой связи Александр Романович Лурия, исходил из противоположных позиций. Для него младенец, также не отделенный от матери физически, а затем биологически, с самого начала был социальным существом, и его деятельность с самого начала была пронизана обращением, общением с ними» [16]. Здесь нужно отметить, что А. Лурия, который был по возрасту старше Выготского, именно под влиянием последнего преодолел в себе фрейдистские увлечения. Что касается Выготского, то он марксистскую методологию вполне органично почти сразу усвоил. И эта методология позволила Выготскому разобраться в самых сложных проблемах, заложив основы, к чему он сознательно стремился, марксистской психологии.

ЛИТЕРАТУРА

1. Красный Платонов [сб. статей]. М.: Common place, 2016. С. 95.
2. Ильин И.А. Одинокий художник. Статьи, речи, лекции. М., 1993.С. 144.
3. Вайнингер Отто. Пол и характер. СПб.: Посев, 1908.
4. Выготский Л.С. Учение об эмоциях / Выготский Л.С. Собрание сочинений в 6 т. Т.6. - М.: Педагогика, 1984. С.282283.
5. Там же, С. 283.
6. Там же.
7. Там же.
8. Там же, С. 296.
9. 9. Там же. С. 288-289.
10. Выготский Л.С. История развития высших психических функций / Выготский Л.С. Собрание сочинений в 6 т. Т.3. М.: Педагогика, 1983, С. 20.
11. См.: там же, С. 21.
12. Там же.
13. Выготский Л.С. Педология подростка / Выготский Л.С. Собрание сочинений в 6 т. Т.4. М.: Педагогика, 1984, С. 240-241.
14. Выготский Л.С. Лекции по психологии / Выготский Л.С. Собрание сочинений в 6 т. Т. 2. М.: Педагогика, 1982, С. 442.
15. Там же.
16. Лурия А.Р. Послесловие / Выготский Л.С. Собрание сочинений в 6 т. Т.2. М.: Педагогика, 1982, С.467468.