О концепции «публичного порядка» в международном частном праве

В силу того, что проблематика международного частного права (далее — МЧП) в Республике Казахстан стала разрабатываться относительно недавно, специальных исследований в этом направле­нии, к сожалению, не так много и большинство из них имеет не теоретический, а прикладной харак­тер. Начальным этапом становления МЧП как отрасли права и правоведения объясняются несформи- ровавшийся понятийно-категориальный аппарат и отсутствие систематизации отраслевых принци­пов. Между тем юридическая наука, в том числе и цивилистика, уделяет особое внимание выявлению и исследованию принципов права, приведению их в определенную систему, разработке на этой осно­ве рекомендаций, призванных содействовать совершенствованию законодательства и практики его применения. Сложность этой задачи заключается в том, что принципы, как концептуальная база от­расли права, не могут быть жестко формализованы, любые попытки их узкого толкования и система­тизации в виде исчерпывающего перечня безрезультатны по определению и даже создают угрозу превращения МЧП в догму.

Применение норм и принципов МЧП имеет определенные ограничения, обусловленные так на­зываемой концепцией «публичного порядка», которая нашла свое позитивное выражение в «оговорке о публичном порядке» (далее — ОПП) и императивных («сверхимперативных») норм национального права (далее — СИН).

Категория «публичного порядка» начала разрабатываться средневековыми глоссаторами, но впервые была четко сформулирована в теории голландского постглоссатора У.Губера (1636­1694 гг.): «Суверены будут действовать в силу вежливости таким образом, что права, приобретенные в пределах юрисдикции одного государства, сохраняют свою силу везде при условии, что они не причиняют ущерба власти и правам этого государства или его подданных» [1; 2].

Значительный вклад в формирование концепции публичного порядка внес германский профес­сор К.Ф. фон Савиньи (1779-1861 гг.), разграничивший императивные нормы национального права (jus cogens) на два вида: 1) императивные нормы, «которые вводятся только в интересах лиц, являю­щихся обладателями прав», но не обладает такой степенью когентности, которая позволяет им вы­теснять всякое иное право, в том числе иностранное; 2) императивные нормы, не только установлен­ные в интересах отдельных лиц, но и покоящиеся на моральных основаниях или на «публичном ин­тересе», которые применяются всегда, вытесняя тем самым нормы иностранного права. При этом Са- виньи прогнозировал постепенное уменьшение количества случаев применения оговорки о публич­ном порядке: «следует ожидать, что количество этих исключительных случаев постепенно будет уменьшаться, по мере естественного развития правового сознания наций» [3]. Взгляды этого ученого оказали серьезное влияние на английское и германское МЧП, которые придерживаются позиции, что блокирование действия иностранного права, выбранного отечественной коллизионной нормой, есть «исключение из руководящих принципов МЧП».

В дальнейшем развитие и современную интерпретацию идея «публичного порядка» получила во французском праве, и не случайно в мировой практике общепринято использование французского термина «ordre public» для обозначения исследуемой категории, а эти две категории норм стали из­вестными под названиями «ordre public interne» и «ordre public international». Наряду с этим в англо­американской литературе популярны термин «public policy», а в немецкой — «Vorbehaltsklausel», «Offentliche Ordnung» [1, 464].

В итальянской правовой доктрине эти идеи получили развитие в трудах Паскуале Манчини (1817-1888 гг.), который не рассматривал отказ в применении иностранного права как юридическую аномалию. Такой подход существенным образом расширял сферу действия оговорки о публичном порядке, а категории публичного порядка отводилась роль одного из «трех китов» (наряду с началом гражданства и принципом автономии воли), на которых основывается все МЧП [4].

При этом следует заметить, что несмотря на повышенный интерес и возвеличивание данной концепции французская и итальянская доктрины так и не смогли дать конкретного определения и точного перечня «законов публичного порядка».

Позднее великий русский юрист-международник XIX в. Ф.Ф.Мартенс утверждал, что «суд не может признать законным и охранять такое право, которое прямо объявляется незаконным и безнрав­ственным туземными законами», т.е. юридические последствия отношений, законно возникших и существующих за границей, не будут иметь силы в стране, если они прямо запрещены местными за­конами, как, например, рабовладение, право жизни и смерти над детьми и т.д. [5].

На сегодняшний день оговорка о публичном порядке (ordre public, public policy, Vorbehaltsklausel) является известным правовой системе каждого государства принципом МЧП, на­значение которой состоит в обеспечении защиты основ правопорядка страны суда («национальных интересов») от нежелательных последствий применения иностранной нормы к конкретному правоот­ношению. Эта защитная функция осуществляется посредством ограничения действия коллизионной нормы, предусматривающей общую отсылку к неопределенному кругу иностранных законов. Она применяется также в области международного гражданского процесса по вопросам признания и при­ведения в исполнение иностранных судебных и арбитражных решений, исполнения поручений судов иностранных государств [6].

Х.Кетц и Ф.Лорман назначение «оговорки» видят в возможности подвергать контролю примене­ние иностранного права. Ordre public выполняет своего рода корректирующую роль, во избежание последствий, неприемлемых с точки зрения правопорядка государства. Предупреждая негативные последствия коллизионных отсылок к иностранному правопорядку, она создает дополнительные условия для применения национального режима и привязок — lex fori и lex loci sitae [7].

Традиционная область ОПП — международное наследственное и семейное право, но прослежи­вается тенденция расширения ее применения во внешнеторговых и иных договорных отношениях.

М.Х.Бабаев выделяет две первичные посылки, на которых будет строиться логический доказа­тельный ряд: 1) нельзя говорить об ОПП при отсутствии коллизионной отсылки к нормам иностран­ного права; 2) неприменение иностранного права либо непризнание субъективных прав, возникших под воздействием иностранного закона, связаны с негативными последствиями такого применения либо признания для данного правопорядка [1, 463].

Несмотря на императивную сущность и ограничительную функцию, специалисты указывают на такой серьезный недостаток ОПП, как аморфность понятия, а отсутствие четких границ дает широкие возможности ограничивать действие коллизионной нормы и применение иностранного права в не­удобных случаях, со ссылкой на «национальный интерес». Так, Дж. Чешир и П.Норт справедливо предостерегают об опасности столь неопределенно сформулированной доктрины, так как «при широ­ком ее толковании ею может оказаться охваченным множество внутренних норм, и она будет слу­жить слишком легким предлогом для применения lex fori, подрывая, таким образом, функцию меж­дународного частного права» [8].

В разное время предпринимались попытки конкретизировать данную норму, однако сложно су­дить об их результативности. Понятие ОПП продолжает оставаться довольно неопределенным, при­менение его отдается целиком на судейское усмотрение. Не случайно в литературе оговорку о пуб­личном порядке называют «предохранительным клапаном», «каучуковым параграфом» и т.п. [1, 462].

Так, в ст. 1090 ГК РК установлена норма, обозначенная как «Оговорка о публичном порядке»: «Иностранное право не применяется в случаях, когда его применение противоречило бы основам правопорядка Республики Казахстан (публичному порядку Республики Казахстан). В этих случаях применяется право Республики Казахстан». Из текста закона следует, что «публичный порядок» — это есть «основы правопорядка Республики Казахстан», которые служат критерием допустимости ограничений коллизионной нормы. Впервые легальная дефиниция дана в п/п. 10) ст. 2 Закона РК «О международном коммерческом арбитраже» от 28 декабря 2004 г.: «публичный порядок Республики Казахстан — основы государственного и общественного устройства, закрепленные в законодательст­ве Республики Казахстан» [9].

Не менее абстрактные формулировки зарубежного законодательства свидетельствуют о сложно­стях формализации и лаконичной характеристики исчерпывающего перечня признаков данного пра­вового явления на законодательном уровне. Поэтому содержание этого правового института, как пра­вило, излагается посредством самых общих указаний на «основные принципы права», «основы пра­вопорядка», «публичные интересы». Так, согласно § 6 Закона Австрии о МЧП 1978 г.: «норма ино­странного права не подлежит применению, если ее применение привело бы к результату, несовмес­тимому с основами австрийского правопорядка». Своеобразно определена ст. 5 Закона Грузии о МЧП 1998 г.: «Правовые нормы иностранного государства не применяются в Грузии, если это противоре­чит правовым принципам Грузии». Как принцип, ограничивающий условия действия ПАВ, определя­ется ОПП в ст. 3540 ГК Луизианы 1825 г. (в ред. 1991 г.): «Все другие вопросы договорных обяза­тельств регулируются правом, прямо избранным сторонами, или правом, на которое стороны ясно полагались, но исключительно в той мере, в какой это право не нарушает публичный порядок штата, чье право являлось бы иначе применимым». Согласно § 36 Закона Чехии № 97 о МЧП и процессе

1963   г. под публичным порядком понимаются «принципы общественного и государственного строя Чехословацкой Социалистической Республики и ее законодательства, которые необходимо безогово­рочно соблюдать» [10]. Международные аспекты ОПП подчеркивает ГК Квебека 1991 г.: «Нормы права иностранного государства не применяются, если их применение будет явно противоречить публичному порядку, как он понимается в международных отношениях (п. 3081) [11].

Специалисты констатируют, что случаи практического применения ОПП крайне редки. Одним из ярких примеров служит ставший хрестоматийным судебный прецедент по делу Щукиной [12]. В Советском Союзе и на постсоветском пространстве, в том числе и в Казахстане, случаев применения ОПП не было зафиксировано [2, 407]. В то же время надо подчеркнуть, что не всегда частота обра­щения к какой-либо норме в правоприменительной практике служит показателем важности и крите­рием ее принципиальности. Парадоксально, но при такой «исключительной» роли ОПП она не может быть исключением, а обеспечивает его корректировку в процессе комплексного регулятивного воз­действия на соответствующие международные отношения.

На наш взгляд, положения ст. 1090 ГК РК («иностранное право не применяется») не следует воспринимать буквально: отказ в применении конкретной иностранной нормы (закона) не должен отвергать иностранную правовую систему в целом, так как национальная коллизионная норма указа­ла на нее как на наиболее тесно связанную с частноправовым отношением. Иное решение ведет к снижению регулятивного эффекта. На фоне унификации норм МЧП, взаимопроникновения начал континентального и англо-американского права вероятность непримиримых противоречий между основами национального и иностранного правопорядка резко снижается. Поэтому логично предпо­ложить, что все остальные непротиворечащие нормы иностранного права продолжают действовать. Казалось бы, такой вариант обоснован и соответствует смыслу «принципиальных ограничений» в МЧП, однако ст. 1090 ГК РК в качестве применимого права указывает на казахстанское право. Зако­нодатель презюмирует, что после иностранного права право РК имеет наиболее тесную связь с отно­шением (lex fori).

В этой связи представляется, что рациональное зерно есть в предложении Л.Раапе о восполне­нии пустоты, образующейся в результате неприменения «предосудительной иностранной правовой нормы». По его мнению, пробел должно восполнить само иностранное право, так как ОПП «направ­лена лишь против определенной правовой нормы иностранного правопорядка, который сам по себе является решающим, а не против этого правопорядка вообще». Следовательно, именно из этого ино­странного права должно извлекаться заменяющее правило, и только безрезультатность такой проце­дуры позволяет обращаться к отечественному праву [13].

В свете принятия новых законов о МЧП в Европе и странах СНГ анализ отраслевых принципов и норм ведется преимущественно в коллизионно-правовом русле. Такая ограничительная интерпре­тация содержания многих институтов МЧП не может быть признана оправданной. Категория «пуб­личного порядка» не ограничивается только коллизионным правом, нельзя забывать, что «нацио­нальные интересы» обусловливают изъятия из национального режима и режима наибольшего благо­приятствования, воплощающих материально-правовой метод регулирования. Например, ст. 1 Кодекса Бустаманте 1928 г. обосновывается возможность отказа в признании и осуществлении некоторых гражданских прав иностранцев на равных с местными гражданами условиях «по мотивам публичного порядка» [14]. В отличие от этого казахстанский законодатель, как правило, не объясняет причин изъятий, хотя это явствует из смысла закона. Аналогичные мотивы кладутся в основу законодатель­ных решений в любом государстве, поэтому игнорировать материально-правовые аспекты публич­ного порядка нецелесообразно. При этом эти «исключения» («изъятия») представляют собой прояв­ление исследуемого нами принципа МЧП, который служит базисом для создания соответствующих ограничительных норм.

ОПП ориентирована на конечный результат действия коллизионной нормы, т.е. коллизионная норма все-таки применяется, но на завершающей стадии действие материально-правовой нормы ино­странного права парализует — как противоречащее «основам правопорядка» страны. Если же колли­зионная норма исключается уже на начальной стадии правоприменения, то уместно говорить не о ОПП, а о СИН («позитивная концепция» публичного порядка). В этой связи при внешнем сходстве и возможно фактически одинаковом итоге нельзя признать верным формулирование в качестве цели — неприменение коллизионной нормы. По нашему убеждению, посредством установления ограничений в коллизионном регулировании преследуется иная цель — предотвращение нежелательных, неблаго­приятных последствий применения иностранной материально-правовой нормы. Само же ограничение коллизионного регулирования не самоцель, а скорее, средство обеспечения баланса государственных, общественных и частных интересов. В этом и заключается функциональное назначение ОПП.

В то же время многие коллизионисты указывают на высокую вероятность снижения эффектив­ности регулирования отношений с иностранным участием при применении ОПП и СИН, так как «наиболее тесная связь» с иностранным правопорядком прерывается и заменяется национальными материально-правовыми нормами. На основании п. 2 ст. 1090 ГК РК предпочтение отдается lex fori, который не всегда учитывает особенности правоотношения и, как следствие, не способен обеспечить адекватную регламентацию. Высказанные опасения относительно негативных последствий нормы о публичном порядке обусловлены неопределенностью самого понятия «публичного порядка» и широ­кими возможностями суда манипулировать им, сводя рассмотрение дела на основании права страны суда (lex fori).

По нашему убеждению, неверным представляется интерпретация ОПП и СИН как «исключений из общего правила» коллизионного регулирования. В.П.Звеков рассматривает ОПП как «экстраорди­нарное, исключительное явление», одновременно считает, что «отношение к оговорке как к экстра­ординарному явлению должно быть сохранено и в условиях перехода страны к рыночной экономике, расширения сферы применения иностранного права» [15]. Но несмотря на свою «исключительность», ОПП является широко признанным правовым институтом и в различных вариациях содержится в за­конодательстве практически всех стран, имеющих кодификации по МЧП [2, 406]. Подход к ОПП как к изъятию из общего коллизионного правила автоматически перечеркивает все обоснования в док­трине МЧП и результаты кодификации законодательства о МЧП. Поэтому «исключительный харак­тер» должен означать то, что обращение к этим нормам является крайней мерой, когда иные «гиб­кие» коллизионные средства не могут обеспечить защиту публичных интересов.

В специальной литературе признается тщетность всех стремлений заранее установить полный реестр всевозможных вариаций действия ОПП. Парадоксальность ситуации в том, что «рассматри­ваемая как правовой феномен, несущий в себе «заряд» императивности, когентности наивысшей си­лы, способный ограничить действие отечественной коллизионной нормы», ОПП не поддается сколь­ко-нибудь точному определению, хотя недостатка в попытках построить приемлемые дефиниции в этой области никогда не было [15, 152]. Однако попытки исследователей в этом направлении не пре­кращаются. В частности, казахстанский автор М.Н.Абилова считает, «что определение публичного порядка либо перечень норм, которые выражают публичный порядок, должны содержаться в самом законе. Определение объема и содержания понятия «публичный порядок» должно носить писаный характер и должно содержать исчерпывающий перечень случаев применения оговорки ее признаки» [16, 462].

В связи с новизной данной нормы для отечественного права правильному усвоению ее сущности способствует изучение разработок зарубежных доктрин, законотворческого и судебного опыта (с учетом судебной практики) разных стран. На основе обобщения различных точек зрения и подходов юридической практики Г.К.Дмитриева выделяет четыре базовых элемента содержания ОПП: 1) осно­вополагающие принципы национального права соответствующего государства; 2) нормы морали и справедливости; 3) коренные интересы государства или его членов; 4) общепризнанные принципы и нормы международного права, особенно нормы о правах человека [17; 18].

Действительно, составление хотя бы примерного списка норм, характеризующих применение ОПП, в научном плане важно и способствует формированию правоприменительных ориентиров, но позитивное закрепление этого требует осторожности. Законодательно предугадать всех вероятных ситуаций невозможно в силу признанной абстрактности понятия ordre public и его целевого назначе­ния — предотвращения «неожиданных» последствий обращения к иностранной правовой норме. Стандартных формул не существует, и возможна только ситуативная оценка «опасности» для нацио­нального правопорядка, но не самой иностранной нормы, а итогов ее реализации. Роль теории состо­ит в выработке критериев «публичного порядка» для сферы МЧП, а не формулировании «исчерпы­вающего перечня случаев применения ОПП».

Таким образом, ОПП не ограничивается рамками коллизионного права, а пронизывает всю сфе­ру МЧП, осуществляя «фильтрацию» всего нормативного материала на предмет соответствия осно­вам правопорядка РК и применительно к конкретным обстоятельствам, отторгая нежелательные ино­странные правовые нормы («негативная концепция»). При этом механизм ОПП подключается лишь после того, как будет применена коллизионная норма, содержащая отсылку к иностранной правовой системе, и установлено наличие противоречия между возможными последствиями применения ино­странной нормы права и основополагающими принципами страны суда.

«Позитивная концепция» публичного порядка, означающая прямое и бесспорное применение национальных правовых норм к частноправовым отношениям независимо от подлежащего примене­нию права, т.е. до момента обращения к коллизионным нормам. В современной доктрине и судебной практике эта концепция утрачивает былое значение, трансформировавшись в институт императивных («сверхимперативных») норм.

Правильное понимание СИН возможно через призму единого содержания «публичного поряд­ка», несмотря на то, что английские коллизионисты А.Дайси и Дж. Моррис настаивают на существо­вании «особых императивных норм», не являющихся частью «публичного порядка» и действующих независимо от собственных коллизионных норм, что не позволяет им раствориться в общем массиве императивных норм отраслей публичного права (административное, финансовое, уголовное и др.).

Российский исследователь А.Н.Жильцов отмечает, что теоретический фундамент современного понимания императивных норм в МЧП заложили концепции европейских и американских коллизио- нистов середины XX в. Среди них особо выделяются теории, повлиявшие на содержание междуна­родных конвенций и национальных законов в области МЧП, это германская «теория специальной связи» (Sonderanknupfung) (В.Венглера и К.Цвайгерта), американская «теория анализа правительст­венного интереса» (Б.Карри), французская «концепция норм непосредственного применения» (regies d'application immediate) (Ф.Францескакис) [6, 347-348].

К примеру, ст. 17 Гаагской конвенции о праве, применимом к договорам международной купли- продажи товаров (1986 г.): «Конвенция не препятствует применению тех положений закона суда, ко­торые должны применяться независимо от права, регулирующего договор» [14, 250]. Обращение к концепции «публичного порядка» дает понять, что существует определенная совокупность положе­ний права страны суда, которые в силу его особого значения для этого государства должны приме­няться всегда, даже если согласно коллизионным нормам Конвенции избрано иностранное право [17, 72-73].

Современное МЧП различает два вида императивных норм — императивные нормы внутренне­го гражданского права и «сверхимперативные» нормы (СИН). Нормы первого вида устанавливают пределы осуществления принципа свободы договора во внутреннем гражданском праве и выражают интересы, имеющие большую значимость для соответствующего государства, чем вышеназванный принцип. СИН, или нормы непосредственного применения, действуют независимо от того, какое право признано компетентным применительно к конкретному ЧПО. Ни выбор права сторонами, ни коллизионные нормы не могут допустить подчинение соответствующих отношений иностранному праву. Такая особая императивность обусловлена необходимостью защиты интересов, имеющих осо­бую значимость для издавшего эти нормы государства.

Проблема отграничения СИН от обычных императивных норм является одной из сложнейших в МЧП. Е.В.Кабатова иллюстрирует различия между ними на примере ст. 198 ГК РФ, согласно которой сроки исковой давности и порядок их исчисления не могут быть изменены соглашением сторон, и, соответственно, норма носит императивный характер. Но если стороны правоотношения выбирают иное применимое право, в котором установлены иные сроки исковой давности, то такое соглашение не рассматривается как недействительное, а как проявление автономии воли сторон. В этом случае применяются иные сроки исковой давности, что неоднократно подтверждалось арбитражной практи­кой [19].

Такое толкование вполне справедливо для аналогичных положений казахстанского законода­тельства (п. 2 ст. 177 ГК РК). Применительно к международным сделкам приоритет имеет ст. 1106 ГК РК, в соответствии с которой «исковая давность определяется по праву страны, применяемому для регулирования соответствующего отношения». В то же время п. 2 ст. 1106 предписывает определять по праву РК требования, на которые исковая давность не распространяется (ст. 187 ГК РК): 1) требо­вания о защите личных неимущественных прав; 2) требования вкладчиков к банку о выдаче банков­ских вкладов; 3) требования о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина;

1)   требования собственника или иного законного владельца об устранении всяких нарушений его права, не соединенных с лишением владения (ст.ст. 264, 265 ГК); 5) другие требования в случаях, установленных законодательными актами.

Если по общему правилу несоблюдение простой письменной формы сделки не влечет ее недей­ствительности, но лишает стороны права в случае спора подтверждать ее совершение, содержание или исполнение свидетельскими показаниями (п. 1 ст. 153 ГК РК), то «в случаях, прямо указанных в законодательных актах или в соглашении сторон, несоблюдение простой письменной формы сделки влечет ее недействительность» (п. 2 ст. 153 ГК РК). А положение п. 2 ст. 1104 ГК РК о форме внеш­неэкономической сделки является случаем, который «прямо указан в законодательных актах». Об­ширная практика свидетельствует, что независимо от выбранного сторонами или установленного судом применимого права, положение о форме внешнеэкономической сделки применяется всегда. Отсюда вытекает сверхимперативность п. 3 ст. 153 ГК РК: «Несоблюдение простой письменной фор­мы внешнеэкономической сделки влечет недействительность сделки».

В целях укрепления национальной системы защиты информации Закон РК «О национальной безопасности Республики Казахстан» от 26 июня 1998 г. вводит запрет для иностранцев и лиц без гражданства прямо и (или) косвенно владеть, пользоваться, распоряжаться и (или) управлять более 20 % пакета акций (долей, паев) юридического лица, осуществляющего деятельность в этой сфере (п/п. 4) п. 5 ст. 22) [20]. Закон РК «О правовом положении иностранцев» (в ред. от 12 января 2007 г.) не разрешает иностранцам, временно пребывающим в РК, осуществлять предпринимательскую дея­тельность в качестве субъекта малого и среднего предпринимательства без образования юридическо­го лица (ст. 6) [21].

Так же как и в ОПП, неопределенность СИН является главной причиной критики в ее адрес. Но в то же время установление законченного перечня таких норм бесперспективно и лишило бы инсти­тут необходимой гибкости и способности оперативного реагирования на изменение общественных интересов. К тому же норма, будучи императивной лишь в смысле внутреннего гражданского права, может со временем перейти в разряд СИН вследствие изменения приоритетов правовой политики, или, наоборот, потерять повышенную императивную актуальность.

В этом плане интересны характеристики сверхимперативных норм, обозначенные

В.П.Звековым: 1) источники норм — lex fori, lex causae или право третьей страны; 2) назначение норм

—     защита публичных, общественно значимых интересов; 3) правовая природа — «пограничье» част­ного и публичного права: нормы частного права, являющиеся продолжением публично-правовых на­чал; нормы публичного права, воздействующие на частноправовые отношения; 4) применение СИН предшествует применению коллизионной нормы (нормы непосредственного применения) [15, 150].

В сферах, в которых доминируют публичные интересы путем законодательного утверждения приоритета перед частными, проявляется следующая закономерность: международные частные от­ношения регулируются не опосредованно — через коллизионные нормы, а непосредственно — импе­ративными материальными нормами национального права. Но можно утверждать, что применение принципов и норм МЧП в порядке как материально-правового, так и в коллизионного регулирования любого правоотношения не может осуществляться без учета СИН.

Если классический коллизионный метод лишь определял путь нахождения применимого права и не учитывал результата действия выбранной материально-правовой нормы, то современное МЧП ис­ходит из необходимости прогнозировать и заранее предотвращать негативные последствия примене­ния нормы иностранного права на начальной стадии правоприменения. В связи с этим встает вопрос: идет ли речь о простой корректировке классического метода МЧП или намечается тенденция отхода от него и замена на совершенно иной механизм решения конфликта правопорядков в МЧП? Правове­ды предсказывают постепенное снижение роли традиционных коллизионных привязок (к месту со­вершения акта, месту нахождения стороны, месту нахождения объекта, месту наступления последст­вий в будущем) и замену их небольшим числом основных принципов, которые будут направлять по­иски суда в нахождении применимого права. К таким принципам можно отнести действующие сего­дня принципы: наиболее тесной связи, нахождения наиболее благоприятного правопорядка, учета сверхимперативных норм страны суда и третьей страны [19, 15-16]. Признаки такой тенденции про­являются достаточно отчетливо с усилением интенсивности международного гражданского оборота.

Таким образом, в данной работе мы постарались дать краткий анализ правовых принципов, ко­торые формирует основу механизма правового регулирования частноправовых отношений с ино­странным элементом. Совершенно очевидно, что ОПП и СИН еще только ожидают своей активности в регулятивном процессе, но это не может отрицать их важной роли в обеспечении эффективности в разрешении коллизий национальных правовых систем разных стран с учетом публичных интересов РК. Вполне естественно, что применение норм и других принципов МЧП имеет определенные огра­ничения, связанные с действием ОПП и императивных («сверхимперативных») норм (СИН), отра­жающих суть концепции «публичного порядка». Сравнительно-правовой анализ с учетом зарубежно­го опыта дает основание объединить их по функциональному критерию в один классификационный ряд в системе принципов МЧП — «принципы, определяющие пределы действия иностранного пра­ва», назначением которых служит обеспечение баланса частных и публичных интересов. Они могут проявляться в каждом случае и должны учитываться на всех этапах применения норм МЧП. Но неза­висимо от частоты и последовательности их привлечения в регулятивном процессе они имеют фун­даментальное значение и пронизывают всю систему МЧП. Неоправданно слабая исследованность этих правовых явлений в отечественной юриспруденции и отсутствие сложившейся практики приме­нения ОПП 22 и СИН ставят перспективного задачу их дальнейшего научного исследования и выра­ботки рекомендаций для правоприменительной деятельности.

Список литературы

1. Международное частное право: Современные проблемы. — М.: ТЕИС, 1994. — C. 463-464.
2. Гражданское право. Т. III: Учебник для вузов (академический курс) / Под ред. М.К.Сулейменова, Ю.Г.Басина. — Ал­маты, 2004. — C. 406.
3. Вольф М. Международное частное право. — М.: Иностр. лит., 1948. — С. 188-190.
4. Лунц Л.А. Курс международного частного права: В 3 т. — М.: Спарк, 2002. — С. 270.
5.  Мартенс Ф.Ф. Современное право цивилизованных народов. Т. 1. — СПб., 1887. — С. 306-311.
6. Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / Под ред. А.Л. Маковского, Е.А. Сухано­ва. — М.: Юристъ, 2002. — С. 357.
7. Кетц Х., Лорман Ф. Международное договорное и хозяйственное право // Предпринимательское и хозяйственное право Германии / Пер. с нем. — М.: БЕК, 2001. — С. 232-233.
8. Чешир Дж., Норт П. Международное частное право. — М.: Прогресс, 1982. — С. 157.
9. Закон Республики Казахстан «О международном коммерческом арбитраже» от 28 декабря 2004 г. № 23 // Ведомости Парламента Республики Казахстан. — 2004. — № 24. — Ст. 152.
10. 10. Международное частное право: Иностранное законодательство. — М.: Статут, 2001. — С. 93, 547, 611.
11. Гражданский кодекс Квебека. — М.: Статут, 1999. — С. 450-465.
12. БогуславскийМ.М. Международное частное право: Учеб. для вузов. — М.: Юристъ, 1998. — С. 94-95.
13. Раапе Л. Международное частное право. — М.: Иностр. лит., 1960. — С. 105.
14. Международное частное право (Действующие нормативные акты). — М.: Ин-т междунар. права и экономики им. А.С. Грибоедова, 1999. — C. 12.
15. ЗвековВ.П. Международное частное право. Курс лекций. — М.: Норма, 2000. — С. 158.
16. Абилова М.Н. Оговорка о публичном порядке как способ защиты интересов государства // Защита гражданских прав: Материалы Междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 10-летию Казахского гуманитарно-юридического университета (в рамках ежегодных цивилистических чтений). — Алматы, 13-14 мая 2004 г. / Отв. ред. М.К. Сулейменов. — Алматы: НИИ частного права, КазГЮУ, 2005. — С. 462.
17. Дмитриева Г.К. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части третьей, разделу VI «Междуна­родное частное право». — М.: НОРМА-ИНФРА-М, 2002. — С. 76-77.
18. Международное частное право. Учеб. / Под ред. Г.К. Дмитриевой. — М.: Проспект, 2000. — С. 164.
19. Кабатова Е.В. Изменение роли коллизионного метода в международном частном праве // Международное частное право: современная практика: Сб. ст. / Под ред. М.М.Богуславского, А.Г.Светланова. — М.: ТОН-Остожье, 2000. — С. 12-13.
20. Закон Республики Казахстан «О национальной безопасности Республики Казахстан» от 26 июня 1998 г. № 233 // Ве­домости Парламента Республики Казахстан. — 1998. — № 11-12. — Ст. 173.
21. Закон Республики Казахстан «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Ка­захстан по вопросам регулирования миграционных процессов» от 12 января 2007 г. № 227 // Казахстанская правда. —— № 19. — 3 февр.