Историография изучения кипчакских племен в России в 1917-1991 годах

История изучения истории и культуры кипчакских племен в советской исторической науке явля­ется актуальной проблемой в отечественной историографии. Разработка этой проблемы позволит глубже понять и оценить вклад советских ученых в раскрытие сложных проблем кипчаковедения. Это проблемы этнополитической истории и политогенеза, исторической географии, материальной и духовной культуры кипчаков. Историографический анализ необходим с целью создания научной ос­новы для изучения современной ситуации и перспектив в кипчаковедении.

С возникновением Советского Союза на огромной территории бывшей Российской империи происходят глубокие, грандиозные по своим масштабам изменения. Этот процесс коренным образом раз и навсегда изменил парадигму исторической науки и методологию научных исследований. На смену «буржуазной» методологии приходит марксистко-ленинская, с присущей ей теорией формаций и постулатом классовой борьбы в обществе.

Перед советскими учеными встала задача критического переосмысления достижений дореволю­ционных предшественников и продолжение направлений исследований в кипчаковедении. Парал­лельно с этим нужно было вести сбор эмпирического материала, чему способствовали поездки и экс­педиции ученых по регионам СССР. Накопленный материал послужил фундаментом для публикаций — статей, отчетов, монографий и справочных изданий. В этот период были созданы колоссальные произведения, вошедшие в классику мировой науки.

Несмотря на очевидные трудности «переходного» периода ученые продолжали свои исследова­ния. Одним из крупных ученых дореволюционного периода был В.В.Бартольд. Ученому удалось ак­кумулировать опыт русского востоковедения и передать его своим ученикам. Прямым образом это отразилось на развитии кипчаковедения. Академик В.В.Бартольд был первым ученым, с которого следует начинать научное изучение кипчакской проблематики в России.

Востоковед локализует центр кимаков к северу от реки Иртыш, говорит о подчинении кипчаков кимакам, которые впоследствии утратили свой политический статус. Академик прямо указывал на кипчаков как ядро казахской народности. Это положение ученого было активно воспринято в науч­ной среде и стало основой для научного изучения этнического состава казахов [1, 493; 2, 549].

Участвуя в написании истории отдельных народов, вошедших в состав СССР, — казахов, турк­мен, киргизов, узбеков, таджиков и азербайджанцев, В.В.Бартольд способствует пониманию истори­ческой роли кимеко-кипчакских племен в этногенезе и истории тюркских народов. Это стало фунда­ментом для дальнейшего развития кипчаковедческих исследований в СССР. Пожалуй, главной заслу­гой ученого следует признать не только вклад в разработку проблем кипчаковедения, но также созда­ние научной методики использования в работах первоисточников, фактов, почерпнутых из переводов мусульманских источников.

Советские востоковеды активно способствовали введению в научный оборот исторических ис­точников, изучение которых в целом позволило реконструировать этапы древней и средневековой истории кимеков и кипчаков. Известный арабист А.П.Ковалевский перевел на русский язык и опуб­ликовал «Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу» с предисловием И.Ю.Крачковского [3]. Для нас это произведение представляет интерес в связи с описанием жизни народов на территориях, которые вскоре были покорены половцами.

Видный арабист И.Умняков вносит весомый вклад в изучение этнической и политической истории кипчакских племен. Востоковед посвятил исследование анализу карты М.Кашгарского, на которой ло­кализованы племена периода раннего средневековья, среди них отмечены йемеки и кипчаки [4].

Действительно, арабские письменные источники содержат немало сведений по кипчакским пле­менам и их привлечение, несомненно, обогащает информационный фонд кипчаковедения. Это хоро­шо понимали составители сборника источников «Материалы по истории туркмен и Туркмении» С.Л.Волин, А.А.Ромаскевич и А.Ю.Якубовский, которые проделали кропотливую и уникальную ра­боту по поиску, переводу и комментированию ценных мусульманских источников [5]. Востоковеды привели богатый материал арабских и персидских источников, касающихся истории кипчакских племен в Средней Азии и Казахстане. В частности, ими были приведены исторические и этнографи­ческие данные, географические известия о территориях кимеков и кипчаков по Ибн Хордадбеху, ал- Якуби, ал-Масуди, ал-Истахри, ал-Макдиси, ал-Идриси, Рашид-ад-Дина, Ибн ал-Асира, Якута, при­ведены извлечения из «Худуд ал-Алем».

Востоковедом Л.А.Хетагуровым был осуществлен перевод персидского источника «Сборник ле­тописей» Рашид-ад-Дина [6]. В персидском источнике содержится пласт оригинальных сведений о кипчакских племенах до и после монгольского нашествия. Рашид-ад-Дин связывает этимологию эт­нонима «кыпчак» со словом «кабук» «дерево со сгнившей сердцевиной», это дало основание некото­рым исследователям считать родиной кипчакских племен лесистую местность на Алтае и Западной Сибири [6, 84].

Советские востоковеды продолжили свои исследования в области перевода исторических па­мятников, одним из таких ярких произведений был труд хивинского историка Абулгази-Бахадур-хана «Родословная туркмен», подготовленный к изданию тюркологом А.Н.Кононовым [7]. В этом источ­нике содержатся любопытные известия об истории кипчаков в Средней Азии в период монгольского нашествия, обстоятельно дается изложение материала о влиянии кипчаков в среде туркменских пле­мен и роли кипчаков в истории Хивы, Коканда и Бухары. Говоря о территории обитания кипчаков, историк склоняется в пользу рек Волги, Урала и Дона. Эти земли он именует «Дешт-и Кыпчак» — Кыпчакская степь. Не обладая достоверными сведениями о времени пребывания кипчаков в тех мес­тах, хивинский историк говорит о четырехтысячелетнем периоде [7, 43-44].

Мусульманские источники имеют крупное научное значение в разработке проблем кипчакове- дения. Информация источников позволила восстановить исторический фон событий, происходивших в Дешт-и Кипчаке, дала основания для локализации кипчакских племен и выявления кипчакского компонента в этногенезе тюркских народностей СССР.

Источниковедческая работа стала основой для научных открытий в кипчаковедении. Китаист Н.В.Кюнер обращает внимание на этнонимы, упоминаемые в китайских источниках у Н.Я.Бичурина, а именно «Цзюйше» и «Кюеше», которые восстанавливает как этноним «кипчак» [8, LLV, 51]. В дру­гой своей работе китаист использует несколько иные транскрипции этнонима «кипчак» — «Цзюеша» и «Цзиньша», и помещает это племя на западе «... от Тарбагатая до каспийских степей, с I в. до н.э.» [9, 11]. Эта гипотеза стала основой для реконструкции раннего этапа древней истории кипчаков в Центральной Азии. Исследователь А.Пономарев проводит анализ этнических названий кипчакских племен, фигурирующих в разноязычных письменных памятниках и поднимает проблему внешнего, антропологического, облика кипчаков [10]. Ученый отмечает: «.русское «половцы» есть не что иное, как перевод имени половецкого народа кубан-куман. Конечно, это имя половцев может вовсе не быть связанным с какой-либо особенностью их внешности. Они могли получить такое имя хотя бы, как предполагает Маркварт, по имени своего вождя или любым иным путем» [10, 369].

Наблюдается постепенный отход от взгляда на кипчаков-половцев как врагов Киевской Руси.

В.А.Пархоменко ставит под сомнение идею принципиального противостояния половцев как кочевни­ков и русских — как оседлых народов. Летописи, по мнению автора, предоставляют богатейший ма­териал о дружественных отношениях между представителями верхушки народов. Эти отношения в форме совместных съездов, династийных браков и военных походов против общих неприятелей де­монстрируют симпатию между народами. Отмечая исторический факт женитьбы Владимиром Моно- махом своих сыновей на половчанках, филолог заключает: «Тут уже не приходится говорить о каком- то расовом или культурном антагонизме. Очевидно, высшие общественные классы и Руси и половцев имели кое-что общее, какими-то общими интересами друг к другу притягивались» [11, 391].

Востоковед В. А.Гордлевский выделяет две исторические тенденции: с одной стороны, это нена­висть к половцам, навязываемая православной церковью, с другой — тяга народов, выражавшаяся в торговле, браках и культурном обмене. Тем самым подчеркивает искусственно созданный церковью фантом вечного врага Руси — кочевника [12, 487]. По справедливому наблюдению филолога, во мно­гом характер русско-половецких отношений зависел от отношений между представителями знати обществ. При мирном течении жизни усиливаются процессы заимствований в области языка и лите­ратуры, хозяйства и военного дела [12, 487-488].

Видный советский историк Б.Д.Греков, пожалуй, одним из первых в советской историографии объективно оценил вклад половцев в русскую историю. Говоря об успешных нападениях половцев на Киевскую и Переяславльскую земли, академик рисует и другую картину контрнаступления Киевской Руси под предводительством князя Мономаха на половецкие земли. Половцы были отброшены с на­житых мест на Волге, Урале и Дону, часть их покорилась русским и стала служить им в качестве на­емников. Но это затишье продолжалось недолго, и военные действия возобновились, вплоть до мон­голо-татарского нашествия [13, 470]. Другими словами, военные действия половцев и русских носили взаимный характер, русские, как и половцы, ходили в походы, разоряя кочевья и угоняя людей в плен.

Однако большинство исследователей по-прежнему считали кипчаков врагами русского народа, негативно повлиявшими на развитие православия и культуры Древнерусского государства.

Профессора К.В.Кудряшова интересовали проблемы реконструкции маршрутов походов рус­ских князей на половцев, местонахождение городов и территориальных групп половецких родов и отдельных географических названий Половецкого поля [14; 15]. Историк выделяет несколько на­правлений исследований в области исторической географии кипчаков-половцев:

1. маршруты походов русских князей на половцев;
2. местонахождение городов половцев;
3. выделение территориальных групп половецких родов;
4. уточнение отдельных географических названий Половецкого поля, встречающихся в источ­никах.

Надо заметить, что такой основательный подход к разработке проблематики был не характерен для предшественников К.В.Кудряшова, ограничивавшихся краткими высказываниями и догадками в локализации отдельных географических топонимов и гидронимов. Именно с профессора К.В.Кудряшова следует начинать традиции научного изучения исторической географии половцев [14, 146; 15].

Большие успехи делает историческая наука в разработке проблем кипчаковедения в республиках Средней Азии, Западной и Южной Сибири. Многолетние этнографические, археологические и ан­тропологические экспедиции начинают давать плодотворные результаты.

Этнограф С.П.Толстов признал для казахов основным этническим компонентом «восточно­кипчакские (половецкие) политические объединения XI-XII вв.». Тем самым ученый поддержал точ­ку зрения В.В.Бартольда на теорию этногенеза казахского народа [16, 304].

С.П.Толстову удалось выяснить подлинные исторические причины движения кыпчакских пле­мен в южнорусские степи в XI в. Этот процесс он связывает с падением государства янгикентских ябгу. Как вследствие этого ослабление печенежско-огузских племен, которые не смогли сдержать напор кипчаков на Сырдарью и в Восточную Европу [17, 93].

Исследователь К.Л.Задыхина на основе имеющихся данных по истории и этнографии выявляет тесную связь ктай-кипчаков, кипчаков с канглы, а также кипчаков с конратами [18]. Здесь же отмеча­ется наличие кипчакских родов у ногайцев, каракалпаков, казахов, башкир, южных алтайцев, узбеков [18, 767-768]. Сведения этнографа позволяют конкретизировать, уточнить отдельные моменты в эт­нических контактах средневековых кочевников.

По сведениям К.Л.Задыхиной, в Кипчакском районе узбеки-кипчаки в первой половине ХХ в. занимают ту же территорию, что и в XIX в., когда они составляли здесь группу «сегиз-уру кипчак» — восемь родов кипчаков, разделенную на следующие четыре пары родов: канглы-канджигалы, шун- карлы-туяклы, уйшун-ойрат, тама-баганалы [18, 769].

Исследования по выявлению кипчакского компонента в составе алтайцев Л.П.Потапова убеди­тельно доказали не только древность смешения кипчакских племен и алтайского населения — тюр- ков-теле, но также показывают, что одним из центров кимеко-кипчакских племен были Алтайские горы и долина реки Иртыш. По сведениям этнографа, алтайцы еще в XVIII в. продолжали зимовать на левобережье Иртыша, телеуты кочевали в Прииртышских степях и по Оби еще в конце XVI и в XVII вв. [19, 32]. Возможно, эти факты свидетельствуют в пользу того, что современные алтайцы и телеуты в прошлом имели тесные этнические связи с кимеками и кипчаками.

Интересна гипотеза этнографа о появлении кипчаков на Алтае еще в гуннский и древнетюрк­ский периоды, когда они входили в состав гуннов (?), затем теле и тугю, последующего расселения их по Западной Сибири и активного участия в этногенезе южных алтайцев [19, 31-33].

Л.П.Потапов при изучении истории и этногенеза алтайцев пришел к важному заключению о ро­ли кыпчакского племенного объединения в судьбе тюркского мира Евразии: «Временное объеди­нение тюркоязычных кочевников под гегемонией кипчаков содействовало созданию культурно-бы­товой общности между этими племенами, находившимися на более или менее одинаковом уровне общественно-экономического развития» [19, 33]. Из этого следует, что кипчаки своими завоеваниями создали конгломерат племен и родов. Это способствовало претворению в жизнь традиций государст­венности и привело к появлению Кипчакского ханства.

Исследователи всерьез интересуются не только этнической принадлежностью каменных извая­ний, но и вопросами их социальной интерпретации, этнографическими особенностями и т.д. [20; 21, 297; 22, 116; 23, 144; 19, 28].

С начала 1960-х годов в исторической науке СССР сложилась благоприятная ситуация, когда накопленный опыт и знания в области кипчаковедения позволили совершить ряд крупных научных открытий, имеющих мировое значение. Это открытия в области археологии, истории, источникове­дении, филологии и этнографии. Выходит в печать ряд специальных фундаментальных трудов, по­священных кипчакской проблематике. Активно развиваются кипчаковедческие исследования в рес­публиках и автономиях СССР. Все это позволяет говорить о начале нового периода в изучении кип­чакской проблематики.

Актуальными остаются проблемы взаимоотношений Киевской Руси и половцев. Историк

1. В.Каргалов       поднимает проблему половецких набегов на Древнерусское государство, отмечает ор­ганизованность половецких веж [24, 72]. Н.А.Баскаков указывает на родственные отношения между русской и половецкой знатью как важный фактор во взаимоотношениях соседей [25, 92-98].
2. А.Плетнева       выделяет пять «внешних» периодов в истории половцев, говорит о взаимных потерях сторон в ходе военных действий [26, 220-226].

Историк Л.Н.Гумилев подчеркивает равноправный характер взаимоотношений русских и полов­цев [27]. С.А.Плетнева предлагает собственную классификацию взаимоотношений между кочевни­ками и земледельцами: 1) враждебные; 2) союзнические; 3) даннические; 4) вассальные [28, 150].

Археолог Г.А.Федоров-Давыдов выявил памятники и проследил исторические судьбы кипчаков- половцев в истории и культуре Золотой Орды [29]. Этнограф Р.Г.Кузеев отмечает кипчакскую ми­грацию в Башкирии в XIII-XIV вв., кипчаки заняли юго-восточную и южную Башкирию [30, 170­171]. Археологи Н.А.Мажитов, В.А.Иванов и В.А.Кригер обращают внимание на кипчакские древно­сти в предмонгольский и монгольский периоды, отмечают распространение кипчакских памятников на всем Южном Урале [31-33]. Эти исследования позволили на научной основе доказать существо­вание кипчакских племен в составе Золотой Орды и, более того, показать территории распростране­ния кипчаков, тем самым дополнить данные письменных источников.

Исследования Я.А.Федорова и Г.С.Федорова на Северном Кавказе, А.Ф.Шокова и Т.М.Минае- вой в Подонье и Ставрополье подтверждают наличие крупного половецкого центра в северокавказ­ских степях и на Дону [34-36].

Тюрколог С.Г.Кляшторный, основываясь на прочтении Г.И.Рамстедом рунической надписи «Селенгинского камня», находит кипчаков в истории древних тюрков, отождествляет их с сирами, тем самым заполняет «белое» пятно в раннесредневековой истории кипчаков [37, 154-155].

С.А.Плетнева выделяет восемь самостоятельных объединений половцев по местам концентра­ции их кочевий и погребальных памятников [38, 19, 23]. Г. А. Федоров-Давыдов выделяет шесть цен­тров кочевий [29, 147-150]. Если С.А.Плетнева считает эти объединения союзами орд и только прид­непровское и донецкое объединение определяет как ханства, то Г.А.Федоров-Давыдов считает их союзами племен, не достигших уровня государственных образований [38, 23; 29, 222-223]. Из этого следует, что, по мнению советских ученых, кипчакские племена не имели единого государства и не достигли высокого уровня развития государства с присущими ему централизованной властью, аппа­ратами управления и подчинения, юридическим правом и другими отличительными признаками.

Д.Г.Савинов полагает, что кипчаки постоянно проживали на юге Западной Сибири [39]. Кимеки, по мнению археолога, создали сросткинскую культуру, которую распространили на все кимеко-кип- чакское объединение и эту культуру следует считать государственной [40, 118].

Одной из сложных проблем кипчаковедения является этимология этнонимов кипчакских пле­мен. И.Г.Добродомов критикует несостоятельные версии этимологии этнонима «половцы» как про­изводного от «полон», «полог», «поле». Выражает сомнение о тождестве китайского «цюйше» и тюркского «кыпчак» [41, 110-111]. Тюрколог А.Н.Кононов приходит к выводу, что «этноним «ку- ман», «кыпчак», «кумык» — генетически родственных племенных образований — восходит к одному корню (куб) и представляет собою различные формы фонетико-морфологического развития этого корня уменьшительно-ласкательные формы + показатель собирательности» [42, 166].

Проблема исторической географии кипчаков рассматривается в курсе локализации городов и по­селений, а также центров кочевий половцев. При изучении расселения кипчакских племен особое внимание обращается на письменные источники, главным образом мусульманские. Так, И.Г.Добродомов обращает внимание на Черную, Белую и Внешнюю Куманию у Ал-Идриси и считает эти деления условными. Вызывает интерес наблюдение ученого: «Любопытно, что противопоставле­ние западной части Половецкой степи ее восточной части у поздних арабских авторов, использовав­ших и сочинение Идриси, опирается на другую терминологию: западная часть именуется страной Каманской, а восточная — Кипчакской. Но эта терминологическая путаница, возможно, связана с контаминацией разных источников, как это обычно бывает у поздних компиляторов» [41, 122-123]. Исследователь предвзято отнесся к сведениям арабской географической литературы, одной из луч­ших своего времени, вполне возможно, что «поздние компиляторы» были правы, разделяя «кыпчак- ский мир» на куманский и кипчакский.

В процессе работы Г.Е.Маркова и Б.В. Андрианова была выработана теория хозяйственно-куль­турных типов. «Номадизм — это не только способ ведения пастбищного скотоводческого хозяйства, но и целостная хозяйственная социально-экономическая и территориально-географическая система со свойственными ей строго определенным уровнем разделения труда, характером собственности на средства производства, патриархально-общественными социальными отношениями и соответствен­ными общественными институтами, племенной общественной организацией» [43, с. 9]. Тем самым ученые признают наличие номадизма как хозяйственно-культурного феномена, что представляет большие эвристические возможности в области кочевниковедения.

Особым интересом у археологов пользуются кипчакские каменные изваяния, на основе изучения которых они локализуют кочевья кипчаков, судят об уровне развития материальной и духовной куль­туры [38; 29].

Таким образом, оценивая период 1917-1960 гг. в исторической науке, можно выделить крупные позитивные сдвиги в изучении наследия кипчаков. Была разработана и апробирована на практике ме­тодология научных исследований, основанная на методах истории, археологии, этнографии, лингвис­тики, географии и других научных дисциплин. Были созданы необходимые условия для роста науч­ных кадров и поставлены основные задачи в научных исследованиях, написаны фундаментальные работы по истории отдельных республик, в которых были освещены вопросы влияния кипчакского компонента на их этническую историю.

Советская историография 1917-1960 гг. в изучении русско-половецких отношений фактически оставалась на позициях русской историографии дореволюционного периода. Половцы представля­лись по-прежнему неизбежным злом, агрессорами и поработителями, разрушителями ценностей сла­вянской культуры.

Как свидетельствуют исследования советских ученых, кипчакский компонент вошел в этниче­ский состав многих тюркоязычных народов — казахов, киргизов, узбеков, каракалпаков, туркмен, алтайцев, башкир, ногайцев, татар Крыма и Поволжья. Все это указывает не только на этнические, но и на культурные связи этих народов, на огромные роль и значение, которые сыграли кипчаки в фор­мировании современных тюркских народов. Ученые вплотную подошли к проблеме взаимоотноше­ний кипчаков-половцев и кимеков с черными клобуками (каракалпаками), огузами, канглами, кара- китаями (ктаями или китаями), конратами и монголами. Все это позволило выйти за рамки предпо­ложений и догадок дореволюционных авторов, поставить на серьезную научную основу сведения источников, широко использовать данные гуманитарных наук.

Советская синология своими исследованиями прямо способствовала нахождению ранних сведе­ний о кипчаках в составе хуннов. Это дало возможность реконструировать этническую историю кип­чакских племен, связать воедино ранее отрывочные сведения древнетюркских рунических надписей с мусульманскими и китайскими источниками.

Исследователи приходят к заключению об общей раздробленности кипчакских племен, что должно свидетельствовать в пользу отсутствия у них государства. В оценке общественного строя по­ловцев ученые довольствовались только краткими определениями, не прояснявшими сути проблемы.

Традиционная материальная и духовная культура кипчаков рассматривается как культура арха­ичная и патриархальная, с трудом поддающаяся изменениям и обреченная на вымирание. Этнографы стремятся провести параллели между современными им и средневековыми кипчаками, указывают на коренной перелом в культуре кипчаков, вошедших в состав народов, издревле практиковавших зем­леделие или осевших на землю.

В археологии окончательно принята точка зрения, что каменные изваяния южно-русских степей принадлежат кипчакам-половцам и соответственно на них эта культурная традиция заканчивается.

Период 1960-1991 гг. в советской историографии отмечен качественными изменениями в изуче­нии кипчакской проблематики. Созидательная многолетняя работа целых поколений ученых дала свои положительные результаты. Это позволило выйти на качественно новый уровень в гуманитар­ных исследованиях.

Кипчаки по-прежнему рассматривались как в положительном, так и в отрицательном ключе. Все же в области русско-половецких взаимоотношений кочевники предстают равноправным партнером. Отношения между земледельцами и кочевниками имеют сложный характер — от родственных и дан­нических до союзнических и вассальных, причем эти отношения могут носить ярко выраженный враждебный характер. Это позволило увидеть динамику отношений не только в области политики, но также в культуре и экономике. Изучение круга письменных источников подвигло ученых на мысль о высоком уровне социально-политического развития кипчакских племен, хотя по-прежнему счита­лось, что кипчаки не имели единого государства, лишь отдельные государственные образования. Ис­следователи на основе обширной источниковой базы, с привлечением данных новых письменных, археологических и фольклорных источников, приблизились к изучению «внутренней» истории кип­чакских племен. По-прежнему не уделяется серьезного внимания куманам, известным в византий­ских, венгерских, арабских и русских источниках.

Из материалов историографии следует, что монгольское нашествие уничтожило заключитель­ный процесс формирования кипчакской народности, который пошел по пути участия кипчакского этнического компонента в образовании современных тюркоязычных народов.

Крупное научное значение имеет открытие тюркологов относительно наличия кипчаков в соста­ве Тюркских каганатов, где они назывались «тюрками-кыбчаками», а после именуют себя сирами. Это позволило связать воедино этническую историю кипчаков. Теперь стало известно, что после по­корения кипчаков хуннами они не исчезли с исторической арены, а позже вошли в состав древне­тюркских государственных образований. Затем вошли в состав племенного союза и государства ки- меков, где, усилившись, распространили свою власть на обширные территории — от Иртыша на вос­токе до Дуная на западе. После покорения кипчаков монголами они продолжили свое существование в рамках новых государственных объединений и приняли самое непосредственное участие в этноге­незе, политогенезе и культурогенезе тюркских народов. Таковы в общих чертах этапы этнической истории кипчаков, выделение которых было бы невозможным без целенаправленной работы целых поколений исследователей. Необходимо заметить, что несмотря на постановку этих научных задач, они еще не нашли своего полного научного разрешения и нуждаются в дальнейшей разработке.

Исследования по исторической географии привели к выяснению ареала проживания кипчаков. На западе кипчакские племена продвинулись на территорию Венгрии и создали Придунайскую Ку- манию, которая после завоевания венграми стала Половецкой епископией. Половецкие кочевья име­ли свои центры на Дону, Дунае, Донце, Днепре, Приазовье и Северном Кавказе, по некоторым исто­рико-археологическим данным — в Крыму и в Поволжье. Прочно кипчаки обосновались в Южном Приуралье и проникли в Башкирию, где стали принимать активное участие в этнополитических про­цессах. На востоке границы кимеко-кипчакских племен ограничивались Алтайской горной системой. На юге кипчаки соседствовали с городскими оазисами Средней Азии и населили со временем Ко- канд, Бухару, Фергану, Каракалпакию, Узбекистан и Кыргызстан. На севере границы пролегали на юге Западной Сибири. Центр кимеков был на Иртыше, кипчаков — в степной части Казахстана, ку- манов — на Дунае.

В области археологии наблюдаются положительные сдвиги, которые стали возможны благодаря совершенствованию научной методики археологических раскопок, хранения и изучения артефактов. Проводятся полномасштабные археологические изыскания, изучаются материалы предшественников, музейные коллекции. Впервые в археологической науке каменные скульптуры рассматриваются как исторический источник, который прольет свет на неизвестные стороны жизни кипчакских племен. На основе изучения каменных изваяний кипчаков был сделан ряд важных открытий — от локализации территориальных центров половецких кочевий до разрешения вопросов материальной и духовной культуры кипчаков. Обращено серьезное внимание на надгробные сооружения, инвентарь и погре­бальный обряд кипчаков, вопросы его эволюции и региональных особенностей.

Филологические исследования тюркологов и славистов указывают на прочные связи кипчаков с народами, с которыми им приходилось исторически взаимодействовать. Это, прежде всего, влияние на формирование тюркских языков современных народов, заимствования тюркизмов в русском язы­ке, вопросы этнонимии, воздействие на фольклор, в котором обнаруживаются кипчакские сюжеты.

Было общепризнанно, что кипчаки практиковали кочевое скотоводство. Это оказало домини­рующее влияние на развитие ремесел, земледелия, домашних промыслов, материальной и духовной культуры. Открытие номадного хозяйственно-культурного типа позволяет рассматривать кочевое общество как общество уникальное, имеющее свою систему ценностей, особое мировосприятие и ми­ровоззрение, базирующееся на кочевом или полукочевом скотоводстве.

История изучения кипчакских племен в России до 1991 г. прошла три последовательных этапа:

1)   XVIII в. - 1917 г. — становление;

2) 1917-1960 гг. — развитие;

3) 1960-1991 гг. — расцвет.

Этапы были определены посредством анализа историографических источников по истории, археологии, эт­нографии и филологии.

Как видно из историографического анализа работ советского периода, разработка кипчакской проблематики шла в трех основных направлениях:

а) этнополитическая история и политогенез;

б)  историческая география;

в) материальная и духовная культура, хозяйство.

Список литературы

1. Бартольд В.В. Киргизы. Исторический очерк // Бартольд В.В. Сочинения. Т. II. Общие работы по истории Средней Азии. Работы по истории Кавказа и Восточной Европы. — М.: Наука. Гл. ред. вост. лит-ры, 1963. — 1020 с. — С. 471­543.
2. Бартольд В.В. Кимаки // Бартольд В.В. Сочинения. Т. V. Работы по истории и филологии тюркских и монгольских на­родов. — М.: Наука. Гл. ред. вост. лит-ры, 1968. — 757 с. — С. 549.
3. Ковалевский А.П. Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу. Перевод и комментарий / Под ред. акад. И.Ю.Крачковского. — М.-Л.: АН СССР, 1939. — 193 с.
4.  Умняков И.И. Самая старая турецкая карта мира (IX в.) // Тр. Самаркандского государственного пед. ин-та им. А.М.Горького. — I. Вып. 1. — 1940. — С. 103-132.
5.  Материалы по истории туркмен и Туркмении. Т. I. (VII-XV вв.) Арабские и персидские источники / Под ред. С.Л.Волина, А.А.Ромаскевича и А.Ю.Якубовского. — М.-Л.: АН СССР, 1939. — 612 с.
6.  Рашид-ад-Дин Сборник летописей. Т. I. Кн. первая / Пер. с перс. Л.А.Хетагурова. Ред. и прим. проф. А.А.Семенова. — М.-Л.: АН СССР, 1952. — 222 с.
7. Кононов А.Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази хана хивинского. — М.-Л.: АН СССР, 1958. — 290 с.
8.  Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I. — Алматы: ТОО «Жа- лын баспасы», 1998. — LL XIV + 390 с.
9. Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. — М.: Изд-во вост. лит-ры, 1961. — 392 с.
10. Пономарев А. Куман-половцы // Вестник древней истории. — 1940. — № 3-4. — С. 366-370.
11. Пархоменко В.А. Следы половецкого эпоса в летописях // Проблемы источниковедения. — 1940. — Сб. третий. — С. 391-393.
12.  Гордлевский В А. Что такое «босый волк»? // Академик В.А.Гордлевский Избр. соч. Т. II. Язык и литература. — М.: Изд-во вост. лит-ры, 1961. — 558 с. — С. 482-504.
13. ГрековБ.Д. Киевская Русь. — Л.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1953. — 568                                                                                  с.
14. Кудряшов К.В. Половецкая степь. Очерк исторической географии. — М.:                      Гос. изд-во геогр. лит. 1948. — 162 с.
15. Кудряшов К.В. Про Игоря Северского, про землю русскую. Историко-географический очерк о походе Игоря Северско­го на половцев в 1185 году. — М.: Гос. учеб.-пед. изд-во, 1959. — 94 с.
16.  Толстов С.П. Основные проблемы этногенеза народов Средней Азии // Советская этнография. — 1947. — Вып. VI-VII.— С. 303-305.
17. Толстов С.П. Города гузов (Историко-этнографические этюды) // Советская этнография. — 1947. — № 3. — С. 55-102.
18. Задыхина К.Л. Культура и быт узбеков Кипчакского района Кара-Калпакской АССР // Археологические и этнографи­ческие работы Хорезмской экспедиции 1949-1953. / Под ред. С.П.Толстова и Т.А.Жданко. — М.: АН СССР, 1958. — 811 с. — С. 761-808.
19. Потапов Л.П. Очерк этногенеза южных алтайцев // Советская этнография. — 1952. — № 3. — С. 16-35.
20. Бартольд В.В. К вопросу о погребальных обрядах турков и монголов // Бартольд В.В. Сочинения. Т. IV. Работы по ар­хеологии, нумизматике, эпиграфике и этнографии. — М.: Наука. Гл. ред.                                                    вост. лит-ры, 1966. — 546 с. — С. 377-396.
21. Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири // Материалы и исследования по археологии СССР. — 1949. — № 9. — 364 с.
22. Евтюхова Л А. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии // Материалы и исследования по археологии СССР. — 1952. — № 24. — С. 72-120.
23. Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. — М.-Л.: АН СССР, 1953. — 444 с.
24. КаргаловВ.В. Половецкие набеги на Русь // Вопросы истории. — 1965. — № 9. — С. 68-73.
25. Баскаков НА. Тюркская лексика в «Слове о полку Игореве». — М.: Наука, 1985. — 208 с.
26. Плетнева С А. Печенеги, торки и половцы в южно-русских степях // Материалы и исследования по истории СССР. — 1958. — № 62. — С. 151-226.
27.  Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Кыпчакская Степь в 945-1225 гг. // Гумилев Л.Н. Ритмы Цивилизации / Предисл. С.Б.Лаврова. — М.: Экопрос, 1993. — 576 с. — С. 518-542.
28. Плетнева С А. Кочевники Средневековья: поиски исторических закономерностей. — М.: Наука, 1982. — 188 с.
29. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятни­ки. — М.: Изд-во МГУ, 1966. — 274 с.
30.  Кузеев Р.Г. Историческая этнография башкирского народа. — Уфа: Башкирское книжное изд-во, 1978. — 264 с.
31. МажитовН.А. Южный Урал в XII-XIV вв. — М.: Наука, 1977. — 240 с.
32.  Иванов В А. Погребения кыпчаков в бассейне р. Урал // Памятники кочевников Южного Урала: Сб. науч. тр. / Отв. ред. В.А.Иванов. — Уфа: БФАН СССР, 1984. — 136 с. — С. 75-97.
33. Кригер В.А. Погребения кыпчакского времени в могильниках у пос. Лебедевка Уральской области // Памятники кочев­ников Южного Урала: Сб. науч. тр. / Отв. ред. В.А.Иванов. — Уфа: БФАН СССР, 1984. — 136 с. — С. 102-116.
34. ФедоровЯ.А., Федоров Г.С. Ранние тюрки на Северном Кавказе. — М.: МГУ, 1978. — 296 с.
35. Шоков А.Ф. К половецким древностям на Дону // Известия Воронежского государственного педагогического институ­та. — 1960. — Т. XXXI. — С. 177-181.
36. Минаева Т.М. К вопросу о половцах на Ставрополье по археологическим данным // Материалы по изучению Ставро­польского края. — 1964. — Вып. 11. — С. 167-196.
37. Кляшторный С.Г. Кипчаки в рунических памятниках // TURCOLOGICA. — 1986. К восьмидесятилетию академика А.Н.Кононова. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1986. — 302 с. — С. 153-164.
38. Плетнева С А. Половецкие каменные изваяния // Свод археологических источников. — 1974. — Вып. Е 4-2. — 200 с.
39. Савинов Д. Г. Об основных этапах развития этнокультурной общности кыпчаков на юге Западной Сибири // История, археология и этнография Сибири. — Томск: Изд-во Томского университета, 1979. — 200 с. — С. 53-
40. Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. — Л.: ЛГУ, 1984. — 175 с.
41. Добродомов И.Г. О половецких этнонимах в древнерусской литературе // Тюркологический сборник 1975. — М.: Наука. Гл. ред. вост. лит-ры, 1978. — 279 с. — С. 102-129.
42.  Кононов А.Н. К этимологии этнонимов кыпчак, куман, кумык // Ural-Altaisch Jarbucher (Fortsetzung der «Ungarischen Jarbucher») Band 48. Otto Harrassowitz. — Wiesbaden, 1976. — 159-166 рр.
43.  Андрианов Б.В., Марков Г.Е. Хозяйственно-культурные типы и способы производства // Вопросы истории. — 1990. — № 8. — С. 3-15.