Художественная коммуникация – это диалог между читателем и автором на основе художественного произведения, включающий взаимообмен впечатлениями, идеями, оценками. Воздействие автора на читателя, как пишут А.Я. Зись, сопряжено с приобретением эстетического опыта, который представлен в трех отношениях: продуктивном, рецептивном и коммуникативном, т.е. – как опыт художественного творчества, как опыт восприятия и как опыт воздействия произведения на реципиента [1].
Сам художественный текст в это время выполняет роль посредника в коммуникативной цепи. «Посредник – центральная фигура в коммуникативной цепи, нечто вроде буферного звена между двумя основными группами – передающими и принимающими, которые, как известно, связаны конфликтным сотрудничеством. Он поставлен между намерениями передающих и ожиданиями получателей, между призывами коммуникаторов и сопротивлением реципиентов…» [2, с. 102].
Художественная коммуникация осуществляет определенный принцип образования значения, позволяющий, в частности, отличать художественные произведения от других произведений речи. Однако, если «обладать своим языком» означает иметь определенный замкнутый набор значимых единиц и правил их соединения, которые позволяют передавать некоторые сообщения, то язык художественного произведения, язык творческого процесса и читательского восприятия должен мыслиться как принципиально отличное от соотношения языка и речи, кодирования и дешифровки в любой другой коммуникации. В этом случае имплицитно смешиваются два понятия, которые необходимо отличать: индивидуальное мировоззрение, субъективная модель действительности, которые действительно легко представить в качестве «языка», и производную от него стратегию художественной коммуникации, непосредственно осуществляемую в произведении. Язык в таком более специфическом смысле будет внутренним мотивом, а не инструментом художественной коммуникации.
Художественная коммуникация заключается в познании «языка» как инструмента концептообразования для читателя и инструмента «самопознания» для автора. Последняя функция как раз тем и обусловлена, что художественное произведение не есть «сообщение» на некоем особом субъективном авторском «языке», а, прежде всего, иносказание, сообщение на языке иного сознания. Писатель не может «играть по своим правилам», по правилам «субъективного кода». Он обязан придерживаться значений и правил комбинации некоего «объективного кода». Это относится как к использованию собственно языка в произведении, так и к художественно претворяемому жизненному материалу в широком смысле. В последнем случае в качестве нормы для художника выступают существующие представления о мотивированности событий, связи причин и следствий.
Реализация «субъективного кода» художника идет через «реализациюснятие» «объективного» кода гипотетического читателя. Имеет место обучение, убеждение читателя, трансформация привычных значений. Условность, необязательность бытующих жизненных представлений («кодов») художник эксплуатирует
для создания нового «уже – не-кода», претендующего на безусловную истинность. Иначе говоря, художественное произведение эксплуатирует принцип «доказательства от противного». Автор пытается превратить читателя в себя, перевести на свою точку зрения, используя его язык.
Естественный человеческий язык не образец, а контрастный фон для анализа художественной коммуникации. То, что для автора сообщения на естественном языке является содержанием, предметом описания (различные объекты и непосредственно-жизненные ситуации), для автора художественного произведения оказывается выражением, материалом, который можно «наполнить» тем или иным значением. То, что для языка цель (сообщение о чем-то), для искусства средство, способ создания своих значений. В естественном языке значение «единиц» предпослано акту коммуникации, а в искусстве выясняется в процессе восприятия.
Минимальными элементами языка принято считать слово. Оно является своего рода «монадой» структурной субстанциональной единицей, совокупность которых используется для создания устного или письменного текста согласно организующим принципам языковой модели. Художественный текст является предикатам конкретной ситуации. Под предикативностью понимается отнесенность высказывания к действительности [3]. Учет всех факторов, воздействующих на структуру и семантику предложения, делает возможным определенные специфики отношения содержания конкретного высказывания к действительности со стороны говорящего [4]. Говорящий (пишущий) в любой момент текстовой последовательности идентифицирует данный момент коммуникативной ситуации и соответствующим образом встраивает вербальные феномены («модели») в идентифицируемую прагматическую реальность, вне которой функционирование языка невозможно.
В отличие от значения обычного типа, представляющего собой «величину» конечную, исчерпаемую, одноярусную, художественное значение является не просто «многоярусным», но динамическим, способным к «самовозведению» во все более высокую степень. Способность объекта вступать в необычные семиотические оппозиции на уровне своей словесной репрезентации может быть использована как для означения некоей внутренней «человеческой ситуации», так и для означения самого объекта, а затем – через него мира в целом. Это должно учитываться, когда говорят о передаче «движений души» как о последней содержательной ценности художественного произведения.
Понимание любого художественного произведения «предпосылочно», так как в его основе лежит предпроект понимания. Предпосылка (предрассудок) направляет понимание, определяет его характер, не будучи при этом осознаваемой. Умение правильно понять отличает «законный» предрассудок от «ложного». «Законность» предрассудка проверяется историей, т.е. традицией. Традиция становится частью нас, благодаря нашей открытости, как прошлому, так и будущему. Именно с точки зрения будущего нет завершенности в прошлом, которое получает смысл в свете не только настоящего, но и того, что по ожиданию будет. Художественный текст, созданный в прошлом, каждый раз может отвечать по-новому на те вопросы, которые ему задаются, и задавать новые вопросы, которых не было в намерениях автора и которые не могли быть предусмотрены интерпретатором до того, как он обратился к художественному произведению.
Процесс дешифровки художественного произведения может быть более или менее осознан. На низших уровнях восприятия тип дешифровки не носит осознанного характера, и он целиком определяется той системой культуры, представителем которой является потребитель. Реципиент на этом уровне – стихийный носитель определенных норм и правил, принципов вкуса, которые в процессе восприятия неосознанно применяются к оценке произведения. Более высокие уровни восприятия формируются в ходе взаимодействия неосознанных принципов вкуса данной культуры и систем знаний, приобретенных в личностном становлении.
Создание художественного произведения предполагает осуществление системы ритуализованного поведения, которое обеспечивает непрерывное воспроизводство порядка вещей. Одной из составляющих ритуализованного пространства является языковое поведение (человеческое действие), характерной чертой которого становится рекуррентность.
Рекуррентность (феномен повтора), по мнению М.М. Маковского, является одним из важнейших условий длительного сохранения равновесия в языке. Равновесием языковых элементов, или балансом лингвистических потенций, признается сохранение данным лексико-семантическим континуумом исходной системной структурации не зависимо от изменения ее состава или от переинтеграции функциональной нагрузки отдельных элементов цепочки. Равновесие языковых элементов или баланс лингвистических потенций способствует созданию космоса [5].
Под космосом, согласно исследованию А.В. Вдовиченко, следует понимать нормализованные в данной коммуникативной ситуации языковые модели в отличие от хаоса, который обозначает невозможность созерцать упорядоченность и сам принцип организации, а не фактическое отсутствие упорядоченности [6]. Значит, сама констатация хаоса или космоса находится в прямой зависимости от субъекта созерцания, или субъекта рефлексии. Преодолеть первоначально созерцаемый хаос – значит, найти систему координат, в которой данные элементы образуют созерцаемый порядок, и построить адекватную языковую модель для создания концептуального космоса, т.е. законов мышления.
Рекуррентность модели идеального равновесия космоса связана с феноменом рекуррентности (повтора) в тексте, и которая, как считают представители льежской группы µ, выражается в самом общем виде в изотопии [7]. Изотопия, в русле идей А.Ж. Греймаса [8] и Т.А. ван Дейка [9], предстает как пучок отдельных подтекстовых категорий, как отдельная группа семантических категорий, создающих основания для униформного прочтения текста. Изотопия трактуется в качестве избыточного множества и возникает в результате разрешения частичных двусмысленностей, руководствуемых поиском единого прочтения. Вслед за представителями льежской группы µ уместно выделять два уровня изотопии, регулируемые правилами уровневой организации изотопии: уровень «соположения» и уровень «сложения». Эти уровни задаются условиями изотопии, главным из которых является рекуррентность идентичных сем.
Уровень «соположения» в создаваемом ритуализированном пространстве соответствует овладению-осведомленности У. Фолкнером семантической системой языка Библии (Ветхого Завета), совокупностью сосуществующих в ней (в нем) континуумов семантических реалий и их свойств, а также оформлением представления о семантической среде знака культуроконституирующего текста.
Уровень «сложения» в создаваемом ритуализованном пространстве оформляется в результате оперирования языком Библии, интерпретированным У. Фолкнером, в повседневной коммуникативной практике, что возможно по освоению его трансляционно-истолковательской, ритуальноречевой практики чтения культурообразующего текста мифа. Уровни изотопии (соположение и сложение) способствуют выявлению семантических единиц в культурообразующих текстах.
Создаваемый У. Фолкнером текст, в таком случае, следует расценивать как культурообразующую, ритуально-речевую практику, сополагающую семантические системы знако-знаниевого дискурса Библии и языка американской культуры 30-х годов XX века. Лексико-семантические континуумы, или цепочки повторов, выделяемые в романе W. Faulkner «Absalom! Absalom!», определяют (дифференцируют и осуществляют дистрибуцию) семантические категории, эксплицирующие инвариантное содержание (Библия), или прагматически актуальные для 30-х годов XX века в США аспекты культурообразующего текста-мифа (культуроконституирующего текста).
Для понимания культурообразующего текста-мифа У. Фолкнера «Авессалом! Авессалом!» предлагается методика, включающая три этапа:
Процедура чтения текста начинается с выделения повторяющихся единиц, по которым возможно определить стратегию формирования понятий и принципы использования семантической системы языка для означивания результатов познания мира. Таким образом, первый этап методики предполагает выделения семантических повторов:
And married her sister Ellen and begot a son and a daughter which — (Without gentleness begot, Miss Rosa Coldfield says) — without gentleness. Which should have been the jewels of his pride and the shield and comfort of his old age, only (Only they destroyed him or something or he destroyed them or something. And died) and died.
Выделенная синтагма текста сопоставляется с синтагмой Библии, так как, во-первых, в основе романа лежит библейский миф о царе Давиде и его сыновьях Авессаломе и Амнове, во-вторых, автор романа считает Библию индивидуальным кодексом поведения человека, по которому он измеряет поступки героев своего романа и, соответственно, поступки реально существующих людей. Каждому поступку можно дать оценку с точки зрения Библии, как основы нормы и абсолютного образца человеческого поведения. Вот что говорится о главном герое в начале романа:
And married her sister Ellen and begot a son and a daughter which — (Without gentleness begot, Miss Rosa Coldfield says) — without gentleness. Which should have been the jewels of his pride and the shield and comfort of his old age, only (Only they destroyed him or something or he destroyed them or something. And died) and died.
Ga.5:22 But the fruit of the Spirit is love, joy, peace, longsuffering, gentleness, goodness, faith, Совмещение в понятийном пространстве знака литературно нормированного значения, литературного стандарта, и ассоциируемого с последним библейского мотива порождает изотопию:
And married her sister Ellen and begot a son and a daughter which — (Without gentleness begot, Miss Rosa Coldfield says) — without gentleness. Which should have been the jewels of his pride and the shield and comfort of his old age, only (Only they destroyed him or something or he destroyed them or something. And died) and died.
Ga.5:22 But the fruit of the Spirit is love, joy, peace, longsuffering, gentleness, goodness, faith, Изотопия: Рождение ребенка – это божий дар. И это действо непременно должно сопровождаться чувством любви, благодарности и доброты. В противном случае это приводит к лишениям и страданиям, как главного героя романа привело к вечной проблеме отцов и детей.
При передаче какого-либо рода сообщения происходит уравнивание элементов языковой модели. В.Н. Комисcаров выделяет четыре уровня передачи информации, при которых происходит выравнивание: 1) уровень языковых знаков (языковой код, состоящий из единиц (слов), обладающих своим планом содержания, т.е. репрезентирующих какую-то информацию);
2) уровень высказывания (сообщение, состоящее из линейной цепочки знаков, особым образом отобранных, объединенных по каким-то правилам и расположенных в определенном порядке; важно отметить, что в высказывании, помимо составляющих его слов, значима (т.е. репрезентирует информацию) и его структура, т.е. способы сочетания слов, порядок их расположения и сам факт выбора именно данных слов для построения высказывания [10]; 3) уровень структуры сообщения; 4) уровень цели коммуникации [11].
При «приеме» текста декодирование проходит те же самые уровни, что и при передаче: идентификация языковых знаков, использованных в сообщении, уяснение содержания текста на уровне высказывания, сообщения, описания ситуации и приходит к пониманию содержания целого на уровне цели коммуникации. Подобный процесс уравнивания языковых элементов представляет лишь условную схему при «расшифровке» текста, составленного при помощи мало знакомого кода. В обычном процессе коммуникации рецептор воспринимает передаваемую ему информацию комплексно. Подобный процесс передачи сообщения обеспечивает равновесие языковых элементов или баланс лингвистических потенций.
Через баланс лингвистических потенций происходит приобщение к модели идеального равновесия космоса, когда происходит выравнивание не только языковых, но и концептуальных полей, образующих экстралингвистические конструкты. Обобщенные знаки реализуются в высказывании и тексте, соотносясь каждый раз с конкретными единичными случаями, ситуациями, событиями окружающего мира [12]. Соотношение реального мира с концептуальным через высказывание и далее через текст способствуют установлению идеального равновесия космоса.
ЛИТЕРАТУРА
- Зись, А. Я. Методологические искания в западном искусствознании: критич. анализ современ. геременевт. концепций / А.Я. Зись, М. П. Стафецкая. – М.: Искусство, 1984. – 238 с.
- Знепольски И. Художественная коммуникация и ее посредник (Понимание произведения и художественная критика) // Теории, школы, концепции: (Критические анализы): Художественная рецепция и герменевтика: сб. ст.; отв. ред. Ю. Б. Борев. – М., 1985. – С. 102-114.
- Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. – М.: Наука, 1990. – 222 с.
- Лихачев Д.С. Заметки о русском.2-е изд., доп. – М.: Сов. Россия, 1984. – 64 с.
- Маковский М. М. Системность и асистемность в языке: опыт исследования антиномий в лексике и семантике. – М.: Наука, 1980. – 210 с.
- Вдовиченко А.В. Хаос в лингвистическом материале как проблема метода. Актуализация вербального феномена // Логический анализ языка. Космос и хаос: концептуальные поля порядка и беспорядка. – М., 2003. – С. 248-255.
- Общая риторика: Пер. с фр. / Общ. ред. А. К. Авеличева. Изд. 2-е. стереотипное. – М.: Ком Книга, 2006. – 360 с.
- Греймас А. Ж. Структурная семантика: поиск метода / А. Ж. Греймас; пер. с фр. Л. Зиминой. – М.: Академ. проект, 2004.
- Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Т. А. ван Дейк; пер. с англ; под ред. В. И. Герасимова; вступ. ст. Ю. Н. Караулова, В. В. Петрова. – М.: Прогресс, 1989. – 312 с.
- Мартемьянов Ю.С. Синтаксические признаки слова и синтаксический анализ предложения // Машинный перевод. Труды Ин-та ТМ и ВТ АН СССР. – М., 1961.– Вып. 2 – С. 232-264.
- Комиссаров В.Н. Слово о переводе: очерк лингвистического учения о переводе. – М.: Междунар. отн., 1973. – 212 с.
- Колшанский Г. В. Коммуникативная функция и структура языка. М.: Наука, 1984. – 234 с.
ИСТОЧНИКИ ЯЗЫКОВОГО МАТЕРИАЛА
- Faulkner, W. «Absalom! Absalom!» // Novels 1936 – 1940. Published by Literary Classics of the United States. Inc. New York, New York, 1990. – P. 277-624.
- The Holy Bible containing The Old and New Testaments: Translated out from the original tongues and with the former translations diligently compared and revised. Conformable to the edition of 1611, commonly known as the authorized or King James Version. Published by Barbour Publishing, Inc. Uhrichsville, Ohio, 2001.