Дворянство и королевская власть в системе государственного управления средневековой Франции

Опыт средневековой истории показал, что статус дворянства в целом и его внутренняя социальная стратификация претерпевали замет­ную модификацию под влиянием как эконо­мического, так политического и даже этни­ческого фактора. Наблюдаемый в ряде случаев вариант важного для судеб сословия ослабления его нижней границы и пополнение его состава за счет активных выходцев из числа неблагород­ных, главным образом горожан, происходило благодаря увлечению частью дворянства хозяй­ственной функцией в условиях рынка. Анало­гичный результат мог стать следствием занятий на службе в государственном аппарате; ано-блирование по должности создало особую про­слойку чиновного дворянства, отличную от на­следственного. Эти факты позволяют говорить о поливалентности сословия и его значительном потенциале. Впрочем, способность дворянства вписываться в общество, шагать вместе с ме­няющимся обществом поучительна отсутствием однозначных результатов и не исключала пара­доксов. Оформление английских джентри в ряду других причин обернется в конечном счете ослаблением класса феодальных земельных соб­ственников в целом и ранней буржуазной рево­люцией. Гораздо более традиционное, привязан­ное к военной функции французское дворянство удержится у власти до конца XVIII в., в част­ности, благодаря подкрепившему позиции фео­дальных собственников дворянству мантии.

В контексте «выживаемости» сословия осо­бый интерес представляет вопрос об эволюции вассальных связей, которые подобно статусу конституировали сословие. Этот второй важный аспект общей истории западноевропейского дво­рянства, который хотелось бы выделить.

Западноевропейский вариант феодализма, который характеризуется номинальным для мо­нарха правом верховной земельной собствен­ности и концентрацией ее преимущественно в частном секторе, стимулирует исключительное развитие системы условной собственности. Это обстоятельство в свою очередь обеспечивает классу внутреннюю консолидацию, реализован­ную в институте вассалитета. Консолидация, как известно, не исключала внутренних противоре­чий и войны как способа их разрешения. Что касается разветвленного института вассалитета, как всякое историческое явление оно могло превращаться в свою противоположность. Имею в виду получивший распространение факт, когда вассал служил нескольким сеньорам и следо­вательно не служил никому. Общество боролось с этой стихией и, упорядочивая вассальные связи, ввело в феодальное право понятие глав­ной вассальной присяги hommage lige. В цен­трализующихся государствах королевская власть стремилась ее монополизировать. Вассальные связи стали непременным компонентом и фак­тором экономической и политической жизни сословия, а также государственных и междуна­родных отношений. В контексте исторической судьбы и перспектив сословия весьма сущест­венным представляется вопрос об изменении природы вассальных связей.

Опыт средневековой истории показал, что статус дворянства в целом и его внутренняя социальная стратификация претерпевали замет­ную модификацию под влиянием как эконо­мического, так политического и даже этни­ческого фактора. Наблюдаемый в ряде случаев вариант важного для судеб сословия ослабления его нижней границы и пополнение его состава за счет активных выходцев из числа неблагород­ных, главным образом горожан, происходило благодаря увлечению частью дворянства хозяй­ственной функцией в условиях рынка. Анало­гичный результат мог стать следствием занятий на службе в государственном аппарате; анобли-рование по должности создало особую про­слойку чиновного дворянства, отличную от на­следственного. Эти факты позволяют говорить о поливалентности сословия и его значительном потенциале. Впрочем, способность дворянства вписываться в общество, шагать вместе с меняющимся обществом поучительна отсутст­вием однозначных результатов и не исключала парадоксов. Оформление английских джентри в ряду других причин обернется в конечном счете ослаблением класса феодальных земельных соб­ственников в целом и ранней буржуазной рево­люцией. Гораздо более традиционное, привязан­ное к военной функции французское дворянство удержится у власти до конца XVIII в., в част­ности, благодаря подкрепившему позиции фео­дальных собственников дворянству мантии.

В контексте «выживаемости» сословия осо­бый интерес представляет вопрос об эволюции вассальных связей, которые подобно статусу конституировали сословие. Этот второй важный аспект общей истории западноевропейского дворянства, который хотелось бы выделить.

Западноевропейский вариант феодализма, который характеризуется номинальным для мо­нарха правом верховной земельной собствен­ности и концентрацией ее преимущественно в частном секторе, стимулирует исключительное развитие системы условной собственности. Это обстоятельство в свою очередь обеспечивает классу внутреннюю консолидацию, реализован­ную в институте вассалитета. Консолидация, как известно, не исключала внутренних противо­речий и войны как способа их разрешения. Что касается разветвленного института вассалитета, как всякое историческое явление оно могло превращаться в свою противоположность. Имею в виду получивший распространение факт, когда вассал служил нескольким сеньорам и следо­вательно не служил никому. Общество боролось с этой стихией и, упорядочивая вассальные связи, ввело в феодальное право понятие глав­ной вассальной присяги hommage lige. В цен­трализующихся государствах королевская власть стремилась ее монополизировать. Вассальные связи стали непременным компонентом и фак­тором экономической и политической жизни сословия, а также государственных и междуна­родных отношений. В контексте исторической судьбы и перспектив сословия весьма сущест­венным представляется вопрос об изменении природы вассальных связей.

Сословная монархия возникла в Европе на этапе развитого феодализма в обществах, пере­живающих процесс централизации на провин­циальном и в ряде случаев общегосударст­венном уровне. Решающей причиной, которая вызвала к жизни эту форму, послужил процесс оформления и консолидации сословий, в ходе которого социальные коллективы вырабатывали общие юридические права и привилегии в рам­ках провинции, а затем государства. Закреп­ленные в хартиях, они обеспечивали сословную автономию, с которой была вынуждена счи­таться монархия. Не располагая властью, доста­точной для того, чтобы осуществить высший суверенитет, монархия была вынуждена идти на контакты и диалог с общественными силами, самой яркой формой которого явились сослов-но-представительные органы. Их существование в качестве органов компромисса нарушило прежний авторитарный способ управления, ограничив монархию и, как может показаться, осуществив тот идеал «смешанной» монархии, в пользу которого высказывались мыслители древности и средневековья, - то есть соединение монархического, олигархического и демок­ратических принципов управления. Степень их ограничительных возможностей зависела от конкретно-исторических условий развития той или иной страны, в первую очередь от степени консолидации и активности сословий, а также расстановки социальных сил, в том числе от­сутствия или наличия союза между привиле­гированным и непривилегированным городским сословием в этом органе. Притязания сословий подкреплялись развитием политической мысли, важным завоеванием которой явился сформули­рованный ею правовой принцип согласия. Он включал признание необходимости совета мо­нарха с сословиями, ответственности государя перед ними и возможности разрыва полити­ческого контакта, если глава государства не выполняет своих обязательств [1; с.19.]

XIII век по праву считается периодом бле­стящего расцвета феодальной Франции. Коро­левский домен с 1202 года увеличился благо­даря прибавлению к нему герцогского домена Нормандии, состоявшего из четырех десятков «cites» (главных городов епархий), или касте-лянств, домена анжуйских графов с Анжером, Туром и Ле Мансом, домена герцогов акви-танских в Пуату и Сентонже с городами Путье и Сентом, наконец, ленов, конфискованных у мятежных вассалов, таких как графство Було-нское и Овернское, или оставшихся без наслед­ников или приобретенных на основании сделок, как восточный Вермандуа с Сен-Кентеном, графства Валуа, Клермон-ан-Бовези, Бомон-сюр-Уаз, Алансон, сеньории Ножан и Иссуден. Если прибавить к этому присоединения, сде­ланные в начале правления Филиппа II Августа, то окажется, что он учетверил королевский до­мен, который теперь простирался от окрест­ностей Сен-Омера до Сентонжа [2, c. 215].

Людовик VIII закончил присоединение Пуату и приобрел кастелянства Сен-Рикье и Дуллан, графство Першское, и, в результате крестового похода северофранцузских рыцарей на юг (так называемые альбигойские войны), где получила широчайшее распространение ересь катаров [3, с. 67], приобрел сенешальства бокерское и кар-кассонское, отторгнутые от Тулузского граф­ства. В период правления Людовика IX было приобретено графство Маконское, но особенно важны были заключенные им договоры, кото­рые упрощали и делали более ясными отноше­ния между королем Франции, баронами и сосед­ними королями: 1229 г. - договор с графом тулузским, который, за исключением столицы и Тулузоны, сохраняемых им за собой, уступает королю Франции все свои домены и сюзеренные права; 1234 г. - договор с графом бретанским, который отдает королю важные укрепленные места Сен-Жам-де-Беврон и Беллем; 1258 - 1259 гг. - договор с королем арагонским, который оставляет за собой во Франции только сюзерен-ство над Монпелье, и с королем Англии [4, c. 216].

Правда, королевский домен во времена Людовика IX значительно уменьшился благо­даря введенному Людовиком VIII обычаю учреждать значительные уделы в пользу млад­ших сыновей короля: по своему завещанию он отдал Артуа своему второму сыну, Анжу и Мэн третьему, Пуату и Овернь четвертому. Если владелец удела умирал без прямого наследника, то его земля возвращалась к короне. Многие из предшественников Людовика VIII наделяли своих младших сыновей сеньориями. Это был обычай, как в областях, где баронства были неделимыми, старший давал младшему «сред­ства к жизни» (apanamentum). Это не было «долей наследства», как неверно заявлял Роберт Д'Артуа, брат Людовика IX [5, II, №2562]. Тем не менее Людовик VIII подверг отчуждению, таким образом, добрую треть домена, чтобы не могло возникнуть распрей между сыновьями. Людовик IX исполнил волю своего отца, но сам он пожаловал своим младшим сыновьям лишь очень скромные уделы. В XIII веке благодаря твердости Людовика IX и счастливой случай­ности, раздробление домена между королем и его братьями не было гибельным для Франции.

В начале XIV века английские владения были сведены к прибрежной полосе между Бордо и Байоной, а королевский домен про­стирался от Фландрии до Средиземноморья, охватывая примерно три четверти страны; вне его оставались только Бургундия, Бретань и не­сколько аквитанских княжеств.

Внутренняя организация домена отличалась немалой пестротой. Присоединяя крупное фео­дальное владение, король в ту пору не пере­делывал его административной структуры. Он только замещал собой бывшего герцога или графа, перенимая все его политические и сень­ориальные права. Он даже не всегда (особенно на первых порах) мог назначать на важнейшие посты своих ставленников, так как обычно тор­жественно обязывался соблюдать привилегии и кутюмы (местное право) провинции и не по­сягать на ее «вольности», среди которых едва ли не первое место занимали притязания местных феодалов на все административные функции. Поэтому провинциального управления продол­жала сохраняться и после присоединения. По своему существу, структура всех французских областей была в основном однотипной. Кроме того, в XIII веке короли еще не обладали доста­точными возможностями для полной унифи­кации страны [6, с. 98].

Деятельность Филиппа II Августа и, осо­бенно, Людовика IX Святого (1226-1270), про­славившегося своим благочестием и мудростью, преследовала несколько целей: унифицировать хотя бы до известной степени управление до­меном в узком смысле слова (т.е. теми владе­ниями, где король мел всю полноту феодальных прав, включая и сеньориальные), организовать центральное управление в соответствие с рас­ширившейся территорией, ликвидировать не только феодальную анархию, но и, по возмож­ности, ее причины.

Социально-экономическое развитие феодаль­ного общества и внутренняя эволюция сословий не исчерпывают причин обострившейся к концу XIII века внутриклассовой и межсословной борьбы во Франции. Существенным источником противоречий, усугублявшим напряженность в стране, было усиление королевской власти, ко­торое нанесло ощутимый ущерб материальному благополучию всех классов и сословий и из­менило равновесие политических сил в пользу монархии [7, с. 121].

Обеспечив себя сравнительно действенным и надежным административным аппаратом, король пытался осуществить и до известной степени осуществлял высший суверенитет уже не только в королевском домене, который к началу XIV в. составлял три четверти территории Франции, как мы указывали выше, но и в рамках всего королевства. Изменился и сам характер коро­левской власти, патримониальная основа кото­рой постепенно уступала место публично-пра­вовой. Королевская власть к этому времени была объявлена легистами единственным источ­ником права и закона, хранительницей об­щественного блага. С конца XIII века монархия заметно оживила свою законодательную дея­тельность, посредством которой пыталась регу­лировать все стороны жизни феодального об­щества. В преамбуле ордонансов, в мотивировке мер, предписываемых ими, часто повторяется и подчеркивается мысль об общем благе, ин­тересах мира, необходимости уничтожения об­щественного зла. Королевские ордонансы посвя­щены вопросам администрации, юстиции; взаимоотношениям с сословиями, ремеслу, тор­говле, ростовщичеству, продовольственному во­просу. Они определяли даже условия приобре­тения звания хирурга, изучения гражданского и канонического права, регламентировали одежду и питание. Парламент санкционирует исклю­чительное право короля аноблировать виллана, а также разрешает королю не признавать сюзе­реном сеньора, во владениях которого он мог сделать земельные приобретения [8, c. 54].

Именно при Филиппе IV складывается коро­левская администрация, преданная интересам короны, следующая воле короля как единствен­ному закону. В период его правления завер­шается дифференциация высшего полити­ческого и административного органа государст­венной власти — Королевской курии, из которой выделились особая судебная палата — Парижский парламент, ставший уже в XIII веке верховным судом всей страны, Королевский совет как высший политический орган и Счет­ная палата.

Усиление королевской власти, совпадающее на данном этапе с объективным и прогрес­сивным процессом государственной централи­зации, не могло не найти поддержки в самых широких кругах французского общества. Вместе с тем оно существенно ущемляло интересы формирующихся сословий: духовенства, дво­рянства и горожан, вызывая с их стороны активное сопротивление. Характер противо­речий между королевской властью и сословиями в изучаемый период заслуживает, на наш взгляд, особого внимания, поскольку из всех явлений социально-политической жизни именно эти про­тиворечия оказывали самое непосредственное и прямое влияние на возникновение новой госу­дарственной формы — сословной монархии. Динамику взаимоотношений королевской власти с крупными духовными и светскими сеньорами, а также городами, воссоздаваемую, в частности, на основе королевского законодательства, определяли откровенные притязания короля и его временные уступки, вызванные сопро­тивлением сословий. Эта динамика позволяет четко определить тот круг вопросов, решение которых создавало противоречия между пра­вительством и силами, располагавшими опре­деленным суверенитетом в государстве.

Важным объектом притязаний королевской власти, вызывавшим наиболее частые стол­кновения с привилегированными сословиями, являлась сфера сеньориальной и церковной юрисдикции, которую правительство настой­чиво пыталось сократить, справедливо расце­нивая судебные привилегии как главное условие политического влияния феодалов.

Главным источником доходов короны к началу XIV века продолжал оставаться домен, который теперь составляли 34 бальяжа и сенешальства. Согласно обычаю, порожденному феодальным характером земельной собствен­ности, наследник умершего держателя фьефа должен был «восстановить за собой» (relever) фьеф, заплатив сеньору — в данном случае королю — рельеф. Если держатель продавал свой участок, он должен был уплатить сеньору продажные пошлины. То же правило дейст­вовало и для незнатных держателей (censives). Ордонанс 1235 г. о выкупе фьефов (relief, rachat), согласно которому при переходе такого наследства от отца к сыну последний должен был либо уплатить сеньору определенную сумму, либо сеньор пользовался пахотной землей в течение года, не претендуя на талью или помощь зависимых людей этого фьефа [9, т. I, с. 56]. В 1246 году (май) королевский указ для областей Мэн и Анжу отменял, в соответствии с местными кутюмами, выкуп при переходе фьефа от отца к сыну, от брата к брату [9, т. I, с. 59 - 60].

Кроме того, королевская казна получала сборы от оммажа, баналитетов, права постоя, продажи прав на ремесло и торговлю.

Королевская власть увеличила денежные штрафы, взимаемые королевскими судами, стала извлекать постоянные доходы из лесов. В 1311 году Филипп IV начинает отдавать в аренду должности нотариусов, хранителей пе­чати, прево, причем превотства он предлагает отдавать в аренду по частям лицам, способным заплатить максимальную цену [9, т. I, с. 483]. В 1275 г. король присваивает себе право облагать всякую вновь приобретенную церковью или незнатными недвижимую собственность (amortis-sement).

В XIII в. королевская юрисдикция оформила передачу королю прав «batardise» и «aubaine», т. е. прав наследования имущества внебрачных и иностранцев, которыми раньше располагали бароны тех мест, где проживали люди назван­ных категорий. Однако ожесточенное сопротив­ление феодалов побудило короля уже в 1301 г. признать, что он не будет посягать на иму­щество бастардов и иностранцев в землях сеньоров с высшей юстицией, если для этого не будет определенных оснований. Филипп IV соглашается также не взимать поборы с иму­щества людей, находившихся под его протек­цией, только в том случае, если наследники могут доказать свою личную свободу [9, т. I, с. 338].

Несмотря на всяческие ухищрения, прави­тельство с помощью весьма нерегулярных до­ходов не могло разрешить финансовую проб­лему. Значительно разросшийся администра­тивный и судебный аппарат, активная внут­ренняя и внешняя политика требовали более постоянных и эффективных поступлений в королевскую казну.

Еще Людовик IX в целях укрепления королевской власти провел монетную реформу, согласно которой королевская монета имела силу во всем королевстве, как единственная там, где не было частных монет, а где они были — наряду с другими. «Добрая», т. е. полноценная монета Людовика IX успешно конкурировала с феодальными и, способствуя вытеснению их, подготавливала переход к единой монетной системе.

Филипп IV в монетной политике исходил из тех же принципов. Более того, он усилил кон­троль за частной монетой, подчеркивая, что феодалы имеют право чеканить монеты только с разрешения короля [10, c. 218]. Реформы монет король сочетал с запрещением иностранных монет в государстве, к которым, естественно, стремилось прибегать население во всех пла­тежах. Отношение современников к этим ак­циям хорошо передает автор «Рифмованной хроники», утверждая, что король обесцененной монетой «обременил и поглотил своих людей».

Первыми союзниками короля в деле объе­динения Франции были, помимо его курии (Двора), куда входили вассалы домена и те из крупных феодалов королевства, кого король пожелал призвать на совет, горожане домена и севера Франции. Еще при Людовике VII на заседаниях курии появились горожане, в 1179 году им была созвана ассамблея для получения согласия на возведение в королевское звание

Филиппа Августа. Последний через 10 лет, отправляясь в III крестовый поход, предписывал привлекать представителей городов домена к управлению и они действительно участвовали в ассамблеи следующего 1190 года.

За полвека (1179 - 1230 гг.), пришедшиеся на правление Филиппа II и время альбигойских войн, можно насчитать два десятка ассамблей. За короткий срок территория домена утроилась, помощь горожан и крестьян помогла Филиппу Августу объединить под своей властью треть Франции. Филипп II не только стал непосред­ственным сеньором Нормандии, Вермондуа, Оверни и Луарских графств, но стремился уни­фицировать управление и ликвидировать сами предпосылки феодальной анархии.

Наиболее решительные шаги в этом на­правлении были предприняты его внуком Людовиком IX. Еще в короткое правление Людовика VIII (1223 - 1226) было окончательно присоединено Пуату и часть Лангедока в результате двух походов 1224 и 1226 годов. Капетинги властвовали уже над половиной Франции. Однако в начале правления Людовика IX правительству регентши королевы Бланки пришлось вести борьбу против лиг крупных феодалов. Видную роль в этой борьбе сыграли города северной части Франции.

Если Филипп II фактически заложил основы французской государственности, поскольку при нем свыше десяти крупных графств было объединено под одной властью и сложилось ядро государства, включавшее некоторые цен­тральные области Франции, ее север и северо-запад, но при этом юридической унификации не произошло и король выступал как сюзерен, не будучи в состоянии активно вмешиваться в отношения сословий на местах, то укрепление позиций короля произошло лишь при Людовике IX [11, c. 18].

Институт вассальных связей, был, как и обретение статуса, подкреплен ритуальным церемониалом. Основными компонентами его являлись акт hommage (присяга), когда колено­преклоненный рыцарь вкладывал свои руки в руки сеньора, и клятва верности, которая сакра-лизировала их телесную (плотскую) связь im-mixtio manum. Первым нарушением идеала явилось введение вассала в обладание фьером (casement — оседание на землю), которое по­рождало материальную связь. Отношения как бы переворачивались: на этапе, когда вассалы находились в свите — вещная сторона их связи с сеньором (кормление и содержание) обеспе­ченная земельной собственностью последнего и военной добычей, отступала на второй план, точнее была скрыта личными отношениями службы, верности и покровительства. Теперь вассальная связь становится следствием фьефа. Постепенно реальный вещный элемент берет верх над личным, трансформируя вассальные связи и вытесняя их институтом подданства. Любопытную переходную ситуацию отразили XIV — XV века, период, который некоторые ис­следователи, желая подчеркнуть новое качество внутренних связей, называют временем «feo-dalite prolonge», «batarde». Он демонстрировал пестроту форм, в которой соседствовали старые формы feodalite , опирающиеся на оммаж и фьеф—     с новой формой фьеф — ренты (фьеф de bourse в Англии), которая еще сопровождается процедурой hommage, однако, вместо фьефа появляется ежегодная денежная плата за службу. Уже к концу XV в., и эта форма уходит со сцены, вытесняясь контрактной службой. В ней вообще исключен hommage, однако, «кон­трактники» носят знак своей связи с сеньором —     ливрею. Они сами, в свою очередь, могут заключить контракт с достаточно широкой группой людей, составив военную команду в несколько сотен единиц, находящихся на службе магнатов или короля. Параллельно фьеф-ренте и контрактам в эту переходную эпоху короли и принцы гальванизируют институт рыцарских орденов.

Все эти новые и старые формы, сосуществуя и дополняя друг друга, способствовали пере­группировке сил сословия. Контрактные связи, накладываясь поверх традиционных вассальных, расширяли практику военных и политических альянсов. В этих изменениях следует искать источник бандитизма дворянства, невиданной до сих пор по масштабам борьбы феодальных группировок уже в XV в. Вместе с тем здесь же коренились возможности для усиления цен­тральной власти.

В отличие от бесстрастного и, в конечном счете, разрушительного воздействия экономи­ческой эволюции политика государственной власти выглядит не столь однозначной. Однако и в этом случае, направленная на сохранение и поддержку сословия приобщением его к службе в постоянной армии или государственном аппарате, она «огосударствляла» систему feo-dalite и содействовала формированию института подданства, который составит непременный компонент государства нового времени.

Несмотря на разрушительные импульсы, уже на рубеже раннего нового времени — дворян­ство   продолжало   удерживать политическую власть и преимущественные позиции в обла­дании фондом земельной собственности. Источ­ник силы таился в целом замедленном процессе эволюции крестьянства: Западная Европа на основной части своей территории дает вариант длительного сохранения мелкого производства. Часть дворянства оказалась способной впи­саться в качестве активной силы в систему рыночных отношений и даже предприниматель­ства, подобно английскому джентри. Теряя монополию на военную функцию в перспективе радикального переворота в судьбах армии, благодаря артиллерии и возрастанию роли пехоты, дворянство однако еще длительное время будет удерживать свои позиции в армии в качестве воинов - профессионалов и ее офицер­ского состава. Феномен живучести дворянства как общественной группы не исчерпывается только рамками средневековой истории. Его жизнь продолжится в новом времени в условиях буржуазного общества XVIII — XIX веков. Уступив экономические позиции, дворянство сохранит часть земельной собственности, приспособится в той или иной степени к новым общественным отношениям и, главное, оста­нется в составе политической элиты с высокой степенью активности. Политизированная об­щественная мысль и историография XIX столетия даст уничижительную характеристику сословию, от агрессивности и паразитизма ко­торого, по их мнению, выгодно отличались экономные и деятельные предприниматели. Конечно, объективная оценка исторической роли и места дворянства предполагает осозна­ние историками ответственности этой части общества за издержки средневекового этапа человеческой истории, связанные с насилием — политическим и социальным. Тем не менее, очевидно, не следует отказывать дворянству в способности преодолевать эгоистические инте­ресы и содействовать общественному благу.

Институт вассальных связей, был, как и обретение статуса, подкреплен ритуальным церемониалом. Основными компонентами его являлись акт hommage (присяга), когда колено­преклоненный рыцарь вкладывал свои руки в руки сеньора, и клятва верности, которая сакрализировала их телесную (плотскую) связь immixtio manum. Первым нарушением идеала явилось введение вассала в обладание фьером (casement — оседание на землю), которое по­рождало материальную связь. Отношения как бы переворачивались: на этапе, когда вассалы находились в свите — вещная сторона их связи с сеньором (кормление и содержание) обес­печенная земельной собственностью последнего и военной добычей, отступала на второй план, точнее была скрыта личными отношениями службы, верности и покровительства. Теперь вассальная связь становится следствием фьефа. Постепенно реальный вещный элемент берет верх над личным, трансформируя вассальные связи и вытесняя их институтом подданства. Любопытную переходную ситуацию отразили XIV — XV века, период, который некоторые исследователи, желая подчеркнуть новое ка­чество внутренних связей, называют временем «feodalite prolonge», «batarde». Он демонстриро­вал пестроту форм, в которой соседствовали старые формы feodalite , опирающиеся на оммаж и фьеф — с новой формой фьеф — ренты (фьеф de bourse в Англии), которая еще сопровож­дается процедурой hommage, однако, вместо фьефа появляется ежегодная денежная плата за службу. Уже к концу XV в., и эта форма уходит со сцены, вытесняясь контрактной службой. В ней вообще исключен hommage, однако, «кон­трактники» носят знак своей связи с сеньором — ливрею. Они сами, в свою очередь, могут заключить контракт с достаточно широкой группой людей, составив военную команду в несколько сотен единиц, находящихся на службе магнатов или короля. Параллельно фьеф-ренте и контрактам в эту переходную эпоху короли и принцы гальванизируют институт рыцарских орденов.

Все эти новые и старые формы, сосуществуя и дополняя друг друга, способствовали пере­группировке сил сословия. Контрактные связи, накладываясь поверх традиционных вассальных, расширяли практику военных и политических альянсов. В этих изменениях следует искать источник бандитизма дворянства, невиданной до сих пор по масштабам борьбы феодальных группировок уже в XV в. Вместе с тем здесь же коренились возможности для усиления цен­тральной власти.

В отличие от бесстрастного и, в конечном счете, разрушительного воздействия экономи­ческой эволюции политика государственной власти выглядит не столь однозначной. Однако и в этом случае, направленная на сохранение и поддержку сословия приобщением его к службе в постоянной армии или государственном аппарате, она «огосударствляла» систему feo-dalite и содействовала формированию института подданства, который составит непременный компонент государства нового времени.

Несмотря на разрушительные импульсы, уже на рубеже раннего нового времени — дво­рянство продолжало удерживать политическую власть и преимущественные позиции в обла­дании фондом земельной собственности. Источ­ник силы таился в целом замедленном процессе эволюции крестьянства: Западная Европа на основной части своей территории дает вариант длительного сохранения мелкого производства. Часть дворянства оказалась способной впи­саться в качестве активной силы в систему рыночных отношений и даже предпринима­тельства, подобно английскому джентри. Теряя монополию на военную функцию в перспективе радикального переворота в судьбах армии, благодаря артиллерии и возрастанию роли пехоты, дворянство однако еще длительное время будет удерживать свои позиции в армии в качестве воинов - профессионалов и ее офи­церского состава.

Феномен живучести дворян­ства как общественной группы не исчерпы­вается только рамками средневековой истории. Его жизнь продолжится в новом времени в условиях буржуазного общества XVIII — XIX веков. Уступив экономические позиции, дво­рянство сохранит часть земельной собствен­ности, приспособится в той или иной степени к новым общественным отношениям и, главное, останется в составе политической элиты с высокой степенью активности. Политизирован­ная общественная мысль и историография XIX столетия даст уничижительную характеристику сословию, от агрессивности и паразитизма которого, по их мнению, выгодно отличались экономные и деятельные предприниматели. Конечно, объективная оценка исторической роли и места дворянства предполагает осозна­ние историками ответственности этой части общества за издержки средневекового этапа человеческой истории, связанные с насилием — политическим и социальным. Тем не менее, очевидно, не следует отказывать дворянству в способности преодолевать эгоистические инте­ресы и содействовать общественному благу.

Список литературы

1. Власть и политическая культура в средневековой Европе / Под ред. Е.В. Гутновой. - М.: ИВИ РАН, 1992. -360 с.
2. Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и Англии X - XIII вв. - М.: Госоцэкгиз, 1938. - 422 c.
3. Сидорова Н.А. О некоторых проблемах исследова­ния средневековой культуры Франции // Вестник истории мировой культуры. - 1961. - № 6. - с. 65 - 77.
4. Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции XIII - XV вв. - М.: Высшая школа, 1989. - 272 с.
5. Layettes du Tresor des Chartes; edit. Teulet, J. de Laborde, E. Berger, H.F. Delaborde. - P., 1863 - 1909. - V.5.
6. История Франции / Под ред. А.З.Манфреда. - Т. 1 -3. - М.: Наука, 1972. - Т. 2. - 357 с.
7. Bois G. Crise du feodalisme. Economie rurale et                              
8. Les sources de Thistoire de France depuis les origines demographie en Normandie orientale du debut du XIV s. jusqu'en 1815. - V. I - VIII. - P., 1901 - 1912. - Vol. III. Les au milieu du XVI s. - P., 1976.                                             Capetiens (1180 - 1323). - P., 1903. - 248 p.
9. Карасевич П.Л. Гражданское обычное право Франции в историческом его развитии. - М., 1875. - 488 с.