В статье рассматриваются вопросы концептуализации пространства в языковой картине мира. Фундаментальные свойства бытия этноса определяют специфику ментальности этнического коллектива, обусловливают уникальность пространственных планов его жизнедеятельности. Для лингвистической интерпретации актуальным является исследование универсальных и этнических построений феномена категории пространства и соответствующие им понятия, представления, знания, выраженные языковыми средствами.
Спецификация этнодифференцирующих показателей (мировосприятие, национальный менталитет, культура, язык) обусловливается природногеографическими параметрами «пространства жизни». В связи с этим пословицы как когнитивный языковой знак, несущий информацию о культуре этноса, наиболее точно передает концептуальный комплекс, менталитет народа. Паремии русского языка свидетельствуют о гармоничном, искреннем отношении к природе, пословицы казахского народа свидетельствуют осоциогенетической адаптированности к условиям кочевого экстрима.Этническое своеобразие языковых средств, выражающих пространственные параметры, обусловлено особенностями мироведения определенного этноса.
Модели и механизмы концептуализации и вербализации окружающей среды, психолингвистическое восприятие и национально-культурное отражение в языковом сознании личности и в различных языковых картинах мираостаются привлекательной областью исследований для современных лингвистов. У представителей разных культур формируются разнообразные средства, развивающие пространственные представления, которые закрепляются и систематизируются. Восприятие пространства, по мнению
Г.Д. Гачева, напрямую зависит от национальных культур. В русском языке пространство имеет однокоренные слова ˝страна, сторона˝, французском языке espace имеет латинское происхождение.
˝Spatium – есть пространство, творимое и меряемое шаганием˝ [1, с. 38]. Соответственно пространство человека в языковых картинах мира определяется его средой обитания, атмосферой, географическим ландшафтом, флорой и фауной. Принадлежность к определенному этносу – это этническое пространство человека. Пространство для любого этноса, прежде всего, детерминируется географиеским ландшафтом. Так, к примеру, в русской языковой картине мира оно возводится к понятиям простор, ширь, раздолье, дом, семья, этнос и т.д.; в казахской – кең дала, кең-байтақ, жазира, жазық, қазақ даласы, жайлау, отан, атамекен и др. По мере освоения цивилизации пространство человека расширяется. По мнению Г.Д. Гачева, русский образ пространства представляет собой горизонтальное движение, однонаправленную бесконечность [1, 56]. Пространство в русской языковой картине также может ассоциироваться с понятием мир в значении вселенной, системой мироздания. Мир воспринимается как ˝обжитое пространство˝ [2, с. 87]. Т.е. пространство, где живем мы, – отгороженное пространство ˝от внешнего мира и лишь потом – представление об этом ˝широком мире˝ за пределами нашего мира и дома˝ [2, с. 92]. С этим связан ряд выражений ˝мир посмотреть, себя показать˝, т.е. посмотреть запредельное пространство, ˝обжитое˝, посетить то место ˝на земле, вокруг нас˝, которое еще не изведано твоим этносом [2, с. 88], т.е. ˝чужое˝.
Каждой национальной картине мира свойствен свой набор концептов, определяющих пространственные понятия, наиболее точно отражающих мировосприятие и миропонимание определенного этноса. В казахском языке пространство также идентифицировано с ландшафтными характеристиками и определяется как ширь, степь. Для кочевого казаха пространство – это все, что находится под небом, оно безгранично, широко, раздольно, т.е. пространство – это окружающий мир: ˝шөл (пустыня), алқап (долина), шөл дала, дала, шөлейт (полупустыня), аланқай (полянка), шабындық˝ [3, с. 274]. В казахской языковой картине мира пространство полностью сливается с природой. По мере освоения окружающего мира пространство расширяется. Однако истоки восприятия пространства уходят корнями в то время, когда кочевник и природа составляли одно целое. Семантика пространства имеет важное значение при формировании национальной картины мира.
Е.С. Кубрякова категоризацию пространства считает одной из наиболее «фундаментальных областей в познании мира»[4, с. 22]. Архаическое восприятие пространства она комментирует как «расстилающуюся во все стороны протяженность, сквозь которую скользит взгляд (про-стран-ство) и которая доступна при панорамном охвате в виде поля зрения при ее обозрении и разглядывании», как «обобщенное представление о целостном образовании между небом и землей». Данная целостность имеет чувственную основу, т.е.она «наблюдаема, видима, осязаема». Человек – часть целостного образования, он свободен в своих перемещениях, а также перемещает подчиненные ему объектах [4,с. 26]
По мнению В.Н. Топорова, основоположника теоретических исследований по проблемам концептуализации пространства специфические характеристики мифопоэтического восприятия пространства в архаической модели мира следующие:
- С самого начала уместно подчеркнуть его отличие от того геометризованного гомогенного, непрерывного, бесконечно делимого и равного самому себе в каждой его части пространства, которое было постулировано физико-математической наукой (особенно после трудовГалилея и Ньютона) и на которое так или иначе (сознательно или бессознательно, обобщенно или детализированно) ориентировались и произведения художественной литературы и искусства «среднего» уровня.
- В мифопоэтической модели мира пространство, как нередко и само слово для обозначения пространства (ср. античную традицию), не существовало; также ей было неизвестно и открытое позже Гоббсом, Лейбницем и Кантом пространство «наглядного созерцания». Впрочем, в этой архаичной модели можно было бы, по-видимому, разыскать некоторые аналогии или соответствия более поздним теориям пространства, хотя такие примеры характеризуют в этой модели, как правило, наименее сакрализованные и содержательно наиболее бедные части пространства (нечто вроде профанической протяженности — как параллель к бергсонианской
- В архаичной модели мира пространство не противопоставлено времени как внешняя форма созерцания внутренней. Вообще применительно к наиболее сакральным ситуациям (а только они и образуют уровень высшей реальности) пространство и время, строго говоря, не отделимы друг от друга, они образуют единый пространственно-временной континуум (ср. 3 + 1-мерность как основное топологическое свойство пространственно-временной структуры мира в современной физике, а также роль скорости как понятия, объединяющего пространство и время) с неразрывной связью составляющих его элементов. И хотя понятие пространственно-временного единства (хронотопа) в том виде, как оно было введено, например, в литературоведение (науку о художественно-литературных текстах) М. М. Бахтиным.
- В мифопоэтическом хронотопе время сгущается и становится формой пространства (оно «спациализуется» и тем самым как бы выводится вовне, откладывается, экстенсифицируется), его новым («четвертым») измерением. Пространство же, напротив, «заражается» внутренне-интенсивными свойствами времени (темпорализация» пространства), втягивается в его движение, становится неотъемлемо укорененным в разворачивающемся во времени мифе, сюжете (т. е. в тексте). Все, что случается или может случиться в мире мифопоэтического сознания, не только определяется хронотопом, но и хронотопично по существу, по своим истокам.
Другая важная особенность, отличающая архаичное понимание пространства (или пространства—времени), заключается в том, что оно не предшествует вещам, его заполняющим, а наоборот, конституируется ими. Мифопоэтическое пространство всегда заполнено и всегда вещно; вне вещей оно не существует, и, следовательно, в определенном смысле категория пространства в этих условиях не может быть признана вездесуще-универсальной. Кроме пространства, существует еще не-пространство, его отсутствие, воплощением которого является Хаос, состояние, предшествующее творению (речь идет, таким образом, об отсутствии пространства д о создания Вселенной во времени), или одновременное ему, т.е. в условиях уже наличествующего творения с его пространством [когда складывается оппозиция: пространство в Космосе (в центре) — отсутствие пространства в Хаосе, занимающем по отношению к Космосу пространственно периферийное положение], наконец, как пережиток внутри самого Космоса [в остатках хаотического начала, еще не переработанного космическими силами, когда отсутствие пространства («не-пространство») оказывается в глубинном центре Космоса, окружающем своим пространством область хаотического «непространства»]. Следовательно, пространство (или — точнее — пространственно-временной континуум) не только неразрывно связано с временем, с которым оно находится в отношении взаимовлияния, взаимоопределения, но и с вещественным наполнением (первотворец, боги, люди, животные, растения, элементы сакральной топографии, сакрализованные и мифологизированные объекты из сферы культуры и т. п.), т. е. всем тем, что так или иначе «организует» пространство, собирает его, сплачивает, укореняет в едином центре (язык пространства, сжатого до точки. . . .) [5, с. 227]
Таким образом, «бытие, есть пространство и есть возникновение», кроме того, ученый отмечает зависимость пространства от мира вещей («мифопоэтическое пространство всегда заполнено и всегда вещно; вне вещей оно не существует») и неразрывность пространства / времени. Первобытное или архаичное сознание определяло пространство в соотнесении с конкретным отрезком времени «здесь и сейчас». Пространство вне времени «…принципиально неполно и тем самым лишено статуса истинности и сакральности»[5, с.228].
Идеи о воздействии пространства, территории, занимаемой этносом, на формирование особенностей мировосприятия и национального характера этноса-менталитета, т.е. «коллективно формируемого в обществе строя мышления и психики» [5, с. 229], национального языка нашли отражение в существующих на сегодняшний день теоретических концепциях, в которых наряду с «механистическими» моделями представлены также интерпретационные модели органической целостности биосоциальных и геоэтнополитических обусловленностей пространственных представлений различных этносов («пространство жизни» человека и человечества, концепция обусловленностей разграничения видов деятельности и дифференциации представлений о пространстве (Э.Гуссерль, «географический детерминизм» Л.Гумилев, «этногеография», А.Гумбольт, Ф.Ратцель).
Спецификация этнодифференцирующих показателей (мировосприятие, национальный менталитет, культура, язык) обусловливается природногеографическими параметрами «пространства жизни». С точки зрения Л. Гумилева, «природная форма существования вида homosapiens– этнос , и различие этносов между собой определено ни расой, языком, религией, образованностью, а только стереотипом поведения, являющимся высшей формой активной адаптации человека в ландшафте»[1, с. 5].
Самобытность этносов проявляется во внутренней этнической структуре и менталитете, которые, по мнению К.М. Абишевой, зависят от «социальнокультурной формы адаптации этноса в определенной экологической нише, от степени вхождения его в биоценоз и ландшафт окружающей природы» [6,с. 338]. Другими словами, природно-географические условия предопределяют специфику формы хозяйствования, рода трудовой деятельности, устройства быта и «модели мира» этнических сообществ [7, с. 63].
Взаимоотношения с «вмещающим ландшафтом» (Л.Гумилев) стали основой миропонимания русского народа и сформировали особый склад русского этнического самосознания. «Просторность» русских земель всегда расценивались как важнейший этнопсихологический фактор, обусловливающий «власть пространства» над русским мировосприятием.
Паремии русского языка свидетельствуют о гармоничном, искреннем отношении к природе, что нашло отражение в следующих пословицах: Добрая земля – полная мошна; худая земля – пустая мошна.Рыбам вода, птицам воздух, а человеку вся земля; Родная сторона – мать, чужая – мачеха; Не поклонясь до земли , и гриба не подымешь; Какова земля – таков и хлеб.
В формировании казахского этнического сознания важное место, как и у других народов, занимает природно-географический фактор. Необъятные степные просторы, благоприятные для развития кочевого скотоводства – основной отрасли хозяйствования, обусловили и высокую миграционную подвижность, и характерную социогенетическую адаптированность к условиям кочевого экстрима. Жилище казаха и бытовая утварь были приспособлены к частным перевозкам: это были нестационарные, максимально мобильные приспособления (юрта, орудия труда, предметы домашнего обихода).
В понимании кочевника пространство было бесконечным. Он его завоевывал и опустошал, двигался дальше, создавая обширнейшую территорию обитания и хозяйствования. Внутренняя этническая структура и менталитет казахского этноса формировались на базе особой формы социокультурной адаптации – кочевом скотоводческом хозяйствовании, и отражает особенности «внутреэтнической родоплеменной структуры номадного общества», основу которого составляли в общественном производстве карнальные связи (экзогамные группы), а в общественном сознании традиции единства, закрепленные в мировоззрении и идеологии, и идея генеалогический принадлежности, которая конструировала общественный статус, положение человека и «регламентировала отношение к нему окружающих» [ 6, с. 341].
Казахское языковое сознание предполагает следующие закрепленные выражения ссо значением пространства: Аламан бeйге – 35-45км, ат шаптырым25 км, тер алатындай1015 км, құнан шаптырым8 – 10 км, тай шаптырым – 3-5 км, қарасы шалынбайтын -3-4 км – при измерении длины, алты айшылыққажылық сапар (хадж), айшылық жер2500-3500км, атпен ара қонып жетерлік-200 250 км, бір күншілік сапар90100 км, түстік жер40-50 км, бір лау жер-30 км, қозы көш жер 20-30 км при измерении пути.
Этническое своеобразие языковых средств, выражающих пространственные параметры, обусловлено особенностями мироведения казахского этноса, в котором основной единицей измерения является параметризация бытийности: расстояние, которое может пройти лошадь или жеребенок за определенное время, или периодизация бытийности: не 2500 километров, а время за которое можно преодолеть это расстояние – айшылықжер. Аналогичного смысла языковые единицы существуют и в русском языке (месяц пути), в которых соединены значения пространства – времени.
Литература
- Гачев Г.Д. Национальные образы мира: курс лекций / Г.Д.Гачев.М.: Академия, 1998. 2 Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Изв. РАН СЛЯ 1993, №1. -С. 3-9.
- Апресян, Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира / Ю.Д. Апресян. // Семиотика и информатика : сб. научн. статей. Вып. 35. М.: Языки русской культуры, Русские словари, 1997. С. 272-297.
- Жинкин Н. И. Речь как проводник информации. М.,
- Гуревич, А.Я. Категории средневековой культуры / А.Я, Гуревич. М. : Искусство,
- Голубкова, Е.Е. Категория движения в современном английском языке и способы ее модификации (фразовые глаголы): дис. . доктора филол. наук / Е.Е. Голубкова М„ 2002(2). 390 с.
- Выготский Л. С. Мышление и речь // Выготский Л. С. Собр. соч. в 6-ти томах. М.. 1982. -Т.2.