Пятнадцатилетие независимости Республики Казахстан — рубежное событие в истории страны. За эти годы произошли радикальные изменения во всех сферах жизни общества. Важнейшими достижениями Республики являются общественное и национальное согласие, политическая стабильность, элементы демократических институтов. Казахстан стал полноправным актором международной политики. Политические процессы такого масштабного характера нуждаются в глубоком осмыслении и адекватной концептуальной интерпретации. Наша исследовательская позиция строится на понимании процесса становления и укрепления казахстанской неодемократии не как локального процесса, ограниченного национально-государственными рамками, а как органической части глобальной культурной и политической программы современности. Суверенный Казахстан интегрирован в мировое политическое сообщество, важнейшим базовым компонентом программы которого является политическая демократия. Она, в свою очередь, по авторитетному и широко разделяемому мнению К.Манхейма, есть «одно из проявлений всепронизывающего принципа культуры» [1].
Стремление к плодотворной рефлексии настоящего и будущего Республики Казахстан в контексте общемировых тенденций и векторов глобального развития также неизбежно выводит нас на необходимость изучения огромного, многообразного и разнопланового массива проблем, связанного с процессом демократизации. Важность этой проблемы для Казахстана, целенаправленно осуществляющего переход к демократии, очевидна. Подводя некоторые, даже самые предварительные итоги политического реформирования, оценивая и осмысляя характер демократических преобразований в современном Казахстане, следует признать, с одной стороны, их масштабность, насыщенность и динамизм, но с другой — их неоднозначность, амбивалентность и остроту протекания. Очевидно, что не осталось ни одной области общественной жизни, которая не подверглась бы кардинальной трансформации и перестройке. Перед казахстанским обществом и политикой стоит задача, без преувеличения, исключительной исторической сложности. Глобальный переход, на осуществление которого западным странам потребовались столетия массированных общественных преобразований, опирающихся на богатую интеллектуальную и культурную традицию, в Казахстане разворачивается в считанные годы. Сложность такого перехода очевидна, равно как и возможность разнообразных, а зачастую и диаметрально противоположных оценочных позиций в отношении состояния и перспектив демократического транзита в неодемократиях.
Кажущаяся простота и стремительность перехода молодых суверенных государств к новому политическому проекту имеет и свою оборотную сторону, которая определяет переживаемые ими трудности и противоречия. Их можно сгруппировать в два тесно взаимосвязанных массива.
Первый — это трудности, связанные с поиском и отбором новых форм и моделей, адекватных национально-культурному контексту, т.е. соответствующих специфике общества, его истории и традициям. Очевидно, что игнорирование отечественного контекста с неизбежностью приведет к формированию «бледного отражения» (Ф.Шмиттер) западной демократической нормы. Эпигонство в истории непродуктивно и неконструктивно.
Второй массив проблем вытекает из признания того, что западная модель демократии все-таки несет в себе значительный потенциал универсальных элементов. Это своего рода космополитический код демократии. Было бы крайне неразумно отвергать все без исключения возможности политической модели, которая прошла проверку на прочность временем. Трудности здесь могут возникать в связи с «вживлением» тщательно отобранных элементов, форм и принципов жизнедеятельности в «живую ткань» казахстанского общества. Эти сложные и противоречивые проблемы не поддаются одномерной теоретической интерпретации, в то время как попытки систематизировать объемный аналитический материал, связанный с особенностями политических проектов «молодых демократий», носят преимущественно оценочный характер, являясь во многом статичными и фрагментарными.
Современной политической наукой накоплен и систематизирован значительный аналитический материал, связанный с особенностями демократического транзита различных обществ. Он перманентно подвергается критической верификация и корректировке в процессе продолжающихся исследований все более усложняющихся политических реалий современного мира. Эти новые реалии создают дополнительный импульс для исследователей. В настоящее время формируется, без преувеличения, новая предметная область политического анализа, которая выходит далеко за рамки, очерченные классическими исследователями проблемы. Значительный интерес в этой связи представляют аналитические разработки казахстанских политологов, связанные с изучением специфики демократического транзита в Казахстане [2].Конечно, во многом молодая отечественная политическая наука основывается на базовых политологических моделях и соответствующем научном инструментарии, сложившемся в контексте влиятельных западных школ. Тем не менее этот факт представляется вполне оправданным и даже закономерным. Любая фундаментальная наука (а политология в этом смысле не может быть исключением) интернациональна по существу. Кроме того, любая наука (особенно в процессе своего становления) базируется на авторитетных, разделяемых мировым научным сообществом, разработках, направлениях, школах. Это универсальные интеллектуальные ориентиры науки. Однако использование этого многообразного научного комплекса должно быть предельно взвешенным и осторожным. Это связано с социальной предназначенностью политологии, которая, предшествуя и предопределяя политические изменения, сама выступает в роли своеобразной политической технологии.
Довольно часто в исследовательской литературе практикуется проекция уже изученного и проработанного определенным образом материала на вновь возникшие и формирующиеся политические практики с целью их подгонки под общепризнанный научный стандарт. Необходимость преодоления этого довольно широко используемого приема очевидна. И здесь особую значимость и ценность приобретает исследовательская рефлексия, плодотворность которой самым тесным образом связана с ее глубиной и всеохватывающим характером. Оптимальность ее активного подключения к исследовательскому процессу определяется и актуальным социальным заказом: многотрудный, неоднозначный и во многом уникальный опыт демократических реформ в Республике Казахстан должен быть включен в общий процесс научных исследований, обогатить политическую теорию еще одной оригинальной моделью демократического дизайна. Можно однозначно утверждать, что жизнеспособность, гибкость и перспективность формирующегося демократического порядка будет во многом зависеть от плодотворности предварительной теоретической разработки, глубины научной рефлексии. Их важнейшее прикладное значение определяется прежде всего тем, что они создадут прочный фундамент, на котором будет возведена стабильная демократическая конструкция. Один из классических теоретиков либерализма Д.Дьюи, разрабатывая проблему оптимизации научной обеспеченности процесса демократического строительства, резюмировал: «Когда ее идеалы (демократии. — С.А.) подкрепляются идеалами научного метода и основанного на опыте разума, она становится способной к дисциплине, активности и организации... Либо мы пойдем по этому пути, либо признаем, что проблема социальной организации, создаваемая ради свободы человека и расцвета его способностей, неразрешима» [3].
В современной политической теории наличествуют и во многом оказывают определяющее воздействие на характер и направленность научных изысканий процесса демократизации разнообразные концепты и исследовательские подходы. Особенно глубокие корни имеет довольно жестко очерченный концепт «вестернизации», опирающийся на продолжительную интеллектуальную традицию западной политологии. В исследовательской литературе, которая, по всеобщему мнению признается классикой политической теории, чрезвычайно настойчиво проводится идея о том, что расширение демократического ареала неизбежно приведет к унификации мирового сообщества в соответствии с критериями и ценностями западной либерально-демократической парадигмы. Эталонный демократический стандарт, закрепленный на Западе как результат его многовековой продуктивной интеллектуальной рефлексии и не менее успешной общественной практики, и в настоящее время служит для многих авторитетных аналитиков (Ф.Фукуяма, Зб.Бжезинский, К.Райс, Р.Хаас, У.Кристолл, Дж.Кемп и другие) главным критерием оценки происходящих в современном мире перемен. Однако не ставя под сомнение впечатляющие достижения стран «старой демократии», равно как и авторитетность суждений этих исследователей, следует все-таки признать, что прогрессистско-эволюционистская парадигма глобальной демократизации по «вестерн-проекту», особенно в свете кардинальных сдвигов в мировой политике последнего десятилетия, продемонстрировала свою явно недостаточную эмпирическую ценность. И прежде всего потому, что схематическая формулировка либерально-демократической модели как набора строго определенных признаков, характеристик, элементов не могла в принципе соотноситься с реалиями постоянно изменяющегося и усложняющегося мира. В соответствии с этим анализ вновь формирующихся моделей демократии зачастую сводится к исключительно атрибутивному. Очевидно, что в таком случае эвристический потенциал итогового знания очень скромен, так как имеет своей целью выяснение степени корреляции анализируемого политического порядка с идеальными атрибутами базового концепта.
Демократический транзит, активно развернувшийся в незападных обществах, поставил под сомнение правомерность и оптимальность использования концепта «вестернизации» как универсальной объяснительной схемы. Причины этого «охлаждения» многообразны. Прежде всего здесь отчетливо проявилась одна из важнейших имманентных характеристик интеллектуальной деятельности. Динамика развития науки определяется перманентной критикой влиятельных концепций, их активной верификацией. Значимо проявляется также эмпирический аспект. Явно выраженные различия между разнообразными обществами (прежде всего между западными и незападными), где разворачивается процесс демократизации, актуализировали эмпирическую сферу. В эмоциональном плане концепт «вестернизации» подвергался еще более массированной и яростной критике в связи со стремлением молодых государств, добившихся суверенитета, выстраивать свое понимание политической перспективы, выбирать свою историческую судьбу самостоятельно, без давления (политического, культурного, интеллектуального и др.) извне. Именно из такого понимания исходил американский политолог и политический деятель Р.Кирк, когда подводил итоги своей многолетней и плодотворной интеллектуальной деятельности в области теории демократии: «Государства, как и люди, должны находить свои собственные пути к порядку и свободе, и такие пути обычно бывают очень древними и извилистыми... Мы, американцы, склонны полагать, что страны, которые мы пренебрежительно называем «слаборазвитыми», — это не более чем примитивные скопления населения, которым не хватает только наших политических теорий и практики, чтобы установить режим полного благоденствия. Но это значит игнорировать историю» [4].
Очевидно, что политические процессы сугубо индивидуальны, ситуативны, включают в себя существенные отклонения от всеобщей закономерности, что делает практически невозможным буквальное повторение происходящего в других странах. В условиях несовпадения форм и ритмов развития стран, народов, цивилизаций демократизация в незападных странах значительно отличается от аналогичных процессов становления демократии на Западе, причем не просто национально-исторической окрашенностью, но и своеобразием самого типа и содержания демократических преобразований.
Нельзя утверждать однозначно, что концепт «вестернизации» полностью утратил свои когда-то господствующие в науке позиции. Правомернее было бы предположить, что в процессе активной полемики с ее последователями в науке выстраивались новые исследовательские трактовки, открывались новые возможности для продуктивного изучения проблемы. Они являлись результатом эмпирического апробирования теоретических схем, ошибок, просчетов, откатов назад, драматического, а зачастую трагического опыта продвижения к демократии многих разнообразных по своей природе обществ.
Очевидно, что формирование и закрепление демократических элементов, форм, институтов, возникших в разнообразных социальных и культурных средах, являющихся результатом длительной эволюции в контексте оригинальных, а зачастую уникальных условий, факторов, процессов имеет значительные особенности, сложности и противоречия. Это связано с тем, что их содержание при переносе в новые условия претерпевает качественные изменения. Причем часто настолько значительные, что правомернее говорить не о заимствовании, а о становлении принципиально новой политической реальности. Более того, по мере «вживления» демократических элементов в новую социокультурную среду, в процессе их активного и нелегкого становления происходит их своеобразное и даже порой непредсказуемое перерождение. Поэтому одномерные и жестко оформленные исследовательские схемы могут соответствовать только одномоментному состоянию формирующейся системы или даже иметь более узкую функциональную предназначенность — охватывать определенный фрагмент системы, который по мере ее становления может отпасть как несостоявшийся или исчерпать себя как отработанный. Таким образом, жестко заданные исследовательские схемы, по существу, игнорируют эволюционный характер формирующегося социума.
В результате такой одномерной направленности научных исследований возникает ситуация, которая препятствует всестороннему охвату и адекватному пониманию явлений: «коммуникация без понимания» (Ж.П.Сартр), «коллапс универсалий» (Б.Г.Капустин), «парадокс номинаций» (Л.Бляхер). Она возникает вследствие стремления исследователей найти универсальное познавательное средство, как отражение невозможности понимания многообразной и все усложняющейся реальности посредством единственной, аследовательно, неадекватной аналитической схемы. Следствием такого «исследовательского произвола» является формирование «концептуальных натяжек» (Дж.Сартори). Очевидно, что в таком случае смысл и когнитивная ценность концепта не просто теряются. Он становится искажающей объяснительной схемой, что приводит к формированию неадекватного знания.
Другой часто встречающийся исследовательский подход в изучении активно формирующихся неодемократий возник как своего рода антитеза первому. Он диаметрально противоположен по существу и нацелен на изучение различных политических практик как сугубо уникальных и самобытных. Отсюда целенаправленный и динамический поиск в каждом конкретном случае отдельной объяснительной схемы, самодостаточного научного инструментария. Следует признать, что результаты закрепления такой исследовательской позиции в науке не самые обнадеживающие. Можно сказать, что такое понимание в настоящее время распространяется вширь, не затрагивая глубинной сути анализируемого феномена. Активно тиражируемые в последние годы концепты: «демократия с прилагательными» (Д.Кольер, Л.Левицки), «делегативная демократия» (Г.О’Доннелл), «управляемая демократия» (В.Третьяков), «манипулятивная демократия» (С.Марков), «дефектная демократия» (В.Меркель, А.Круассан) и другие не проясняют глубинной сущности исследуемого феномена, а скорее, ставят новые вопросы, не способствуя, таким образом, уточнению основных параметров, принципов, инвариантов современного демократического дизайна. В частности, Д.Кольер и С.Левицки, пытаясь систематизировать этот огромный массив, накладывая его на практическую плоскость политики, насчитали более 550 «подвидов» демократии [5]. Было бы неправомерным утверждать, что в них отсутствует эвристическая составляющая. Но в целом эти концепты в большей степени фиксируют внимание на внешних формах и проявлениях. Формируется ситуация «Вавилонской башни науки» (Дж.Сартори), когда недостаточная разработанность и расплывчатость самой основы исследования — терминологической базы — делает сомнительным использование этих исследовательских схем как рабочего инструментария науки. Эти обстоятельства дают основания для констатации: «Критика «заносчивой претензии» западных либеральных моделей демократии на «исключительную представительность» зачастую недостаточно отрефлексирована» [6].
Проецирование этой исследовательской позиции на политическую практику также свидетельствует о ее ограниченном эмпирическом потенциале. Патологическое стремление к формированию искусственно сконструированного «особого пути» (уникальной модели демократии), без учета уже наработанного и апробированного опыта, универсального космополитического кода демократии, может иметь своим результатом «очередного оборотня демократии» (А.И.Соловьев). Политическая история ХХ в. чрезвычайно насыщена такими примерами.
Резюмируя сказанное относительно двух обозначенных исследовательских подходов, можно предположить недостаточную удовлетворительность обоих. Ни использование схемы, разработанной на западном аналитическом материале и претендующей на универсальность, ни конструирование особого подхода, постулирующего восприятие каждого государственно-культурного контекста как единственно уникального и неповторимого, не дадут адекватного ответа на вопрос: почему в одних условиях и практиках демократия «работает», а в других — «пробуксовывает». Как и в одном, так и в другом случае вопрос остается открытым, а возможность полноценного и продуктивного исследования может ставиться под сомнение. Поэтому в противовес им, учитывая их явно недостаточную коррелируемость с поливариантной и противоречивой политической практикой, как отражение усложняющихся реалий современного мира, была сформулирована концепция диверсификации демократии. Она исходит из признания расширения разнообразия демократического развития. Перспективность и плодотворность введения данной концепции в научный оборот политической науки определяются реальными фактами мирового политического процесса — включение в него в качестве полноценных субъектов десятков молодых государств, находящихся в состоянии активного выбора своего пути к современности, своей модели демократии. О наличии подлинного и глубокого интереса к концепции диверсификации демократии свидетельствует самая разнообразная исследовательская литература, представляющая собой довольно эклектический сплав — от фундаментальных трудов маститых научных авторитетов до размытых и нечетких публицистических опусов. Тем не менее можно выделить базовые идеи, на которых строится концепция диверсификации демократии.
1. Ядром концепции является идея плюральности возможных форм демократического порядка. Демократия не возникает путем переноса, а тем более насаждения «передовых» образцов политического устройства.
2. Демократия формируется путем органического, живого, плодотворного сплава наиболее ценных, прошедших массированную апробацию в контексте различных практик, форм, элементов принципов.
3. Демократия возникает при наличии своеобразного социального заказа. Она должна быть востребована. Особой привлекательностью, на наш взгляд, здесь обладает активно постулируемая идея о демократической природе человека.
4. Демократия в рамках концепции диверсификации наполняется еще более значимым ценностным содержанием. Демократия преследует не только прагматические и узко утилитарные цели. Она трактуется как самоценность, и прежде всего потому, что исходит из «неоспоримых достоинств рода человеческого» (Р.Даль).
Список литературы
1. Манхейм К. Эссе о социологии культуры // Манхейм К. Избранное. Социология культуры. — СПб.: Питер, 2000. — С. 170.
2. Ашимбаев М.С. Политический транзит: от глобального к национальному измерению. — Астана: Елорда, 2002; Биекенов А.М. Политическое развитие Казахстана: исторический опыт и современность. — Алматы: ИХТИСАТ, 1997; Бижанов А.Х. Республика Казахстан: демократическая модернизация общества переходного периода. — Алматы: Өнер, 1997; Дьяченко С.А. Политический транзит в современном Казахстане. — Астана: Елорда, 2001; Кадыржанов Р. Консолидация политической системы Казахстана: проблемы и перспективы. — Алматы: Институт философии и политологии МН и ВО РК, 1999; Машан М.С. Политическая система Казахстана: трансформация, адаптация, целедостижение. — Алматы: ЦПИ КДИ, 2000; Нысанбаев А., Машан М., Мурзалин Ж., Тулегулов А. Эволюция политической системы Казахстана: В 2 т. — Алматы: Главная редакция «КЭ», 2001.
3. Дьюи Д. Либерализм и социальное действие // О свободе. Антология мировой либеральной мысли (первая половина ХХ века). — М.: Прогресс-Традиция, 2000. — С. 379–396.
4. Кирк Р. Какая форма правления является наилучшей для счастья человека? // Полис. — 2001. — № 3. — С. 145–149.
5. Даймонд Л. Прошла ли «третья волна» демократизации? // Полис. — 1999. — № 1. — С. 11–16.
6. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях // Полис. — 2002. — № 2. — С. 20–29.