Другие статьи

Цель нашей работы - изучение аминокислотного и минерального состава травы чертополоха поникшего
2010

Слово «этика» произошло от греческого «ethos», что в переводе означает обычай, нрав. Нравы и обычаи наших предков и составляли их нравственность, общепринятые нормы поведения.
2010

Артериальная гипертензия (АГ) является важнейшей медико-социальной проблемой. У 30% взрослого населения развитых стран мира определяется повышенный уровень артериального давления (АД) и у 12-15 % - наблюдается стойкая артериальная гипертензия
2010

Целью нашего исследования явилось определение эффективности применения препарата «Гинолакт» для лечения ВД у беременных.
2010

Целью нашего исследования явилось изучение эффективности и безопасности препарата лазолван 30мг у амбулаторных больных с ХОБЛ.
2010

Деформирующий остеоартроз (ДОА) в настоящее время является наиболее распространенным дегенеративно-дистрофическим заболеванием суставов, которым страдают не менее 20% населения земного шара.
2010

Целью работы явилась оценка анальгетической эффективности препарата Кетанов (кеторолак трометамин), у хирургических больных в послеоперационном периоде и возможности уменьшения использования наркотических анальгетиков.
2010

Для более объективного подтверждения мембранно-стабилизирующего влияния карбамезапина и ламиктала нами оценивались перекисная и механическая стойкости эритроцитов у больных эпилепсией
2010

Нами было проведено клинико-нейропсихологическое обследование 250 больных с ХИСФ (работающих в фосфорном производстве Каратау-Жамбылской биогеохимической провинции)
2010


C использованием разработанных алгоритмов и моделей был произведен анализ ситуации в системе здравоохранения биогеохимической провинции. Рассчитаны интегрированные показатели здоровья
2010

Специфические особенности Каратау-Жамбылской биогеохимической провинции связаны с производством фосфорных минеральных удобрений.
2010

Присяжная адвокатура на защите революционного движения в Российской империи

С 1991 г. в странах СНГ происходит возвращение правового института суда присяжных, прини­маются новые законы, регулирующие деятельность адвокатуры, что вызывает не только оживленные дискуссии среди профессиональных юристов, но и интерес у широкого круга общественности. Инте­ресно, что подобная ситуация уже была в Российской Империи после 1861 г., с отменой крепостного права и проведением политических, «буржуазных реформ». По Судебным уставам 1864 г. Россия уже имела непременные атрибуты демократического общества, как институт суда присяжных, так и при­сяжных поверенных — адвокатов, существовавшие вплоть до Октябрьской революции 1917 г. При обсуждении вопроса о целесообразности (имея в виду опасность) введения правового института суда присяжных, как в России, так и в Казахстане, оппоненты постоянно ссылаются на один из самых известных судебных процессов после введения в Российской Империи Судебной реформы 1864 г. по «делу Веры Засулич», когда суд присяжных (читай «суд толпы») вынес оправдатель­ный приговор террористке, покушавшейся на жизнь царя-батюшки. Но ведь с таким же успехом можно в качестве доказательства обратного привести примеры других, не менее скандальных су­дебных разбирательств, как, например, по «делу Нечаева», открытого для прессы и публики, ко­гда за убийство простого студента аналогичный суд присяжных вынес прямо противоположный вердикт, или связанных между собой процессов по делу Каракозова и «политических фальшиво­монетчиков» при закрытых дверях, когда, несмотря на блестящую адвокатскую защиту, был вы­несен самый суровый приговор.

В современных СМИ, смело рассуждающих на самые сложные политико-правовые темы, неред­ко случаются не только откровенные, заказные передергивания, но и явные заблуждения публици­стов. Так, в некоторых солидных газетах, как российских, так и казахстанских, адвокатом Веры Засу­лич выступает не кто иной, как А. Ф. Кони, который был председателем суда; процесс над одиозной фигурой С.Г.Нечаева часто путают с другим процессом по «делу нечаевцев». Но наряду с этим в учебных пособиях и хрестоматиях по адвокатуре и правоохранительным органам не упоминают имен председателей Советов присяжных поверенных или знаменитых дореволюционных адвокатов, не приводят анализа хотя бы самых громких судебных процессов, а если вспоминают Каракозовский процесс, то заявляют об отсутствии на нем адвокатов. Более того, приводя громкую фразу А.Ф.Кони об «отцах и детях судебной реформы», неправильно указывают или путают фамилии руководителей

Судебной реформы 1864 г. Так, начальник II Отделения Собственной Его Императорского Величест­ва Канцелярии граф Д.Н.Блудов стал Н.Д.Будаловым, причем во главе какой-то «Имперской канце­лярии» [1; 201]. Когда таким образом путают имена, времена и названия государственных учрежде­ний (не только публицисты, но и авторы учебников), то так и хочется воскликнуть, вспомнив древних римлян, «О tempora, o mores!». В качестве оправдания надо отметить, что подобные ошибки имеются даже в научной литературе, которые потом невольно переходят в учебные пособия. Так, например, в первой в СССР монографии о русской дореволюционной адвокатуре неправильно назван первый председатель первого в России Совета присяжных поверенных (вместо Д.В.Стасова назван К.К.Арсеньев) [2; 115].

На подобные ошибки учёные давно обратили внимание. Ведущим специалистом в истории су­дебных политических процессов в Российской Империи является Н.А.Троицкий, который в своих научных трудах на протяжении полустолетия провёл самую подробную характеристику источников и сделал глубокий историографический обзор литературы по изучаемой проблеме [3]. Являясь учени­ком Троицкого Николая Алексеевича, автор данной статьи сделал попытку подтвердить его основные научные положения, внести свою лепту в изучение судебных политических процессов (включая ана­лиз обнаруженного в архивах неизвестного судебного дела), исследование проблем освободительного движения в Российской Империи. Вместе с тем автором данной статьи впервые вводятся в научный оборот документы, извлеченные из 6 архивных хранилищ (ГАРФ, ИРЛИ РО, РГИА, РНБ РО, РГАЛИ, ГИА СПб): архивные рукописи исследовательского характера известных дореволюционных истори­ков судебной реформы 1864 г., правоведов (А.А.Жижиленко, А.С.Зарудного, А.Ф.Кони, Н.С.Таганцева); переписка создателей судебной реформы (С.И.Зарудного, К.П.Победоносцева, Д.В.Стасова, Н.И.Стояновского), видных деятелей культуры (М.А.Балакирева, Г.Е.Благосветлова, К.Д.Кавелина, С.М.Ляпунова, К.Е.Маковского, В.В.Стасова, М.М.Стасюлевича); воспоминания и дневники юристов, адвокатов (С.А.Андреевского, К.К.Арсеньева, Б.Б.Дорна, А. С. Кузнецова, А.Я.Пассовера), общественных деятелей (В.Д.Комаровой, Д.В.Кузьмина-Караваева, П.С.Стасовой, Г.Н.Тимофеева); стенографические отчеты, рукописи неопубликованных защитительных речей адво­катов на крупных политических процессах — Д.В.Каракозова, «политических фальшивомонетчи­ков», «193-х», документы в фондах государственных учреждений (Верховного уголовного суда, Вер­ховной распорядительной комиссии, III отделения, Департамента полиции, Канцелярий петербург­ского генерал-губернатора и градоначальника, Канцелярии министерства юстиции, Штаба отдельно­го корпуса жандармов, ОППС, Училища правоведения).

История судебных процессов в пореформенной России, имеющих политический характер и по­лучивших широкий общественный резонанс, всегда вызывала повышенный интерес исследователей. Правда, в истории политических судебных процессов 1860-1880-х гг. в России советские исследова­тели долгое время стремились выделить только революционный фактор, акцентируя внимание на ма­гических именах Д.Каракозова, Н.Ишутина, В.Засулич, С.Перовской, А.Ульянова. Наряду с этим в советской историографии не только присутствовал идеологический подход, но и не всегда проявлял­ся критический анализ различных источников или предположений. Здесь необходимо восстановить историческую истину, обратившись к авторитетному мнению ученых, что в горячих судебных бата­лиях впервые громко заявила о себе присяжная адвокатура «первого призыва» в лице ее корифеев — П.А.Александрова, С.А.Андреевского, К.К.Арсеньева, Н.П.Карабчевского, Ф.Н.Плевако, В.Д, Спасо- вича, Д.В.Стасова и многих других борцов «за право и правду». Так, один из «отцов Судебной ре­формы 1864 г. в России» Д.В.Стасов выступал на громких политических процессах, никогда не отка­зываясь от защиты как опасных государственных преступников, так и рядовых участников револю­ционного движения, в том числе в провинции; решив для себя всегда поступать «по принципу — нельзя и не должно оставлять несчастных политических подсудимых без защитников».

Самые известные политические судебные процессы, как, например, Каракозовский процесс о покушении на особу императора Александра II, получили самое широкое освещение в научной и по­пулярной литературе. Но, вопреки ошибочным представлениям некоторых авторов, что известный судебный процесс проводился «без участия защитника-адвоката» [4; 223], именно по этому делу ле­том 1866 г. присяжная адвокатура впервые выступила на политическом процессе в пореформенном суде, что, конечно, влияло на его ход. Волею случая адвокатом идеолога и руководителя революци­онного общества Н.А.Ишутина выступал один из авторов Судебных уставов 1864 г. [5] и первый председатель Петербургского Совета присяжных поверенных Дмитрий Васильевич Стасов [6]. «Ка- ракозовский процесс» получил самое широкое освещение в опубликованных источниках, литературе и воспроизводить его фактическую историю нет необходимости. Вместе с тем некоторые интересные и немаловажные подробности этого громкого дела с соответствующими выводами раскрываются при отдельно взятом рассмотрении непосредственной защиты Н.А.Ишутина в ходе судебных заседаний [7]. Интересно, что адвокат подсудимого сам был причастен к деятельности революционного под­полья как тайный корреспондент «Колокола», участник лондонских переговоров Герцена и Черны­шевского летом 1859 г., уже имея определенный опыт политической защиты в деле тверских миро­вых посредников в дореформенном суде. Правда, это никоим образом не повлияло на проявление ка­ких-либо симпатий адвоката к своему подзащитному по целому ряду причин, хотя в дальнейшем Д.В.Стасов блестяще выступал в защиту революционеров: нечаевцев, народовольцев и даже «поли­тических фальшивомонетчиков».

Знаменательно, что первым же крупным делом в его адвокатской практике стал первый полити­ческий процесс по новым судебным уставам. В обществе было опасение, что выстрел Каракозова 4 апреля 1866 г., буквально за две недели до введения новых судебных уставов, «отсрочит на долгое время судебные реформы». По злой иронии судьбы проверить их действенность предстояло в таком первом судебном деле, где главным обвинением было покушение на жизнь императора, что счита­лось тягчайшем государственным преступлением. Согласно судебным уставам был образован Вер­ховный уголовный суд под председательством князя П.П.Гагарина, где обвинителем выступил сам министр юстиции Д.Н.Замятнин, а защитниками были назначены 11 присяжных поверенных: Д.В.Стасов, В.П.Гаевский, А.Н.Турчанинов, В.С.Самарский-Быховец и другие, многие из которых были членами стасовского юридического кружка. Положение защиты было в высшей степени тяже­лое, они сознавали, вспоминал адвокат Б.Б.Дорн, что «в зависимости от того, как они будут защи­щать, зависит весь следующий ход адвокатуры, по которому должна идти впоследствии». «В ряду политических процессов «Каракозовский», — как оценивал с определенным преувеличением сам Д.В.Стасов, — один из самых замечательных во всех отношениях, как по существу, так и по обста­новке». Торопясь осудить Каракозова до приезда невесты цесаревича — датской принцессы Дагмары, как этого требовал царь, следствие начало такую судебную гонку, которая отнюдь не благоприятст­вовала правильному и всестороннему рассмотрению дела. Несмотря на то, что это было первое глас­но разбиравшееся в обновленных судах России политическое дело, заседания проходили при закры­тых дверях, все в той же Петропавловской крепости, где судили декабристов, петрашевцев (в их чис­ле привлекались старшие братья Д.В. Стасова), тверских мировых посредников (которых он защищал еще в старом Сенате). В целом этот процесс во многом сочетал в себе дореформенные и порефор­менные черты. В его семейной переписке хорошо прослеживается, в каких трудных условиях прохо­дила эта защита. «Мне не придется быть у вас, — пишет Д.В.Стасов 16 августа 1866 г. своей жене, — ни сегодня, да и, вероятно, всю нынешнюю неделю, дело огромное.., мы сидим и читаем с утра до вечера и все-таки не успели всего прочесть». Поэтому П.С.Стасова 31 августа напишет с грустью брату, что с тех пор как ее муж был арестован в 1861 г. за сбор подписей в защиту арестованных сту­дентов, «мы никогда не расставались на такой долгий срок».

Для характеристики господствующих тогда в правительственных сферах взглядов на уместность выступления защитником на такого рода процессах интересно то, что сообщает сам Д.В.Стасов. Ко­гда один из членов Верховного суда принц П.Г.Ольденбургский встретил нескольких присяжных по­веренных из числа выпускников училища правоведения, над которыми сам же покровительствовал, то он с нескрываемой досадой обратился к адвокатам: «И охота вам защищать таких негодяев». «Я ему ответил, — вспоминает Д.В.Стасов, — что мы для этого назначены, и дело это защищаем по на­значению кн. Гагарина». Тогда принц сказал: «Желаю вам полного неуспеха». В известной дорево­люционной «Истории русской адвокатуры» впоследствии будет замечено, что «в словах принца Оль­денбургского просто слышался давно знакомый уже отзвук непонимания задач адвокатуры», в оп­равдание чего приводили европейский опыт, «когда адвокатов отождествляли с защищаемыми ими подсудимыми». Российским присяжным поверенным нужно было вырабатывать на ходу свою линию поведения, формировать адвокатскую этику нового общественного сословия.

Д.В.Стасов вполне справедливо полагал, что на этом процессе «самые трудные защиты были Каракозова и Ишутина». Ему пришлось выступать защитником одного из главных подсудимых — Н.А.Ишутина, причем «защитником по собственному избранию подсудимого», и двух второстепен­ных — «по избранию самого председателя» — О.В.Малинина и В.А.Федосеева. Как опытный юрист, он прекрасно осознавал, что «задача тяжелая, надо избавить человека от смерти, а шансов мало». Стасов откровенно написал родственникам 31 августа 1866 г.: «Тот, которого я защищать должен, — очень сильно скомпрометирован и замешан». Здесь он имеет в виду, конечно же, Н.А.Ишутина, кото­рый, по его мнению, был «главным запевалой во всем том, что делалось и предполагалось». При этом

Стасов не очень лестно отзывался о своем подзащитном, что было для него как адвоката не характер­но. По его словам, Ишутин «был большой прожектер, горячий говорун, не прочь и даже весьма — прихвастнуть, что подмечено было многими из его товарищей, показавших об этом на суде и не очень-то ему доверявших». Опираясь на подобные свидетельства, авторитетные историки дали впо­следствии идеологу революционного общества еще более нелицеприятную оценку: П.Е.Щеголев счи­тал, что он «сперва малодушно пал, а потом просто-напросто помешался»; Ш.М.Левин отмечает его склонность «прибегать к мистификациям»; а современный исследователь Е.В.Федотова вообще ука­зывает на Ишутина «как человека беспринципного, который ... истерично выдавал своих единомыш­ленников и вымаливал себе всяческие послабления».

Будучи гуманистом и противником любого насилия, Стасов затруднялся находить оправдания в действиях своего подзащитного, обвиненного, в том числе, в «знании о намерении Каракозова со­вершить цареубийство и ... основании тайного революционного общества «Ад» с исключительною целью цареубийства» или Федосеева, «который намеревался отравить своего отца для того, чтобы воспользоваться в тех же целях его состоянием». «Защита его была одной из самых тяжелых, — от­мечали коллеги Д.В.Стасова, — но в результате было то, что осталось впечатление, что все, что толь­ко может дать знание, умение, мысль, талант и сердце — все это было дано, все это было». Стено­графические отчеты каракозовского процесса запечатлели активные, искусные действия Стасова при допросах свидетелей, которые помогали отвести от его подзащитных, и общества ишутинцев в це­лом, наиболее тяжкие обвинения. Он делал упор на то, что «Каракозова отговаривали от его намере­ния покуситься на цареубийство», а обсуждение этого вопроса представлял не окончательным реше­нием, а всего лишь общим сообщением Ишутина о мифическом европейском комитете. При этом за­щитник настоял на том, чтобы с подсудимых сняли из-за недостатка улик обвинение в материальной поддержке Н.Г.Чернышевского и подготовке его освобождения. Здесь не только князь Гагарин, но даже граф Панин были вынуждены сказать, что его «замечание совершенно справедливо, и оно будет принято во внимание судом при постановлении приговора». Судьи даже не подозревали, что защит­ник ишутинцев постоянно оказывал материальную поддержку Чернышевскому и до и после этого процесса.

Подводя итог прениям в суде, Д.В.Стасов написал 18 сентября 1866 г. А.С.Кузнецову, «что дело проводится на основании новых уставов». «Председатель князь Гагарин, — выделил он особо в этом письме, — ведет дело превосходно, и мы, адвокаты, да и все, ему многим обязаны за то, как он требу­ет на деле осуществить то, что он проводил при составлении судебных уставов. Этот человек бес­спорно умный, держит себя в суде чрезвычайно беспристрастно, одним словом, настоящий судья». Позднее Стасов отдал должное твердой позиции министра юстиции Д.Н.Замятнина, который «на су­де в качестве обвинителя держал себя замечательно корректно, не пересаливал в обвинении.., не де­лал натяжек, не задавал придирчивых вопросов, вообще держал себя очень спокойно». Следствию и вправду не приходилось прибегать к натяжкам, так как веских улик против подсудимых было вполне достаточно ввиду их неосторожности, полного отсутствия какой-либо конспирации и излишней от­кровенности на суде, а подзащитные особенно грешили раскаянием и оговорами, хотя Ишутин и Ма­линин действовали по принципу «кто выдает, того выдавать».

Многое зависело от итоговых защитительных речей присяжных поверенных (напомним, что в истории политических процессов это делалось впервые), и здесь Стасов как опытный юрист сделал все возможное, чтобы хоть как-то смягчить участь подсудимых. В своей речи в защиту Ишутина ад­вокат признавал, что в кружке его подзащитного обсуждалась «мысль о распространении социализма (которого, впрочем, они не могли себе объяснить), произвести революцию и изменить настоящее го­сударственное устройство». Но вместе с тем он считал, что «в обществе не было целей, вредных для спокойствия части или целого государства.., все их проекты были не более как неосуществимые фан­тазии». Касаясь в своей речи «обвинения в подстрекательстве своих товарищей к учреждению тай­ных обществ с целью совершения цареубийства», то здесь Стасов заметил, что ему кажется, что «все разговоры были не более, как разговоры».

Защищая О.В.Малинина, кассира общества и одного из его лидеров, адвокат вновь указал, что среди его участников так и не было решено, «в чём заключается цель общества.., что такое социа­лизм» и что вообще «никакой вопрос правильно не обсуждался, никакой вопрос не получал разреше­ния». Когда в обвинительной речи министра юстиции были перечислены все цели общества, от мир­ных до насильственных, то там же одновременно отмечалось, что о «политическом устройстве» стра­ны после низвержения правительства у участников кружка были «самые смутные понятия» в силу «низкой степени своего развития». Вместе с тем подсудимые, как тот же Малинин, не отрицали, что «составлялось общество «Организация» с тайной целью ниспровергнуть правительство, захватить власть в свои руки и устроить государственность на социальных началах». Искренне пытаясь помочь своим подзащитным, Д.В.Стасов стремился, конечно, преуменьшить результаты деятельности круж­ка ишутинцев, но его участники не только не противились этому, но и всячески поощряли такую ли­нию защитника показаниями и раскаяниями. Более того, Малинин со своими сторонниками, как от­мечал его защитник, стремился «противодействовать обществу организации», в том числе «уничто­жить шрифт, потому что он совершенно не сочувствовал идее тайных типографий», и вообще хотел удалиться в Саратов, но вовсе не для того, «чтобы там распространять социалистические идеи».

Как бы там ни было, но после подачи его подзащитными прошения о помиловании (к чему при­бегли многие подсудимые), приговор в их отношении был смягчён: Ишутину смертная казнь была заменена пожизненной каторгой, которая, в свою очередь, предназначалась О.В.Малинину и В А.Федосееву, но была заменена ссылкой в Сибирь. Причём над Ишутиным была совершена «тяжё­лая комедия с помилованием», когда он «был привезён на место казни, там ему был прочитан приго­вор, надет саван и спущен на глаза колпак, и в то время, когда надо было уже вздеть на веревку, явился фельдъегерь, объявивший помилование». «К чему было заставлять человека испытывать весь ужас приближающейся казни, — с возмущением пишет Стасов, — когда уже решено было его поми­ловать! Этот же самый прием был применен и над петрашевцами, но то было при Николае I». В вос­поминаниях адвоката умалчивается об одном интересном факте, о котором с гордостью рассказывает его жена. «Имея в виду казнь Ишутина, — вспоминала П.С.Стасова, — Д.В. предложил мне написать для Ишутина на высочайшее имя просьбу о нелишении его жизни, я написала, Д.В. остался очень до­волен, свез ее Ишутину, тот переписал ее». Так что не стоит особо удивляться малодушию револю­ционера, в прошении о помиловании которого историки читают возвышенные слова: «Я осмеливаюсь пасть к стопам вашего Императорского Величества и со слезами умолять вас о помиловании».

У современников осталось впечатление об этом процессе, «что и суд, и прокуратура, и защита одинаково бережно и любовно относились к судебным уставам.., защита в этом деле показала все свое благородное отношение». Конечно, в таком деле, как покушение на царя, да еще в Верховном уголовном суде, адвокатура была вынуждена в первую очередь выказывать «благородное отноше­ние» к особе императора, чтобы в корне не загубить «великую реформу». К тому же сам Д.В.Стасов, оказывая всяческую поддержку революционерам и восхищаясь их героизмом, никогда не мог прими­риться с мыслью о необходимости цареубийства и с возмущением отзывался о фактах «злодеяния», как в 1866 г., так и 1881 и 1887 гг. Покушение Каракозова осудил в то время А.И.Герцен в «Колоко­ле», и только такие радикально настроенные деятели, как А.А.Серно-Соловьевич посчитали полез­ными «такие примеры личной мощи и энергии».

Как бы обобщая последствия деятельности ишутинцев, глава присяжной адвокатуры заметил, что по ходу суда над ними «высказывались разные мысли, предположения, которые иногда приводи­лись в исполнение последующими обществами и бывали предметами обследования и обсуждения в политических процессах последующих годов». Активное обсуждение вопроса «оправдывает ли цель средства?» и подталкивание В.А.Федосеева (одного из подзащитных Д.В.Стасова) к попытке «отра­вить отца для передачи после наследства тайному обществу» привели, в конце концов, революционе­ров к «нечаевщине», что, к сожалению, имело глубокие корни в революционном движении. Извест­ному адвокату было суждено выступать в роли защитника народников, когда царизм пытался поста­вить клеймо «нечаевщины» в целом на освободительное движение в России. Прежде всего, отметим, что, не являясь сторонником модной ныне идеи постановки клейма «нечаевщины» на освободитель­ном движении в России в целом, все-таки приходится констатировать не только факт этого рецидив­ного «революционного явления народу» (если можно так выразиться), но и его глубокую корневую систему в революционной среде.

В связи с этим довольно странной является потеря интереса историков к «Делу о лицах, принад­лежащих к противозаконному сообществу, составляющемуся с целью распространения в России, из политических видов, фальшивых кредитных билетов». Здесь автором статьи впервые были введены в научный оборот материалы по «делу политических фальшивомонетчиков» (так оно значится в се­мейном архиве адвоката Д.В.Стасова, переданного в 1918 г. в Пушкинский Дом) [8]. Выясняется, что происхождение данного судебного дела непосредственно было связано с покушением Д.Каракозова на царя. По вялотекущему сценарию следствие с декабря 1865 г. продолжалось более пяти лет, до тех пор, пока на группу Польского революционного комитета не поступил еще один донос в Петербурге. «При производстве высочайше учрежденной под моим председательством следственной комиссией дела о событии 4 апреля, — сообщал в III Отделение П.П. Ланской в конце 1868 г., — обнаружено, что в Петербурге существовало общество злоумышленников.., общество это имело связи и сношения в Москве, Сибири и за границей, откуда по-видимому и доставлялись фальшивые кредитные биле­ты». В конечном итоге, аресту и суду подверглась только польская группа революционеров из 24 че­ловек, весьма типичная по своему социальному составу для народнических организаций. Так, в спи­ске обвиняемых значились «бывший преподаватель гимназии С.Вешторт, жена губернского секрета­ря Э.Завадская, бывший студент медико-хирургической Академии М.Киборт, дворянин К.Боровский, провизор Б.Овсянко, коллежский секретарь С.Стецкевич..., мещанин А.Конасевич, губернский секре­тарь Р.Загорский..., дочь титулярного советника Я.Карпинская, однодворец А. Леонович, дворянка П.Шостак...» Как видим, особо опасных или видных революционеров в этой группе не значилось, каких-либо актов террора, даже в подготовительной стадии, обнаружено не было, тем не менее, ре­шено было процесс проводить «при закрытых дверях, по особому о том распоряжению».

Непосредственное рассмотрение дела проводилось с 12 декабря 1869 г. по 8 января 1870 г. в Пе­тербургской судебной палате «при закрытых дверях». Ход подготовки этого судебного процесса, скандального по своей сути, широко обсуждался в правительственной печати уже с октября 1869 г. «Будет расследоваться дело чрезвычайно важного значения, а именно: о целой ассоциации.», — громогласно заявлялось в «Судебном вестнике» за сутки до начала суда. Примечательно, что еще за два месяца до этого внимание обращалось на тот факт, «что общество распространителей фальшивых кредитных билетов составляло отрасль бывших политических обществ «Молодая Россия», «Земля и Воля» и «Польского центрального комитета». По делу «польского противозаконного общества» весьма трудную защиту взяли на себя корифеи российской адвокатуры «первого призыва»:

В.Д.Спасович, Д.В.Стасов, К.К.Арсеньев, В.Н.Герард, А.А.Герке, А.Н.Турчанинов, Н.М.Соколовский, В.И.Танеев, К.Ф.Хартулари, А.И.Языков и другие, всего 15 присяжных поверен­ных.

Знаменательно, что польских революционеров прокурор обвинял в тяжких государственных преступлениях уголовно-политического характера: «. принадлежности к тайному сообществу, имевшему противозаконную цель — укрывать беглых преступников польского происхождения и др. лиц, подвергающихся преследованию правительства, доставлять им фальшивые паспорты, способст­вовать к побегу их за границу, и распространять в пределах Российской Империи, для вспомощество­вания польским эмигрантам и для расстройства государственных финансов поддельные кредитные билеты, доставлявшиеся из-за границы.». Кстати, в предварительных газетных сообщениях также выделялось обвинение революционеров в широком использовании «фальшивых ассигнаций с поли­тической целью». Председатель С.-Петербургского Совета присяжных поверенных Д.В.Стасов за­щищал одного из главных подсудимых — губернского секретаря Р.Загорского, который, по мнению прокурора, «.выпускал фальшивые кредитные билеты в обращение, укрывал беглого ссыльнока­торжного преступника Вашкевича, и беглого из арестантских рот преступника Поплавского, первого из них снабдил подложным, на чужое имя паспортом и давал пристанище другим политическим пре­ступникам.». В защитительной речи адвокату приходилось под тяжестью улик упорно отводить от подсудимого, которому уже исполнилось 50 лет, наиболее карающие статьи уголовного законода­тельства.

Несмотря на то, что в этом, по сути дела, политическом процессе наличие состава чисто уголов­ных преступлений (подделка государственных документов и денежных знаков, укрывательство бег­лых преступников), караемых законодательством любого государства, могло быть только на руку правительству, оно все-таки не решилось использовать тогда такой удобный повод для разоблачения в глазах российской и европейской общественности революционного движения. Можно не сомне­ваться в том, что гласное проведение такого скандального дела (его не случайно окрестили «процес­сом политических фальшивомонетчиков»), могло стать предтечей нашумевшего в России и Европе суда над С.Нечаевым, но так и не стало [9].

Симптоматично, что 8 января 1870 г., именно в день проведения этого закрытого процесса, бук­вально всю прессу заполонили подробные сообщения о следствии «по убийству студента Иванова Нечаевым». Уж здесь-то правительство решило извлечь серьезные политические дивиденды, пытаясь наклеить ярлык «нечаевщины» на движение народников и одновременно привлечь на свою сторону либеральную общественность. В течение двух лет пресса активно освещала подготовку и проведение (вплоть до стенографической публикации прений сторон) двух известных политических процессов. Вначале «нечаевцев», где, впрочем, обвинение потерпело фиаско (суд присяжных оправдал большин­ство подсудимых), и самого С.Нечаева, когда полиции и прокуратуре удалось взять реванш. Присяж­ные осудили подсудимого к 20-ти годам каторжных работ, но царь самолично приказал «навсегда» водворить того в Петропавловскую крепость, тем самым усилив наказание, назначенное по суду, что нарушало царские же законы. Заметим. В обоих случаях судьбу подсудимых решал суд присяжных.

С введением Судебных уставов 1864 г. в России для проведения суда по политическим делам использовались различные судебные органы — от Верховного уголовного суда (по делу Каракозова) до Особого присутствия Правительствующего Сената (по делу участников «хождения в народ»). Многие из этих процессов проходили при закрытых дверях, причем о некоторых из них стало извест­но только в наши дни («процесс политических фальшивомонетчиков»), а другие проводились гласно, с участием суда присяжных («процесс нечаевцев» и самого С.Нечаева). Все зависело от того, какие цели преследовало правительство в том или ином случае. В 1870-е гг., с введением гласного суда, в России были проведены судебные политические процессы над революционерами-народниками, по­лучившие мировую известность: «нечаевцев» (1871 г.) и «193-х» (1877-78 г.г.), которые проводились, в отличие от предыдущих, с соблюдением всех норм законности, предписанных уставами 1864 г., включая слушание при открытых дверях. При этом процессы «нечаевцев» и «193-х» стали самыми крупными за всю историю суда над революционерами после декабристов и здесь можно провести их сравнительный анализ не в хронологическом порядке, а по основным параметрам судебных разбира­тельств [10].

Правительство устраивало такие грандиозные судилища с целью раз и навсегда опорочить рево­люционеров, надолго восстановить против них общественность, и даже скомпрометировать между­народное революционное движение, но их устроители жестоко просчитались. Проходившие в усло­виях почти не ограниченной гласности процессы вызвали не только волну открытого сочувствия борьбе народников, они показали всему миру, вопреки желанию властей, размах революционного движения, а с другой стороны, выявили очевидные нестыковки в судебной системе пореформенной России и неспособность правоохранительных органов в новых политических условиях совладать с нарастающей угрозой революционного террора. Если в 1871 г. за попытку молодежи задуматься над вопросом о тяжелом положении народа и как-то помочь ему власти привлекли к следствию 152 чело­века, а на скамье подсудимых оказалось 79, то в 1878 г. за «хождение в народ» были уже арестованы до 1400 его участников, правда, судить осмелились только 193-х.

Современники заметили, что на процессе «нечаевцев» состав защиты был исключительно ярким, когда на суде выступили В.Д.Спасович, Д.В.Стасов, В.И.Танеев, А.И.Урусов, А.М.Унковский, К.К.Арсеньев, Е.И.Утин, В.Н.Герард, К.Ф.Хартулари, А.И.Языков, А.Н.Турчанинов, А.А.Герке, А.А.Ольхин и другие, всего 21 адвокат. На процессе «193-х» вообще «красовался отборный цвет то­гдашней русской присяжной адвокатуры», здесь подсудимых защищали: В.Д.Спасович, Д.В.Стасов, П.А.Александров, Е.И.Утин, В.Н.Герард, Г.В.Бардовский, П.А.Потехин, Н.П.Карабчевский, А.Я.Пассовер, В.О.Люстиг, В.В.Самарский-Быховец и другие, всего 35 адвокатов. Криминалист с ми­ровым именем, профессор уголовного права Н.С.Таганцев, выступивший одним из защитников на про­цессе «193-х», отметил, что там были «не только представители ума и сердца адвокатуры», кроме того, «представителем адвокатской совести был Дмитрий Васильевич Стасов».

В 1871 г. он вел защиту участников нечаевской организации «Народная расправа»: студентов пе­тербургских высших учебных заведений Н.С.Долгова, Н.Н.Римского-Корсакова, П.А.Топоркова и бывшей помещицы В.В. Александровской. В 1878 г. именитый адвокат защищал участников «хождения в народ» из Большого общества пропаганды, Самарского и Пензенского кружков: Ф.Н. Лермонтова, А.А.Александровского, И.И.Ареопагитского, А.А.Пономарева, И.И.Доброва, В.И.Сабелькина, М.Н.Милоголовкина, А.А.Пыпина, П.В.Курдюмова, А.Я.Сидорацкой, М.В.Эдельштейна, П.В.Кротонова, также в основном учащейся молодежи. Кроме того, еще девять подсудимых, «взятых под поручительство» Д.В.Стасова (залог доходил до 10 тыс. рублей), были освобождены из-под стражи на время суда: С.В.Мокиевский-Зубок, Л.А.Дическуло, И.И.Добровольский и другие. «Ввиду побега осужденного приговором . врача Ивана Добровольского», как говорится в определении ОППС от 2 июня 1878 г., залог, представленный присяжным поверенным Стасовым, обратили в «капитал на уст­ройство мест заключения». Во многих случаях он выступал защитником «по избранию» самих под­судимых, кроме того, в ходе того и другого процесса ему были «переданы от других адвокатов» под­судимые с наиболее тяжкими обвинениями, опять же по их собственной просьбе. Так, Ф.Н. Лермонтов указывал в своем заявлении: «Прис. пов. Герард не смог заняться изучением моего дела, хотя он и согласился быть моим защитником. Вследствие чего я и вынужден был доверить ве­дение защиты по моему делу другому прис. пов. госп. Дмитрию Васильевичу Стасову». В таких слу­чаях адвокат никогда не отказывался, хотя и прекрасно понимал, на что идет.

На процессе «нечаевцев» Стасов особенно был «в затруднении относительно защиты госпожи Александровской», переданной ему П.А.Потехиным. Дело было не только в серьезных обвинениях, поскольку она, по словам министра юстиции, «согласилась содействовать членам заговора, и затем, условившись с Нечаевым ехать за границу, возвратилась в Россию с огромным количеством печат­ных воззваний самого преступного свойства». Исследователи характеризуют В.В.Александровскую как «человека до известной степени загадочного: дважды появлявшегося на исторической сцене (в 1862 и в 1869 гг.) и оба раза окончившего предательством», а в деле нечаевцев сыгравшую «какую-то совершенно особую, до конца не ясную, но, вероятно, провокационную роль». Объяснение такому поведению можно найти в письмах В.В. Александровской к Д.В.Стасову с настойчивыми просьбами стать ее защитником. «Истерическое состояние не оставляет меня, — пишет она 5 июля 1871 г., — Христа ради! Не оставьте — я в необразимо ужасном положении... Мучительная неизвестность гото­ва перейти в томительную нравственную лихорадку». Вследствие такого неуравновешенного харак­тера полиция предпочла отказаться от предлагаемого Александровской плана выманить Нечаева из- за границы. Поэтому и отношение Стасова к ней было соответствующим, не случайно 28 августа Александровская обращалась к нему: «Я теряюсь в предположениях насчет вашего настоящего ко мне отношения!». Хотя, конечно, со своей стороны, адвокат сделал все возможное для смягчения ее участи. По свидетельству Александровской, он составил за неё «прошение на имя государя», и кроме того, по словам П.С.Стасовой, «Д.В. написал и подал кассационную жалобу, результатом которой было избавление Александровской от каторги». В конечном итоге, судебная палата приговорила Александровскую к ссылке в Сибирь на поселение, т.е. навсегда «в места не столь отдаленные». До­казывая в своей речи, что «Александровская действовала под влиянием страха» (а угрозы Нечаева были не беспочвенны), Стасов с большой долей сарказма привел пример панического ужаса даже го­сударственных чиновников от нелепой угрозы. Так, по его словам, «в Мариупольском магистрате, куда явился один господин и сказал, что одному из членов магистрата приказано обрить голову и со­слать в Сибирь: весь магистрат до того был этим перепуган, что не посмел ослушаться, и несчастно­му действительно обрили голову и чуть не сослали в Сибирь; только телеграмма губернатора спасла его от ссылки».

На процессе «193-х» Стасову также пришлось взять на себя защиту одного из главных подсуди­мых — сельского учителя Ф.Н. Лермонтова, деятельного члена «Большого общества пропаганды». По мнению же обвинения «кружок чайковцев есть та зараза, от которой пошли все кружки». Лермонтов создал свой кружок, деятельность которого адвокат подробно рассматривает в своей речи, делая упор на гуманные цели участников «хождения в народ». Но здесь адвокат вынужден был признать вину своего подзащитного (хотя и с оговорками), когда тот убеждал своих товарищей, «что из сущест­вующего положения нельзя выйти иначе, как путем революции». Защищая народников, преданных суду, Стасов, неизменно, воссоздавал их яркие психологические портреты, как, например, в «речи за студента Н.С.Долгова» на процессе «нечаевцев», что особо было выделено в «Правительственном вестнике», где речь адвоката, в отличие от других, была полностью опубликована. Сохранилась так­же краткая скромная запись с характеристикой его выступления на этом процессе. «На суде 1871 г. в августе, — вспоминает П.С.Стасова, — я тихонько от Д.В. присутствовала при его защите и должна сказать, что речь его простая, безъискусная, искренняя, произвела очень хорошее впечатление и зна­чительно смягчила участь подсудимых». Так, подсудимые Н.Н.Римский-Корсаков, П.А.Топорков бы­ли оправданы за недоказанностью обвинения, Н.С.Долгов приговорен к одному году тюрьмы. В су­дебных прениях защитник смело отвергал подтасованные или не отвечающие требованиям судебных уставов представленные показания. Так, в деле нечаевцев после его настойчивого требования «палата удалилась на совещание . и постановила рапорт полковника Бирина . не читать», а в перекрестном допросе свидетелей со стороны обвинения он искусно добивался таких ответов, что становилась яс­ной вся абсурдность обвинений против его подзащитных. «На вопрос прис. пов. Стасова, — конста­тировалось в судебном отчете, — свидетель объяснил, что подсудимый Долгов был весьма мягкого, уступчивого характера, что он чрезвычайно любил учить.., страстно занимался обучением мужчин и женщин. Эта любовь к учительству была в нем настолько велика, что он увлекал на этот путь и всех других».

На процессе «193-х» Д.В.Стасов категорически выступал против неправильной формы допроса, когда судьи буквально выбивали из безграмотных свидетелей-крестьян сведения по поводу «разгово­ров» с ними народников «о международном обществе рабочих.», «насчет Лассаля и Маркса.., Баку­нина», «Что делать?» и «Гражданской войны во Франции». Характерно, что царский суд, как на про­цессе 1871, так и 1878 гг., пытался искать корни тлетворного влияния на российских подданных где угодно, но только не в своей стране. На политических процессах главными обвинениями, как прави­ло, были принадлежность к тайной организации и чтение нелегальной литературы. Опытный адвокат, защищая народников, не стал замыкаться на разоблачении отдельных неувязок и натяжек в судебном следствии, а старался смотреть намного глубже, высказывая нередко довольно рискованные, по мер­кам царского суда, крамольные доводы в защиту действия своих подсудимых, фактически солидари­зируясь с ними. «Каждый из нас читает различные книги, — размышлял он в своей пространной речи на процессе «нечаевцев», — неужели же мы разделяем и обязаны разделять мысли каждой прочитан­ной книги? ... Из того, что человек прочитав прокламацию, передал ее другому, нельзя заключить, чтобы он распространял прокламацию и сочувствовал тому, что в ней написано; точно так же, если я получил прокламацию, из этого также не следует, что я ей сочувствовал».

На процессе «193-х» Стасов, возражая прокурору, продолжал настаивать, «что передача книг для прочтения товарищам не может считаться распространением злоумышленным». Признавая, «что в кружке Пензенском читались сочинения Чернышевского и Бакунина.., «Стеньки Разина» и журнала «Вперед», и все это конспектировалось», он обращался к суду: «Допустим, что читали не только Чер­нышевского, но и «Вперед», что же из этого вышло?». А далее, объясняя причины такого увлечения, он отстаивает право учащейся молодежи самим постигать правильность того или иного учения. «Вся молодежь набрасывается на эти сочинения, всем хочется знать, что тут написано, что пишут русские, живущие за границей. Сочинения эти читает не одна молодежь, читают все вообще, по поводу их происходят споры: одни соглашаются с прочитанным, другие не соглашаются, ничего не решают. Так происходило дело во всех кружках, так было и здесь». Когда обвинитель в очередной раз в общей форме обвинил революционеров, «что они следуют системе Бакунина, нашедшей себе представите­лей в князе Кропоткине и Ткачеве», Стасов потребовал конкретных доказательств, чего у следствия не было. «Если мы знаем, — обращался он к судьям, — что Кропоткин написал такое сочинение, то где доказательства того, что этой системы придерживались все подсудимые, или где доказательства того, что подсудимые поддерживались системы Ткачева..., что сочинение Кропоткина было даже из­вестно кому-нибудь из всей массы подсудимых, или чтобы все они разделяли его мнение».

Такие вопросы защитника ставили судей в тупик, так как они сами особо-то не разбирались в разных течениях народничества. «Обвинительная власть ничего не доказав, — с сарказмом замечает Стасов, — утверждает между тем, что в кружке преобладала теория Бакунина, между тем она ничем не доказала, чтобы члены этого кружка пристали к этому учению, подчинились бы ему, ничего б дру­гого не знали, ни о чем не толковали». По мнению Стасова, политика запрета дает как раз обратный результат: «каждый хочет и узнать и почитать того, чего ему не дают». «Мне не дают историю, я бу­ду читать ее, мне запрещают политическую экономию, ею-то именно я и буду заниматься, — опять с иронией отмечает он. — Это так естественно, что и говорить не стоит. Все то, что занимает общество и будет занимать его, будет всегда интересовать и молодежь». «Когда касаешься таких серьезных вещей, как вопрос об общинном владении, самоуправлении, — продолжал защитник, — то является масса мыслей, соображений, которые так тесно между собою связаны, что обойти их невозможно. По мнению г.г. прокуроров эти мысли преступны, их нельзя касаться, но как сделать, чтоб не касаться извечных вопросов ...?».

Приходится только удивляться смелости русской адвокатуры, которая не видела ничего пре­ступного и противопоказанного в чтении нелегальной литературы и прокламаций, отстаивая в усло­виях самодержавия демократические права на свободу слова, печати. Но Стасов пошел еще дальше, шокируя суд своими рассуждениями. «Дело не в том, что тайное общество было, что в это тайное общество вступали лица с соблюдением известных формальностей, что оно окружено было некото­рою таинственностью, что оно было разделено на кружки, что члены его значились под известными цифрами и изменили свои фамилии; дело в том, какая была цель этого общества», — находим мы его слова в официально опубликованном отчете суда над участниками Нечаевской организации. Опаса­ясь такой безграничной гласности, правительство после этого процесса запретило подобные публи­кации.

Несмотря на гнев официальных кругов и нападки реакционной прессы, Стасов и в 1878 г., вы­ступая «по делу о преступной пропаганде в Империи», подробно изложил идеи народников и под­держал рассуждения Д.М.Рогачева в том, «что положение крестьян дурно.., очень тяжелое, что нужно помочь им выйти из этого положения». «Если он говорил, что желательно, чтобы не было разницы между образованным классом и народом, чтобы разница эта сгладилась, — подводил итог такой «пропаганде» адвокат, — то ведь то же самое утверждает целая школа, целая партия, которая ни в каком случае не может считаться революционною». Он даже предложил «членам Особого Присутст- вия» согласиться с его мнением, что, конечно, не могло найти у них благожелательного отклика. «В самом деле, какое это ужасное преступление. — С иронией замечал адвокат по поводу обвинений в адрес своего подзащитного, принявшего участие в «хождении в народ». — В 73 году стали говорить, что принадлежность народной партии заключается в том, что идут в народ, начинают заниматься ка­ким-нибудь ремеслом, а Лермонтов уже в 1871 г. говорил, что хорошо сделаться кузнецом или боча­ром. Можно спросить: да чего же ему не быть кузнецом или бочаром?». В черновиках своей речи, сохранившейся в семейном архиве, Стасов доказывал, что такое благородное стремление молодежи было результатом «естественного ее побуждения сблизиться с народом», и дальше смело провозгла­шал: «Никакие политические процессы, никакие заключения не остановят того хода мысли, который есть неотъемлемое достояние жизни общества в данный момент его исторического развития». Впро­чем, такие смелые откровения адвоката не нашли отражения в официальном протоколе суда.

Известный дореволюционный историк судебной реформы профессор А.А.Жижиленко, изучив в 1918 г. «черновики» речей Д.В.Стасова, так определял характер его выступлений по политическим процессам: «Строго деловой тон речи без всякого пафоса, меткий догматический анализ статей уло­жения о наказаниях, по которым обвинялись его подзащитные, и всесторонняя оценка представлен­ного доказательственного материала с точки зрения его неубедительности для вынесения обвини­тельного приговора». Здесь уместно процитировать довольно интересные замечания, которые сделал таинственный официальный наблюдатель в «Записках о заседании ОППС на процессе «193-х», ана­лизируя речи Д.В.Стасова и его товарищей. 2 января 1878 г. он по обыкновению записывает, что «ре­чи их имели такой же резкий характер, как и прежние». Через неделю, 9 января, после произнесения защитительных речей «присяжных поверенных Соколовского, Стасова, Потехина, Самарского, Алек­сандрова» и других, он буквально выносит им самим судебный приговор: «Все они страшным обра­зом обрушились всей массой своей на обвинительную власть. Некоторые с такой запальчивостью за­щищали свои права, что получили замечание первоприсутствующего, почти все защитники касались также вопросов, которые не могли быть разбираемы гласно. Вообще требования защиты превзошли все ожидания. Товарища Обер-прокурора сочли окончательно разбитым и уничтоженным, благодаря его собственной неосмотрительной слабости. Публики было очень много».

В другой подобной агентурной сводке с пометой «Д.Е.В.» (т.е. «доложено Его Величеству») также описывается отношение адвокатов к подсудимым в ходе инцидента в зале суда после страст­ной революционной речи И.Н.Мышкина. Когда жандармы схватили оратора, пытаясь зажать ему рот, то защитники Бардовский, Стасов, Утин обступили первоприсутствующего и потребовали записать в протокол, что «жандармы позволяют себе бить подсудимых». Прокурор также с возмущением гово­рил, что защита «в своих речах обвиняет не только что должна.., но и само правительство». В ответ на это Д.В.Стасов от имени всех своих коллег обвинил прокурора В.А.Желеховского в постоянном стремлении придерживаться «собственно огульного обвинения, не считая нужным употреблять дру­гие примеры», а приведенные обвинением «верные показания» посчитал вообще не заслуживающими доверия «уже потому, что противоречат, как одно другому, так и фактам, изложенным в деле».

Известный революционер-публицист С.М.Степняк-Кравчинский в своей нашумевшей книге, опубликованной за границей, привел один такой яркий пример из судебной практики «известного петербургского адвоката Стасова». Когда тот на процессе «193-х», «прежде всего, попросил показать ему «вещественные доказательства», т.е. записку, в которой будто бы была написана фамилия его клиента», то оказалось, что «вследствие некоторого сходства в написании студента приняли за кого- то другого и арестовали не того, кого искали.» А в результате такого циничного и нерадивого от­ношения царской юстиции к правам подданных, вовсе безвинный «студент саратовской семинарии Пономарев... размышлял целых три года» за решеткой, хотя подобная ошибка «в любой стране была бы исправлена через двадцать четыре часа». В начале процесса «193-х» Стасов в резком тоне указы­вал судьям на тот факт, «что человек, который просидел четыре года в тюрьме в одиночном заключе­нии, не может быть в нормальном положении», а заключительное слово говорил уже «под впечатле­нием тяжелого чувства», когда ему в ходе процесса довелось стать «свидетелем последних минут . подсудимого Сабелькина и Кротонова» (в том же году в тюрьме умер еще один его подзащитный — Ф.Н. Лермонтов). В конечном итоге, только к началу процесса власти насчитали среди узников 93 случая самоубийств, умопомешательства и смерти. «Я не хочу сомневаться в том, что вы произнесете справедливый приговор, — обратился к судьям в заключительной части своей речи Стасов, — но чем вы вознаградите тех лиц, которые потеряли жизнь, которые потеряли здоровье?. Какой бы приговор не постановили, вы не возвратите здоровье и молодость, разбитых силою; это такие вещи, которые будут всегда лежать укором на лицах виновных в этой утрате и никогда не найдут оправдания».

Результаты организованных правительством судебных политических процессов 1870-х гг. оказа­лись неожиданными, как для революционеров-народников, так и преследующих их царских властей. На процессе «нечаевцев», по справедливому мнению современных ученых, «демократическая на­строенная защита подсудимых» не только сумела «отделить революционную правду от нечаевской лжи» (чего не смогли сделать сами члены организации), но и доказала «именно благородные черты членов организации: их честность, бескорыстие, готовность служить народу». Действительно, после нашумевших политических процессов «193-х», «50-ти» преследования народников нанесли силь­нейший удар престижу власти. Причем в первых рядах защитников участников «хождения в народ» (обернувшееся для них «хождением по тюрьмам»), как на суде, так и в общественной жизни, оказа­лась российская присяжная адвокатура. Здесь, видимо, необходимо напомнить, что еще в начале «эпохи великих реформ» в оппозиции к самодержавию окажется подавляющее большинство присяж­ной адвокатуры, взгляды которой сформировались в отрицании средневековых постулатов старого дореформенного суда в России. Знаменательно, что в оппозиции к царскому режиму оказались прак­тически все корифеи как «старой», так и «молодой» адвокатуры — К.К.Арсеньев, И.В.Гессен, А.С.Зарудный, В.А.Маклаков, П.Н.Малянтович, Н.К.Муравьев, С.А.Муромцев, В.Д.Спасович, Д.В.Стасов, А.И.Урусов и многие другие. Знаменитый адвокат Н.П.Карабчевский, бравировавший своим аполитизмом в годы революции 1905-1907 гг. в России, оказавшись в эмиграции, был вынуж­ден признать, что «при самодержавно-бюрократическом строе... вся публичная деятельность лучших адвокатских сил была у нас всегда деятельностью оппозиционной [11; 15-16].

В настоящее время существенно (как по объективным, так и чисто субъективным причинам) сместился акцент внимания ряда историков, а большинство читателей привлекают «Рассказы о самых громких уголовных процессах России»[12], ряд книг об «известных уголовных процессах XIX века», включающих «судебные речи известных русских юристов», представленных ранее в дореволюцион­ных изданиях [13]. Некоторые молодые правоведы, видимо, в соответствии с новыми политическими веяниями, выдвигают «тезис о террористической сущности. революционного (освободительного) движения в России», попутно определяя его «с точки зрения права. как этапы развития политиче­ской преступности» [14; 4]. В соответствии с этой «жандармской логикой» некоторые бойкие публи­цисты пытаются оправдать и даже обосновать репрессивные меры царских карательных органов, хо­тя представители современной академической науки справедливо предупреждают, «что подход к объяснению исторических явлений с позиций уголовного кодекса вряд ли поможет что-либо в них понять» [15; 17]. На этом фоне представляется, однако, что материалы как широко известных, так и малоизученных политических судебных процессов, скрытых от общественности в своё время (исто­рия многих таких своеобразных уголовно-политических дел весьма поучительна), все же остаются по-прежнему актуальными и требующими серьезного анализа. По справедливому мнению современ­ных ученых, феномен присяжной адвокатуры и суда присяжных, история политических судебных процессов, в том числе над участниками революционного, национально-освободительного движения в Российской Империи, требует и заслуживает глубокого научного изучения в странах СНГ [3; 9]. Действительно, необходимо вернуться к объективному анализу изучаемых проблем как истории ре­волюционного террора (в ходе судебных политических процессов), так и эволюции судебной систе­мы стран СНГ, включая их общее историческое прошлое.

 

Список литературы

  1. Лубшев Ю.Ф. Адвокатура в России. Учебник. — М.: Профобразование. 2000. — 830 с.
  2. Черкасова Н.В. Формирование и развитие адвокатуры в России. 60-80-е годы XIX в. — М.: Юрид. лит-ра, 1987. — 268 с.
  3. Троицкий Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866-1904 гг. — Тула: Автограф, 2000. — 456 с.
  4. Ларин А.М. Государственные преступления. Россия. Девятнадцатый век. — Тула: Автограф, 2003. — 608 с.
  5. Легкий Д.М. Судопроизводство накануне Судебной реформы 1864 г. в России // Право и политика. Междунар. науч. журнал. — 2002. — № 2. — С. 103-111.
  6. Легкий Д.М. Первый председатель С.-Петербургского Совета присяжных поверенных // Правоведение. Известия вузов.—  2003. — № 1. — С. 5-19.
  7. Легкий Д.М. Н.А.Ишутин и его адвокат на Каракозовском процессе // Основы государства и права. — 2001. — № 4. — С. 88-92.
  8. Легкий Д.М. Процесс политических фальшивомонетчиков // Право и политика. Междунар. науч. журнал. — 2001. — № 5. — С. 98-102.
  9. Легкий Д.М. Д.В.Стасов — политический защитник // Государство и право. — 2001. — № 10. — С. 98-106.
  10. Легкий Д.М. Адвокат на судебных политических процессах в Российской Империи: от суда присяжных (процесс «неча­евцев») до суда ОППС (процесс «193-х») // Проблемы права. — 2007. — № 1. — С. 160-167.
  11. Карабчевский Н.П. Что глаза мои видели: В 2 т. Т. 2. — Берлин, 1921. — 248 с.
  12. Никитин Н.В. Преступный мир и его защитники. Рассказы о самых громких уголовных процессах. — М., 1996. — 384 с.
  13. Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах Х1Х века / Сост. И.В.Потапчук. — Тула, 1997. — 815 с.
  14. Панова Н.Ю. Терроризм и террор в России XIX - начала XX века: понятие и сущность // История государства и права.—  2001. — № 1. — С. 4-8.
  15. Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении. — М., 2000. — 326 с.

Разделы знаний

Архитектура

Научные статьи по Архитектуре

Биология

Научные статьи по биологии 

Военное дело

Научные статьи по военному делу

Востоковедение

Научные статьи по востоковедению

География

Научные статьи по географии

Журналистика

Научные статьи по журналистике

Инженерное дело

Научные статьи по инженерному делу

Информатика

Научные статьи по информатике

История

Научные статьи по истории, историографии, источниковедению, международным отношениям и пр.

Культурология

Научные статьи по культурологии

Литература

Литература. Литературоведение. Анализ произведений русской, казахской и зарубежной литературы. В данном разделе вы можете найти анализ рассказов Мухтара Ауэзова, описание творческой деятельности Уильяма Шекспира, анализ взглядов исследователей детского фольклора.  

Математика

Научные статьи о математике

Медицина

Научные статьи о медицине Казахстана

Международные отношения

Научные статьи посвященные международным отношениям

Педагогика

Научные статьи по педагогике, воспитанию, образованию

Политика

Научные статьи посвященные политике

Политология

Научные статьи по дисциплине Политология опубликованные в Казахстанских научных журналах

Психология

В разделе "Психология" вы найдете публикации, статьи и доклады по научной и практической психологии, опубликованные в научных журналах и сборниках статей Казахстана. В своих работах авторы делают обзоры теорий различных психологических направлений и школ, описывают результаты исследований, приводят примеры методик и техник диагностики, а также дают свои рекомендации в различных вопросах психологии человека. Этот раздел подойдет для тех, кто интересуется последними исследованиями в области научной психологии. Здесь вы найдете материалы по психологии личности, психологии разивития, социальной и возрастной психологии и другим отраслям психологии.  

Религиоведение

Научные статьи по дисциплине Религиоведение опубликованные в Казахстанских научных журналах

Сельское хозяйство

Научные статьи по дисциплине Сельское хозяйство опубликованные в Казахстанских научных журналах

Социология

Научные статьи по дисциплине Социология опубликованные в Казахстанских научных журналах

Технические науки

Научные статьи по техническим наукам опубликованные в Казахстанских научных журналах

Физика

Научные статьи по дисциплине Физика опубликованные в Казахстанских научных журналах

Физическая культура

Научные статьи по дисциплине Физическая культура опубликованные в Казахстанских научных журналах

Филология

Научные статьи по дисциплине Филология опубликованные в Казахстанских научных журналах

Философия

Научные статьи по дисциплине Философия опубликованные в Казахстанских научных журналах

Химия

Научные статьи по дисциплине Химия опубликованные в Казахстанских научных журналах

Экология

Данный раздел посвящен экологии человека. Здесь вы найдете статьи и доклады об экологических проблемах в Казахстане, охране природы и защите окружающей среды, опубликованные в научных журналах и сборниках статей Казахстана. Авторы рассматривают такие вопросы экологии, как последствия испытаний на Чернобыльском и Семипалатинском полигонах, "зеленая экономика", экологическая безопасность продуктов питания, питьевая вода и природные ресурсы Казахстана. Раздел будет полезен тем, кто интересуется современным состоянием экологии Казахстана, а также последними разработками ученых в данном направлении науки.  

Экономика

Научные статьи по экономике, менеджменту, маркетингу, бухгалтерскому учету, аудиту, оценке недвижимости и пр.

Этнология

Научные статьи по Этнологии опубликованные в Казахстане

Юриспруденция

Раздел посвящен государству и праву, юридической науке, современным проблемам международного права, обзору действующих законов Республики Казахстан Здесь опубликованы статьи из научных журналов и сборников по следующим темам: международное право, государственное право, уголовное право, гражданское право, а также основные тенденции развития национальной правовой системы.