Семантическая история славянизмов в русском языке в свете их «культурной памяти»

Русский язык хранит представления о мире, сформированные в разные исторические периоды, поэтому «историческая память» языка требует учитывать культурно-историческую мотивацию семантики и употребления языковых единиц в синхронии. В настоящее время назрела потребность в выявлении исторической мотивации современного словоупотребления, позволяющей говорить об эволюционных преобразованиях в семантике слов, в частности славянизмов. И именно сейчас, в связи с осознанием христианских духовных ценностей, слова, заимствованные из старославянского (церковнославянского) языка, становятся ценностно отмеченными, что обусловлено произошедшими в картине мира носителей языка преобразованиями.

Вопрос о славянизмах является одним из основных в общей проблеме возникновения и развития русского литературного языка, в определении его генетической основы. Так, В.В.Виноградов в предисловии к «Очеркам по истории русского литературного языка XVII-XIX вв.» пишет о научной истории русского литературного языка как органической части истории культуры русского народа: «Усвоение старославянской лексики отвечало потребностям русской культуры и русского языка и отражало те культурно-исторические сдвиги, которые переживала Древняя Русь в связи с принятием христианства» [1; 513].

В русский язык вошло значительное число слов, заимствованных из старославянского (церковнославянского) языка, обогатив при этом русскую лексику, в особенности ее книжный и абстрактный слои. Эти слова имеют свою длительную историю и разную «судьбу»: одни из них воспринимаются как «свое», так как семантико-стилистическая ассимиляция славянизмов привела к слиянию их в единое целое с исконно-русской лексикой (бытие, область, праздник, отвращение, среда, потребность и др.); другие употреблялись в основной своей части как стилистические синонимы русских нейтральных слов (лобзать — целовать, внимать — слушать, очи — глаза, лик — лицо, град — город, брег — берег, лодка — ладья и др.).

Другими словами, в результате различных словообразовательных, семантических и стилистиче­ских процессов славянизмы теряли свою генетическую маркированность, становясь функционально русскими словами. При этом генезис значительной части славянизмов может быть выявлен лишь пу­тем специального исследования (такие, например, слова, как бытие, область, потребность, среда, вдохновение, отвращение, искоренить, праздник и мн. др.). Другая часть этой лексики, семантически и стилистически преобразованная, определилась как особая лексико-стилистическая категория, фор­мирующая основной состав высоких и поэтических слов (агнец, алкать, бремя, внимать, вопиять, врата, глава, глас, грясти, лик, стезя). Некоторые славянизмы, проникнув в живую разговорную речь, вытеснили из употребления свой исконно русский вариант, ср.: время — веремя; храбрый — хоробрый, мраморъ — мароморъ, врагъ — ворогъ и др.

Все изложенные выше примеры являются свидетельством того, что славянизмы составили значительный пласт лексики русского литературного языка, состоящий в большинстве своем из слов отвлеченной семантики, относящихся к области религии, церковного быта, морали, философии, культуры. Роль славянизмов в истории русского языка и шире — в развитии духовной жизни русского народа — велика: посредством этих слов шло восприятие русским народом христианской религии и греческого культурного наследия, что нашло отражение в русском литературном языке.

Слова, вошедшие в русский язык из старославянского или из его более позднего извода — церковнославянского языка, связаны с различными реалиями, понятиями и представлениями далеких эпох, поскольку способны хранить в народной памяти «следы далеких эпох», великие события жизни народа, достижения и потери, положительный опыт и ошибки человеческого бытия [2; 281]. Большая культурная и художественная ценность, заключенная в их семантике, позволяет говорить о «семантической памяти» славянизмов, которая является следствием их эволюции.

Славянизмы в истории русского литературного языка имели длительную традицию употребления, их исследование в русском языке проводилось по следующим направлениям:

• изучение судьбы славянизмов, т.е.  их семантической эволюции — освоение и ассимиляция русским языком;
• стилистическая роль и стилистические функции славянизмов в русском литературном языке и языке художественной литературы;
• изучение стилистической дифференциации славянизмов в их соотношении с русизмами и их синонимических возможностей;
• описание функционирования неполногласной лексики относительно полногласной на разных хронологических срезах русского языка;
• освещение   семантико-словообразовательного   аспекта   изучения старославянских формантов и др.

Важным, на наш взгляд, является изучение славянизмов как лингвокультурного феномена в тесной связи с их семантической историей. Именно этот аспект изучения славянизмов остается малоисследованным в сравнительно-историческом языкознании. Компонент семантики славянизмов, связанный с их культурной памятью, представляет особый интерес, при этом существенным является описание утраты старых и приобретения новых смыслов в русском языке, что прослеживается в самой истории слов. Об этом писал исследователь военной лексики в русском языке XI-XVII вв. Ф.П.Сороколетов: «История слова должна воспроизводить все содержание, всю цепь его смысловых превращений, все его «метаморфозы». Она стремится раскрыть конкретные условия употребления слова в разные периоды его речевой жизни. Она определяет исторические закономерности изменения значений, связывающих судьбу отдельного слова с общим ходом развития всей семантической системы языка или тех или иных его стилей. История слова жизненнее, динамичнее и реальнее его этимологии. Вопрос о происхождении слова только тогда получает твердую культурно-историческую базу, когда он опирается на исследование всех этапов смысловой эволюции этого слова [3; 8, 9].

Эволюция представлений о понятиях в истории русского языка приводит как к их ценностному осмыслению, так и к переосмыслению старых значений. Культурно-историческая мотивация современного словоупотребления позволяет говорить о случаях системных эволюционных преобразований. В первую очередь это касается славянизмов, которые имеют внутреннюю семантическую историю. Процесс проникновения старославянской (церковнославянской) лексики в русский литературный язык осуществлялся в разные исторические периоды неравномерно, что зависело, прежде всего, от определенных культурно-исторических условий.

Семантическая эволюция слова как результат действия его «культурной памяти» — следствие того, что в семантике слов сохраняются его существенные характеристики, связанные с исконным предназначением слова, характеризующим особенности мировидения и мировосприятия носителей языка. При этом значение слова «движется» от конкретного к абстрактному. «Вопрос о «культурной памяти» слова встает в тех случаях, когда оно «помнит» или, напротив, «забывает» (а быть может и реконструирует) какие-то значимые в культурной традиции носителей языка представления и поня­тия. «Культурная память» не обязательно подразумевает прямое и неукоснительное наследование исконной семантики языковой единицы. Слово может «помнить» то, что существенно с точки зрения новых языковых отношений. Так, семантический акцент на «умозрительности» в славянизмах ставит их в «духовную» оппозицию физически-конкретному, «вещному». Воспринимая слово грядущее как старшее по отношению к синониму будущее, современное сознание связывает с этим старшинством ценностную отмеченность. В результате сфера употребления слова грядущее сужается, специализи­руется. Но эта специализация происходит по определенной «культурной программе», которая зало­жена в слове и о которой мы можем судить, обратившись к каноническому текстовому образцу: су­жение сферы употребления слов грясти, грядущее, грядущий в соответствии с этим образцом позво­ляет д о г а д а т ь с я об исходной связи «книжности» и «церковности» в русской культурной тради­ции» [4; 71].

О наличии у слова «культурной памяти» свидетельствует и функциональная выделенность, на­пример, «высокого», «книжного» слова взор по сравнению с нейтральным взглядом. С одной сторо­ны, именно взор может быть мысленным, внутренним: Перед его мысленным взором (взглядом) вста­вали картины прошлого; именно взор прилагается к обобщенному субъекту: Взоры (взгляды) Европы устремлены сюда; Взоры (взгляды) всех россиян обращены к вам. С другой стороны, взор, в отличие от взгляда, способен описывать чисто внешнюю — не функциональную — сторону объекта, образное впечатление от него: взор может быть голубым, сверкающим, небеснъм... Современное значение по­добных слов существенно редуцировано по сравнению с исходными, семантика которых включает «высокое» и «умозрительное» содержание.

Языковое сознание носителей языка связывают слова старославянского (церковнославянского) происхождения с самым значимым в культурной традиции носителей языка текстом — Священным Писанием — единственным эталоном и сверхобразцом русской книжности. Как справедливо замеча­ет В.М.Живов: «... нормы книжного языка, нарративные модели ориентировались на духовные тек­сты, впрочем, как и вся культура в целом» [5; 43]. Поэтому связь некоторых языковых единиц с та­ким текстом получает интерпретацию в терминах «исконной культовой принадлежности». Между тем именно в исконном значении славянизмы обладали более широкой предметной сферой, что явля­ется доказательством динамики их значений от конкретного к абстрактному. Современной науке из­вестно множество фактов абстрагирования — современное значение многих таких слов, характери­зующихся двойной актуализацией (как конкретные, предметные значения, так и абстрактные) в про­шлом, обладают в современном языке только однозначной «идеальной» семантикой. «Соотнесен­ность славянизмов с абстрактной семантической сферой отражается и на сочетаемости русских слов. Так, например, по-русски говорят прервать разговор, но перервать нитку: неполногласная форма (прервать) закономерно появляется в сочетании со словом, обозначающим нематериальное понятие (разговор), и, напротив, полногласная форма (перервать) появляется в сочетании со словом, обозна­чающим материальное понятие (нитка). . Поскольку абстрактное, а также возвышенное содержание предполагает введение славянизмов (церковнославянские средства выражения), целые фразы в рус­ском тексте могут иметь церковнославянский облик; иными словами, в рамках современного русско­го языка могут создаваться церковнославянские фразы: Да здравствует Советская власть! Здесь нет ни одного собственно русского слова (в смысле генетической принадлежности). ... Русский литера­турный язык обладает особыми стилистическими возможностями для выражения абстрактного, обобщенного, а также возвышенного, поэтического содержания.

Пожалуй, самым распространенным семантическим процессом для славянизмов является мета­форический перенос — один из основных приемов формирования отвлеченных понятий, относящих­ся к различным сферам духовной, социальной и культурной жизни общества... Слово агнец, имевшее в старославянском языке помимо номинативного прямого значения «ягненок» и переносное, обозна­чавшее безгрешного человека и употреблявшееся преимущественно по отношению к образу Иису­са Христа, получает широкое распространение в русской литературе середины XVIII в. Чаще это сло­во выступает в контекстах, связанных с культурно-исторической традицией восприятия образа яг­ненка как культового, жертвенного животного. В этих употреблениях актуализируется смысловой компонент кротости, беззащитности, чистоты. Из сферы церковных понятий оно перешло в область нравственных, секуляризованных.

Развитие переносных значений свойственно многим славянизмам, ср.: глагол обязать обозначал то же, что обвязать; отвергнуть — то же, что отбросить; отвлечь — то же, что оттащить; исказить — то же, что испортить; погрязнуть — то же, что погрузиться, утонуть; глагол подражать, родственный слову драга — «дорога», первоначально означал «идти за кем-либо той же дорогой». Глагол преступити, первоначально означавший то же, что и переступити, преимущественно употреблялся переносно, в сочетании со словами заповедь, законъ, уставъ, заветъ, клятва, обещание и т.п. Эти сочетания имели большую распространенность в религиозной

литературе, в частности в церковно-книжных памятниках. Такой «статус» явился причиной изменения значения глагола — «совершить дурной поступок, нарушить нормы поведения, закон», что нашло отражение в современных словах преступление, преступный и преступник, образованных от глагола преступити. Приведенные примеры преобразования в семантике славянизмов, обусловленных экстралингвистическими факторами, позволяют выдвинуть предположение о том, что современное языковое сознание носителей языка маркирует славянизмы, особо выделяя при этом такой компонент их значения, как «духовность».

Основное направление семантико-стилистической эволюции славянизмов заключалось в их «обмирщении» — утрате церковной коннотации, в результате чего появляются слова с полной или частичной амнезией — потерей памяти о своем «прошлом». В таких случаях слово реализует два значения: «духовное», «религиозное», и «светское», «мирское», при этом «духовное» воспринимается современным носителем языка как узкоспециальное — «церковное». Так, связь страсти со «страхом» и всем комплексом «страдания», «испытания», «подвига» и «очищения» обыденным языковым сознанием не ощущается. Понимание страстного как «страшного» можно проследить на следующем примере: ...Сыне Божий, ущедри мя и сподоби одесную тебе стати и слышати сладкаго твоего гласа... Избави же мене от страстного оного и жесточайшего гласа, еже речеши грешным, сущим ощуюю тебе: «Отидите от мене...» (предсмертный плач мученицы Иустины из «Житии боярыни Морозовой»).

Изменения в семантике славянизмов приводили к утрате некоторых их значений, т.е. в процессе динамики языка в силу различных причин выходили из употребления одни значения и развивались другие, новые. Так, исходным значением славянизма челнок (челнъ) всегда было и остается его русский синоним лодка, но в прошлом это слово имело и другое значение, которое было обнаружено нами в Картотеке древнерусского словаря в результате выборки: челнокъ — длинный, узкій, начиненный крупою пирог (Подвысоцкий А. «Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении». — СПб., 1885). Судя по источнику можно предположить, что челнокъ в значении пирог было известно только в определенной местности, а значит, оно было диалектным, тем более, что такое значение этого слова не зафиксировано в исторических словарях, Между тем в Словаре русского языка С.И.Ожегова приводится новое, приобретенное со временем значение, которое, на наш взгляд, называет предмет, похожий по форме на лодку. Ср.: челнок, — 1. То же, что челн (выдолбленная из дерева лодка). 2. В ткацком станке, швейной машине: овальная, продолговатая или иной формы колодка с накрученной или укрепленной внутри нитью.

В процессе номинации предмета развилось его мотивированное значение, поэтому здесь речь идет о метафоризированном термине. Когда-то слово челнок обозначало предмет, который по форме тоже был похож на ладью (лодку). Ср.: челнъ — кубокъ, братина въ виде челна: — Да семьнатцать кубковъ... , да волъ, да чолнъ, да куръ, а весу въ кубкехъ и въ воле и въ куре и въ чолну восмьдесять гривенокъ и шесть гривенокъ. С исчезновением предмета из языка ушло и его название, тем более, что для современного языкового сознания архаичным является исконное значение, которое нуждается в социокультурной интерпретации.

На основе переноса значения, столь характерного для номинации какого-либо предмета, объек­та, явления, в современном языке появилось новое значение славянизма «челнок»: челноки (челнок) — торговцы, закупающие товары широкого потребления мелким оптом и реализующие их в розницу с наценкой. Думается, что подобное значение появилось в языке в результате метафоризации, пере­носа по сходству — совершение частых движений туда и обратно между двумя пунктами, подобно челну на переправе. Современное языковое сознание не ассоциирует это новообразование с челном-лодкой (для современно языкового социума необходима семантизация этого архаизма), но связь с исконным значением можно установить с помощью толкования прилагательного челночный. С.: чел­ночный — 1. см. челнок. 2. перен. Связанный с регулярным движением между двумя пунктами на короткой дистанции. Челночный маршрут. Челночные перевозки. В обиходе современного языка встречаются сочетания челночный бизнес, челночный бег, челночный стежок. Разваленная экономика в постсоветский период породила феномен челночного бизнеса — социального явления, характерно­го для постсоветского периода и перехода страны в рыночную экономику. Из этого следует, что по­явление и актуализация того или иного значения слов связано прежде всего с экстралингвистически­ми факторами.