Этика ответственности как императив современной научной деятельности

В условиях постоянно возрастающего значения научной деятельности в современном мире дис­куссии об общесоциальном и культурном статусе науки, а также об этических факторах научной дея­тельности не только продолжают оставаться в центре внимания социогуманитарных исследований, но и получают новые импульсы со стороны социальной практики, требующей от науки оптимального сочетания трансцендентных прорывов к новым знаниям о действительности с ответственностью уче­ных за гуманитарную эффективность полученных результатов и доступность их для большинства людей в планетарном масштабе. Жесткое противостояние сциентизма и антисциентизма, сопровож­давшее данную дискуссию на протяжении всего ХХ столетия, особенно его второй половины, приме­чательно тем, что аргументы сторон так и не достигли цели — убедить оппонентов в правильности своей позиции и выйти на новый этап модернизации научной деятельности в интересах всего челове­чества. Антисциентисты уверены, что вторжение науки во все сферы человеческой жизни делает ее бездуховной, лишенной высших, не поддающихся расчетам и вычислениям смыслов, что разрушает жизненный мир подлинности человеческих чувств и межличностных отношений. В результате воз­никает неподлинный мир, который сливается со сферой производства и необходимостью постоянно­го удовлетворения все возрастающих вещистских потребностей. Все многообразие проявлений чело­веческого в человеке сводится лишь к одному технократическому параметру. А возникающие, как следствие непрерывно ускоряющегося научно-технического прогресса, перегрузки и перенапряже­ния, которые выпадают на долю современного человека, не только являются симптомами болезнен­ного состояния общества, но и формируют частичного, «одномерного человека» (Г.Маркузе), стра­дающего «профессиональным кретинизмом» (К.Маркс). Сциентисты, напротив, видят в науке рацио­нальное ядро всех сфер человеческой жизни, благодаря которому жизнь индивидуума и социума мо­жет и должна стать организованной, управляемой и успешной. Наука, являясь производительной си­лой общества, обладает и безграничными познавательными возможностями, и значительным потен­циалом в деле преобразования не удовлетворяющих человека состояний окружающего мира. Общее возрастание стандартов качества жизни для всего планетарного сообщества показывает, что науке под силу решать все острые проблемы цивилизационного развития человечества. В итоге дилемма сциентизм — антисциентизм предстает как извечная проблема культурного и социального выбора. Однако современная философская мысль тяготеет к преодолению этих полярных мировоззренческих позиций, выдвигая в качестве принципиального положения тезис о двойственности характеристики науки [1; 141, 142].

С одной стороны, наука функционирует как результат деятельности ученых. Поэтому, не поняв закономерностей этой деятельности, невозможно полностью разобраться в закономерностях развития науки. Но, с другой стороны, сами ученые как профессионалы сформированы наукой, ее условиями и требованиями. Поэтому с неменьшим основанием можно утверждать и то, что, не поняв закономер­ностей функционирования науки, невозможно понять поведения ученых. Определенные формы дея­тельности, поведение людей науки являются и условием функционирования науки как социального института и, одновременно, его следствием. Наука, таким образом, определяется в системе социаль­ных отношений не как совокупность действий отдельных ученых и научных сообществ, одобряемых в рамках того или иного варианта конвенциализма, а как результат их взаимодействия в интересах всего общества. Именно такой подход лег в основу основных философских концепций научной дея­тельности, в которых этико-гуманистические ориентиры обосновываются как исходные пункты в оп­ределении стратегии научной деятельности.

Автор феноменологической концепции Э.Гуссерль трактует науку как сознание в его смыслах. Единственный доступ к смыслам дает анализ сознания, которое интенционально (направлено на по­знаваемый объект) и конституируется как единство сочетаний многообразия переживаний с прису­щими ему инвариантами, постигаемыми в акте интеллектуальной интуиции. Следуя этим путем, нау­ка открывает смысл в объективной действительности. В мире, воспринимаемом сознанием, деятель­ность которого укоренена в повседневном опыте и определяется характеристиками жизненного мира человека, «принципиально осуществима универсальная индуктивность (усмотрение в отдельных ак­тах сознания идеального)» [2; 158]. Если это отрицать, то невозможно объяснить и саму возможность научных утверждений, и способ обоснования их достоверности. Согласно Гуссерлю, идеальные предметности нельзя обнаружить в реальных телах на опыте, в эксперименте, в практическом произ­водстве, они обнаруживаются непосредственно только благодаря идеализирующей духовной дея­тельности, выделению инвариатного начала во всех мыслимых вариациях пространственно­временных форм реальности. Найденное в процессе деятельности сознания объективно-идеальное обладает безусловной всеобщностью для всех людей, воспроизводится в межсубъектном смысле [3; 243]. Таким образом, научная деятельность связывает между собой два основных уровня действи­тельности — уровень первоочевидностей (исходных впечатлений от познаваемых объектов) и уро­вень идеальных очевидностей (смыслов, конституируемых сознанием). Именно в таком качестве нау­ка включена в жизненный мир человека. Отсутствие постоянной корреляции между жизненным ми­ром человека, миром первоочередностей, и миром идеальных сущностей знаменует собой, по Гуссер­лю, кризис техногенной цивилизации. Не сама научная деятельность несет опасность для человека, а игнорирование человеком подлинного статуса науки. Научная деятельность — это не только мир объективно-идеальных сущностей, но и пути их достижения, способность науки соответствовать за­просам жизненного мира. Забвение последнего делает науку абстрактом математизации, формализа­ции, технизации. Но такая наука несостоятельна и бессильна перед вызовами времени.

Онтологическая концепция М.Хайдеггера интерпретирует науку как теорию действительного, которая требует противостояния предмета субъекту и субъекта предмету [4; 58-59]. В ходе этого противостояния вырабатывается метод, в котором главное внимание обращается на то, как вещи ве­дут себя в порядке правил, общей схемы. Поэтому научная деятельность — это конструирование и навязывание сущему схемы предметного противостояния, рассмотрения, согласно методу, картины мира как совокупности представлений. По Хайдеггеру, в античности и средневековье не было науки, поскольку люди принимали сущее во всей его открытости и противоречивости, а не представляли его себе, и мир не становился картиной. Наука, возникшая в Новое время и ставшая серьезной силой в современном мире, действует грубо и прямолинейно, довольствуется обычным и средним, будучи не в состоянии понять неповторимое и редкостное, обедняет мир, редуцируя бытие к предметности, бес­сильна перед событием как единичным [4; 248-250]. Выход из этой печальной ситуации М.Хайдеггер видит в творческом осмыслении перспектив научной деятельности каждым из ее участников, в на­полнении научной деятельности жизненным смыслом. «Хотя науки на своих путях и своими средст­вами как раз никогда не могут проникнуть в существо науки, все же каждый исследователь и препо­даватель, каждый человек, занятый той или иной наукой, как мыслящее существо способен двигаться на разных уровнях осмысления и поддерживать его» [4; 252].

С позиций герменевтической концепции научная деятельность не может считаться продуктив­ной, если она не включает в себя герменевтический компонент — первостепенное внимание к чело­веческой коммуникации, реализующейся в среде языка; движение в герменевтическом круге как ин­терпретация, позволяющая расширить горизонты понимания; диалектика вопросов и ответов, реали­зуемая в диалоге; единство понимания и его применения на практике [5; 616-624]. Результат любой научной деятельности — это своеобразный текст, который нуждается в интерпретации и понимании. Любая наука создается людьми и для людей, а значит, понимание — неустранимый момент научной деятельности. Используя герменевтический потенциал интерпретации, мы в состоянии наладить диа­лог между учеными и не-учеными, благодаря которому состоится расширение горизонтов науки, ста­нет возможным критическое отношение как к неконструктивным призывам отказаться от науки, так и к абсолютизации ее когнитивных претензий.

Критическая концепция франкфуртской школы усматривает главную проблему отрицательного отношения к науке в современном обществе в стремлении научного сообщества освободить науку от ценностей, окончательно разорвать связь между самой наукой и тем, чем она не является [6; 81-85]. Но тем самым наука самоустраняется от своей важнейшей задачи — укрепления социального про­гресса путем публичного употребления разума. Наука призвана освободить человека от угроз со сто­роны любых форм тоталитаризма: политического, технологического, информационного и т.д. Наука формирует основы компетентности, коммуникативной рациональности [7; 63]. Для представителей франкфуртской школы научная деятельность — это способность критически относиться к действи­тельности и учиться на опыте, что формирует идеальное коммуникативное сообщество, разрешаю­щее свои проблемы через налаженную коммуникативную рефлексию и постепенно приближающееся к истине.

Как мы видим, основные философские концепции научной деятельности ясно обозначают клю­чевое противоречие в современном состоянии — неспособность ученых быть критичными по отно­шению к самой науке, проявляющаяся в отсутствии среди критериев значимости научного исследо­вания требования коллективной и индивидуальной ответственности ученых за последствия внедре­ния научных разработок в окружающую среду, социальную организацию, телесно-духовное про­странство человека. Полностью положившись на веру во всесилие науки и ее методов, ученые допус­тили превращение всего мира только в объект, притом воспроизводимый и прогнозируемый по шаб­лонам самой науки. Отношение к миру только как к объекту обернулось неконтролируемым произ­волом бесконечных экспериментов с непредсказуемыми последствиями (вспомним хотя бы о «неиз­вестном» происхождении ВИЧ-инфекции), «терроризмом лабораторий» (Х.Ортега-и-Гассет) (здесь можно упомянуть о пандемии «свиного гриппа», обогатившей фармацевтические кампании с их на­учно-исследовательскими подразделениями). Все это заставляет поставить принципиальный вопрос о дальнейшем развертывании научной деятельности на основе этики ответственности.

Безусловно, обоснование необходимости отношений науки и этики, а также прояснение характе­ра этих отношений имеют давнюю традицию. Занимаясь научным исследованием, ученый не может отбросить свои родовые, общечеловеческие качества, оценочные способности и нравственные уста­новки. В результате в научную деятельность неизбежно вносятся этические проблемы. При этом ре­шение этических вопросов, возникающих в ходе научной деятельности, зависит, с одной стороны, от тех обычных человеческих качеств ученого, которые не прекращают своего существования в момен­ты занятий наукой, а с другой — от того исторически сложившегося набора моральных норм, кото­рый действует в рамках научного сообщества. Нормы выражаются в форме позволений, запрещений, предписаний, предпочтений и т.п. Эти императивы, передаваемые наставлением и примером и под­крепленные санкциями, составляют «этос науки» — основу профессиональной этики ученых. Науч­ный этос, определяя, в первую очередь, условия получения достоверного знания методологически безупречным образом, в то же время обязывает ученого к определенному поведению не только пото­му, что оно эффективно в научных процедурах, но и потому, что в правила этого поведения верят и признают их обязательными с нравственной точки зрения.

Наиболее известный вариант нормативного этоса науки был разработан в 40-е годы ХХ в. аме­риканским социологом Р.Мертоном. В его концепции основу нормативного этоса науки составляют четыре императива. Императив «универсализма» порождается внеличностным характером научного знания. Утверждения науки универсальны в том смысле, что их истинность не зависит от того, кем они высказаны. Под универсализмом понимается независимость результатов научной деятельности от личностных характеристик ученого, поэтому ограничение продвижения в науке на основании че­го-то иного, кроме недостатка научной компетентности, — прямой ущерб развитию знания. Универ­сализм обусловливает интернациональный и демократичный характер науки. Императив «коллекти­визма» предписывает ученому незамедлительно передавать полученные результаты в общее пользо­вание, сообщать о своих открытиях всем ученым без ограничений. Научные открытия являются про­дуктом социального сотрудничества ученых и принадлежат всему научному сообществу. Императив «бескорыстности» требует от ученого руководствоваться в своей деятельности исключительно стремлением к отысканию истины, не приспосабливая научную мысль к получению личной выгоды. Императив «организованного скептицизма» не допускает принятия любого научного положения без тщательной, всесторонней проверки. Данный императив предписывает ученому подвергать обоснован­ному сомнению как свои, так и чужие открытия и выступать с публичной критикой любой работы, если он обнаружил ее ошибочность [8; 132, 133].

Идеи Р.Мертона позволили по-новому взглянуть на проблему научной этики, обратить внимание не только на результаты научной деятельности, но и на условия, влияющие на получение этих ре­зультатов. Однако в общем концепция Р.Мертона не вышла за пределы интересов самой науки: эти­ческие нормы должны обеспечивать получение научных знаний, создавать условия для их беспре­рывного роста. То есть ученый несет ответственность за результаты своей научной деятельности, но только в рамках правил, установленных самой этой деятельностью, все более превращая науку в бес­конечный процесс кумуляции научного продукта, созданного учеными по единым и полезным для их деятельности нормам. Считая традиции науки предельно устойчивыми в силу ее абсолютизирован­ной рациональности, Р. Мертон не рассматривал нормы научной деятельности как нуждающиеся в постоянном обсуждении на предмет их соответствия вызовам времени, не прогнозировал необходи­мости придания им гибкости и способности к самообновлению на основе включения в сферу науч­ных интересов всей целостности бытия и душевно-духовной уникальности мироздания. А именно это и требуется в условиях, когда наука перестает соответствовать своим претензиям на успешное реше­ние проблем цивилизации, более того, когда разрыв между мощью научного знания и способностью человечества распоряжаться этим знанием на благо жизни достиг критической отметки, на которую указывают перманентные экологические и техногенные катастрофы настоящего времени. Поэтому и продолжается поиск иных этических регулятивов научной деятельности. Этим целям отвечает принципиальное положение о том, что чисто научный прогресс не в силах сам по себе способство­вать установлению между людьми согласия, без которого невозможно достижение более или менее устойчивого благополучия в социальных отношениях. Значит, необходим выход науки за пределы нашего времени, участие самих ученых в обосновании и утверждении новой этики ответственности [9; 163-164].

Именно на этом настаивал выдающийся гуманист ХХ в. А.Швейцер, предлагая свою этику «бла­гоговения перед жизнью», в которой всякое истинное познание переходит в переживание и заставля­ет человека мыслить и удивляться красоте многообразия проявлений живого. «Сегодня кажется не совсем нормальным признавать в качестве требования разумной этики внимательное отношение ко всему живому, вплоть до низших форм проявления жизни. Но когда-нибудь будут удивляться, что людям потребовалось так много времени, чтобы признать несовместимым с этикой бессмысленное причинение вреда жизни. Этика есть безграничная ответственность за все, что живет» [10; 315]. При этом в этических конфликтах человек может принять только самостоятельное решение. «Никто не может за него сказать, где каждый раз проходит крайняя граница настойчивости в сохранении и раз­витии жизни. Только он один может судить об этом, руководствуясь чувством высочайшей ответст­венности за судьбу другой жизни» [10; 316].

Этика ответственности становится настоятельной потребностью с позиций достижения лучшего будущего. Характер научной деятельности ученых вынуждает занять их определенную этическую позицию, основой которой являются, в первую очередь, благосостояние людей, их здоровье и безо­пасность. Фундаментальная задача обеспечения улучшения всего комплекса жизненно важных для человека отношений в принципе не может быть решена без ученых, без использования той могуще­ственной силы науки, которую они в состоянии задействовать, в интересах развития личности и по­вышения качества социальной организации. Этика ответственности, становясь краеугольным камнем научного гуманизма, руководствуется теми ценностями, которые актуальны для всего общества, но вместе с тем она дает возможность ученым усовершенствовать уже имеющиеся ценностные ориенти­ры научного поиска и создать рационально обоснованную теоретическую основу для выдвижения новых гуманистических ориентиров научной деятельности. Об этом свидетельствует появление на исходе ХХ столетия целого комплекса направлений прикладной этики, в которых этические требова­ния к конкретным наукам опираются на детально разработанные научные программы [11; 70-71].

Подлинный долг науки состоит в том, чтобы постоянно уделять внимание обновлению эписте­мологических требований с целью выработки таких условий научной деятельности, в которых нор­мой станет осознание ответственности ученого за возможное возникновение потенциально опасных ситуаций, своевременное информирование о возможных последствиях и постоянный поиск мер, пре­дотвращающих опасности, особенно возникающие по недомыслию самого человека. Благодаря сво­ему этическому потенциалу наука в состоянии преодолевать свою объективистскую ограниченность и с помощью своих специфических методов оказывать помощь в разрешении кризисных ситуаций другим областям деятельности.

Ответственность ученых предполагает их активное участие в решении назревших проблем ци­вилизации, но не выведением этих проблем за пределы общечеловеческого дискурса в область «на­учной индифферентности», а внесением в их решение основополагающих принципов научной дея­тельности — объективности, доказательности, критичности. Важно учитывать, что деятельность со­временного ученого не замыкается в рамках специальных исследований. Она включает и преподава­ние, и обработку информации, и популяризацию достижений науки. Нередко ученый выступает в ро­ли консультанта или эксперта по вопросам своей специальности, имеющим социальную значимость. Такое расширение культурной функциональности ученого — закономерное следствие усложнения процесса интеграции науки в систему социальных отношений. Поэтому и в самом научном сообще­стве происходят существенные сдвиги, связанные с расширением границ социальной ответственно­сти ученых. С одной стороны, сквозь призму этики ответственности рассматриваются не только по­следствия применения достижений науки в практике, ее готовящиеся или уже осуществившиеся про­екты, но и сами процессы исследования, внутренний мир научной деятельности. С другой стороны, изменяется понимание статуса субъекта социальной ответственности науки. Акцент переносится с общего, а потому абстрактного образа науки, на отдельные научные дисциплины, проблемные облас­ти, исследовательские коллективы, а с возрастанием глобальной неустойчивости — на конкретного ученого. «Все отчетливее проявляется понимание того непреложного факта, что если не будет в гео­метрической прогрессии возрастать социальная ответственность ученых, роль нравственного, этиче­ского начала в науке, то человечество, да и сама наука, не смогут развиваться даже в прогрессии арифметической» [12; 163].

Таким образом, современная философская мысль аргументирует в качестве радикальной страте­гии самоизменения научной деятельности соединение поиска истины с расширением этических регу- лятивов научного поиска, согласование идеи о самоценности истины с идеями о нравственности как необходимой предпосылки истины. Вызревающая на этой почве постнеклассическая рациональность предлагает стимулы для роста новых ценностей и мировоззренческих ориентаций, которые открыва­ют новые перспективы для диалога научных и вненаучных форм культуры. Сегодня от научной дея­тельности все больше начинают требовать не просто технологических приложений, но и того, чтобы ее результаты позволяли удовлетворять вполне конкретные запросы общества и потребности челове­ка. Растущая практическая эффективность научной деятельности в тех областях, которые ближе всего к повседневным нуждам и интересам рядового человека, становится серьезным фактором, ускоряю­щим развитие науки и технологий. В этом контексте вопрос о взаимоотношениях науки и общества приобретает новые очертания: теперь становится ясно, что проблема возникновения опасений по по­воду безопасности научных исследований кроется не в отсутствии научной компетентности у про­стых людей, а в том, что наука и базирующиеся на ее основе новые технологии ставят перед лицом человека новые трудности, новые проблемы. На смену сложившейся на базе безапелляционного при­знания превосходства науки над другими формами познания, модели коммуникации науки и общест­ва, в рамках которой главной проблемой считается несостоятельность населения в понимании дея­тельности научного сообщества, приходит другая модель, которая подчеркивает необходимость диа­лога между ученым и гражданином и самого серьезного отношения к знаниям и верованиям различ­ных слоев социума [13; 52-53].

В целом же можно сказать, что одной из наиболее значимых отличительных характеристик со­временной научной деятельности становится изменяющееся место в ней того, что относится к нрав­ственной проблематике. На протяжении долгого времени наука отстаивала идеалы беспристрастно­сти, свободы от нравственных ценностей — как гаранта получения достоверных знаний. Сегодня си­туация существенно усложнилась: речь вовсе не идет об отказе от этих идеалов, тем не менее нравст­венное измерение начинает восприниматься как существенная характеристика и изучаемой наукой реальности, и самого научного познания. В.С.Степин, в частности, говорит о том, что трансформиру­ется идеал ценностно-нейтрального исследования. Объективно истинное объяснение и описание применительно к «человекоразмерным» объектам не только допускает, но и предполагает включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений. Возникает необходимость эскплика- ции связей фундаментальных внутринаучных ценностей (поиск истины, рост знаний) с вненаучными ценностями общесоциального характера. «Научное познание начинает рассматриваться в контексте социальных условий его бытия и его социальных последствий как особая часть жизни общества, де­терминируемая на каждом этапе своего развития общим состоянием культуры данной исторической эпохи, ее ценностными ориентациями и мировоззренческими установками» [14; 164].

Готовность современного ученого соответствовать в своей деятельности нравственным требо­ваниям этики ответственности должна становиться личным убеждением уже на этапе получения профессионального образования [15; 166]. Для этого необходимо задаваться не только традицион­ными для науки вопросами о способах получения объективных знаний о мире и методах техниче­ского овладения миром, но и спрашивать себя о том, хотим ли мы этого, должны ли мы это делать, имеет ли это, в конечном счете, какой-нибудь смысл. А это уже может рассматриваться как актуаль­ная задача для всего социума — выработать новую концепцию познания, генерирующую такие каче­ства индивида, как когнитивная уникальность, самосознание, самоорганизация, способность работать в условиях неопределенности, отдавая себе отчет о конечном смысле собственной деятельности.

Список литературы

1      Порус В. Этика науки в структуре философии науки // Высшее образование в России. — 2007. — № 8. — С. 137-147.

2      Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую фило­софию // Вопросы философии. — 1972. — № 7. — С. 1з6-176.

3      Гуссерль Э. Начало геометрии: Пер. с фр. и нем. — М.: Ad Marginem, 1996. — 267 с.

4      Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления: Пер. с нем. В.В.Бибихина — М.: Республика, 1993. — 447 с.

5      ГадамерХ.-Г. Истина и метод. Опыт философской герменевтики: Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1988. — 700 с.

6      Адорно Т. К логике социальных наук // Вопросы философии. — 1992. — № 10. — С. 76-86.

7     Хабермас Ю. Примирение через публичное употребление разума. Замечания о политическом либерализме Джона Роулса // Вопросы философии. — 1994. — № 10. — С. 53-67.

8     Мирская Е.З. Этические регулятивы функционирования науки // Вопросы философии. — 1975. — № 3. — С. 131­138.

9      Бандурина И.А. Этика науки и этика ученого // Высшее образование в России. — 2010. — № 5. — С. 161-164.

10   Швейцер А. Культура и этика: Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1973. — 343 с.

11   Войскунский А.Е., Дорохова О.А. Становление киберэтики: исторические основания и современные проблемы // Во­просы философии. — 2010. — № 5. — С. 69-83.

12    ФроловИ.Т., Юдин Б.Г. Этика науки: Проблемы и дискуссии. — М.: Политиздат, 1986. — 399 с.

13   Юдин Б.Г. Наука в обществе знаний // Вопросы философии. — 2010. — № 8. — С. 45-57.

14   Степин В.С. Научная рациональность в гуманистическом измерении // О человеческом в человеке / Под общ. ред. И.Т.Фролова. — М.: Политиздат, 1991. — С. 138-166.

15  Бандурина И.А. Об ответственности современного ученого // Высшее образование в России. — 2008. — № 6. — С. 165­168.