Любая совокупность взаимодействий, которая имеет потенциал неограниченного распространения и способна легко преодолевать национальные юрисдикции, должна рассматриваться как процесс глобализации. Принимая этот тезис, признаем, что глобализация — одна из основных закономерностей современного мирового развития. Она проходит по всем сферам функционирования общества: политической, экономической, культурной, научной, экологической, правовой и т.д. Область историографии оказалась в эпицентре духовных сопряжений двух взаимосвязанных процессов — унифицирующей глобализации и дифференцирующей национализации.
Универсализация исторического сознания и поиски культурно-исторической идентичности составили, на наш взгляд, суть историографической ситуации современности. Подобно тому, как глобальное есть антипод национально-территориальному, точно так же идеи глобализации противоречат идее национальной идентичности, если последняя замыкается в пределах «внутренне национальной» идеи.
Теоретико-методологическими проблемами истории в глобализирующемся мире можно определить: претензии главных направлений философии истории на некую всеобщность и универсальность в понимании основной сути исторического развития; идеологизацию исторического познания; соотношение объективного и субъективного в истории; необходимость преодоления фатализации хода исторического развития и его хаотической индивидуализации; инвариантность исторической реальности и поливариантность исторических возможностей, т.е. проблема выбора и альтернативности в историческом развитии; проблемы основных факторов и побудительных моментов человеческой деятельности, движущих сил исторического развития; вопрос о монизме и плюрализме в исторической реальности и историческом познании; соотношение индивидуального, социального и общественного; единичное, особенное и общее и проблемы многомерной типологии и периодизации исторического развития; результативность исторической деятельности и ее оценка.
На рубеже XX и XXI вв. в мировой исторической науке происходит определенная переориентация в мышлении и практике историков. Под вопрос поставлены те предпосылки, на которых покоилось историческое исследование с возникновения истории как научной дисциплины. В центре внимания ученых оказываются теперь не действия выдающихся исторических персонажей, не безличные структуры и процессы развития общества и экономики, а экзистенциональные переживания отдельных людей, которые прежде являлись аутсайдерами истории, находились в ее тени. Они стали главным объектом изучения новой формирующейся социокультурной истории.
Этот поворот связан с фундаментальными изменениями условий самого человеческого существования. Стали проблематичными некоторые прежде незыблемые аксиомы исторической науки. Пошатнулась вера в историю как разумный процесс, в ходе которого прогресс научного знания ведет к бурному расцвету культуры.
XX в., с его гуманитарными катастрофами двух мировых войн, тоталитарными режимами, уничтожением окружающей среды, показал противоречивость прогресса, усилил сомнения в смысле жизни, а следовательно, и в смысле истории. Познавательные возможности исторической науки стали проблематичными.
Еще в 70-е годы XX в. казалось, что историческая наука достигла пика научности: изменила свои методы, цели и структуры, обогатилась междисциплинарными связями, обратилась к исследованию материальной культуры, цивилизаций и менталитета, расширила источниковую базу за счет неписаных свидетельств — археологических находок, образных представлений, устных традиций.
Однако в 80-е годы заговорили о том, что история вступила в фазу «лингвистического поворота», что сложилась новая постмодернистская парадигма. Позиция постмодернистов выглядела экстремистской, ибо они заявили, что слова свободно изменяют свой смысл, независимо от намерения того, кто их употребляет. Основывая свою концепцию деконструкции, т.е. выявления в тексте опорных понятий и слоя метафор, постмодернисты утверждали, что «не существует ничего, кроме текста», а сама истина «является вымыслом, чья вымышленность забыта».
К середине 90-х годов выявилась новая тенденция — отход от радикальных лингвистических и культуралистских позиций. Спад интереса к исследованию материальных факторов и социально-экономических структур выразился в резко возросшем увлечении изучением высокой и низкой культуры на фундаменте исторической антропологии. Все большее значение приобретает изучение отношений между полами и поколениями, религиозных убеждений и верований, роли и традиций воспитания и образования, локальной и региональной истории. В центре внимания находятся уже не коллективные феномены, а маленькие группы и даже отдельные индивиды. Но при этом нельзя не видеть и опасности, с которой связано чрезмерное раздробление исторических исследований — темы и проблемы так называемой «тоннельной истории» производят впечатление случайных.
Ни нарративно-повествовательная политическая история, ни социально-структурная история, ни культурно-историческая антропология порознь не в состоянии понять историческое прошлое. Видимо, на новом этапе осмысление приобретает бльшее значение, чем реконструкция и поиски генезиса. Отсюда и проистекает основной конфликт в современной историографии, который заключается в противоречии между метафизическим подходом (постмодернизмом или постструктурализмом) и подлинным историзмом.