Интенсификация общественных процессов в современном мире, которая выражается в усложнении его структуры, в процессах качественно новой дифференциации и интеграции, актуализирует проблему выработки адекватного понятийно-категориального аппарата, позволяющего ухватывать происходящие изменения и давать продуктивное знание о них. Интерес исследователей к понятию «социальная деятельность», активное использование этого понятия или его элементов в анализе социальных процессов, как в отечественных, так и зарубежных работах, позволяет, на наш взгляд, рассматривать данное понятие содержащим в себе потенциал социального анализа, отвечающего требованиям стремительно изменяющегося объекта исследования, каковым является современное общество. Во-первых, потому что охватывает феномены взаимодействия, во-вторых, потому что позволяет выявлять механизмы, обеспечивающие протекание процессов взаимодействия. Однако для того, чтобы понятие «социальная деятельность» могло служить целям такого анализа, оно само должно быть прояснено как с точки зрения своего состава, так и с точки зрения объектной определенности.
Феноменальный уровень анализа использования понятия социальной деятельности показывает, что оно употребляется в практике для обозначения одного из видов деятельности наряду с экономической, политической, правовой и т.д. видами деятельности. Вид деятельности определяется по тому, на что направлена деятельность в исходном и в цели. Так исходное и цель экономической деятельности — прибыль, политической — власть, социальной — связи и отношения. По данным критериям, в качестве которых выступают отдельные элементы структуры деятельности, один вид деятельности отделяется от другого.
Существует и другой способ употребления понятия социальная деятельность, уже не как вида деятельности, а как деятельности вообще. В этом употреблении социальная деятельность как бы теряет наименование «социальная». Но оно ухватывает существенный признак человеческой деятельности вообще — взаимодействие различных компонентов деятельности как материального, так и идеального уровня существования, проявляющееся в порядке взаимообусловленности отношений между людьми, которые участвуют в деятельности и осуществляют её. Поскольку в данном случае человеческая деятельность не может быть несоциальным феноменом, постольку отпадает необходимость в употреблении самого слова «социальная». Для понимания феномена социальной деятельности и то и другое содержание термина имеет ценность, поскольку любой вид деятельности не может не соответствовать деятельности вообще; в то же время деятельность вообще не может не иметь на конкретном уровне существования спецификаций по предмету деятельности.
Данным способам употребления понятия социальная деятельность соответствуют определенные области их использования. Понимание социальной деятельности как вида реализуется в практике на уровне выделения социальной сферы жизни общества, соответственно, работников социальной сферы, призванных решать социальные проблемы.
Смысл понятия социальной деятельности как деятельности вообще реализуется в социально-философском и социологическом анализе. В социологическом анализе можно сослаться на классические работы Вебера1 и Парсонса2, в которых элементы деятельностного анализа социальных феноменов представлены в категориях социального действия и социальной системы. И на работы современных западных социологов Бурдье, Хабермаса, Гидденса, соответственно, на теории габитуса, коммуникативного действия и структурации3.
В социально-философском анализе понятию деятельность иногда придается тотальное значение, что выражается в тенденции рассматривать деятельность в качестве исходной социально-философской категории. В этом случае деятельность выражает специфику общественной жизни как универсальной сферы бытия и определяется как способ, механизм воспроизводства и развития общества. Характерными определениями деятельности в этом случае можно считать следующие: «деятельность — определенный способ воспроизводства и развития качественно специфической сферы объективной действительности — общества»4, деятельность — источник и механизм внутренней организации воспроизводства социальной реальности5. Вне тотальных трактовок содержания понятия деятельности деятельность определяется по отношению к иному, но не относительно самой себя. Иными словами, объектом анализа является не сама социальная деятельность, понимаемая как деятельность вообще, а конкретные социальные феномены с позиции деятельности, рассматриваемой как способ, метод, форма, структура, система и т.д. в зависимости от акцентируемого в понятии деятельности содержания. Деятельность в данном случае — это понятие, с помощью которого производится социальный анализ6. Наконец, современные тенденции исследования социальной деятельности связаны с выходом на анализ социального мышления и рассмотрением возможностей изменения субъект-объектной парадигмы на субъект-субъектную7.
В то же время деятельность является исходной категорией как для социальной деятельности, так и для других видов деятельности в анализе, ориентированном на рассмотрение соответствующих феноменов социальной, экономической, политической жизни не как таких феноменов, которые противостоят исследователю, а как феноменов, в которые сам человек включен как деятель, способный задать, сконструировать объект, исходя из целей и задач деятельности. То есть, прежде всего, для функций исследования и проектирования в практической деятельности человека, в которой он является носителем определенного вида деятельности. Той деятельности, к которой он готовился образованием, которую он осваивает и которая реализуется через его способность воспроизводить её в поведении и в актах действия. Следует при этом оговорить, что готовился человек образованием не к социальной деятельности как таковой, а к предметной деятельности, через которую он и входит в социальность.
Различие практической и теоретической установок (в предельном варианте противопоставления) заключается в том, что в теоретической установке представление о деятельности используется для выделения в феноменах предметов исследования и работы с ними без предположения ответа со стороны исследуемого объекта. В практической же установке деятельность не используется, она творится, осуществляется. Деятель в практике всегда сталкивается с ситуацией, которую ещё только нужно определить в качестве объекта, познать, понять, с чем он имеет дело, как она устроена и каковы возможные направления её движения, и на основании этого действовать. Практическая установка всегда связана с реальностью действительно происходящих событий, направление развития которых зависит от этих конкретных актов их определения конкретными субъектами и их действий на основании этого определения. В практической установке объект не дан, он должен быть сконструирован; действие осуществляется на основании конструкта; предполагается ответ со стороны объекта воздействия; наконец, действие в ответ на ответ.
Такое понимание практической установки деятеля восходит, с одной стороны, к трактовке Марксом практики как деятельности, в которой «предмет, действительность, чувственность берется не как объект созерцания, а как человеческая деятельность, субъективно»8. С другой стороны, к пониманию деятельности Гегелем, в котором деятельность есть субъективная активность духа в рамках целого (абсолютного духа), реализующее себя (объективирующее) в материи и возвращающееся к себе в качестве знания «…содержание воли — пишет Гегель — есть для неё … цель, отчасти внутренняя или субъективная в представляющем волении, отчасти осуществленная, достигнутая через опосредование деятельности, переводящей субъективное в объективное»9.
С третьей стороны, с пониманием практики, характерным для поздней философии Витгенштейна, которое связано «прежде всего, с деятельностным аспектом использования понятий»10. В «Философских исследованиях» Витгенштейн говорит о практике как «следовании правилу» и различает намерение действия и действие. «Стало быть, «следование правилу» — некая практика. Полагать же, что следуешь правилу, не значит следовать правилу. Выходит правилу нельзя следовать лишь «приватно»; иначе думать, что следуешь правилу и следовать правилу было бы одним и тем же»11. Следование правилу означает, что человек в действии руководствуется знанием «как», по которому движется активность по типу инструкции. В работе «О достоверности» Витгенштейн касается еще одного аспекта практической установки, оттеняя идеальный и материальный, практический план действия. «Чтобы установить некую практику, недостаточно правил, нужны ещё и примеры. Наши правила оставляют лазейки, а практика должна говорить сама за себя»12. Следовательно, практика это не только следование правилу, но и то, как человек пользуется правилом в данной ситуации. Примеры — ситуативные контексты использования правил. Практика как следования правилу с учетом ситуации указывает на средственное использование понятий в теории языковых игр Витгенштейна.
Наконец, практическая установка деятеля, рассматриваемая со стороны субъективности, дана Вебером и связана с пониманием субъективности, как способности понимать цели и задачи своей деятельности. И пониманием субъективности в герменевтике П.Рикера, где акцент ставится не столько на способности понимать, сколько на способности действовать. «Действовать — в точном смысле слова означает приводить в движение систему, исходя из его изначального состояния, заставляя совпасть «способность-делать», которой располагает агент, с возможностью, которой располагает замкнутая в себе система»13.
Во всех обозначенных подходах к пониманию деятельности в практической установке деятельность выступает как объект, существующий на идеальном и материальном уровнях существования и каким-то образом удерживающий целостность. Для того чтобы деятельность была схвачена в категориальном аппарате, обеспечивающем практическую установку, она должна быть рассмотрена как объект, структура которого соответствовала бы её природе. В таком контексте деятельность рассматривалась в бывшем СССР в рамках теории деятельности и шире в рамках деятельностного подхода. Несмотря на различные трактовки деятельности разработчиками деятельностного подхода, деятельность была плодотворным инструментом анализа как в философии (Э.В.Ильенков, Г.С.Батищев, М.К.Мамардашвили, Г.П.Щедровицкий, Б.Г.Юдин и другие), так и в психологии (С.Л.Рубинштейн, А.Н.Леонтьев, П.Я.Гальперин, В.В.Давыдов), так и в педагогике (Д.Б.Эльконин, Б.Г.Ананьев, Л.И.Божович). Главное её преимущество как инструмента анализа заключалось в том, что она организовывала мышление исследователя, обеспечивая операциональность мышления. Наиболее четко этот аспект понимания деятельности выражен в работах Г.П.Щедровицкого, в которых деятельность понимается, прежде всего, как мыследеятельность и в работах О.С.Анисимова, в которых акцент сделан на технологическом аспекте мыследеятельности. «В реальном мире общественной жизни, — пишет Г.П.Щедровицкий, — деятельность и действие могут существовать только вместе с мышлением и коммуникацией. Отсюда и выражение «мыследеятельность», которое больше соответствует реальности и поэтому должно заменить и вытеснить выражение «деятельность» как при исследованиях, так и в практической организации»14. Практическая установка предполагает, что понятие, дающее объективное представление объекта, должно стать средством мышления, т.е. приобрести категориальный статус. В ранних работах Г.П.Щедровицкого средственность понятию деятельности придавал особый способ её изображения. В основе этого способа изображения лежал принцип единства структуры и процесса, он сохранился и в поздних изображениях деятельности, когда она стала пониматься как мыследеятельность. Это означает, что деятельность как объект ухватывается, если сознанием исследователя удерживаются структуры, обеспечивающие процессы деятельности. Так, различные изображения деятельности в работах Г.П.Щедровицкого [14; с.275, 287] и О.С.Анисимова15 по-разному структурируют работу исследователя. Представление акта деятельности Щедровицкого описывает больше мышление организатора, практика. Представление акта деятельности Анисимова содержит связи и более соответствует идее наложения на реальность и прочтения её через схему, т.е. служит целям теоретического анализа. А представление мыследеятельности у Щедровицкого является скорее онтологическим и более соответствует идее мыслекоммуникации. Во всех случаях конструируемые авторами представления деятельности являются попыткой ухватить, собрать элементы практики деятельности и практики мыследеятельности.
Ни структуры, ни процессы, по мнению Щедровицкого, не принадлежат человеку и, следовательно, деятельность не является атрибутом отдельного человека, а имеет безличный характер и является системой, в которую человек включен наряду с другими компонентами деятельности: знаками, машинами, вещами, социальными организациями и т.д. Эти компоненты связаны друг с другом и компонентами других типов, и в связи друг с другом они образуют множество структур разного вида и сорта. «Таким образом, система человеческой социальной деятельности, — пишет Г.П.Щедровицкий, — оказывается полиструктурой… Введенные … категории системы и полиструктуры определяют методы изучения как деятельности вообще, так и любых конкретных видов деятельности» [14; с.242].
Операциональность так понимаемой деятельности выражается в том, что «в зависимости от целей и задач исследования появляется возможность выделить в деятельности в качестве относительно целостных и самостоятельных объектов изучения разные структуры, представить их в виде самостоятельных систем и тогда будут получаться качественно разные представления деятельности. Это значит, что теория деятельности будет объединять целый ряд различных научных предметов и каждый из них будет характеризоваться своими особыми «единицами» деятельности» [14; с.242, 243] . Такими единицами Г.П.Щедровицкий называет, кроме названных акта деятельности и акта мыследеятельности, схемы «массовой деятельности», «нормативной деятельности», «методической схемы деятельности» и т.д. Все они являются моделями деятельности. Их особенность состоит, по мнению Г.П.Щедровицкого, в том, что они операциональны в отличие от схем и моделей, существующих в естественнонаучной теории.
Эта позиция операциональности отличается от позиции операционализма Бриджмена, в котором понятийный аппарат (в основном физики) вводится через указание на совокупность физических операций, через которые можно экспериментально зафиксировать и измерить характеристики реальности (длина, масса и т.д.). У Г.П.Щедровицкого речь идет не о физических операциях, а об операциях мышления, которые должны соответствовать структуре мышления или мыследеятельности. Таким образом, деятельность характеризует состояние мышления, а не реальности.
В определенной мере позиция Г.П.Щедровицкого близка инструментализму Дьюи. Для Дьюи понятия, идеи, гипотезы — интеллектуальные инструменты, которые служат для решения задач и ориентации в проблемных ситуациях, возникающих в разных сферах опыта. Хотя ситуации уникальны и каждая требует специфических способов её решения, некоторые понятия, идеи могут быть использованы в разных ситуациях в качестве общих инструментов. Для Г.П.Щедровицкого понятия, идеи, гипотезы содержательны, они есть результат мышления. Человек оперирует ими в практике деятельности, через них определяет практику. Они получены мышлением, а инструментом их получения является мыследеятельность. В этом смысле мыследеятельность функционально является у Г.П.Щедровицкого тем же, чем понятия и идеи у Дьюи, т.е. они являются средствами для преобразования опыта, а не для описания объективной реальности. Однако различие заключается в том, что мыследеятельность не является содержательным понятием как понятия и идеи у Дьюи. Она является средством организации мышления в процессе построения понятий, конструирования идей, постановки гипотез и т.д. «Называя деятельность системой или полиструктурой, — пишет Г.П.Щедровицкий, — мы стремимся задать «категориальное лицо» научных предметов, в которых она, по предположению, может быть схвачена и адекватно описана. Это определение, следовательно, нельзя понимать непосредственно объектно: говоря, что деятельность есть система, мы характеризуем в первую очередь собственные способы анализа и изображения деятельности, но при этом хотим, чтобы они соответствовали изучаемому объекту; таким образом, категориальное определение всё же относится к объекту, но опосредованно — через научный предмет. Поэтому подлинное содержание всякого категориального определения раскрывается по основным характеристикам научного предмета; эти же характеристики задают «шаблон», по которому мы можем сравнивать друг с другом разные категориальные определения» [14; с.245] .
Таким образом, в том, как рассматривается социальная деятельность, понимаемая как деятельность вообще, в её практической трактовке можно выделить три уровня представлений. Первый уровень касается представления о деятельности как нечто объективно положенного субъекту деятельности, то есть практики деятельности. Второй уровень касается представления о деятельности как о субъективно данной на уровне субъекта, т.е. способности понимать или понимательной способности. И третий уровень — уровень идеального представления деятельности (как нечто идеально представленного), т.е. понятий и категорий, которые либо представлены в практике, либо в мышлении субъекта действия. Следовательно, понятие социальной деятельности, учитывая специфику многослойности деятельности как объекта, должно удерживать три элемента: практику деятельности, субъективность и понятийно-категориальный аппарат.
Вопрос о том, как связаны данные представления, отсылает нас к исходному вопросу о специфике существования социальной деятельности. Парадоксальность существования социальной деятельности выражена в том, что она является только вместе с деятельностью конкретных индивидов в конкретной практической деятельности и в то же время не сводится к ней. В каком-то смысле она является результатом индивидуальной деятельности, но таким результатом, которого осознанно они не достигали. Р. Бхаскар приводит хорошую иллюстрацию: «Так, люди вступают в брак не для того, чтобы воспроизвести нуклеарную семью, и работают не для того, чтобы поддержать жизнь капиталистического хозяйства. И тем не менее семья и хозяйство оказываются ненамеренным последствием (и неизбежным результатом), равно как и необходимым условием, их деятельности»16. Люди что-то делают в рамках общества, достигают свои цели, но в результате воспроизводят общественные институты. Если социальную деятельность, поскольку она не существует вне индивидуальной деятельности, т.е. по источнику существования, свести к индивидуальной деятельности мы получим концепцию индивидуализма или субъективизма в решении вопроса о взаимосвязи человека и общества. В то же время очевидно и то, что социальная деятельность не может быть сведена к индивидуальной деятельности, так как её результат и цель не принадлежат индивиду, а принадлежат целостности, в которую индивид своей деятельностью включен. Если социальную деятельность по структуре направленности или ориентации на целостность свести к этой целостности, то получим концепцию объективизма или реализма с её положением: индивид — результат деятельности общества. Однако социальная деятельность не может быть сведена к целостности, так сказать оторвана от активности индивида. Тогда она должна быть схвачена там, где присутствует, т.е. в течение индивидуальной деятельности. Там, где она осуществляется, существуя, выражаясь геометрическим языком, «перпендикулярно» конкретной деятельности, которую совершают люди. Эта особенность позволяет задать контуры социальной деятельности как объекта. Первой существенной её характеристикой является отсутствие индивидуального носителя. Второй — ни исходное, ни цель социальной деятельности, с точки зрения индивида как деятеля, не принадлежат индивиду. Они принадлежат самой деятельности, данной всегда «перпендикулярно» (или ортогонально в терминах Г.П.Щедровицкого) индивидуально осуществляемой деятельности (её исходному, цели, результату).
Если социальная деятельность тождественна деятельности вообще, а деятельность вообще есть активность увязывания идеального и материального уровней деятельности, то нерв деятельности в самой этой активности, которая есть коммуникация. Действительно, идеальное принадлежит нормам деятельности, в которую человек практически включен и которую осуществляет (нормам как воплощенному знанию), материальное принадлежит ситуации (практической ситуации деятельности) и к реализованному действию. Идеальное и материальное — элементы структуры деятельности. Сама активность — процесс построения знания о ситуации в рамках определенной деятельностной позиции и процесс проектирования действия. Взятая в чистом виде, без учета субъективности, это активность актора как она должна была бы протекать без учета специфики восприятия носителя активности. Реально же эта активность осуществляется субъектом, который как-то понимает как нормы деятельности в процессе построения знания, так и цель своего собственного действия в процессе его реализации. Это понимание возникает в результате столкновения с другими как в процессе построения знания, так и в процессе реализации действия, т.е. в коммуникации.
Говоря о действии и коммуникации, мы выходим на реализационный уровень существования деятельности. Возвращаясь к указанным элементам деятельности, а именно: практике деятельности, субъективности и операциональности понятийно-категориального аппарата, мы можем сказать, что все три уровня существования деятельности, локализованы или воплощены в действии как осознанном акте поведения и развернуты или получают явленность в коммуникации, объектом которой является акт действия. То, чем руководствуются люди в действии и коммуникации, — операциональность жизни понятийно-категориального аппарата, с одной стороны, с другой стороны, представленность практики и субъективности. Таким образом, коммуникация — место, где куется субъективность в плане осмысленности и способности сознательного действия, где практическое действие рефлектируется относительно идеальных норм деятельности и реакции на действие, т.е. материальных норм практики деятельности. Субъективность строит значение своего действия в рамках идеальной и материальной целостностей и тем самым обретает смысл.
Так как практика деятельности и субъективность являются составными частями деятельности, на этой базе исследователь может построить и должен строить понятийно-категориальный аппарат деятельности. Таким образом, мы приходим к тому, что социальная деятельность как объект есть мышление и коммуникация или мышление в коммуникации, а рефлексия мышления есть деятельность или мыследеятельность. Мышление в коммуникации всегда социальное мышление. Коммуникативная практика, таким образом, есть социальная практика. Поэтому всякие связи и отношения следует анализировать исходя из того, как они сначала представлены в коммуникативной практике, затем — в материальной и как они интерпретируются исследователями через социальные нормы и субъектами через субъективные представления.
Намеченные контуры объекта — социальной деятельности дают примечательные следствия. Первое касается носителя социальной деятельности, второе — специфики её сознательного характера. Если социальная деятельность не имеет индивидуального носителя и предполагает совершение действий многими индивидами, можно предположить некоего совокупного носителя и, исходя из этого предположения, выявить его характеристики (потребности, интересы, цели). Он в этом случае, будет являться неким совокупным субъектом и его характеристики затем можно приписать индивиду, выделив, так сказать, субъектную часть, понимая при этом, что весь индивид не сводится к этой субъектной части или игнорируя её. Но этот совокупный, распыленный в реальности среди множества индивидов субъект не может быть субъектом, держателем деятельности, субъектом в полном смысле слова, так как он не может выбирать. Он не собран в реальности, он собран в абстракции. Эту абстракцию можно приписать группе, слою, классу, но от этого они не станут субъектами, поскольку нереальны, реальны только нормативы, довлеющие над индивидами. В этом смысле социальная деятельность есть методологическая конструкция для анализа реальной практической социальной деятельности.
Второе следствие связано с сознательностью социальной деятельности. Если социальная деятельность не имеет индивидуального носителя, безлична, а признаком деятельность является сознательность, то сознание социальной деятельности следует также признать безличным — континуумом сознания (Мамардашвили) или структурой сознания (социальные теории), реализующей себя через человеческую деятельность и в ней. Это сознание является целью социальной деятельности. И структуры, и социальная деятельность осуществляются в активности индивидов, включенных в конкретную деятельность. Субъекты, включенные в деятельность, следовательно, в структуры сознания, могут быть недовольны ими, могут сознательно их изменять под потребности. Но вне зависимости от того, что они делают: изменяют или не изменяют, они воспроизводят в действии и взаимодействии социальную структуру самим актом действия. Поэтому воспроизводство является определяющей характеристикой социальной деятельности относительно структуры. В то же время люди сами являются носителями различных социальных структур. В пределе таких структур две: либо это давление, либо понимание и взаимоизменение. Какая-то структура может доминировать в обществе и поддерживаться через систему нормирования государством или традицией. В силу различной направленности структур сознания индивидов, включенных в деятельность, могут возникнуть конфликты, решение которых есть условие сохранения деятельности и в этом смысле сохранения структуры.
Итак, социальная деятельность имеет специфику по отношению к видам деятельности. Эта специфика заключена не только в предмете, присутствующем в исходном и цели, но и, прежде всего, в способе существования. Она проливает свет на причину приписывания предиката «социальная» всем видам деятельности, поскольку способ существования социальной деятельности состоит в присутствии, пребывании её в актах человеческой деятельности как того, в чем совершается конкретная деятельность, преследующего свои цели индивида, т.е. как условие и одновременно результат. Атрибутивное свойство социальной деятельности — безличность и специфика преобразования, заключающаяся в структурации разнонаправленной активности взаимодействующих индивидов в актах коммуникации, делают социальную деятельность уникальной матрицей, удерживающей и определяющей направления активности и в то же время предоставляющей возможности для индивидуального развития.
Список литературы
1. Вебер М. Основные социологические понятия // Избр. произведения / Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1990. — С. 643.
2. Парсонс Т. О структуре социального действия. — М.: Академ. проект, 2000. — С. 880.
3. Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас; Учеб. пособие. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1995. — С. 120.
4. Маргулис А.В. Категория деятельности человека // Философские науки. — 1975. — № 2.
5. Юдин Э.Г. Системный подход и принцип деятельности. — М., 1978. — С. 268.
6. Бурцев В.Н. Нормативная сфера общественных отношений и механизм детерминации деятельности личности // Единство общественных отношений и общественного сознания: Сб. науч. тр. — Свердловск: УрГУ, 1986. — С. 85–97.
7. Батурин В.С. Социальная деятельность: природа, сущность, стратегия организации. — Караганда: Изд-во КарГУ, 2002. — С. 323.
8. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. — М., 1961. Т. 3. — С. 1.
9. Гегель Г.В.Ф. Философия права. — М.: Мысль, 1990. — С. 76.
10. Общественные науки за рубежом // Реферативный жур. Сер. 3. Философия и социология. — М., 1989. — С. 15.
11. Витгенштейн Л. Философские работы // Часть 1 / Пер. с нем. — М.: Издательство «Гнозис», 1994. — С. 163.
12. Там же. — С. 341.
13. Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика // Московские лекции и интервью. — М.: АО «КАМI» Издат. центр «АСАDEMIA», 1995. — С. 17.
14. Щедровицкий Г.П. Избранные труды. — М., 1995. — С. 297–298.
15. Анисимов О.С. Основы методологического мышления. — М.: Внешторгиздат, 1989. — С. 192.
16. Бхаскар Р. Общества // СОЦИО-ЛОГОС. / Пер. с анг., нем., франц. — М.: Прогресс, 1991. — С. 228.