Содержание категории «время» в работах психологов экзистенциального направления

Особый подход к изучению времени — один из важнейших вкладов экзистенциальных аналити­ков. Они были потрясены тем фактом, что самые глубокие человеческие переживания, такие как тре­вога, уныние и радость, чаще можно встретить в измерении времени, а не пространства. Они, вне всяких сомнений, ставят время в центр психологической картины и приступают к изучению его не традиционным способом — по аналогии с пространством, а именно в его экзистенциальном значении для человека.

В качестве примера использования этого нового подхода к изучению времени с целью разреше­ния психологических проблем можно рассмотреть интересное исследование, проведённое Е.Минковски. По возвращении в Париж, после того как им был пройден курс обучения психиатрии, Минковски был поражён важностью временных параметров для понимания пациентов с психиатри­ческими проблемами; впоследствии это опубликовал Бергсон. Проживая вместе со своим пациентом, Минковски так сам об этом говорил: «В 1922 году мне посчастливилось или, если быть более точ­ным, пришлось в силу превратности судьбы — в течение двух месяцев работать в качестве личного терапевта одного пациента.

У пациента, мужчины шестидесяти двух лет, на фоне депрессии развились психоз и мания пре­следования, возникли саморазрушительные мысли, связанные с чувством вины. Я имел возможность изо дня в день находиться подле него не в психиатрической клинике или санатории, а в естественном для него окружении... Я мог не только наблюдать пациента, а имел практически постоянную воз­можность ежесекундно сравнивать его психическое состояние и своё. Это было похоже на две мело­дии, которые исполнялись одновременно; хотя эти две мелодии были настолько дисгармоничными, насколько это вообще возможно, тем не менее, установился определённый баланс между нотами од­ного и другого. Этот баланс позволяет нам, терапевтам, глубже проникнуть внутрь психики нашего пациента» [1].

Так в чём же диссонанс между его психикой и нашей? Мы задаёмся вопросами: что есть галлю­цинация? Действительно ли это ничто иное, как просто нарушение восприятия и суждений? Это опять приводит нас к проблеме, которая стоит сегодня перед нами: в чём состоит диссонанс между психикой пациента и нашей психикой?

«Когда я приехал, он настаивал на том, что экзекуция будет обязательно проведена, в первую же ночь; испытывая ужас и не в состоянии заснуть, он и мне всю ночь не давал спать. Утешением для меня была мысль, что наступит утро и он увидит, что все его страхи были напрасны. И тем не менее, то же самое повторилось на следующий день и дальше до тех пор, пока через три или четыре дня я не отказался от надежды: ведь не наблюдалось никаких изменений. Что же произошло? Да просто то, что я, как всякий нормальный человек, быстро устранил из наблюдаемых мною фактов свои заклю­чения относительно будущего. Теперь я знал, что с ним это будет продолжаться изо дня в день, одна­ко я был готов поклясться, что той ночью его муки на самом деле были невыносимыми, ибо он не задумывался ни о настоящем, ни о прошлом. Ему совершенно не доставало способности перенестись из прошлого и настоящего в будущее» [1].

Это объяснение показывало глубокие нарушения в его привычном отношении к будущему; обычно мы объединяем его в целостность, а здесь оно было разделено на отдельные фрагменты.

В данном случае Минковски обращает внимание на то, что пациент не мог установить времен­ные связи: каждый день для него был подобен необитаемому острову, в котором не было ни прошло­го, ни будущего. Традиционное объяснение такой ситуации сводилось бы к тому, что пациент ввиду этих галлюцинаций не может соотносить себя с будущим, не способен «приспосабливаться ко време­ни». Однако Минковски предлагает здесь совершенно противоположную точку зрения. Он спраши­вает: «А не могли бы мы, напротив, предположить, что более глубоким нарушением является иска­жённое восприятие будущего, одним из проявлений которого являются галлюцинации?» [1]. Ориги­нальный подход этого исследования проливает свет на эти скрытые, неизведанные области представ­лений о времени, привносит новое освобождение от ограничений и уз клинической мысли, всего лишь ограничивая область традиционного мышления [1].

Во время работы с материалами указанного выше случая Ролло Мэй провёл параллель с одним из случаев из его собственной психотерапевтической практики. И, к своему удивлению, он обнару­жил следующее: «Если с нашей помощью крайне тревожному и пребывающему в состоянии депрес­сии пациенту удаётся сфокусироваться на каком-то моменте в будущем, когда он будет находиться вне своей тревоги или депрессии, — то битву можно считать наполовину выигранной» [1]. Согласно определению Минковски, сущность сильной тревоги и депрессии заключается в том, что она погло­щает нас целиком; т.е. в её глобальности. Но что будет чувствовать пациент после того, как переста­нет копаться в предмете своей сильной тревоги или когда завершится неприятный разговор с началь­ником? Подобное фокусирование на каком-то моменте времени вне депрессии или тревоги даёт па­циенту перспективу, иной угол зрения; и это способно разрушить оковы тревоги или депрессии. Тогда пациент сможет расслабиться, и постепенно появится надежда. Если быть всецело погло­щённым содержанием депрессии или тревоги, то забываются временные параметры. О поэтах, вне всякого сомнения, этого нельзя сказать: они часто оказываются гораздо ближе к реальным экзи­стенциальным переживаниям. В знаменитом произведении Шекспира Макбет, испытывая чрезвы­чайно сильную депрессию, размышляет не о своём преступлении, которое относится к параметрам содержания, а о времени:

Мы дни за днями шепчем:

«Завтра, завтра».

Так тихими шагами жизнь ползёт

К последней недописанной странице.

Оказывается, что все «вчера»

Нам сзади освещали путь к могиле. (Пер. Б.Пастернака)

Этот новый подход к изучению времени начинается с научного наблюдения, показывающего, что наиболее важный момент существования заключается в его становлении, т.е. бытие всегда нахо­дится в процессе становления, всегда развивается во времени и его нельзя определить статическими категориями. Представители экзистенциального направления в буквальном смысле предлагают пси­хологию бытия, а не используют категории настоящего времени или неизменные неорганические ка­тегории. Хотя их концепции были разработаны всего несколько десятков лет тому назад, очень важ­но, что экспериментальные исследования в психологии, например разработки Моурера и Лиддля, уже смогли проиллюстрировать и подтвердить их заключения.

В одной из своих работ Моурер утверждает, что время является отличительным параметром че­ловека. Иными словами, «связывание временем», способность привносить в будущее прошлое как звено целой причинной цепочки, в которой живые организмы действуют и реагируют, вместе со спо­собностью действовать в свете долговременного будущего, есть квинтэссенция разума, а также лич­ности» [1]. Лиддль показал, что его подопытные овцы могут выдерживать ритм — предчувствовать наказание — в течение примерно пятнадцати минут, собаки — около получаса. Человек же способен привносить в настоящее прошлое тысячелетней давности как информацию для управления в настоя­щем своими поступками. Он также может спроецировать в своём сознании какой-либо образ в буду­щее — не только на пятнадцать минут, но на недели, годы и даже десятилетия. Эта способность — выходить за наличные временные границы, осознанно рассматривать свой опыт в свете удалённого прошлого и будущего, действовать и реагировать в этих параметрах, извлекать опыт из прошлого тысячелетней давности и формировать долговременное будущее и есть уникальная отличительная особенность переживаний человека.

Это и есть «открытость мира», которая является главным отличительным признаком мира чело­века. Всё это не отрицает конечности жизни; мы все ограничены смертью и старостью, подвержены разного рода болезням. Здесь важным моментом, скорее, будет то, что эти возможности представле­ны в контексте случайности существования. Действительно, в динамическом смысле эти будущие возможности являются самым важным аспектом жизни любого человека, так как они и есть тот по­тенциал, с которым он «создаёт и планирует мир».

Мир никогда не является чем-то статичным, просто данностью, которую человек, «получив», принимает или приспосабливается к ней или борется с ней. Это, скорее, динамическая модель, благо­даря которой мы находимся в процессе формирования и планирования, поскольку обладаем сознава- нием себя. Таким образом, Бинсвангер говорит о мире как «о том, к чему устремляется существова­ние и согласно чему оно задумывалось» [1]. Далее он подчёркивает, что в отличие от дерева или жи­вотного «существование человека не только содержит в себе бесконечные вариации форм бытия, а именно на этом многообразии потенциальных возможностей бытия и основывается» [1].

Если изучать человека только как совокупность субстанций, то при этом нет необходимости иметь дело с тем волнующим обстоятельством, что существование всегда находится в процессе выхода за пределы своего «Я». Но если необходимо понять конкретного человека как существующего, дина­мичного, в каждый момент находящегося в процессе становления, то не избежать этой стороны про­блемы. Эта способность определяется уже самим термином «существовать» — т.е. «выделяться из».

Существование включает в себя постоянное проявление в смысле возникающей эволюции, вы­ходя за пределы прошлого и настоящего с точки зрения будущего. Таким образом, латинское trans- cendere — буквально «превосходить» или «выходить за пределы» — описывает то, чем постоянно занимается любой человек, когда он не является серьёзно больным или не сталкивается временно с препятствиями из-за отчаяния или тревоги. Эту возникающую эволюцию можно наблюдать во всех жизненных процессах. Заратустра у Ницше восклицает: «И секрет в том, что Жизнь собственной пер­соной говорит мне. Смотри, — молвит она, — я та, что во все времена должна превосходить саму се­бя» [1]. Но это гораздо более характерно для человеческого существования, в котором способность к сознаванию себя качественно повышает область сознания и, таким образом, значительно расширяет область возможностей выхода за пределы наличной ситуации.

Термин «трансцендирование» часто понимается неправильно и вызывает сильное неприятие. В Америке данный термин используется для описания неясных или неземных вещей, о которых, по словам Бергсона, лучше изъясняться языком поэзии, где запредельное более уместно или ассоци­ируется с априорными утверждениями Канта, с трансцендентализмом Новой Англии, с потусторон­ним миром религии, т.е. с чем-то неэмпирическим и не связанным с действительным опытом. Мы же подразумеваем здесь совершенно иное.

Высказывалось предположение, что это слово стало бесполезным и необходимо найти нечто другое. Было бы превосходно, если бы это другое адекватно описывало чрезвычайно важные непо­средственные переживания человека, к которым относится это понятие, используемое Гольдштейном и экзистенциальными писателями; ведь для того чтобы адекватно описать бытие человека, необхо­димо принимать во внимание реальный опыт.

Иные, менее оправданные возражения против использования этого термина могут возникать из- за того, что способность выходить за пределы наличной ситуации представляет измерение времени, и это являет собой серьёзную угрозу традиционному способу описания бытия человека, опирающе­муся на использование статических субстанций. Этот термин аналогичным образом отвергают и те, кто предпринимает попытки не разграничивать поведение животных и людей или понимать психоло­гию человека только в рамках механистических моделей. Способность к трансцендированию, выходу за пределы вызывает определённые сложности у сторонников означенных подходов, поскольку явля­ется отличительной чертой только человека [1].

Поразительно то, что данное определение «круга времени», действительно, даётся по аналогии с пространством, и это становится более понятно, если представить себе линию из однородных пред­метов или выставленных через одинаковые промежутки единиц на часах или календаре. Этот подход к изучению времени наиболее соответствует Umwelt, где мы рассматриваем человека как организм, находящийся между различными обусловливающими, детерминирующими силами реального мира и который приводится в действие инстинктивными влечениями. Но в Mitwelt, модусе межличностных взаимоотношений и влечений, количественное время не так сильно связано со значением события; так, например, характер или степень чьей-то любви нельзя измерить сроком знакомства с человеком.

«Круг времени» в действительности очень тесно связан с Mitwelt: многие люди продают своё время на почасовой основе, и каждый день их жизнь течёт по графику. Мы же здесь, скорее, говорим о внутреннем значении, которое придаётся событиям. «Счастливые часов не наблюдают», — гово­рится в немецкой пословице, цитируемой Штраусом. И действительно, самые значительные события в психологической сфере человека — это, по-видимому, как раз те, которые «неожиданны», которые прорываются через обычный, равномерный ход времени.

Наконец, модус Eigenwelt, собственный мир, мир сознавания себя, проникновения в суть смысла какого-то события применительно к себе, почти совсем не связан с «кругом времени» Аристотеля. Суть сознавания себя и интуиции в том, что они немедленны и непосредственны, и момент сознава- ния важен в каждый момент времени. В этом можно легко убедиться, обратив внимание на то, что происходит с человеком в момент инсайта или в любой другой момент, когда он сознаёт себя; инсайт происходит внезапно, «рождается целиком», если так можно выразиться. Обдумывая после — в тече­ние часа или нескольких часов — содержание инсайта, можно обнаружить, что многочисленные, по­следовавшие за инсайтом умозаключения не сделают его более понятным, чем он был вначале, и этот факт приведёт в полное замешательство [1].

Таким образом, Umwelt можно рассматривать как сферу влияния прошлого, и изучение человека в измерении пространства сосредоточивается на прошлом. Тратятся значительные усилия на то, что­бы смотреть назад. Собираются длинные истории развития, во всех подробностях исследуется память ранних отношений человека с родителями и сиблингами, тщательно изучаются детские воспомина­ния и инфантильные корни сновидений. Фундамент этого подхода заложил Фрейд. Он был убеж­дённым психоархеологом, до последнего дня считавшим, что раскрытие прошлого существенно для успешной работы. Он утверждает, что необходимо реконструировать доступные фрагменты (представленные пациентом), а затем предлагать пациенту свою конструкцию. Если не удаётся по­мочь пациенту вспомнить прошлое, необходимо всё равно дать ему конструкцию прошлого такой, какой её видит аналитик. Фрейд считал, что эта конструкция также полезна, как и реальное воспоми­нание прошлого материала: «Весьма часто мы не добиваемся успеха в поведении пациента к воспо­минанию того, что было подавлено. Вместо этого, если анализ выполнен корректно, мы создаём в нём твёрдую убеждённость в истинности конструкции, приводящую к тем же терапевтическим ре­зультатам, что возвращённая память» [2].

Акцент Фрейда на реконструкции прошлого как на объяснительной системе тесно связан с его детерминистской доктриной: всё поведение и психический опыт являются результатом предшест­вующих событий — событий среднего и инстинктивного характера [2].

Таким образом, следуя этим убеждениям, можно считать, что, для того чтобы объяснить некое явление, необходимо выявить источник этого явления или, как минимум, соотнести его с какой-то прошлой ситуацией. Согласно этой референтной системе, причины индивидуального поведения сле­дует находить в предшествующих обстоятельствах жизни личности.

Однако Ирвин Ялом пишет о том, что есть много способов объяснения или систем причинной связи, которые не опираются на прошлое. Например, будущее (наше нынешнее представление о бу­дущем) не в меньшей степени, чем прошлое является мощным детерминантом поведения, в концеп­ции будущего детерминизма вполне выдерживает критику. Такая вещь, как «ещё нет», оказывает значительное влияние на наше поведение. Внутри человека — и на сознательном, и на бессознатель­ном уровнях — существует ощущение задачи, идеально с «я», множество целей, к которым человек стремится, знание о своём предназначении и конечной смерти. Все эти конструкты простираются в будущее, однако они сильно влияют на внутренний опыт и поведение.

Другой способ объяснения использует галилеевскую концепцию причинной связи, акцентирую­щую силы поля, действующие на индивида в настоящий момент. Наши поведенческие траектории зависят не только от характера и направления исходного толчка и природы манящей нас цели, но также от полевых сил, действующих на нас в данный момент. Таким образом, терапевт может «объ­яснить» поведение пациента, исследуя концентрические круги сознательных и бессознательных те­кущих мотиваций, окружающих этого индивида. Рассмотрим, например, человека, который имеет сильную склонность нападать на других. Исследование его поведения может обнаружить, что агрес­сия этого пациента является реактивным формированием, скрывающим под собой пласт сильных же­ланий зависимости, не проявляющихся из-за страха быть отвергнутым. В этом объяснении нет необ­ходимости отвечать на вопрос, «как пациент стал таким?» [2].

Экзистенциалисты отнюдь не игнорируют прошлое, но считают, что его можно понять только в системе будущего. Прошлое — это сфера влияния Umwelt, случайных естественных исторических детерминистических сил, воздействующих на нас. Но поскольку мы живём не только в Umwelt, мы никогда не являемся просто пассивными жертвами автоматического воздействия прошлого. Значи­мость детерминистических событий прошлого определяется настоящим и будущим. Ницше отмечает, что «мир прошлого есть произнесённое пророчество. Только как созидатели будущего, как познав­шие настоящее, вы поймёте это». Любой опыт можно объяснить исторически, но трактовать прошлое через механистические определения ошибочно. Прошлое не есть «настоящее, которое было», его также нельзя назвать совокупностью разрозненных событий или же статическим резервуаром воспо­минания, прошлых воздействий или впечатлений. Предпочтительнее было бы говорить о прошлом как о сфере непредвиденных обстоятельств, в которой мы принимаем события и из которой мы вы­бираем события, чтобы осуществлять свой потенциал, получить удовлетворение и безопасность в обозримом будущем. Эта область прошлого, область естественного хода событий и «заброшенно­сти», которую классический психоанализ, как подчёркивает Бинсвангер, преимущественно взял для своих исследований и изучения.

Но как только исследование прошлого пациента рассматривается в психоанализе, то обращают на себя внимание два любопытных факта. Первое очевидное явление, наблюдаемое нами в жизни, — это то, что воспоминания о прошлом, которые остались у пациента, имеют очень незначительную (или не имеют вообще никакой) связь с количеством событий, которые действительно происходили с ним в детстве. Он запоминает какой-то отдельный эпизод, связанный с неким событием в опреде­лённом возрасте, а тысячи других забывает; и даже события, которые имели место чаще всего, — на­пример, как он вставал по утрам, — по всей вероятности, не оставят в памяти никакого следа. Альф­ред Адлер замечает, что память — это творческий процесс, что мы запоминаем то, что важно для на­шего «образа жизни» и что вся «форма» памяти, таким образом, есть отражение жизни человека. То, кем стремится стать индивид, детерминирует то, что он помнит из своего прошлого. В этом смысле будущее определяет прошлое.

Второй факт: может ли пациент вспомнить важные события прошлого или не может этого сде­лать — зависит от его решения в отношении будущего. Можно однообразно, скучно, непоследова­тельно излагать свои воспоминания о прошлом adinterminum, не проявляя к этому никакой заинтере­сованности. С экзистенциальной точки зрения проблема заключается вовсе не в том, что убогое про­шлое с трудом выдержало испытание временем, а, скорее, в том, что человек не связывает себя с на­стоящим или будущим. Его прошлое не становится живым, так как ничто не имеет для него значения в будущем. Чтобы любой обнажённый фрагмент прошлого стал реальностью, необходимо иметь ка­кую-то надежду и преданность делу для изменений в обозримом будущем — будь то преодоление тревоги или других болезненных симптомов или интеграция личности для последующей творческой активности [3].

Ирвин Ялом по этому поводу пишет: «Прошлое человека, в отличие от развалин древнего храма, не фиксированно и не ограниченно, оно создаётся настоящим и в своей постоянно меняющейся сим­волической имманентности влияет на настоящее» [2].

Если прошлое как система объяснения имеет ограниченную ценность, то какую же роль играет прошлое в межличностных отношениях? Прошлое способствует формированию отношений следую­щим существенным способом: точное понимание раннего развития свойственного пациенту стиля межличностных отношений увеличивает возможности контакта. Например, женщина с заносчивой манерой поведения, всем своим видом выражающая надменность и снисходительность, внезапно мо­жет стать для нас понятной и даже привлекательной, когда мы узнаем о её родителях-иммигрантах и её отчаянном стремлении подняться над унижением своего трущобного детства. Знание процесса ста­новления другого человека часто является совершенно необходимым дополнением к собственно зна­нию о нём. В этом отношении существенно то, на чём делается акцент. Прошлое исследуется, чтобы стимулировать и углубить нынешние отношения. Это прямо противоположно формуле Фрейда, соглас­но которой нынешние отношения служат средством для углубления понимания прошлого [2].

Таким образом, экзистенциалисты не упускают из внимания ни одного из времён. Ирвин Ялом говорит, что в данном направлении главное время — «будущее-становящееся-настоящим». Из этого следует, что будущее, а точнее, фиксированный ориентир на нём, может определять не только наше прошлое, но и наше настоящее, наше психологическое здоровье, возможность существовать [2].

Виктор Франкл, описывая людей, находящихся в концентрационном лагере, говорил о значении духовного для человека, о том, насколько будущее определяет настоящее. Бессрочность существова­ния в концентрационном лагере ведёт к возникновению чувства бесперспективности.

Без какого-то фиксированного ориентира на будущее человек не может существовать. Исходя из него организуется обычно всё его настоящее, устремляясь к нему. И наоборот — внутреннее вре­мя, время переживаний, теряет свою структуру, когда человек теряет своё будущее. Это приводит к презентативному прозябанию — подобно тому, как это изображено Томасом Манном в его «Вол­шебной горе», где речь идёт о неизлечимом туберкулёзе, при котором также неизвестен окончатель­ный момент «конца». Или же это приводит к состоянию пустоты и бессмысленности существования, которые мучают некоторых безработных; как показали психологические обследования горняков, у них тоже возникает структурный распад времени.

Латинское слово «finis» означает как «конец», так и «цель». Когда человек перестаёт видеть ко­нец какого-то временного отрезка своей жизни, он не может поставить себе никакой дальнейшей це­ли, никакой задачи; жизнь тогда теряет в его глазах всякое содержание и смысл. И наоборот, стрем­ление к какой-либо цели в будущем составляет ту духовную опору, которая так нужна узнику лагеря, так как только эта духовная опора в состоянии уберечь человека от падения под влиянием отрица­тельных сил социальной среды в том смысле, о котором шла речь выше, и, следовательно, уберечь его от полного отказа от себя.

«Один узник, например, пытался пережить самые страшные ситуации лагерной жизни таким об­разом, что каждый раз представлял себе, что он стоит на кафедре и делает доклад перед многочис­ленной аудиторией, рассказывая именно о тех вещах, которые он переживает в данный момент. С помощью этого приёма ему удавалось воспринимать вещи «quadam sub specie aeternitatis» (из пер­спективы вечного) и — выживать в этих условиях» [4; 101]. Таким образом, в некоторых ситуациях будущее может определять наше существование в этом мире.

Представители экзистенциального направления также отмечали то, что особенно глубокими психологическими переживаниями являются те, что расшатывают позиции человека в его отношени­ях ко времени. Сильная тревога и депрессия уничтожают время, делают невозможным будущее. Или, напротив, предполагает Минковски, тревога пациента в отношении времени, его «неспособность «иметь» будущее, вызывает тревогу и депрессию. Заметна тесная взаимосвязь между нарушениями, вызванными дисфункцией времени, и невротическими симптомами. Вытеснение и другие процессы блокирования сознания, по существу, являются способами, гарантирующими, что обычная связь ме­жду прошлым и будущим не будет достигнута. Поскольку для индивида было бы слишком болезнен­но или слишком опасно держать в сознании настоящего момента определённые аспекты своего про­шлого, ему приходится нести прошлое, подобно инородному телу, в себе, как будто бы это не его прошлое; в результате это приводит к невротическим симптомам [1].

Ещё один пример, описывающий зависимость психологического здоровья, в данном случае, от способности трансцендирования наличной ситуации, был приведён в рукописях Курта Гольдштейна. Он обнаружил, что его пациенты с повреждением головного мозга — главным образом солдаты, ко­торые лишились части лобной коры головного мозга, — утратили способность к абстрагированию, мышлению в категориях «возможного». Они были привязаны к непосредственной конкретной ситуа­ции, в которой оказались. Когда у них в тумбочке обнаруживался беспорядок, они испытывали глу­бокую тревогу, нарушения наблюдались также и в их поведении. У раненых солдат проявлялась на­вязчивая аккуратность — способ жёсткого соответствия конкретной ситуации в каждый момент вре­мени. Когда их просили написать на листке бумаги свои имена, они обычно писали их в самом углу, рискуя выйти за края бумаги, чем демонстрировали очень сильную степень тревожности. Всё это вы­глядело так, как будто бы, не будь они ежесекундно связаны с наличной ситуацией, им угрожала опасность распада личности, как будто бы они могли «быть собой» только когда их «Я» было связано с конкретными предметами в окружающем пространстве. Гольдштейн считает, что нормального че­ловека отличает именно эта способность к абстрагированию и использованию символов, способность ориентироваться за пределами непосредственных границ заданного времени и пространства и мыс­лить в категориях «возможного». Характерной чертой пациентов с нарушениями или «больных» па­циентов была утрата ими категории возможного. Их пространство мира было сокращено, их время было урезано, и они постоянно переживали абсолютное лишение свободы [1].

Трансцендирование своего «Я», выход за пределы себя подразумевает сознавание себя, своего «Я». Ролло Мэй пишет: «Именно способность выходить за пределы наличной ситуации предполагает наличие Eigenwelt, то есть того модуса поведения, в котором человек рассматривает себя одновре­менно как субъект и объект. Способность выходить за пределы наличной ситуации — неотъемлемая часть сознавания себя, своего «Я»: очевидно ведь, что простое осознание себя отдельным индивидом в мире предполагает способность дистанцироваться и со стороны взглянуть на себя и на сложившую­ся ситуацию, чтобы оценить её и действовать, выбирая среди бесконечного многообразия возможно­стей» [1].

Экзистенциальные аналитики настаивают на том, что способность выходить за пределы налич­ной ситуации является неотъемлемой стороной природы человека. От неё нельзя уклониться, её нель­зя заметить, не исказив представления человека о самом себе, делая его нереалистичным и неопреде­лённым. Это выглядит весьма убедительно и правдиво в отношении информации, которую мы полу­чаем в психотерапии. Особенно это относится к невротическим явлениям, таким, например, как рас­щепление бессознательного в сознании человека, вытеснение, блокировка сознания, самообман, что выражается в симптоматике adinterminum. Основная способность человека одновременно устанавли­вать субъектно-объектные связи с миром принимает в этом случае «невротические» формы [1].

Мир является структурой значимых связей, в которой существует человек, и стереотипов, кото­рые он использует. Таким образом, мир включает в себя прошлые события, которые обусловливают наше существование и всё многообразие детерминистических воздействий, которые мы на себе испытываем. Но именно их (когда мы имеем к ним отношение) мы сознаём, имеем их при себе, пре­образуем, неизбежно формируя, создавая их в каждую минуту этой связи, так как сознавать свой мир означает в то же время планировать его.

Последний вклад экзистенциального анализа в работу над проблемой времени заключается в по­нимании процесса возникновения инсайта. Это понятие не имеет строгого определения в психологии и поэтому возникает множество трудностей. Но несмотря на это под инсайтом понимается внезапное постижение в настоящем какого-то важного события прошлого или будущего [1]. Инсайт — момент озарения, соединяющий в себе прошлое, настоящее и будущее, очень ёмкий и содержательно насы­щенный. За счёт временной интенсивности инсайта человек может осознавать глубинные стороны своего «Я», расширяющие понимание своих сущностных особенностей. Однако пока практически не отражено, как инсайт порождает изменение [2].

References

1     Rollo May. The Discovery of Being: Writings in Existential Psychology. — Moscow: Institut obshegumanitarnyh issledovanii, 2004. [Electronic resource] // Kiev: PSYLIB, 2005, [site]. URL: http://psylib.kiev.ua. (Adress date 23.05.12).

2     Irvin D.Yalom. Existential Psychotherapy. — New-York: Basic Books, 1980, — Moscow: Klass, 1999. [Electronic resource] // Kiev: PSYLIB, [site]. URL: http://psylib.kiev.ua. (Adress date 23.05.12).

3     Existential Psychology / Ed. by Rollo May — Moscow: Aprel Press. EKSMO-PRESS, 2001. [Electronic resource] // Kiev: PSYLIB, 2005, [site]. URL: http://psylib.kiev.ua. (Adress date 23.05.12).

4      ViktorE. Frankl. Psychotherapy in practice. General existential analysis. — St. Petersburg: Rech, 2001. — 251 p.