Повседневная жизнь населения Центрального Казахстана в первые послевоенные годы

В настоящее время большой научный интерес вызывает тематика, отражающая повседневную жизнь людей в советский период, особенно Центрального Казахстана как региона с огромными сырьевыми запасами, ставшего одним из ключевых звеньев в решении стратегических задач Совет­ского Союза.

Авторы настоящей статьи в предыдущих номерах «Вестника» уже знакомили читателей с этим аспектом социального развития Центрально-Казахстанского региона в 1930-гг. и годы Великой Оте­чественной войны. Теперь вниманию читателей предлагается научный анализ повседневности жите­лей региона в первые послевоенные годы.

Как известно, население Центрального Казахстана в 30-е годы XX в. состояло из трех категорий: вольных граждан, спецпереселенцев и заключенных Карлага. Тогда же в регионе сложилась отрабо­танная система принудительного труда, была сформирована так называемая Трудовая армия, ком­плектование которой осуществлялось по линии НКВД. В экстремальных условиях Великой Отечест­венной войны практике использования принудительного труда отводилась первостепенная роль. Трудовая армия, комплектовавшаяся из спецпереселенцев, представителей депортированных народов и гражданского населения в довоенный период, пополнилась в годы войны военнопленными и ин­тернированными. И хотя правовое положение категорий населения было неодинаковым, повседнев­ная жизнь сглаживала эти различия, часто делая правовой статус формальным.

После окончания Великой Отечественной войны был принят новый пятилетний план развития народного хозяйства СССР на 1946-1950 гг., основным направлением которого являлось восстанов­ление хозяйства районов, опустошенных войной, с акцентом на форсирование роста тяжелой про­мышленности. По существу, это был возврат к предвоенным схемам развития экономики и линии на индустриализацию. В этой связи в Центральном Казахстане были не только сохранены, а приобрели еще более радикальный характер методы милитаризации труда. В регионе продолжала функциониро­вать система Карлага, пополнявшаяся новыми массами «врагов народа», многочисленными пересе­ленческими поселками. С обитателями поселков Советская власть и после войны не собиралась церемониться. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 г. было объявлено, что их переселение проведено навечно, без права возврата к прежним местам жительства, и установлена уголовная ответственность за побег. Это же положение о спецпереселенцах подтверждалось прика­зом министра госбезопасности СССР № 00776 от 24 октября 1951 г., который гласил: «Объявить под расписку спецпереселенцам... что они в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1951 г. оставлены на спецпоселение навечно» [1;124,125].

Необходимо отметить, что по масштабам наличия спецконтингента Казахстан в конце войны и первые послевоенные годы занимал лидирующее положение в стране. Так, из доклада о работе отде­ла спецпоселений НКВД СССР за период с марта 1944 по январь 1946 гг. следует, что по территории СССР спецпереселенцы распределились следующим образом: Казахская ССР — 866 300 чел.; Узбек­ская ССР — 181 800 чел.; Киргизская ССР — 112 400 чел.; Красноярский край — 125 600 чел.; Ал­тайский край — 85 800 чел.; Кемеровская область — 97 200 чел.; Томская область — 92 400 чел.; Свердловская область — 89 200 чел.; Молотовская область — 84 300 чел. [2;361]. Наличие населения этой категории в Казахской ССР превышало их количество в Узбекской ССР в 4,8 раза, Киргизской ССР — в 7,7, Красноярском крае — в 6,9, Алтайском — в 10,1, Кемеровской области — в 8,9, Том­ской — в 9,4, Свердловской — 9,7, Молотовской — в 10,3 раза.

Значительная доля в системе организации принудительного труда принадлежала военнопленным и интернированным. Всего в 1947-1948 гг. в Спасском лагере № 99 насчитывалось 24 отделения. Ре­патриация из этого лагеря началась в 1949 г., в соответствии с постановлением Совмина СССР № 1263-519 сс. от 18 июня 1946 г., согласно которому репатриации на родину подлежали «больные и нетрудоспособные военные немцы» и представители других западных национальностей [3;134-137]. Процесс репатриации продлился год. К лету 1950 г. лагерь был ликвидирован, а его отделения были переданы образовавшемуся в 1949 г. Песчаному лагерю НКВД СССР. С 1948 г. на базе Джезказган­ского лагеря № 39 был образован Степлаг МВД СССР, труд заключенных которого использовался на строительстве комбината и города.

Широкое распространение принудительного труда в регионе объяснялось еще и тем, что в целом Карагандинский индустриальный район был одним из самых непривлекательных в стране для жизни и работы. Тяжелые жилищно-бытовые и культурные условия жизни населения региона, отягощенные резко континентальным климатом и удаленностью от индустриальных и культурных центров страны, были тому причиной. Строительство жилого фонда здесь отставало от общего роста производитель­ных сил, повсеместно ощущался острый недостаток в жилой площади, крайне необходимой для раз­мещения кадровых и вновь прибывающих рабочих. Жилой фонд предприятий «Карагандауголь» все­го на 34,1 % состоял из капитальных зданий, остальные 65,9 % — каркасно-щитовые, саманные зда­ния временного типа и землянки, многие из которых были построены в 1930-1933 гг. и находились почти в разрушенном состоянии. Порой на 1 человека, проживающего в квартире или общежитии треста «Карагандауголь», приходилось 2,9 кв.м. Не лучшим образом были обеспечены жильем и ра­бочие других предприятий Карагандинской области. Так, по тресту «Карагандажилстрой» рабочие- одиночки были размещены в типовых общежитиях комнатной системы, где на каждого проживающе­го приходилось всего 4,1 кв.м. Из 20 общежитий ФЗО радиофицированы были 10, а к остальным ли­ния не проведена. Семейные рабочие размещались в палатках, каркасно-засыпных бараках и в зем­лянках (по 2-3 семьи в одной комнате). Капитальные дома были построены в основном в 1933-35 гг. на подработках шахт и часто непригодны для жилья. Землянки, которые были построены в 1941 г., под жилье использовались лишь частично из-за непрерывного поступления подпочвенных вод. Уголь и воду в жилища, как правило, люди доставляли сами на себе [4; 61, 62].

После отмены карточной системы, с переходом к широкой, развернутой торговле, продовольст­венное снабжение и общественное питание долгое время не могли полностью обеспечить нужды тру­дящихся. В магазинах были очереди, товар часто отпускался из-под прилавка, в рабочих столовых отсутствовали элементарные санитарно-гигиенические условия.

Служба быта была организована на низком уровне. Пошивочных и сапожных мастерских было недостаточно, а имеющиеся не были обеспечены необходимым, как для пошива одежды, так и для ремонта обуви, вследствие чего заказы выполнялись преимущественно из принесенных заказчиком материалов и поэтому не удовлетворяли потребности населения.

Не хватало детских садов, яслей, школ. В городских поселениях на всю область в 1948 г. дейст­вовало 49 детских садов и яслей со среднегодовым посещением 3182 ребенка; на селе — 13 яслей, которые могли принять 365 детей. Имелся 1 детский дом со 141 ребенком (в т.ч. от матерей-одиночек—   65, сирот — 21, подкидышей — 55, из них детей до 1 года — 77). Многие детские учреждения бы­ли размещены в аварийных зданиях, не отвечающих никаким санитарным нормам, без всяких удобств. Единственный детский сад треста «Карагандашахтострой» на 60 детей, организованный в военное время, не был должным образом оборудован [5; 291-290].

Несмотря на сложности послевоенного времени, не ослабевал трудовой энтузиазм трудящихся, многие предприятия выполняли и перевыполняли годовые задания. Так, Джезказганские рудники план 1947 г. перевыполнили по всем показателям, в частности, по добыче руды на 107,9 %, по горно­проходческим работам на 110,5 %, снизили себестоимость руды по сравнению с планом на 129 % [6; 114-116]. Немало рабочих завоевывали первенство в социалистическом соревновании и значи­тельно перевыполняли нормы. В тресте «Карагандажилстрой», например, таких рабочих насчитыва­лось 378, из которых 16 человек выполнили 5-летние нормы. За достигнутые высокие трудовые пока­затели в 1948 г. были награждены значком отличника 9 человек, почетными грамотами — 23, по­хвальными листами 53 человека. Всего по тресту участвовали в социалистическом соревновании 1 498 человек, из которых выполнили взятые на себя обязательства 618 [7; 288-289].

Однако труд далеко не всех категорий населения в эти годы был оценен по достоинству. Напри­мер, лица немецкой национальности не могли быть награждены медалью «За доблестный труд в Ве­ликой Отечественной войне 1941-1945 гг.», а впоследствии — медалями, посвященными юбилеям Победы. Предстоит еще много сделать для объективной оценки вклада спецконтингента в Победу и его роли в восстановлении народного хозяйства в послевоенные годы. Официальная статистика за­малчивала численность рабочих, находившихся в ведении НКВД и выполняющих самую тяжелую физическую работу на строительстве и эксплуатации промышленных объектов и в сельском хозяйст­ве. Эта категория людей официального документа о призыве на трудовую повинность не имела. Ре­жиму было невыгодно объективно оценивать труд лиц, которых он в этот период поставил вне обще­ства. Лишь перед уходом СССР с исторической арены государство формально уравняло трудармей- цев с участниками войны.

В 1991 г. немцы, мобилизованные в рабочие колонны, были награждены медалью «За доблест­ный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Историческая справедливость должна быть восстановлена по отношению ко всем народам, жившим на территории Казахстана в эти годы и внесшим своим трудом вклад в достижение Победы, а впоследствии и в восстановление разрушенной войной страны. Первый съезд трудармейцев Казахстана, состоявшийся 25 марта 1995 г., стал первым официальным признанием заслуг трудармейцев времен войны.

Характеризуя состояние мест лишения свободы в первые послевоенные годы, ряд учёных спра­ведливо отмечают, что на сеть этих учреждений оказывали влияние такие уголовно-правовые акты, как Указы Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за хищение госу­дарственного и общественного имущества», «Об усилении охраны личной собственности граждан», «Об усилении уголовной ответственности за изнасилование» и другие нормативные акты, которые предусматривали суровые меры наказания в виде лишения свободы до 25 лет. Применение в судеб­ной практике этих нормативных актов приводило к перегрузке мест лишения свободы и сосредоточе­нию в них большого числа заключённых.

На 1 января 1947 г. в Карлаге содержались 57265 человек, из них по уголовным статьям — 31056, по 58 статье — 26209 человек [249, л. 88]. В лагере находились заключенные разных нацио­нальностей: русские — 23325 человек, украинцы — 11288, казахи — 2811, немцы — 2581, литовцы —    1472, поляки — 1351, эстонцы — 1147, корейцы — 197, греки — 141, японцы — 174, китайцы — 113, румыны — 88, турки — 51, иранцы — 40, монголы — 15. Иностранными подданными были 887 человек, среди них 159 — из Германии, 81 — Японии, 74 — Румынии, 10 — Болгарии, 1 — из Фран­ции, 325 — из Венгрии, 45 — Польши, 28 — Китая, 2 — Турции, 6 — Греции, 15 — Ирана и 131 че­ловек из других стран. В указанный год в Карлаге содержались 4574 человека, осужденных на ка­торжные работы, из них 4229 мужчин и 345 женщин. Национальный состав каторжан: русских — 1001 человек, украинцев — 2872, белорусов — 321, грузин — 3, армян — 4, казахов — 4, туркменов —   2, татар — 24, узбеков — 3, таджиков — 3, башкир — 1, мордвинов — 80, финнов и карелов — 10, латышей — 26, эстонцев — 27, евреев — 8, прочих — 34 заключенных; 109 заключенных были пред­ставителями иностранных государств [8; 117-120].

Содержание заключённых и их трудовое использование определялись «Инструкцией по режиму содержания заключённых в исправительно-трудовых лагерях и колониях МВД», утверждённой при­казом МВД СССР № 0190 1947 г. Так, в Карлаге устанавливались строгий, усиленный и общий режимы отбывания наказания. Строгий режим содержания был у осуждённых за бандитизм, вооружён­ный разбой, умышленное убийство, побеги из мест заключения и у неисправимых уголовников- рецидивистов. Они находились под усиленной охраной и надзором, использовались преимуществен­но на тяжёлых работах, к ним применялись наиболее строгие меры наказания за злостный отказ от работы и нарушения лагерного режима. Заключённые, осуждённые за грабежи и другие опасные пре­ступления, воры-рецидивисты содержались в условиях усиленного режима. Они использовались главным образом на общих работах и также не подлежали расконвоированию. Все остальные заклю­чённые в исправительно-трудовых лагерях содержались в условиях общего режима. Разрешалось их расконвоировать, использовать на низовой административно-хозяйственной работе, в аппарате ла­герных подразделений, а также привлекать к постовой и конвойной службе по охране заключённых.

Отмена смертной казни в 1947 г. существенным образом повлияла на осложнение обстановки в местах лишения свободы. В справках, отчётах, докладных записках сотрудников военизированной охраны Карлага отмечалось, что из прибывших по этапам из Украины, России заключенных 1948 г. подавляющее большинство составляли уголовно-бандитствующие элементы, которые разлагали дис­циплину, способствовали росту числа отказов от работы. К группе «злостных отказчиков от работы» относились такие категории уголовников, как неоднократно осуждённые за бандитизм, умышленные убийства и особенно воры-рецидивисты. Воровской беспредел, тайно и явно поощряемый лагерной администрацией, проявлялся в кровавых расправах уголовников с неугодными лицами, среди кото­рых в первую очередь числились «враги народа», а также попадали нередко и представители админи­страции. Так, в 1948 г. в Карлаге были совершены 51 убийство, 1288 случаев хулиганских действий, были зафиксированы 1013 фактов сожительства, 218 случаев связи с местным населением, 16160 случаев отказа от работы. Значительное количество бандитских проявлений допускалось в Караджар- ском, Сарептском, Джартасском и Топарском лагерных отделениях. К междоусобицам среди бандит­ских и воровских группировок добавлялись побеги с нападением на охрану и её разоружением. Толь­ко за первое полугодие 1948 г. в лагере произошло 12 групповых побегов, в том числе один воору­жённый, повлекший гибель двух работников военизированной охраны. Побеги совершали в основ­ном уголовники из отдалённых лагерных подразделений, с целью уклонения от общих работ [9; 17].

Нарушение важнейших принципов классификации осуждённых, совместное содержание впер­вые осуждённых с неоднократно судимыми, допускавшееся в Карлаге, привело к тому, что вместо исправления и перевоспитания новички и менее испорченные в нравственном отношении заключён­ные попадали под разлагающее влияние рецидивистов. Во многих случаях политические заключён­ные находились вместе с уголовниками. Неудовлетворительная организация режимно-оперативной и воспитательной работы в ряде ИТЛ, отсутствие сдерживающего фактора в виде высшей меры наказа­ния заставили руководство ГУЛАГа искать выход из создавшегося положения. Начавшаяся диффе­ренциация контингента способствовала разрядке напряженной обстановки в лагерях. В феврале 1948 г. Совет Министров СССР принял постановление «Об организации лагерей и тюрем для содер­жания особо опасных категорий преступников». МВД СССР, в свою очередь, приняло решение по организации особых тюрем, предназначенных для содержания шпионов, диверсантов, национали­стов, белоэмигрантов, троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, анархистов, участников других ан­тисоветских организаций, групп и лиц, представляющих опасность для государства. Содержание иных категорий заключённых в этих тюрьмах исключалось.

Лагерем «особого режима» в системе Карлага считался Спасский лагерь. В августе 1946 г. в ди­рективе МВД СССР «О порядке отбывания срока наказания военнопленных, осужденных советским судом» указано: «Всех военнопленных, осужденных военным трибуналом к каторжным работам по делам о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков на территории СССР, независимо от их физи­ческого состояния направлять в Карлаг МВД». На основании этого документа в Спасском лагере со­держались 246 осужденных советским трибуналом военнопленных разных национальностей: немцев —    236 чел., австралийцев — 5, румын — по одному, голландцев, итальянцев, евреев германского подданства, чехов — по одному. В этом лагере сформировалась четко продуманная система исполь­зования труда военнопленных. Первым способом повышения трудового энтузиазма заключенных являлось дифференцированное питание. Исходя из категории трудоспособности, выполнения и пере­выполнения норм выработки военнопленным устанавливались различные виды производственных пайков: для занятых на тяжелых работах, ослабленных, дистрофиков, госпитализированных офице­ров и рядового состава. На «полный котел» могли рассчитывать лишь те, кто выполнял или перевы­полнял трудовую норму. Занятые на тяжелых физических работах, независимо от выполнения нормы выработки, получали основную норму довольствия с надбавкой 25 % всех продуктов питания, кроме хлеба. При выполнении ими норм выработки к указанному довольствию дополнительно давали горя­чие завтраки и хлеб. Все привлекаемые к работе военнопленные и интернированные получали зара­ботную плату по тем же расценкам и нормам, что и советские граждане, занятые в аналогичной от­расли. Оплата труда военнопленных на основании распоряжения Совета Народных Комиссаров СССР от 13 июня 1945 г. приравнивалась к зарплате рабочих [10; 30].

Вторым фактором повышения производительности труда являлась четкая организация режима, условий содержания и производственной дисциплины военнопленных. Лагерный контингент был разбит на отдельные производственные единицы — батальоны, роты, взводы и отделения, которые формировались, как правило, из представителей одной национальности. Совместное трудоиспользо- вание интернированных и военнопленных не разрешалось. Батальоны состояли из трех-четырех рот. Численность военнопленных роты устанавливалась в зависимости от количества проживающих в ба­раке людей. Взвод насчитывал до 50 человек, а отделение — 10. Отделения комплектовались по принципу производственной бригады и являлись низовыми производственными подразделениями. На должность командиров отделений, взводов, рот и батальонов назначались военнопленные из чис­ла проверенных офицеров и унтер-офицеров. Для них была установлена гарантированная оплата, ко­торая увеличивалась при выполнении военнопленными норм выработки. Командиры рот по совмес­тительству являлись и командирами бараков. Все распоряжения лагерной администрации доводились до командиров батальонов, рот, взводов и отделений. Они, в свою очередь, требовали от военноплен­ных четкого их выполнения, принимали рапорты о проделанной работе. В своей деятельности коман­диры производственных подразделений руководствовались правами и обязанностями, установлен­ными администрацией лагеря. Они обязаны были докладывать администрации лагеря обо всех нару­шениях дисциплины военнопленными. Злостно уклонявшихся от работы и дезорганизаторов произ­водства предавали суду военного трибунала; небрежно относившихся к работе, не выполнявших установленных норм выработки оставляли сверхурочно отрабатывать до двух часов сверх обычного времени, применяли аресты с содержанием на гауптвахте, переводили на срок до трех месяцев в штрафные подразделения с особо тяжелым режимом работы и лишением дополнительного питания. В Спасском лагере военнопленных отделением особого режима было отделение № 3, обслуживавшее шахту имени Костенко. Здесь содержались злостные нарушители лагерного режима, а также участ­ники карательных акций над советскими гражданами, совершенных во время войны на территории СССР.

Методом стимуляции производственной инициативы было премиальное вознаграждение за хо­рошую работу, которое 1 июля 1945 г. составляло от 50 до 200 рублей в месяц выполнявшим и пере­выполнявшим нормы выработки и от 125 до 500 рублей — высококвалифицированным специали­стам, бригадирам, командирам отделений, рот, батальонов. Эффективным способом повышения тру­довой отдачи стало производственное соревнование. В каждом лагерном отделении имелась «Доска почета», на которую заносились фамилии лучших рабочих, те, в свою очередь, получали дополни­тельное питание, обмундирование, почтовые открытки. Важным стимулирующим фактором выпол­нения и перевыполнения норм выработки являлось первоочередное включение отличников производ­ства в число репатриируемых.

НКВД СССР 29 сентября 1945 г. утвердил «Положение о трудовом использовании военноплен­ных», которое регулировало как трудовое использование, так и режим содержания военнопленных. В соответствии с этим приказом контингент, размещавшийся в лагерях ГУВПИ НКВД СССР, делился по четырем категориям: «А» — военнопленные армии противника; «Б» — интернированные — аре­стованные, т.е. представители гражданского населения, которые по каким-то признакам представляли опасность для новой власти, устанавливаемой на освобожденной советскими войсками территории; «В» — граждане СССР — военнослужащие, попавшие в германский плен, гражданские лица, выве­зенные на территорию Германии, «власовцы» и т.д.; «Г» — трудоспособные граждане, интерниро­ванные с территории Юго-Восточной Европы и мобилизованные в рабочие батальоны для восстанов­ления народного хозяйства СССР.

Режим и условия содержания военнопленных не соответствовали гуманным нормам. Обращение с пленными со стороны определенной части персонала лагеря № 99, как свидетельствуют документы, было суровым. Спецконтингент не был избавлен от разного рода противоправных действий. Систе­матический характер носили оскорбления пленных, изъятие у них часов, драгоценностей, обмунди­рования. Были случаи рукоприкладства. Так, дежурный комендант лагерного отделения № 2 не только грубо и нагло обращался с военнопленными, но и избивал их. В том же отделении был вскрыт факт избиения двух японских военнопленных за побег из лагеря. Работники предприятий, где ис­пользовался труд пленных, применяли к ним методы физического воздействия. Борясь с подобными проявлениями жестокости, в марте 1946 г. руководством Спасского лагеря была издана специальная директива, в которой подчеркивалось, что «не могут быть терпимы даже единичные случаи рукопри­кладства в отношении военнопленных». В приказах ГУПВИ отмечалось, что подобное самоуправство является государственным преступлением. Характерно, что сотрудников МВД беспокоило то, что «участники избиений наносят государству материальный и политический ущерб, выводя из строя рабочую силу и давая повод реакционным элементам в зарубежных странах для самой наглой и без­застенчивой лжи на Советский Союз». Имели место факты, когда пленные работали у своих началь­ников в качестве домашней прислуги. Так, в справке «О состоянии охраны и режима содержания во­еннопленных» от 12 июня 1946 г. отмечалось, что «военнопленные используются сотрудниками ла­геря по обслуживанию личных нужд. Пленный немец Франц трудится в качестве «домработницы» у начальника лагерного отделения № 3: варит обед, колет дрова, моет полы». Подчеркнем, что во всех этих случаях производилось расследование и следовало наказание виновных. С сотрудниками лагеря, включая полк охраны, проводились беседы, с помощью которых их настраивали на соответствующее поведение в отношении пленных. Принципиально важные решения по вопросам содержания военно­пленных, их материального и медико-санитарного обеспечения доводились до должностных лиц и военнопленных как непосредственно, так и через ведомственные нормативные акты. Длительное со­держание в плену без ясной перспективы на скорейшее возвращение домой, тяжелые условия труда и быта вызывали различные формы протеста военнопленных — невыполнение заданий, антисоветские и антикоммунистические высказывания, побеги.

В целом охрана и режим, условия содержания военнопленных Спасского лагеря были организо­ваны на основе международных конвенций и «Положения о военнопленных» от 1 июля 1941 г., а также соответствующих постановлений правительства и ведомственных нормативных актов. Совет­ское правительство, несмотря на сложности военного и послевоенного времени, проводило политику, направленную на создание нормальных условий жизни в лагерях УПВИ-ГУПВИ. В отличие от совет­ских военнопленных в нацистских лагерях бывшие солдаты и офицеры вражеских армий имели га­рантированное питание, санитарно-медицинское обеспечение и оплату за выполняемую работу. Со­поставление экономического и правового положения различных категорий спецконтингента совет­ских ИТЛ позволяет говорить о том, что военнопленные были среди них относительно привилегиро­ванной группой. Их питание было лучше, уровень благоустройства быта — намного выше, а лагер­ный режим — либеральнее. Труд военнопленных Спасского лагеря использовался практически во всех отраслях народного хозяйства: жилищном строительстве, промышленном производстве, автодо­рожном, железнодорожном транспорте. Наиболее значительный контингент пленных был задейство­ван в угольной промышленности. Изучение документов и материалов по истории пребывания воен­нопленных в Спасском лагере дает основание высказать мнение, что режим содержания иностранных граждан в плену в целом соответствовал общепринятым нормам международного гуманитарного права.

Работники военизированной охраны Карагандинского лагеря (ВОХР) по своему социально­правовому положению были приравнены к лицам, несущим действительную военную службу. Пра­вовой статус ВОХР определялся секретными инструкциями ОГПУ-НКВД-МВД, т.е. изначально на­ходился за рамками публичного права. Правовое положение охранников определялось их воинскими должностями, обязанности и порядок исполнения которых регламентировались законодательными актами, воинскими уставами и другими нормативными документами.

В послевоенные годы не были пущены на самотек также вопросы социальной защищённости военизированной охраны лагерей. Рядовому и сержантскому составу предоставлялись льготы, уста­новленные постановлениями СНК СССР от 14 сентября 1945 г. и Совета Министров СССР от 29 ок­тября 1945 г., от 30 декабря 1945 г. и Совета Министров СССР от 29 апреля 1946 г., от 29 апреля 1949 г., от 30 апреля 1951 г., от 3 января 1952 г. Так, законодательством предусматривалось освобождение служащих охраны от подоходного налога, льготное исчисление выслуги лет в период службы в ИТЛ. Впервые было зафиксировано право получения жилплощади из общего фонда местных органов вла­сти, решались вопросы сохранения жилплощади и найма жилых помещений, расширялись льготы семьям охранников. Вместе с тем закреплённые льготы из-за недостаточного финансирования со сто­роны правительства действовали не в полном объёме. И все же даже рядовые охранники лагерей имели объём материальных благ, значительно превышающий средний по стране уровень потребле­ния. Система Главспецторга обслуживала семьи личного состава ВОХР не только продуктами, но и промышленными товарами. К их услугам были курортное лечение, дома отдыха, санатории, спецпо- ликлиники, о чём простые советские граждане не смели и мечтать. Из-за постоянного притока новых кадров единственным нерешённым оставался квартирный вопрос [11; 18].

Таким образом, в первые послевоенные годы шёл процесс формирования не только социально­экономических, но и правовых привилегий для военизированной охраны. Степень их реализации за­висела от множества факторов: экономических возможностей государства, методов комплектования войск, наличия и объёмов специальных фондов и финансовых ресурсов ГУЛАГа. Безусловно, мате­риальное благополучие работников исправительно-трудовых лагерей и колоний напрямую зависело от труда заключённых. Однако об этом никто никогда не вспоминал и не говорил. Сотни тысяч лю­дей, подчинённых системе ГУЛАГа, — охранники, начальники, политработники, обслуживающий хозяйственный персонал не считали зазорным жить за счёт повседневной эксплуатации сограждан, превращённых в рабочий скот. Лагерная служба помогала обрести социальную значимость и не по­следнее место в обществе людей. Часто в лагерях работали малограмотные, с крайне низкими мо­ральными качествами люди, которые не имели шансов на успех ни в каких других сферах деятельно­сти. Их социальный статус всецело зависел от крепости существующего режима, именно поэтому кадры ГУЛАГа были одной из важнейших опор тоталитаризма [12; 18].

Итак, бытовые и жилищные условия населения Центрально-Казахстанского региона в первые послевоенные годы оставались неблагоприятными. По-прежнему все производственные и продоволь­ственные задачи призвана была решать Трудовая армия, комплектование которой осуществлялось по линии НКВД из спецпереселенцев, представителей депортированных народов, военнопленных и ин­тернированных. И хотя правовое положение этих категорий было неодинаковым, повседневная жизнь сглаживала эти различия, часто делая правовой статус формальным. На особом положении на­ходился личный состав военизированной охраны лагерей. В связи с широкомасштабной экономиче­ской деятельностью Карлага несколько улучшилось финансирование, обеспечение вещевым имуще­ством и предметами питания ВОХР, больше стало уделяться внимания также их медицинскому и культурному обслуживанию.

Список литературы

1. Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. — М.: Наука, 1993. — 180 с.
2. Депортированные в Казахстан народы: время и судьбы. — Алматы: Арыс, Казахстан, 1998. — 319 с.
3. Михеева Л.В. Иностранные военнопленные и интернированные в Центральном Казахстане: 40-е годы // Отан тарихи. —2000. — № 3-4. — С. 134-137.
4. ГАКО. — Ф. 596. — ОП.1. — Д.26. — С. 61, 62.
5. ГАКО. — Ф. 596. — ОП. 1. — Д.30. — С. 290-291.
6. ГАКО. — Ф. 596. — ОП. 1/6. — Д.399. — С. 114-116.
7. ГАКО. — Ф. 596. — ОП. 1. — Д.30. — С. 290-291.
8. Архив ПС и СУ. — Ф.16. — Оп.7. — Д.6.
9. Архив ПС и СУ. — Ф.16. — Оп.62. — Д.567.
10. Шарков А.В. Архипелаг ГУПВИ: Военнопленные и интернированные на территории Белоруссии. 1944-1951 гг. — Минск: Тесей, 2003. — 263 с.
11. Архив ПС и СУ. — Ф.16. — Оп.3. — Д.33.
12. Иванова Г.М. Апогей и крах сталинизма. ГУЛАГ: государство в государстве. — М.: Наука, 1997. — С. 511.