О национальной идее. К постановке проблемы

Одновременно с возникновением нацио­нального государства и утверждением консти­туции формируются такие немаловажные компоненты как государственная символика -государственный флаг, гимн, герб, цвет(а), государственные и национальные праздники и церемонии и другие символы, которые также являются составляющими национальной идеи. Символы вообще играют очень важную роль в формировании и поддержании национальной идеи. Символ отсылает к этнической общности, он может быть абстрактным или конкретным, каким угодно, но он должен быть обязательно принят в качестве объединяющего признака членами этнического или национального сообщества и быть несомненно узнаваемым ими. Поэтому национальные символы должны быть одновременно достаточно простыми, чтобы быть понятными даже для самых малообразованных членов нации, и достаточно богатыми содержательно. Излишне усложнен­ные символы, отсылающие не к чувственно-эмоциональной, а к абстрактно-интеллектуаль­ной сфере малопригодны для выражения национальной идеи и часто играют обратную роль отчуждения индивидов от нации. Но символы должны быть узнаваемыми не только членами этнической или национальной группы, но и внешними группами и сообществами людей. Кто сегодня не знает чьим символом является звездно-полосатый флаг и даже что он символизирует? В то время как лишь треть россиян, согласно одному из социологических опросов, сумела расположить цвета своего национального флага в правильной последо­вательности.

Но делает устойчивым этнос и нацию не отдельный символ или миф, а комплекс мифов и символов. «Он определяет общий стиль этнической культуры и делает ее узнаваемой, кристаллизуется на протяжении нескольких поколений в священных текстах и языке, религиозных святынях и могилах, стилях одежды, искусства и архитектуры, музыке, поэзии, танце, юридических кодах, городской планировке, формах иерархии (гражданской, военной и религиозной), способах ведения войны и производственных технологиях» [1]. Роль символов и мифов особенно ярко видна в «донациональный» период развития этнических сообществ [2]. Но сказанное отнюдь не означает, что с завершением процесса форми­рования нации эти элементы уходят в прошлое и перестают иметь для нее значение. Напротив, эти элементы - мифы, символы, традиции, веро­вания - не только сохраняются в национальном сознании современного периода, но и, по мнению некоторых исследователей, остаются краеугольными камнями единства и стабиль­ности нации. «Основная доктрина задает мотив и импульс для различных видов национальной активности, - пишет известный английский исследователь национализма А.Смит, - как и для символов и институтов, которые выражают идею нации. Она охватывает не только область политики, но и социальную и культурную область; и она включает в себя и культурный партикуляризм индивидуальных наций, и универсальный взгляд на 'мир наций'» [3].

С символико-мифологической стороной национальной идеи тесно связана еще одна ее составляющая - (национальная) культура. Под культурой в западной литературе (в отличие от отечественной) понимается лишь та часть общественной жизни, которая связана с традициями, обычаями, верованиями, мифами, ритуалами, символикой, повседневной жизнью и т. д. Такое понимание с самого начала относит «культуру» скорее к «архаическим элементам» общественного бытия. Когда говорят о культуре в современном обществе, то имеют в виду прежде всего этнические и национальные элементы общественной жизни, связанные с повседневной практикой, семейной, частной жизнью, но никак не с фундаментальными социальными институтами - экономикой, государством, правовыми институтами и т. д. В данной статье мы не будем вдаваться в полемику о зауженности такого понимания культуры и примем его как факт.

Вопрос об отношении культуры и национализма (а также нации) является одним из наиболее дискуссионных в современной социологической и политологической литера­туре. Не вдаваясь в детали дискуссии отметим, что суть ее сводится к вопросу о том, сыграла ли культура (т. е. совокупность институтов традиционного общества) какую-либо роль (и какую) в образовании нации или нация обязана своим рождением совсем другим социальным институтам. Полемика в этом вопросе развернулась в основном между Э. Геллнером и Э. Смитом как наиболее «чистыми» представи­телями противоположных взглядов. По мнению Эрнеста Геллнера нации сформировались под влиянием процессов модернизации - разделения труда, индустриализации, развития коммуника­ционных систем, масс-медиа, новой системы образования и т. д. «Культурные» составляющие этноса и нации в его теории практически не имеют отношение к формированию нации. Энтони Смит, напротив, выделяет культурные составляющие в качестве важнейших в процессе формирования нации. Этот вопрос до сих пор остается остро дискуссионным, находя новых сторонников как в одном, так и в другом лагере.

Культурный компонент является не только важнейшим в национальной идее, но и позво­ляет более убедительно (чем у Геллнера и его сторонников) воспроизвести процесс формиро­вания нации и появления национализма. Бесспорно, переход от этнического к нацио­нальному сообществу является не плавным постепенным переходом, а взрывом, качествен­ным скачком, революцией (как Великая французская революция 1789-93 г.г. и образова­ние французской нации). В процессе этого скачка с одной стороны утрачиваются некото­рые важные для этноса черты, а с другой -возникают   новые,   неизвестные   этносу. Но значит ли это, что между нацией и этническим образованием вообще нет никакой связи, и что возникновение нации означает упразднение этноса?

О роли мифов и символов как части культурного компонента мы уже сказали выше. Но составляющей национальной идеи являются не мифы и символы сами по себе, а культура в целом, включающая в себя помимо них традиции и обычаи, язык, образ или стиль жизни (например, у казахов кочевой образ жизни), общую память, ценности, чувства. До 1980-х г.г. культуре как фактору формирования нации исследователи уделяли крайне мало внимания или не уделяли вообще, рассматривая нацию как продукт исключительно модернити (Э.Ренан, Э.Кедури, Г.Кон и др.). Начиная с середины 1980-х г.г. культуре как элементу национальной идеи уделяется все больше внимания, а некоторые ученые считают ее центральной причиной возникновения нации. Наиболее выдающийся вклад в исследование и прояснение культурного компонента национа­лизма внес английский историк и социолог Энтон Смит, посвятивший этой проблеме целый ряд работ, ставших классическими.

Относя себя к сторонникам этносимволизма /4/, Э.Смит подчеркивает, что «исторический этно-символизм концентрирует внимание особенно на субъективных элементах в существовании этносов, образовании наций и влиянии национализма. Это не означает, что он принимает «объективные факторы» как данные или исключает их из сферы своего анализа; он лишь придает больший вес субъективным элементам памяти, ценности, чувства, мифа и символа, и тем самым стремится войти в, и понять «внутренний мир» этничности и национализма» [5].

Один из «отцов национализма» Эрнест Ренан подчеркивал, что нацию формирует не только политическая воля, но и общие исторические и культурные ценности. «Нация, как и индивид, есть кульминация длительных усилий, самопожертвований и преданности прошлого. Из всех культов культ предков самый легитимированный, т. к. предки сделали нас такими какие мы есть. Героическое прошлое, великие люди, слава (под которой я понимаю подлинную славу), это социальный капитал, на котором строится национальная идея. Иметь общую славу в прошлом и общую волю в настоящем; сообща совершать великие дела в прошлом и желать совершать их и дальше -таковы фундаментальные условия для того, чтобы быть народом» [6].

Национальная история также является важной составляющей национальной идеи. Она обладает  огромной  объединяющей  и моби­лизующей силой национальности. К ней часто обращаются лидеры национальных движений, национальная интеллигенция и ученые, особен­но в кризисные и поворотные моменты национального бытия. Она служит предметом гордости для представителей данной нации, примером для подражания и объектом страст­ной защиты в случаях попыток ее искажения или пренебрежения. Национальная история генетически вырастает из коллективной памяти этноса - предшествующей нации исторической общности. Но между коллективной памятью и национальной историей существует принци­пиальная разница. Этнос не имеет и не может иметь истории, исторического сознания, его ему заменяет коллективная память. Историческое сознание, «чувство истории» - это исключи­тельно феномен модернити, он формируется одновременно с идеей свободы, которая наполняет историю собой как ее смыслом, содержанием. Напомним знаменитые слова Гегеля: «история есть прогресс в сознании свободы» (а также основанную на этой идее и ставшую не менее знаменитой концепцию «конца истории» Френсиса Фукуямы). Национальная история - одна из наиболее манипулируемых составных национальной идеи, но от этого она нисколько не теряет ни своей мощи, ни своей привлекательности для национального сознания. Это сказано к тому, чтобы читатель был готов к «полифоничному» восприятию национальной истории у различных авторов и не слишком возмущался «выду­мыванию» этой истории у того или иного автора.

Важной составляющей национальной идеи является патриотизм. Мы часто называем его чувством патриотизма, и совершенно справед­ливо, поскольку он относится именно к эмо­циональной, но никак не рациональной сфере. Как эмоциональное чувство патриотизм не только не поддается рационализации и рациональному контролю, но и как и многие чувства обладает большой взрывоопасной силой. Удержать и направить его в рамки конструктивной, созидательной деятельности бывает очень непросто. Поэтому, как и с другими элементами психологии масс, с ним надо обращаться крайне осторожно и взвешенно.

Но патриотизм как таковой не относится к элементам национальной идеи. Он может так или иначе сочетаться с национализмом (национальной идеей), но сам по себе является самостоятельным образованием. Патриотизм выражает любовь к Родине, Отчизне, месту, где жили отцы и предки данного индивида, даже если сам индивид непосредственно не был рожден здесь. Эта любовь не обязательно имеет этнический или национальный характер, она может быть безотносительной к национализму. Но будучи соединенной с национальной идеей, национальными чувствами ее мощь и влияние значительно возрастает. Эту особенность патриотизма необходимо иметь в виду в процессе построения и осуществления нацио­нальной политики. Например, для многих граждан современного Казахстана, не являю­щихся представителями титульной нации, национальное чувство может заменять чувство патриотизма. Не являясь и не считая себя казахами они, тем не менее, могут не чувствовать себя «ущербными» в Казахстане, компенсируя это чувство чувством патриотизма, т. е. рассматривая Казахстан как свою настоящую родину. Патриотизм является мощным средством регулирования межнацио­нальных отношений в полиэтническом обществе, при условии умелого использования этого средства. «В случае, когда национальное государство и национальное самосознание уже сформированы, патриотическая фразеология может быть использована не только оппози­ционными группировками, стремящимися заполучить власть, но и политической элитой, которая в целях укрепления своих позиций провозглашает себя хранителем истинных традиций и защитником национальных интересов» [7] (Выделено мной - Б.Н.)

Патриотизм и национализм могут выступать как конкурирующие идеологии в процессе создания нового государства и новой коллек­тивной общности. Так, например, в процессе создания британской нации, как показывает в своем исследовании Л.Колли, решающую роль сыграл патриотизм. Британский национализм вырастает из британского патриотизма. «Задолго до модернизации, создания железных дорог, народного образования, печатного слова и демократии патриотизм начал выковывать английскую нацию». Поэтому в национальной политике государства важно уметь интегри­ровать национализм и патриотизм, а не противо­поставлять их друг другу. Линда Колли сравнивает патриотизм с повозкой, в которую усаживаются разные классы и сословия, чтобы править ею затем в нужном для них направ­лении. Добавим от себя: повозку совершенно разных и случайно попавших в нее людей, которые приезжают в пункт назначения единым сплоченным сообществом - нацией.

Таковы основные составляющие националь­ной идеи. Они, конечно, не охватывают всего многообразия ее составляющих, но, по нашему мнению, это все же важнейшие ее компоненты. В данной статье мы не стремились дать исчер­пывающий реестр составляющих национальной идеи, поэтому она (статья) заведомо может иметь два недостатка: отсутствие каких-то составляющих, которые кому-то могут пред­ставляться решающими для казахстанской национальной идеи; недостаточная «прорабо­танность», «абрисность» каждой составляющей национальной идеи. Но нам казалось гораздо более важным дать толчок дальнейшим исследованиям национальной идеи, поскольку картина в этой области выглядит достаточно удручающей: все говорят о национальной идее, но никто толком не берется объяснить, что это такое, словно намеренно избегая называть вещи своими именами. Надеемся, что наша статья стимулирует дальнейшие поиски в этой области, если даже она послужит лишь «негативным основанием» для разработок будущих авторов.

Литература

1. Национализм и формирование наций. Теории — модели — концепции. —М.: 1994, с. 24.

2. Здесь возникает целый ряд вопросов, которые остро дискутируются в современной зарубежной литературе (о соотношении нации и этноса, о путях и движущих силах формирования нации, о роли примордиальных элементов (традиций, мифов, символов) в жизни современных наций и др.), но которые не связаны непосредственно с темой данной статьи и увели бы нас в сторону от основной темы. Однако непроясненность этих вопросов может сделать некоторые наши высказывания уязвимыми для критики.

3. Smith A. Nationalism. Theory, Ideology, History. Cambridge, 2001, p. 22.

4. Согласно классификации типов национализма А.Смита существует 4 его основных типа: 1) перенниализм; 2) примордиализм; 3) модернизм; 4) этносимволизм.

5. Smith A., op. cit., p. 57.

6. Цит по: Bhabha H., ed. Nation and Narration. London-New York, 1990, p. 19. /7/ Dinwiddy J. England. // Dann O., Dinwiddy J., eds. Nationalism in the Age of the French Revolution. 1988, p. 54.