Литературная критика играет важную роль в духовной культуре и общественной жизни Казахстана. Мастерство и талант — важные условия творчества. Н. Ровенский выступал против благополучных творческих портретов, добродушных рассуждений о мастерстве, к которому он в своих трудах предъявлял высокие требования, он старался быть одним из творцов современного искусства Казахстана. «Талант критика проявляется прежде всего в сфере суждения и оценки. Если художник развивает свою мысль посредством изображения, то критик оперирует образами, уже созданными художником, и сопоставляет их с правдой жизни... Критик оценивает духовное содержание труда художника, его понимание закономерностей жизненного процесса, раскрытого в столкновении индивидуальных судеб героев произведения. Критик формулирует основные идеи, которыми живет или должно жить искусство, и тем самым активно воздействует на развитие литературы в целом, являясь одним из ее сотворцов» [1; 172].
Н. Ровенский-критик довольно-таки активно воздействовал своими трудами на развитие литературы Казахстана, большое значение всегда придавал вопросам стиля, поэтики художественных произведений и мастерству писателя.
Русская и казахская литература, а также литературные связи были постоянно в центре его внимания и изучения. Н.Ровенский был редактором монографических изданий ведущих казахских поэтов, писателей, литературоведов М.Базарбаева, Р.Нургали, А.Алимжанова, О.Сулейменова и других.
Особо следует подчеркнуть значительный вклад литературного критика в раскрытие художественного своеобразия и пропаганды казахской литературы среди читателей Союза, в развитие евразийских идей исторически закономерного и плодотворного культурного сотрудничества Востока и Запада на казахстанской земле.
Н.Ровенский перевел с казахского ряд произведений Б.Майлина, С.Муканова, У.Канахина, книги Р.Нургали, А.Байтанаева и др. Эта работа требовала напряжения духовных сил, знания материала, проникновения в национальный характер и образ жизни. Более того, творческий облик русского критика Казахстана сформировался во взаимодействии с казахской литературой. Он заинтересованно, доброжелательно и требовательно относился к казахским, русским, уйгурским и корейским писателям республики. Новизну и национальную красочность поэзии отмечал особо.
Высоко ценил критик художественное мастерство А.Алимжанова. Анализируя повесть «Возвращение учителя», он подчеркивает мастерство автора в описании далекой эпохи, знакомой лишь специалистам, — X век, восточное средневековье: «А.Алимжанов бережно снимает с прошлого пелену времени и вводит в литературу новый, необычайно яркий материал» [2; 67]. Н.Ровенский больше склоняется к тому, что это роман, а не повесть, место действия которого города Центральной Азии и Ближнего Востока, который сочленяет три материка — Азию, Африку и Европу. Очень важно, что именно здесь «сложились древнейшие цивилизации, здесь широко выразился важнейший фактор прогресса — обмен информацией (знаниями, идеями, культурой), отбор и накопление ее». В этом интеллектуальном климате творил великий кипчак Абу-Наср Фараби.
Говоря о стиле романа, Н.Ровенский находит точное сравнение: роман пронизан ощущением постоянной тревоги и опасности, зыбкости и иллюзорности человеческого счастья. Над бездной и суетой кровавых политических страстей А.Алимжанов поднимает величественную фигуру Фараби. Путь, избранный автором для его изображения, критик считает единственно приемлемым и плодотворным: «Перед нами не отъединенный от жизни жрец науки, не безразличный странник, взирающий на мир с высоты холодных категорий перипатетической логики. Он глубоко укоренен в своем жестоком времени, он героически ищет истину, потому что видит вопиющую несправедливость дорогого ему бытия. Судьба обрушила на него весь запас радостей и испытаний, полагавшихся интеллигенту того времени. Он знал милости, но чаще жестокости владык, он любил дочь наместника халифа и беседовал с выдающимися учеными и поэтами, он скрывался от преследований в каменистой степи, в черной низкой палатке бедуина и бросался со словами примирения в самое пекло схваток религиозных фанатиков, он создал книгу о Добродетельном городе и мечтал о справедливости вместе с «Братьями чистоты» и карматами. Он прошел через многие трагические события, был свидетелем ослепления его друга, великого поэта Рудаки, но не потерял высокого человеческого достоинства и мог сурово осадить надменного и полновластного султана» [2; 70].
Автор следует за своим героем «с почтительным тактом», передает самые тонкие его душевные состояния, печальные воспоминания о навсегда потерянной кипчакской родине. Это один из мотивов повествования. Второй заключается в воссоздании внутренней духовной жизни философа и наиболее значительных фактов его биографии: скитания в поисках истины, столкновения с властью во дворцах и темницах, любовь, встречи с карматами и т.д.
Критик солидарен с казахским писателем в том, что поиски истины и справедливости всегда будут увлекать читателей, в какие бы времена они не происходили. Истину и справедливость в лучших образцах литературы искали и критики-демократы В. Г. Белинский, Н. А.Добролюбов, Н.Г.Чернышевский, Д.И.Писарев. Истину и справедливость выше всего ценил их последователь — критик второй половины XX в. Н.Ровенский. А.Алимжанову же для подобных поисков в воспроизведенных им событиях тысячелетней давности требовались огромные знания и творческая дерзость.
Поиски истины для героя А. Алимжанова сопровождаются глубокими страданиями и душевными кризисами. Он пытается ответить на самый главный для себя вопрос: «Как жить в этом зыбком и жестоком мире?». Вопрос Н.Ровенским сформулирован точно, он проник в замысел А.Алимжанова. Писатель предлагает герою несколько решений: уйти под защиту палачей и сластолюбцев султана Саифа ат-Даулы и подобных ему или остаться одиноким, как слабый шаткий челнок в царстве лжи, коварства и зла, наивно полагая, что свободен. Есть вероятность жизненного выбора. Но ни первый, ни второй путь неприемлемы для главного героя. «Скорее всего, — пишет Н.Ровенский, — были правы великие математики «Аль-Хорезми и аль-Даухари, использовавшие богатство и силу халифов для распространения и утверждения своих мудрых идей. Они знали, что служат не халифу, а времени и людям. Греки не зря придумали Прометея и обожествили его» [2; 71]. Нет силы, которая смогла бы остановить полет мысли.
Поэтому Фараби у А.Алимжанова — «ищущий, страдающий, протестующий, живой, не лик, а личность, подвижник, провозгласивший торжество разума и мысли в эпоху, когда люди жили «без понятья о праве, о боге, как в тюремной ночи без свечи» [2; 72]. Творчеству А.Алимжанова Н. Ровенский посвятил не одну статью, но именно в этой, с броским названием «Осуществленная дерзость» он образно и лаконично, без пространных комментариев и отступлений, говорит о самом главном — о пути исканий главного героя произведения, занявшего заметное место в творческом наследии казахского писателя.
Жанр романа (но не повести) определен критиком как интеллектуальный, причем в лучшем смысле слова, «ибо не может быть иным произведение, герой которого приходит к единственно верному выводу о том, что «ни добро, ни разум сами не могут защитить себя от зла. Не бывает абстрактного разума, абстрактного добра, абстрактной любви. У них должны быть крепкие щиты и острые копья... Добро и разум должны уметь защищать себя!» [2; 72]. Н.Ровенский приводит цитату Р. Роллана о том, что «нравственный закон един для всех нас и на все времена» и подчеркивает, как точно «стыкует» ценности прошлого с современностью А.Алимжанов, отчего роман приобретает актуальное значение.
От эволюции образа главного героя, проблем нравственного выбора, движения сюжета и жанра анализируемого произведения критик переходит к вопросам стиля. Всем его статьям присуща стройная композиционная выверенность. Стиль точно отвечает материалу и нравственному пафосу романа. Нет житейских, бытовых речений, высокий слог лишь изредка переходит в риторику и выспренность. Критик, при всем уважении к автору, все же считает своим долгом пройтись по тем местам (особенно в главе «Сон в Халебе»), где встречаются отдельные не преодоленные до конца красивости: «вдыхая утреннюю свежесть, погружался в раздумье», «вечно томящее и вечно сладостное чувство» и др. В целом же слог романа восходит к «Шахнамэ» и «Тысячи и одной ночи». Так высоко оценивает стиль «Возвращения Учителя» А.Алимжанова Н.Ровенский.
Еще одну особенность обнаруживает критик. Это сочетание беллетризма и научной публицистики: «Возможно, очерки о Пальмире, послужившей странствующему философу моделью для Добродетельного города, или об Отраре, городе самодовольной и тупой силы, поставщике наемников и палачей для всего Ближнего Востока, и не вписываются в систему видения и мышления Фараби. Но исторические эти пейзажи имеют, — по мнению Н.Ровенского, — самостоятельное значение и не противоречат общей атмосфере повествования».
Далее в статье отмечено стилевое многообразие произведения: «Страницы сосредоточенных, насыщенных страстным исканием социальной и нравственной истины раздумий, беседы ученых, поэтов и каллиграфов сменяются звенящими от напряжения сюжетными спиралями, когда герой входит в непосредственное и смертельное соприкосновение с тиранией, скажем, в бухарской темнице во время очередного переворота или на встрече поэтов и ученых во дворце повелителя северной Сирии Саифа ат-Даулы». Автор статьи резюмирует, что «поведение героев... овеяно жертвенностью, романтикой и риском». Что стоит за этим?
Последний абзац статьи «Осуществленная дерзость» дает ответ на самый важный вопрос. В этом ответе — ключ к пониманию всего творчества казахского прозаика А. Алимжанова, которого критик считал талантливым и многоопытным пахарем на ниве современной и особенно исторической прозы. Огромная исследовательская работа, живой интерес писателя к утраченным подробностям прошлого, личные впечатления во время поездок в арабские страны лежат в основе многих его произведений. Эту исследовательскую работу писательского ума высоко ценил русский критик Казахстана.
Когда Н.Ровенский пишет о своем друге и единомышленнике А.Алимжанове, стиль его статей становится образцовым. Широк круг интересов А.Алимжанова: современность, национально-освободительная борьба, кровавые драмы Востока X-XIV вв., борьба казахского народа с иноземными захватчиками в XVIII в.
Исторический материал следующего романа казахского писателя — «Гонец» критик определяет как обширный, пестрый, противоречивый. Поэтому нужна была твердая, опытная рука, чтобы организовать его, направить в русло определенной концепции. Писателю удалось выстроить четкое и свободное повествование, в котором естественно сочетаются картины народных бедствий и личные судьбы, батальные сцены и авторские отступления. В романе наличествует единое лирико-романтическое поле, которое значительно усиливает увлекательность чтения.
Критик отмечает также новизну исторического материала, ярко выраженное национальное своеобразие. В романе передан образ мыслей казаха, быт народа, обрядовость и ритуальность трапезы и похорон, беседы стариков и клятвы джигитов. Включены восточные легенды о коварной, эгоистичной цейлонской царице Ануле и принесшей себя в жертву ради народного благополучия принцессе Раджастана Чамелиране. Роман насыщен яркими, живописными и точными психологическими деталями. Точно передана атмосфера высокого душевного и национального подъема перед последней битвой с джунгарами у стен Туркестана, полны динамики, ярости боя батальные сцены. Со страниц романа «доносятся гортанный клич туркменов, призывные крики узбеков, башкир и каракалпаков, слышится русская речь и таджикские песни».
«Если верить критико-библиографическим отделам «толстых» журналов, литература наша пребывает в состоянии полного благополучия и сплошных успехов, крайне редко появляются статьи, где бы профессионально, аналитически говорили о слабостях, недостатках или неудачах в творчестве тех или иных писателей», — пишет Ф.Кузнецов [3; 339]. В литературе Казахстана такой критик-аналитик был. Чуткий, справедливый, беспристрастный. Н.Ровенский не кривил душой, замечал все талантливое, критиковал недостойное, предвидя, порой, многое в дальнейшем развитии литературы Казахстана.
Список литературы
1 Сучков Б. Действенность искусства. Литературно-критические статьи. — М.: Сов. писатель, 1978. — 265 с.
2 Ровенский Н. Осуществленная дерзость // Ровенский Н. Портреты: Обзоры, рецензии, литературные портреты. — Алма-Ата: Жазушы, 1983. — С. 67-73.
3 Кузнецов Ф. Критерии критики // Кузнецов Ф. Перекличка эпох. Очерки, статьи, портреты. — М.: Сов. Россия, 1980. — С. 335-343.