Борис Годунов — Ораз-мухаммед — хан Тауекел: к вопросу об истоках имперской идеи российских государей

В 1991 г. в Кремле состоялась церемония передачи Президентом Российской Федерации Б.Н.Ельциным главе независимой Республики Казахстан Н.А.Назарбаеву пакета документов, в кото­рых когда-либо были зафиксированы отношения между Россией и Казахстаном, имевшие смысл под­данства населения Казахстана Российскому государству. Перечень документов этого пакета начинал­ся с Грамоты царя Фёдора Иоанновича хану Тауекелу о принятии казахов в подданство Московского государя от марта 1595 г.

Событие это значительно само по себе. Для историка же здесь присутствует довольно интригу­ющий момент. В дореволюционной российской и советской историографии факт начала принятия ка­захами подданства Российскому государству всегда связывается только с Грамотой императрицы Ан­ны Иоанновны от 19 февраля 1731 г. «Киргиз-кайсацкой орды Абулхаир-хану, старшине и всему кайсацкому войску...»¹. Затем, вплоть до конца XVIII в., следовали многочисленные документы о принятии в подданство различных «Жузов», объединений родов, отдельных родов, даже отдельных семей. Были и неоднократные случаи заключения повторных договоров с одними и теми же ханами, султанами, главами родов. Но начало всего этого процесса фиксируется вышеназванной грамотой от 19 февраля 1731 г.

Тогда почему же пакет документов, «отдаваемых» Российским правительством главе Казахстан­ского государства в 1991 г. как акт освобождения от всех обязательств, имевших характер зависимос­ти казахов от Российского государства, начинался с Грамоты царя Фёдора Иоанновича 1595 г.?

Немного об истории появления этого документа. Официальная версия, т.е. как это событие пред­ставлено «чиновниками», — близким окружением Бориса Годунова, такова: — В январе 1594 г., ка­захский хан Тауекел прислал к царю Фёдору Иоанновичу своего посла Кульмухаммеда с просьбой «. пожаловати приняти под свою царьскую руку с обеими . ордами с Казатцкою и с Колматцкою»². В ответ на просьбу в Орду Казахов было отправлено посольство во главе с Вельямином Степановым³. Ему было препоручено довести до казахского хана две грамоты от имени царя — на имя хана и на имя султанов Шахмухаммеда и Кучука, где выражалось согласие на просьбу казахского хана в такой форме: «. Тевкеля-царя и братью (его. — А.Б.) Шахмагметя-царевича и Кучука-царевича в своём царьском жалованье и во обороне держати хотим ото всех ваших недругов». В ответ на такое высоко­монаршее соизволение, казахский хан обязывался, — быть «неотступным» от русского царя, пойти войной против «бухарского царя и сибирского Кучюм-царя», привести их «под нашу царскую руку», а Кучума схватить и прислать «. к нашего царьского величества порогу». И ещё Тауекел-хан дол­жен был прислать своего 10-летнего сына Усеинходжу заложником к московскому двору вместо сво­его племянника царевича «Уразмагмета Ондановича»⁴. Результат этого посольства отражён в «докла­де» Вельямина Степанова царю Фёдору Иоанновичу⁵. Из него явствует: Царские посланники, выехав­шие из Москвы 28 марта 1595 г., с великими мытарствами добрались до ставки хана Тауекела 30-го мая этого года. Подарки царя хану посланец довёз. Хан был очень доволен, — «чтил», был весьма гостеприимен. Обратно хан отпустил царских посланников 30 июля 1595 г. Вместе с ними по направ­лению к Москве выехали — тот же посол Кульмухаммед с тремя сопровождающими и с «сыном» Тауекела Муратом-царевичем.

Что же касается сути поездки, т.е. вопроса о согласии или какой бы то ни было иной реакции ка­захского хана и его братьев с содержанием грамот царя Фёдора Иоанновича, то отчёт Вельямина Сте­панова даёт об этом только следующую информацию: — Хан принял его в своей юрте. При нём был только один человек — «Сутемген-князь». Грамоты Царя Хан распечатал и сказал, что сам читать не умеет, окружающим себя людям не верит, умеющий читать мулла при нём, — природный бухарец, и, что он уверен в том, что всякая секретная информация, могущая быть в текстах грамот русского царя, сразу же окажется у бухарского «.   Абдулы царя в ушех».

И всё. На сегодняшний день в историографии русско-казахских взаимоотношений этот сюжет излагается только в форме констатации факта обращения казахского хана Тауекела к Московскому правительству с просьбой о принятии его в подданство и согласии со стороны правительства Фёдора Иоанновича⁶. Никто ещё не задавался вопросом, почему, этот могущественный в тот период Джади-кид, игравший одну из главных ролей в силовом пространстве Центральной Азии, вдруг, обращается к русскому царю с такой просьбой в 1594 г. Всё выглядит так, как будто это следствие чего-то само собой разумеющегося. И вопрос о том, почему данное событие, т.е. определённая таким образом по­литическая интенция с обеих сторон практически не реализовалась, также пока не стал темой осмыс­ления. Тем не менее, сам факт наличия сведений о таком обращении к русскому царю казахского ха­на Тауекела остался, как видно, своего рода «исторической фактичностью». То есть «знак», «мета» имплицитного содержания политического действия, не реализовавшегося в силу определённых объ­ективных обстоятельств на практике, устойчиво удерживаются и, со временем «выносят на повер­хность» смысл события, как если бы оно состоялось.

Данный сюжет, «растревоживший» моё исследовательское воображение в ходе просмотра теле­визионной трансляции политико-юридической акции, состоявшейся между главами правительств России и Казахстана в последнее десятилетие XX в., излагается мной отнюдь не с той целью, чтобы подчеркнуть какой-то юридический казус или ошибку в хронологии. В принципе, когда бы не состо­ялось юридическое оформление подданства казахов Российскому государству, в конце ли XVI, в 30-х годах ли XVIII веков, в любом случае, — оно состоялось. Любопытно здесь другое — обязательное наличие политико-поведенческой максимы, которая заведомо предваряет данное явление.

Политические лидеры Российского государства и в конце XVI в., и в 30-х годах XVIII в. обяза­тельно начинают какой бы то ни было диалог с носителями властных полномочий Казахского хан­ства, говоря современным языком, — с «постановки проблемы» о принятии казахов в Подданство Российского государя.

Отдадим должное специфике Времени, т.е., допустим, что в 30-е годы XVIII в. политики и дип­ломаты, выросшие в атмосфере Гения Петра I⁷, иначе себе и помыслить не могли форму обращения со своими азиатскими соседями. Но как объяснить такую же позицию со стороны правительства Фёдора Иоанновича? Как у практического главы Русского государства в 1595 г. — Бориса Годунова, могла появиться идея о приведении себе в «подданство» казахского Хана Тауекела? Такой вопрос ис­следователями русско-казахских взаимоотношений также никогда не ставился. Опять же всё выгля­дит так, как будто это само собой разумеется.

Однако «самоочевидность» претензий Бориса Годунова в данном случае вызывает большие сом­нения. Он должен был иметь достаточно серьёзные основания, для того чтобы обещать суверенному азиатскому Хану, в необходимой мере ещё не известному ему ни с какой стороны, — «жалованье», оборону от внешних врагов и «требовать», чтобы тот «вступил под его царскую руку» и исполнял его приказы? Вообще, какая была необходимость во всём этом российскому правителю в конце XVI в., если учесть внутреннее и внешнее положение государства в этот период? Сказать, что были преце­денты такого рода во взаимоотношениях между казахскими властителями и российскими государями в предшествующие периоды мы также не можем. Ни при Иване III, ни при Василие III, ни при Ива­не IV со стороны казахских ханов — Мурундука, Касыма, Мамаша, Тахира, Буйдаша, Хак-Назара, Шигая, времена властвования которых над казахами совпадали с периодами правления этих москов­ских государей, не было и не могло быть даже малейшего намёка на поиск какой бы то ни было фор­мы сотрудничества с Московским царством, латентно содержащим в себе признак обращения слабо­го к сильному. Просто, — слишком далеко и обеим сторонам «не до этого».

«Слабым» казахское ханство ещё не стало, это будет позднее. Но и Московское государство в 90-х годах XVI в. не являлось ещё настолько «сильным», чтобы так уж сразу ставить вопрос о приня­тии в подданство казахов.

И в последней четверти XVII-начале XVIII веков, почти век спустя после данной политической акции, состоявшейся между Б.Годуновым и Тауекелом, в отнюдь не лёгкие для казахов периоды, по­пытки российских властей любого уровня добиться того, чтобы представители верховной власти Ка­захского ханства подписали бумаги, содержащие фиксацию каких бы то ни было форм зависимости, не говоря о подданстве, всегда терпели неудачу. Например, в 1687 г. Хан Тауке вежливо отказывает руководству Тобольской администрации, стремившейся подкреплять взаимоотношения с казахами в форме письменного принятия ими присяги. Он пишет: «. Добрая слава меж нами хорошая будет без шерти на свете»⁸. Это говорит о том, что Тауке ни в коем случае не хотел связывать себя никакими письменными обязательствами, не говоря уже о подписании документа о подданстве.

Не допускал в переписке с российской администрацией даже упоминания слова «подданство» и хан Каип — сын Хосроу, внучатый племянник хана Тауке. В своей корреспонденции на имя Казан­ского губернатора П.Салтыкова Каип указывает, что ничего, кроме союза военного и торгового в от­ношениях с Россией, он не имеет в виду, «а с великим государем и с Вами бояры всяково числа веч­ной мир и союзно и с неприятельми также жить в недружбе. И мне также с Вашими приятели жить в верном союзе, а неприятелями также в недружбе. . И о том я подписался своею рукою и припечатал своею печатью, и то видели Фёдор Жилин и з башкирцы и со всеми товарыщи»⁹. Здесь явно присут­ствует особое смысловое ударение, которое хан подчёркивает, — то, что он подписал, удостоверено свидетелями и не должно быть никаким другим способом истолковано.

Даже в первой четверти XVIII в., когда процесс «ослабления» казахского ханства приобретал уже черты необратимости, казахи весьма активно не желали добровольно отказаться от своей суве­ренности, от своих форм жизнеповедения, тем более — потомки Чингисхана. Необратимость кризис­ных тенденций в развитии казахского кочевого социума — в означенный период это факт, бесспор­ный для нас. А для казахских правителей и самого социума в тот период, проблема представлялась отнюдь не в таком свете. Поэтому они и помыслить пока ещё не могли, что их, столь привычное и любимое, многотысячелетнее номадическое мироустройство начало переживать агонию и что они должны будут сделать выбор не в пользу своей суверенности.

Вернёмся теперь к начальной точке — «событию», которое давно уже «запрашивает» своего объяснения. Оно происходило в период властвования над казахами султана, затем Хана Тауекела — 1583-1598 годы. Именно это время в истории Казахского ханства является наиболее ярким периодом самообособления, кристаллизации суверенности Джадикидов¹⁰. В середине XVI в. они «отпочкова-ли», обособили себя от других династийных «побегов» потомства Джучи, двое из которых — Керей и Джанибек — основали во второй половине XV в. самостоятельное Казахское ханство. И именно хану Тауекелу суждено было решить, кому господствовать в Степи и держать под контролем Присырдарь-инский регион — Шибанидам или Джадикидам. Он и решил этот вопрос в пользу Джадикидов¹¹. Так какая «сама собой разумеющаяся» необходимость могла быть у такого правителя, чтобы он в это же время обратился к монарху другого государства с просьбой — принять его в подданство и покрови­тельство?

С какой стороны не посмотри, в 1595 г. у правителя Русского государства не было никакого ос­нования требовать от Тауекела хана вступления в подданство Фёдора Иоанновича, а у того не было необходимости просить об этом. Зато со стороны русского государя был повод — весьма хрупкий в стратегическом отношении, но очень сильный — в тактическом. Это давление на сугубо человечес­кие чувства могущественного казахского хана, давление на представления о чести Мужчины — гла­вы семейства, сына, брата, дяди. Причём повод этот был не спонтанный, как только что возникший удобный случай, а заранее подготавливавшийся, по формуле: «должен пригодиться» в будущем для осуществления существующего «проекта», техники политического поведения московских правите­лей.

Таким образом, на данный момент внимание наше сконцентрировалось на следующем. Данный сюжет из истории русско-казахских взаимоотношений конца XVI в. «излучает» вопросительные им­пульсы, провоцирующие «жгучий» исследовательский интерес. Каковы природа такого «проекта», природа интересов, целей, во имя достижения которых целенаправленно проектировалась опре­делённая тактика политического поведения? Каковы генетические корни именно такой техники поли­тического действия, воспринятого московскими правителями с 70-х годов XV в. и осуществлявшего­ся «чиновниками» Боярской думы, Посольского приказа, а позже и Коллегии иностранных дел, для чего ими разрабатывались различные сценарии, жизненные ситуации и т. п.

В рамках одной статьи практически возможно только «обрисовать» такой интригующий объект. Ибо ещё надо приложить усилия для того, чтобы выйти из плена «само собой разумеющихся» оче-видностей. Поэтому я определяю цель данной работы только как постановку проблемы. К продолже­нию разговора о сути проблемно-понятийного комплекса, к которому «влекут» имплицитные состав­ляющие данного сюжета, я вернусь позже.

А пока о составляющих сюжета, т.е. о поводе. У хана Шигая (1580-1582)¹² — сына Джадика, де­вятого сына одного из основателей Казахского ханства Джанибека от первой жены — Баим-бике, был сын Ондан султан. От второй, Жаксы-бике¹³, — сын Токай. Это и есть будущий хан Тауекел. Ещё при жизни отца, хана Шигая, его старший сын от Баим-бике — Ондан проявлял себя незаурядной лич­ностью. Красивый и мужественный Ондан-султан «. был храбрым воином и отменным стрелком, всегда ходил в передовом войске и не происходило битвы, где бы он не отличился», — так пишет о нём Т.И.Султанов¹⁴. Он погиб в одной из битв в 1585 г. От его жены Алтын-ханым остались сын Ораз-Мухаммед, родившийся в 1572 г., дочь Татты-ханым и от второй — сын Кучук.

В 1588 г. в Западной Сибири воеводой Данило Чулковым был захвачен в плен известный в рус­ских источниках под именем «Сейдяк» (Саийд-Ахмад) — бек из династии кыпчакских правителей Сибирского ханства. В его свите именно в тот момент оказался 16-летний юноша Ораз-Мухаммед, названный выше сын султана Ондана. Вместе с ним были его бабушка — «Ази-царица»¹⁵, мать Онда-на султана, жена хана Шигая, а значит, по неписаному закону тюрков-кочевников, символически и мать Тауекела; Алтын-ханым — жена Ондана султана, мать Ораз-Мухаммеда, старшая невестка — «женге»¹⁶ Тауекела; единоутробная сестра Ондана, а значит и сестра Тауекела по отцу — также Ал-тын-ханым и две племянницы Тауекела — Бахты-ханым и Кунь-ханым. Все они были пленены, при­везены Данилой Чулковым к московскому двору и долгие годы, т.е. 6 лет до событий, о которых идёт речь (1595), содержались со всеми почестями, подобающими монаршим особам. «Каким образом и почему он оказался в свите Саийд-Ахмада неизвестно», — пишет Т.И.Султанов, имея в виду Ораз-

Мухаммеда, значащегося в документах Посольского приказа под именем «Уразмагмет Онданович»¹⁷. Действительно, в историографии русско-казахских взаимоотношений на сегодняшний день ситуация эта не прояснена. Ниже я изложу сведения, которые мне удалось собрать из совершенно разных по целям и задачам исследований, в определённой степени могущие, видимо, дать «пищу» воображению исследователя, интересующегося данной ситуацией.

Саийд-Ахмад, «Сейдяк» — сын Бекболата из династии Махмета Тайбуги¹⁸, предводителя влас­тной элиты тюрков-кыпчаков (одно из крупных племенных объединений, входящих в состав нынеш­них казахов), имевших большое влияние в Сибири в XIV-XVI веках. Тюрки-кыпчаки Западной Сиби­ри, во главе с представителями этой династии правителей, ранее завоёванные монголами, на протя­жении XIV в. постепенно ассимилировали своих завоевателей, подчинили себе угорские, само­дийские и др. племена¹⁸. На протяжении всего XV в. тайбугинцы соперничали за влияние в Сибири с потомками Чингис-хана — Хаджи-Мухаммедом и его внуком Ибаком, основавшими и превративши­ми в весьма сильное политическое образование Тюменское ханство¹⁹. Хан Ибак претендовал на золо-тоордынский престол. В конце концов, в союзе с ногайскими князьями, зимой 1480 г. он убил небе­зызвестного хана ещё «Золотой» Орды Ахмата, который «стоял» на Угре против Ивана III. Затем, разграбив и разрушив Сарай, перевёз купцов, «. а ордабазар поведе в Тюмень не грабя», — из древ­ней столицы Золотой Орды в Тюмень (в то время — Чимги-Тура), подчёркивая тем самым то, что те­перь Тюмень является новой столицей Золотой Орды. Между 1480-м и 1495-м годами упорно проти­востоял русским в Западной Сибири и даже пытался угрожать Ивану III²⁰. Но в 1495 г. извечные про­тивники чингизидов в Сибири беки тайбугинцы его убили. В начале XVI в. тайбугинцы объединили улусы на Тоболе и Иртыше и перенесли столицу из «Чимги-Туры», т. е. Тюмени, в Кашлык²¹.

В середине XVI в. в Сибири появился Кучум — шибанид, сын бухарского правителя Муртазы. В 1563 г. Кучум в результате битвы взял в плен и приказал убить Едигера и Бекболата, беков-тайбугин-цев, — соправителей Тюменского ханства после убийства хана Ибака²². Возможно, Кучум наказал их за убийство далеко не второстепенного чингизида. Но ярость его в отношении Едигера и Бекболата, скорее всего усугублялась ещё и тем, что в 1555 г., боясь Кучума, они обратились к Ивану IV — злейшему врагу этого знаменитого чингизида в борьбе за Сибирь, чтобы тот «. всю землю Сибир­скую взял во своё имя и от сторон ото всех заступил и дань свою на них положил и даругу своего прислал, кому дань собрать»²³.

Так вот этот Саийд-Ахмад — «Сейдяк», захваченный в плен в 1588 г. Д.Чулковым, и есть сын Бекболата, убитого по приказу хана Кучума. Естественно, что он должен был мстить Кучуму за смерть своего отца. Так оно и было — он был ярым противником Кучума. А женщины и дети — чле­ны семьи казахского хана Шигая, во главе с его старшей женой, находились в свите Саийд-Ахмада, вероятнее всего как пленники. Есть сведения о том, что одна из дочерей Шигай хана являлась женой брата хана Кучума Ахмад-Гирея²⁴. Возможно, кровные родственники будущего хана Тауекела, волею судьбы ставшие впоследствии пленниками московского государя, были перехвачены Саийд-Ахмадом в пути, когда ехали в гости к своей тёте, сестре, дочери. Со стороны сына Бекболата, — кипчакского бека из рода Тайбуги, казнённого Кучумом, это могло быть проявлением мести в отношении вообще чингизидов, не говоря о его ненависти к Кучуму. Конечно, это только предположение. К сожалению, более точных документальных оснований, с помощью которых можно было бы объяснить причину нахождения в свите Саийд-Ахмада этих именитых пленников московского двора, в нашем распоря­жении нет.

Данило Чулков²⁵, воевода, долгие годы перед тем являвшийся активным игроком на политичес­кой арене между русскими, крымцами и казанцами, сразу же понял, видимо, какие «нужные» пленни­ки ему попались. Дальнейшая судьба их, точнее Ораз-Мухаммеда, волею случая ставшего орудием в интересной политической игре, в литературе изложена в той мере, какой пока позволяют узнать вы­явленные источники²⁶.

В 1595 г. переговоры между московским двором и ханом Тауекелом и зародившаяся было воз­можность его возвращения на родину в Казахские степи, не осуществилась. Почему так произошло, что стало с «сыном» Тауекела хана Муратом, которого он отправлял взамен Ораз-Мухаммеда с Вель-ямином Степановым, почему все эти попытки с обеих сторон так оборвались, всё это пока неизвес­тно. Известно только, что султан Ораз-Мухаммед, в 13 лет потерявший своего всеми любимого ле­гендарного отца — Ондана султана, в 16 лет попавший в плен к русскому воеводе, становится актив­ным, обласканным Борисом Годуновым сановником при дворе московского государя. В 1600 г. в Москве состоялась торжественная церемония интронизации Ораз-Мухаммеда Ханом Касимовского царства. Затем почему-то он и все жители города Касимова стали сторонниками Лжедмитрия II. В 1610 г. ничего не подозревавший Ораз-Мухаммед — хан Касимовский был убит самозванцем, обман­ным путём заманившим его на охоту на р. Оку.

Теперь можно себе представить, какие чувства должен был испытывать султан, затем хан Тауекел, долгие годы связанный по рукам и ногам ожесточённой борьбой с Шибанидами, до 1583 г. вынужденный терпеть превосходство Бухарского хана и т.д, когда он узнаёт, что такое количество родных по крови ему людей — женщин и детей, давно пропавших без вести, находятся, пусть в почётном, но — плену у русского государя. Не говоря о женщинах, для которых он — сын, брат, дя­дя, что стоило нахождение в этом «плену» Ораз-Мухаммеда — первенца рано умершего старшего брата Ондана²⁷. Для психологии любого мужчины, не говоря о правящем чингизиде, ещё точнее, джа-дикиде, отстаивавшем особость, право, легитимность своих претензий в борьбе со среднеазиатскими шибанидами, это, конечно же, — тяжёлое испытание. Потом, в 1597-1598 годах, он станет покорите­лем Туркестана и главных городов Среднеазиатского оазиса, уничтожившим вконец могущество Ши-банидов, сменивших в начале XVI в. Тимуридов в Средней Азии. Но во второй половине 80-х и нача­ле 90-х годов XVI в., во время, когда и попадает часть его близких родственников в плен к Саийд-Ах-маду, а затем неизвестно куда «пропадает», хан Тауекел был ещё только на труднейшем пути к дос­тижению этих целей. Но и в этот период он был достаточно могущественной и доминирующей персо­ной на политическом пространстве Центральной Азии²⁸.

Обратим внимание на слова посла Тауекел хана в диалоге между ним и Ораз-Мухаммедом, про­исходившем приблизительно 20 января 1594 г. в покоях султана в московском подворье: «Как прямая весть учинилась Тевкелю-царю и брате твоеи, что ты у государя в чести и приговорил, кочюют-де поблиску и все в соединенье. А то тебе, истинно говорю, только государь пожалует, примет царя и царевичей под свою царьскую руку и похочет только пожаловать тебя отпустить и, яз то истинно го­ворю, что Тевкель-царь пришлёт в заклад царевича»²⁹. «Прямая весть» — этот лексический оборот говорит о многом, т.е. это значит, что приезд посла Кульмухаммеда последовал после определённых прямых предложений со стороны русских дипломатов. Из анализа контекста нетрудно понять смысл этих предложений. В ответных словах Ораз-Мухаммеда явно просвечивается сомнение в твёрдости, решимости своего дяди пойти на такой шаг, ибо, конечно же, все понимали масштаб «жертвы», на которую вынуждают пойти обстоятельства хана Тауекела. И сомнения были уместны. Кроме того, здесь присутствует знак давления на Ораз-Мухаммеда со стороны «чиновников» Посольского прика­за во главе с «печатником» — канцлером Посольского приказа, думным дъяком Василием Щелкало-вым³⁰. Ясно прослеживается цель — добиться от посланника хана Тауекела подтверждения, ещё и ещё раз, его «добровольного намерения», «желания» вступить в подданство царя Фёдора Иоаннови-ча. Также явно проступает фигура Бориса Годунова. То есть текст документа недвусмысленно указы­вает на того, кто за всей этой акцией стоит. Вот как обращается к послу хана Ораз-Мухаммед: «А го­сударь великой кристианский государь царь и великий князь Фёдор Иванович всея Русии самодер­жец, многие государские дети ему служат, наша братья и многие орды к нему, государю, приложили, а всем нам иноземцом, печальник и заступник его царского величества шюрин Борис, и на Бориса Фёдоровича надёжен, только дядя мой Тевкель-царь и братья мои царевичи на своем слове крепко ус­тоят (ли. — А. Б.) .»³¹. Посол хана отвечает: «Царевич, государь, коли б государь наш, дядя твой Тевкель царь да и братья твои царевичи того не хотели и они б меня не посылали, и подлинно так учинят, как яз говорю»³¹.

Слова «намерение» и «желание» хана Тауекела вступить в подданство царя Фёдора Иоанновича, взяты мной в кавычки, ибо из контекста документа и дополнительной информации, которая приведе­на выше, вернее всего будет предположить, что такое решение хана вызвано давлением обсто­ятельств и не является добровольным, ориентированным к осознанной политической цели, решением Суверенного правителя. Его решение «ценностно рационально», чувственно рационально, оно может быть понято и принято любым мужчиной с нормальной психикой, наделённым к тому же властными прерогативами. К тому же «... Таваккул³² был хорошим сыном, — пишет Т.И.Султанов. — Своего отца, пока тот был жив, он почитал с присущим ему уважением к старшим. Не искал в его деяниях какие-либо недостатки, не покидал отца в годы испытаний. . У Таваккула развитое чувство долга». После этих характеристик хана, весьма ещё и далёких от полноты, исследовательскому воображению достаточно ярко представляется его «трубный глас», имплицитно присутствующий в вышепри­ведённых словах посла. — Сразу же «как прямая весть учинилась», — он созывает всех разрознен­ных султанов джадикидов и призывает по этому случаю объединиться, что свидетельствует о том, насколько важен, болезнен был для него этот вопрос.

Теперь о «давлении» — явно — сконструированном рационально, направленном к осознанной цели, непосредственно, в данном случае, правительством Бориса Годунова. Содержание политичес­кой стратегии достаточно прозрачно: воспользовавшись «удобным» случаем, добиться от другого Су­верена добровольного отказа от своей суверенности и признания Верховенства над собой Московско­го государя, Царя Русского государства. Причём растянутость во времени между самим «удобным случаем» и наступлением момента его предъявления, до которого московское правительство идёт на определённые материальные издержки, говорит о том, что это — ориентированная к определённой цели техника политического поведения. Она известна относительно «широкому» кругу весомых лю­дей в окружении государя, принята и концептуализована внутри этого «широкого» круга.

Здесь должен возникнуть вопрос, он просто «напрашивается», — зачем нужно было такое поли­тическое поведение, зачем надо было заранее «конструировать» такой сценарий давления на казах­ского Хана? Не проще ли было отпустить «на все четыре стороны» случайно попавших в плен жен­щин и детей, не обременяя государственную казну их содержанием, растянувшимся на 6 лет? К какой «цели» было ориентировано такое поведение, т.е. — к расширению ли территории российского госу­дарства, к осознанному ожиданию ли материальных выгод, к поиску ли выхода из особо обострив­шейся внешнеполитической угрозы границам российского государства? Пожелание о том, чтобы ка­захский хан Тауекел «пошёл войной» на бухарского правителя, «схватил и привёл» Кучума к порогу Фёдора Иоанновича, это не более чем «красное слово», вставленное здесь дьяками Посольского при­каза, знавшими ранее и со слов посла получившими подтверждение сведениям о том, кто является на тот момент естественным врагом хана. Не мог же, в самом деле, Борис Фёдорович Годунов думать, что совсем малознакомый ему в тот период казахский хан сможет, «по его хотению», пленить и при­вести к его порогу, как раз слишком хорошо известного московскому двору, Кучума хана. Ослабить Кучума — так это казахские ханы делали и без интенций со стороны русских. Для этого не надо было «создавать поводы», прилагать достаточно серьёзные, как в данном случае, дипломатические усилия. Война против бухарского правителя так и вовсе не имела никакой значимости в тот период для рус­ского государства, такая война вообще не стояла на повестке дня. Границам России в тот период ка­захи не угрожали и не могли угрожать. Ни одно из этих формально-логических оснований, только и могущих объяснить, на первый взгляд, именно данного рода политическую ориентацию, здесь не присутствует.

Дальше нить рассуждений требует возвращения к означенному выше «месту» настоящего тек­ста, где речь шла о цели и задачах, для определения которых и представлена изложенная фактографи­ческая картина. Сюжет, о котором здесь идет речь, «излучает» вопросительные импульсы, провоци­рующие исследовательский интерес к поиску природы определённых целей, во имя достижения кото­рых московскими правителями с 70-х годов XV в. целенаправленно проектировались своеобразные стратегия и тактика политического поведения. Поиск природы этих «целей» позволяет экстраполиро­вать поисковый интерес на интенсивно разрабатываемый в последнее время проблемно-понятийный комплекс — «российский вариант образования и строительства Империи».

Российское присутствие на территориях Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркмении в XVIII, XIX, до определённого момента в XX веках (в роли метрополии Империи), — это уникальное не имеющее аналогов в других вариантах эволюции имперских систем явление. Оно уни­кально, — по специфике методов осуществления, «опространствливания», как сказали бы эстеты се­миотики, синтеза культур, диалога носителей абсолютно разных форм жизнеповедения, и, самое главное, — по результатам. Его изучение имеет на сегодняшний день запрошенность³³ и в научно-познавательном и в социально-практическом отношениях. В конце концов, это и долг перед про­шлым. Не случайно приводится здесь понятие «долг».

В российском познавательном пространстве последних лет предзадаётся странный, на наш взгляд, подход к проблеме присутствия России на азиатском Востоке. Существуют разные вариации его формулирования. Один из них, где такой подход представлен наиболее эксплицитно: «После си­бирских татар противники, попадавшиеся землепроходцам, вообще выглядели не политическими си­лами, а просто компонентами сопротивлявшихся освоению ландшафтов, «этноэкоценозов». Серьёзные же соперники русских были на этом направлении в страшной дали, за трудными простран­ствами, делавшими восточную границу открытой до встречи с китайцами и долгое время неопре­делённой даже потом. . На востоке нечего было ни пробовать, ни отвергать. . Россия глядела на восток «островом», не сливаясь с ним»³⁴.

Метафорика, определённо «взбалмошная», — нельзя же объединять в одну кучу такие понятия, как этнос и экоценоз. Пусть это и охотники, собиратели, рыболовы, да кто бы там ни был, — нельзя объединять в один понятийный композит людей, саранчу, волков, ветер и горы. Но главное здесь в том, что утверждение — безосновательное с позиции обязательной необходимости учёта комплекса исторической фактичности и неверное с точки зрения предзаданности определённой аксиологичес­кой фабулы, хотя и принадлежит, к сожалению, автору очень интересных и эвристически плодотвор­ных работ. Если следовать такой логике, то можно сказать что в истории не было процесса «движе­ния, нарастания опыта» образования Российской империи. И никакого следа, никакого результата Российская империя в истории Центральной Азии не оставила, потому что не на ком было оставлять, «. нечего было пробовать». Получается, что многовековые усилия, отнюдь не «землепроходцев», а ярчайшей плеяды политиков, учёных, рядовых исполнителей, при доминанте рюриково-романовской «страсти» к доказательству права России на заслуживаемое ею место в мировом пространстве, были направлены в никуда. Или они несколько веков после подчинения Кучумовских татар занимались «отпугиванием» каких-то мухоподобных существ, — «компонентов . этноэкоценозов», «сопротив­лявшихся освоению ландшафтов» от Казани до Пекина.

Ныне живущим в суверенных государствах казахам, узбекам, кыргызам, таджикам, туркменам, скорее всего, ничего не будет от того, что их так «обозвали». Они получили очень многие — структу­рообразующие, существенные, стратегически направляемые к воплощению в современном мире цен­ности как раз-таки от «горения» той рюриково-романовской «страсти». А вот с точки зрения испол­нения «долга», т.е. обязанности сохранять беспристрастные знания о деятельностях строителей Рос­сийской империи, живших в не очень далёком прошлом, — такой подход будет неверным. На протя­жении нескольких веков они думали, планировали, изменяли стратегии и тактики в зависимости от результатов проб и ошибок. Да, безжалостно отдавали приказы «убивать» в случаях вооружённого сопротивления, но в то же время «влюблялись» в своих азиатских сограждан, как, например, В.В.Гри­горьев, руководивший жестоким подавлением восстания казахов под руководством Есета Котибаро-ва, но также писавший из Оренбурга В.В.Вельяминову-Зернову и П.С.Савельеву: «... лишь бы край-то и киргизики (казахи. — А.Б.) мои остались в хороших руках. ...Мне легче (было бы. — А.Б.) оста­вить моих киргизиков, к которым я эйн бисхенъ привязался»³⁵. Они мастерски «хитрили», но и всту­пали в искренние диалоги с достойными противниками, как, например, В.А.Перовский с Кенесары Касымовым или К.П. фон-Кауфман со знаменитой Курбанжан-датха³⁶ — величественной предводи­тельницей памиро-алайских кыргызов, которую он называл «Алайской царицей», а она его — «Ярым-паша» — «частичный царь». Они писали пространные трактаты о том, как «изнежить» формы жизнеустройства казахов-кочевников и обсуждали эти проекты в Правительствующем Сенате. М.А.Воронцов, А.Чарторыйский, И.К.Кириллов, А.И.Тевкелев, В.Н.Татищев, О.А.Игельстром, И.И.Неплюев, М.М.Сперанский, К.К.Родофиникин, К.В.Нессельроде, В.А.Перовский, К.П. фон-Ка­уфман, Г.А.Колпаковский, А.М.Горчаков, Д.А.Милютин, П.А.Валуев, В.К.Плеве, С.Ю.Витте, П. Г. Столыпин и много других замечательных политиков, не говоря уже о непревзойдённо блиста­тельных российских ориенталистах, занимались устройством Казахстана и азиатской части России в целом. Не раз и не два на протяжении XVIII, XIX, начала XX веков созывались совещания на самом высочайшем уровне — при императорах России. В результате образовывались долго- и единовремен­ные Комитеты и Комиссии под руководством таких людей, как М.М.Сперанский, Д.А.Милютин, П.А.Валуев, В.К.Плеве, В.П.Бутков и т.д. Если бы там нечего было «пробовать», то и не было бы все­го этого. Это к тому, что при желании быть объективным в изучении процесса российского имперо-образования, есть богатейшая фактографическая основа, не учитывать которую нельзя.

Но есть другая сторона вопроса, весьма «разноголосая» на сегодняшний день, — сущность, со­держание выводов о природе тех или иных сегментов процесса российского имперообразования, наб­людаемое в исследованиях последних лет и, более приковывающее моё внимание, в связи с изложен­ным выше сюжетом из истории русско-казахских взаимоотношений. Сначала нужно прояснить существенный момент. Одним из главных признаков имперских систем вообще и российской в час­тности, является экспансия³⁷. Поскольку этот момент в онтологиях империй задевает животрепещу­щие интересы сторон, т.е. наследников метрополий и колоний, постольку он и вызывает наибольший всплеск эмоций. Это касается и российского экспансионизма. Дискутируется вопрос о том, «откуда», «от кого» Московская Русь наследовала, переняла, или она сама (её народ и государство) являлась ав­тономным источником стремления, страсти «.. к экспансии и «умиротворению» всё новых и новых пространств»³⁸. Версии ответов: Орда, Византия, Западная Европа, Сам русский народ, с его, почему-то свойственным как государственной политике, так и обыденному сознанию, «имперским характе­ром», конститутивными особенностями которого являются «обращённость вовне и ассимилятивная доминанта»³⁹. В данном случае меня интересует Орда в соответствии с сюжетной канвой — «Борис Годунов — его пленник Ораз-Мухаммед — Хан Тауекел — «подданство» казахов русскому Царю внов — его пленник Ораз-Мухаммед — Хан Тауекел — «подданство» казахов русскому Царю в 1595 г.».

Приведу отрывок из текста, в котором эксплицитно выражена «точка схождения» суждений, рефреном означиваемых во многих работах. Московская Русь «. после освобождения от татарского ига воссоздала имперские порядки Золотой Орды, из которой она выросла. . Политическую и куль­турную традицию, конкретные формы империи, имперский импульс — устремлённость к тому, что за горизонтом — дала Орда. Душа и структура Российской империи — из Орды.»³⁹. Оставляя за пределами настоящей работы необходимые в данном случае фактографическое обоснование и описа­ние путей восхождения к теоретическому обобщению, что невозможно сделать в рамках одной статьи, всё-таки позволю себе уверенно высказаться по поводу «Души и структуры Российской импе­рии», которая «из Орды». Хочу только напомнить о том, что операциональный лексический аппарат российских политологических исследований, в которых означенная выше проблематика — «рос­сийский вариант образования и строительства Империи» закономерно занимает лидирующее положе­ние, в большой степени обладает метафоричностью. Не могу судить о том, хорошо это или плохо?.. Но на уровне междисциплинарной взаимодополняемости понятий, когда одна и та же проблематика осмысливается представителями разных научных дисциплин, невольно возникает эффект переноса словоформ, принятых в их терминологическом багаже, чем и объясняется в некоторой степени, лек­сическая тональность нижеследующего изложения.

Итак, «Душа и структура» Орды никаким образом, принципиально никаким образом, не могли послужить политическим и социальным «геном» Российской империи. У России и у Орды совершен­но разнонаправленные, не ими выбранные, «не зависящие от их воли и сознания» отношения к фун­даментальным параметрам бытия — Пространству и Времени. Это утверждение, разумеется, требует пояснений, долженствующих быть развёрнутыми не на одну страницу текста. Ниже ограничусь при­менением метода «простого категорического силлогизма», вполне отдавая себе отчёт в том, что это, конечно же, ещё не доказательство.

Итак, что вообще собой представляют так называемые «душа и структура Орды»⁴⁰?.. Немного погодя после смерти Чингис-хана, а точнее, с момента переноса Хубилаем — внуком Чингис-хана от четвёртого сына Тулуя общеордынской столицы из Каракорума в Ханбалык (Пекин), возникли четы­ре параллельных династии, синхронно правившие в разных частях света, — Империя Юань, Государ­ство Ильханов, Чагатайское государство, Золотая Орда. В Китае монголы очень быстро превратились просто в китайцев и когда поднялась на ноги собственно китайская династия Мин в 1368 г., ничего «ордынского» в Китае не осталось. В Иране, в 1353-1354 годах пресеклась власть Ильханов — по­томков Хулагу, другого сына Тулуя. С этого времени «ордынского» в Иране тоже не осталось. И дело здесь было не столько в том, что пресеклись прямые потомки по мужской линии Хулагу, у Чингис­хана много было жаждущих власти потомков мужского пола, а в более глубоких причинах.

Чагатайское государство, примерно с 40-х годов XIV в. распалось на Западное и Восточное, явно артикулируемые по формам привязки к пространству. Западная часть Чагатайского государства, — Среднеазиатское междуречье, с доминирующей ролью оседло-земледельческого населения, Восточ­ная часть — Могулистан — кочевого, скотоводческого. В Западной части с середины XIV в., с начала возвышения Тимура и при Тимуридах «ордынское» сохранилось разве что в виде реликта, вроде «подставных ханов». По структурно-типологическим параметрам государство Тимуридов было уже отнюдь не империей типа Орды. Не смогли возродить Ордынский «генотип» и Шибаниды, перехва­тившие власть у Тимуридов в начале XVI в. Ордой оставался Могулистан до конца XVII в. Хотя и здесь, в силу непосредственной соприкосновенности населения с оседло-земледельческим миром Ма-вераннахра, социальная и властно-доминирующая структуры временами сильно отклонялись от «ор­дынской» формы жизнеповедения то в сторону теократии, то в сторону наследственной монархии и т. п.

Золотая Орда, джучиды и тюрки-кочевники никогда не стремились «наложиться сверху» на рус­ский автохтонный политический базис или «войти вовнутрь» социального. Им это было не нужно. Ну а если обстоятельства всё-таки принудили бы монголов-джучидов и тюрков-кочевников непосред­ственно «войти внутрь» русского этносоциального и политического базиса, как это было с другими династийными ветвями чингизидов, то они в течение жизни одного поколения превратились бы в «узкоглазых» русских крестьян и, частично, — в офицеров русской армии с именами Пётр, Иван и т. д. Джучидам Золотой Орды достаточно было, чтобы обстоятельства позволяли «выкачивать» мате­риальные ценности с дистанции⁴¹ для удовлетворения своих «виртуально-символических» представ­лений о власти — superbia, «высокое качество», т.е. внешняя презентабельная сторона власти, кото­рую римляне снисходительно оставляли «варварам», чётко отделяя свой imperium — категорию, означающую внутреннюю полноту власти⁴². Ну а когда обстоятельства, т.е. комплекс внешних про­странственно-временных, демографических, политических, социальных взаимостечений, уже не поз­воляли получать дополнительную к скотоводству материальную прибавку, и внешнее пространство, т.е. русские, уже не позволяли демонстрировать им их superbia, Джучиды спокойно, абсолютно не драматизируя ситуацию, могли сконцентрироваться на востоке. На востоке Золотой Орды Джучидам досталось именно такое пространство и социальный базис (казахи), по масштабу, экологическим ха­рактеристикам и формам жизнеустройства дающие оптимальную возможность реализоваться им в соответствии с внутренними, номадическими закономерностями. Здесь ордынцам, с их «сингулярной импульсивностью», т.е. имманентным качеством только «отвечать» на «внешние позывные», обяза­тельно, будучи не привязанными к земле, сама природа и, конечно же, их предок Чингис-хан, дали почти идеальную возможность существования. Поэтому и удержались чингизиды во власти только в Казахстане до середины XIX в., т. е. шесть с половиной веков, — самая длинная дистанция, которую отпустила история «душе Орды». Другим же ветвям чингизидов это было не дано. Джучиды их не пускали в Степь. Даже когда последние «генетические собратья» Джучидов — Джунгары, зажатые в неумолимые тиски китайцами, с середины XVII-начале XVIII веков пытались найти себе родину в Степи, конечно же, задевая тем самым кровные интересы джучидов, они были беспощадно уничтоже­ны. Главную роль в их уничтожении сыграли Джучиды и казахи — тюрки-кочевники. Россия, кстати, сохранила и дала новую жизнь той их части, которая попросила её об этом, благодаря чему сегодня на карте мира есть Калмыкия, на территории же Казахстана, как это не прискорбно, о джунгарах на­поминают только многочисленные земляные насыпи под названием «калмак кырылган»⁴³.

Чингизиды и тюрки-кочевники не могли подчиняться «притяжению» Земли, а когда волею об­стоятельств подчинялись, — они «умирали», самоуничтожались. Так было с Хубилаидами в Китае, с Хулагуидами — в Иране, с Чагатаидами — в Мавераннахре. Так почему же «душа и структура» джу-чидов должна была воплотиться в России, «притяжение» Земли которой ничуть не менее сильно, чем в Китае, Иране, Мавераннахре? Никак этого быть не могло. Насколько же разными, взаимоисключа­ющими были онтологии «душ» Орды и России можно судить по реалиям, когда они, «разминувшись» в XV в., встретились на земле Казахстана в XVIII в. и начали диалог, растянувшийся почти на полто­ра века, который завершился последним «криком души Орды», отсекаемой от её «тела», вместе с го­ловой Кенесары Касымова в горах Киргизии. Причём Россия предлагала этому незаурядному челове­ку всё, чем могла бы удовлетвориться душа простого смертного, лишь бы он добровольно расстался со своей великой — «чингисхановской», но уже мечущейся как зафлаженный волк и не дающей по­коя ни себе, ни другим — «душой Орды».

Обаяние метафоры, т.е. слов «душа», «за горизонтом» и т.п., затуманивает фундаментальные ве­щи. А если серьёзно, то возникает вопрос, как могла Орда, не имевшая алфавитной письменности, универсальной религиозной системы, канонизированного права, формально-рационального законода­тельства, дисциплинарно-тезаурусного канала социализации, «передать» России или кому бы то ни было ещё политическую, культурную традиции и конкретные формы империи типа российской?

Но вот что касается «устремлённости к тому, что за горизонтом», которая тоже из Орды — из­любленный лейтмотив, который то рецессирует, то возгорается вновь, но никогда не теряет своего очарования (славянофилы, евразийцы, А.Блок и т.д.). Поскольку я исходила из факта одной из таких «устремлённостей за горизонт», т.е. «устремлённости» конкретно Бориса Годунова в Казахскую степь, постольку и возникает необходимость заострить внимание на данной аллегорической, но поч­ти что «парадигме».

Итак, М.В.Ильин: «Вызванная внедрением ордынского политического симулакра деспотическая концептуализация воли (выделено мной) стала несравненно проще и легче для усвоения на бытовом уровне»⁴⁴. Воля обозначена М.В.Ильиным как «... первый тип основ политического действия», как «причина» политического действия, которая «требует» концентрации внимания «на источнике дей-ствия»⁴⁵. Она связана с интересом как универсальной основой «любой целенаправленной деятель­ности, политического по природе, функционального императива целедостижения»⁴⁶ и, наряду со мно­гими другими вербально определёнными концептами, образует таксономический ряд, объединяемый таким признаком, как «способность выступать в качестве основания целенаправленной деятельности» .

Берём данные мыслительно-операциональные концепты за основу, которые помогут сформули­ровать сначала наш интерес. Какое общее основание, т.е. интерес, лежит в целенаправленной де­ятельности, в данном случае конкретно Бориса Годунова, и какой тип воли выступал как «причина», источник его политического, естественно, действия? Надо «рас — цепить» очень разные смыслы по­литических действий, источник этих действий и их общее основание, озвучиваемые и означиваемые обычно одними и тем же словами — интересы и воля. Чуть выше специально выделено определение М.В.Ильина «деспотическая», которое чётко означивает тип воли как «чисто потестарной «свободы действия», своеволия и самовольства»⁴⁷, как правило, служащие «источником действий», — волений, носителей властно-доминирирующих функций Орды (это касается и кельтов, готтов, Атиллы, Кума-нов, Модэ, Чингис-хана и т. п.), когда источником «устремлённостей к тому, что за горизонтом», всег­да является «соблазн» отдельных личностей — доказать себе и другим свои, чаще всего небезоснова­тельные, безграничные возможности, способности, таланты.

По Канту: «Разум занимает здесь место служанки естественного влечения»⁴⁸. Этот «соблазн» красив своей дикостью, он манит реальностью своей осуществимости (леви-строссовский «бриколер» — всё можно сделать из подручного материала), он не требует постоянной длительной рефлексии че­ловеческого разума и поэтому «проще и легче усваивается на бытовом уровне», приобретая затем устойчивый ореол героического, «магию» возможного. Такой порыв обычно заканчивается вместе с уходом из жизни самого зачинателя.

Но в реалиях же становления Московского Царства интересы и воля Рюриковичей имели уже своим источником не «вольную волю», являющуюся «служанкой естественного влечения», а тяжёлую необходимость.

Интересы московских правителей и того нового «авантюристического» социального ядра⁴⁹, ору­дием целедостижения которых могли являться только московские Рюриковичи, начиная с Ивана III, концентрируются вокруг внутреннего «глубинного смысла» слова Царь, Цесарь⁵⁰. Обстоятельства, жизнь заставляли. Сначала надо было решиться, «осмелиться» принять, самим на себя «глубинный смысл» этого слова. На этом этапе ещё достаточна была «деспотическая» техника осуществления во­ли против деспотического же давления окружения. Но уже здесь русские начинают «от — цеплять» новый, глубинный смысл своих интересов от «интересов Орды». То есть начинают концептуализовы-вать и «юридически» обосновывать право московских князей на титул Царь. А для этого надо было, прежде всего, сбросить с себя фантом ордынского титула Хан — царь Руси. Впервые идеологическое посягательство на легитимность права и титула Батыя, который «взял титул царя», будучи «не. от царского рода»⁵¹, прозвучало, насколько удалось узнать из литературы (в имеющихся в литературе упоминаниях данному «пассажу» архиепископа не придаётся тот логический предикат, на который заостряется внимание здесь), в многоизвестном Послании ростовского архиепископа Вассиана Ива­ну III, — «на Угру». Вероятнее всего здесь архиепископ «глухо» намекает на то, что Батый — пото­мок, якобы «незаконнорождённого» от Чингис-хана, Джучи, что, по мысли автора послания, давало право Ивану III — перешагнуть, перечеркнуть, прежде всего уничтожить в своём сознании, магичес­кий пиетет, которым более всего владимирские, затем московские князья, вынуждены были наделять слова Хан Орды.

Но одно дело — самому обосновать себе своё качество как Цезарь, которое осуществимо при физическом перевесе сил и «своевольном» решении, другое — когда Русь столкнулась с католичес­кой Европой (Гедиминовичами, Ягеллонами, Казимировичами, Габсбургамии и т.п.), что было геог­рафически и исторически «предрешено». Тут уже «метод» наступления на своего собеседника, зас­тавляя его «пятиться назад», как это делал Иван III, во время приёма венецианского посла Контарини в Москве⁵², не мог принести положительных результатов. Европейские монархии «видели» Карла Ве­ликого после более 50-ти победоносных войн, «коленопреклонённым» перед папой Львом III⁵³. Они знали историю признания Оттона I Великого⁵⁴, Фридриха I Барбароссы — после многолетней борьбы за императорские права с Римом и неимоверных усилий вынужденного в 1186 г., перед громадной толпой народа, целовать ноги папе Александру III и после богослужения держать стремя его коня⁵⁵ и т. п. Конечно же, потомкам этих монархов трудно было согласиться с тем, что московские государи хотят так «легко», сами себе, присвоить титул Цезарь. Появление на востоке Европы Империи, а сло­во Цезарь равнозначно данному слову, которая хочет таковою стать, не признавая эксплицитно свою генетическую связь с Римом, т.е., не желая «получить» от кого бы то ни было своё «имперское пред­назначение», абсолютно противоречило интересам европейских монархий. Поэтому католическая Ев­ропа встала глухой, плотной стеной против титула Царь московских князей. И началось долгое ше­ствие московских государей к своему главному Интересу — наполнить свой титул Царь внутренним содержанием — сущностью знаменитого imperium римлян. Это шествие имело своим источником уже не какое-то чувство, «соблазн», зовущий вдаль, «к тому, что за горизонтом». Оно было осознан­ной необходимостью. Россия становилась Империей, не признавая а, демонстрируя свою генетичес­кую связь с Римом, вернее, — «доказывая» Ватикану, что она это делает и будет осуществлять далее без него, ибо Imperium действительных Цезарей был рождён не Ватиканом (вспомните «Сказание о князьях владимирских», «ряд Августа», интронизацию Дмитрия-внука и т.д.).

Таким образом, поиск, который начался с определённого сюжета из истории Руси и казахов кон­ца XVI в., выводит нас к Риму, к знаменитым римским Триумфам — к Цинциннату, Фламинину, Помпею, Юлию Цезарю, Октавиану Августу и т.д. Стремление Бориса Годунова доступными ему на тот момент средствами добиться добровольного отказа от своей независимости, «признания!» верхо­венства русского царя над собой другим Сувереном, что было «крещендо» ценностных ориентиров всех московских рюриковичей, начиная с Ивана III, за этим маячит не что иное, как силуэт римских Триумфов, без которого титул — Цезарь — Царь не приобрёл бы своего исконного смысла, а значит, и власть русских царей не соответствовала бы этому смыслу. Но для понимания этого всего надо ещё восстановить в памяти исконное содержание самих римских триумфов, их дальнейшие простран­ственно-временные реминисценции и многое другое.

В заключение приведем слова М.В.Ильина: «Настала, видимо, пора освободить это достойное слово (империя. — А.Б.) от чисто ругательного употребления, восстановить в отечественной тради­ции политическое понятие империи, питающееся как фактически автохтонной идеей царства — госу­дарства, так и более непосредственно связывающее нашу культуру с латинским источником — идеей империи в её исходном, вергилиевском смысле установления «обычаев мира» с помощью милости и силы»⁵⁶. Можно только добавить к приведенной выше мысли, что если следовать данной, безусловно верной логике, то историческое познавательное поле, на котором разворачиваются картины русско-казахских взаимоотношений, может представить богатейший материал.

Данная работа была только попыткой обрисовать предмет и направление поиска.

Список литературы и примечания

1. Казахско-русские отношения в XVI-XVIII веках: Сб. документов и материалов. - Алма-Ата, 1961. - С. 40. Далее: -КРО-1.
2. Там же. - С. 8.
3. Там же. - С. 5-8.
4. Там же. - С. 8-10.
5. Там же. - С. 13-14.
6. См.: БасинВ.Я. Россия и Казахские ханства в XVI-XVIII веках. - Алма-Ата, 1971; Шоинбаев Т.Ж. Добровольное вхож­дение казахских земель в состав России. - Алма-Ата, 1982 и др.
7. Слово «Гений», в данном случае применено в его римском значении. См. об этом: Зелинский Ф.Ф. Римская республика. - СПб., 2002. - С. 278.
8. Цит. по: Басин В.Я. Россия и ... - С. 106; Шерть (на казахском языке серт — клятва) русская калька тюркского слова.
9. КРО-1. - С. 21. 
10. Джадикиды — династия ханов, ведущих своё происхождение от Джадика, — девятого сына одного из двух основате­лей Казахского ханства — Джанибека. Подробно об этой династии казахских ханов см.: Султанов Т.И. Поднятые на белой кошме. Потомки Чингиз-хана. - Алматы, 2001.
11. Султанов Т.И. Поднятые ... - С. 208 и др.
12. У Хана Шигая было много жён и многочисленное семейство. Я выделяю только тех, которые являются действующими лицами в данной ситуации. Подр. см.: Султанов Т.И. Поднятые ... - С. 190-193.
13. Султанов Т. И. приводит имена только трёх жён хана Шигая, известных по доступным источникам. Имя матери Тауеке-ла звучит у Султанова Т.И. — «Йахшим-бикем». Я позволила себе (прошу прощения у автора за определённую воль­ность с его замечательным текстом) транскрибировать форму означения этого имени, как если бы оно произносилось на казахском языке - «Жаксы-бике» (несколько по-другому произносится только согласная «к»). Полагаю, что так оно и было. Все эти имена в арабо-персоязычных и русских источниках передаются со значительными искажениями, в со­ответствии со спецификой фонем соответствующих языков. Проблема эта не столь «невинная», как кажется. История Казахстана, особенно средневековая, всегда «выглядит» историей как бы «чужого», прежде всего для самих казахов, народа. Для узких специалистов это не проблема. Но когда история транслируется по дисциплинарно-тезаурусному ка­налу, т.е. передаётся n-ному гражданину в школах и т.п., то даже студенты старших курсов университетов никак «не узнают» в «означениях» имён в текстах, субъектов истории Казахстана. Целое поколение школьных учителей послед­них лет в Казахстане просто в «отчаянии» от такого состояния. Думаю, что эта проблема должна привлечь внимание.
14. Султанов Т.И. Поднятые ... - С. 193. Далее, о членах семьи султана Ондана см.: Там же. - С. 194. Опять же, я позволи­ла себе передать имя дочери султана так, как оно звучит на казахском языке. У Султанова Т. И. — «Татлы-ханым».
15. Имена членов семьи Хана Шигая, проживавших при дворе московского государя, приводятся мной по тексту докумен­та — «Письмо Ураз-Мухаммеда хану Тевеккелю.». См.: КРО-1. - С. 12. — «. Мать твоя Ази-царица», обращение к Тауекелу. Скорее всего, это искажённое казахское слово «аже» (надо смягчить гласную «а»), — бабушка. Вероятно, она и есть «Баим-бике» (у Султанова Т.И.), мать Ондана, жена хана Шигая, бабушка Ораз-Мухаммеда. Потому что, ес­ли бы это была собственно «биологическая» мать Тауекела, Жаксы-бике, думаю что это каким то образом прозвучало бы более выразительно. Чиновники Посольского приказа, писавшие данное письмо, естественно, не понимавшие роли«символического» родства, а воспринимавшие эффект только биологического не оставили бы без пристального внима­ния такой момент.
16. «Женге» — так называют жён старшего брата. Иерархия родства у тюрков-кочевников — казахов играла особую, спе­цифицированную роль. Она влияет на принципы социальной стратификации. Это, так сказать, «длинный разговор». В данном случае, я подчёркиваю, «женге», особенно если она первая жена старшего брата, занимает в этой иерархии су­щественное автономное место. По отношению к ней выстраиваются институционально артикулированные обязанности со стороны младших родственников мужа. У Тауекела в отношении к ней должны были быть особые обязанности, тем более, если она вдова.
17. Султанов Т.И. Поднятые .   - С. 194.
18. СкрынниковР.Г. Сибирская экспедиция Ермака. - Новосибирск, 1982. - С. 93-115.
19. Бахрушин С.В. Г.Ф. Миллер как историк Сибири // МиллерГ.Ф. История Сибири. - М.-Л., 1937. - Т. I. - С. 3-57.
20. См.: Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский. - М., 1974. - С. 361; Мирзоев В.Г. Историография Сибири. - М., 1970. - С. 111.
21. Скрынников Р.Г. Сибирская .   - С. 90-115.
22. Там же. - С. 81-91.
23. ПСРЛ. - Т. XIII. - С. 248. Цит. по: СкрынниковР.Г. Сибирская ... - С. 112.
24. Миллер Г.Ф. История Сибири ... - С. 200-201.
25. О Д.Чулкове см.: Скрынников Р.Г. Сибирская ... - С. 103-113.
26. См.: Вельяминов-ЗерновВ.В. Исследование о Касимовских царях и царевичах. - Ч. 2. - СПб., 1864. - С. 97 и далее; Сул­танов Т.И. Поднятые ... - С. 194-195.
27. «Первенец» умершего брата. Опять же в иерархии родства кочевников занимает особое место. По отношению к нему институциализируются специфические обязанности со стороны родственников отца, артикулируемые обычным пра­вом.
28. См.: Султанов Т.И. Поднятые ... - С. 204.КРО-1. - С. 3.
29. Василий Щелкалов. Это имя и имя Вылузгин Елизар Данилович, фигурирующие в документах, связанных с выстраива­нием данного «сценария», заслуживают специального внимания. С ними и с Андреем Щелкаловым, по всей вероятнос­ти, связана в немалой степени концептуализация идеи о «желанности» для России собственно Имперского пути, т. е. не­обходимости и возможности «своими силами наполнять глубинный смысл» Imperium(-&) Русских государей. Это также требует специальных усилий для объяснения. Здесь я смогу только кратко обратить внимание. Казнённого в 1570 г. «печатника», т. е. канцлера Посольского приказа И. М. Висковатого, сменили братья - Андрей и Василий Щелкаловы. До 1594 г. управляющим Посольским приказом — «печатником», канцлером являлся Андрей Щелкалов, известный тем, что он был ярым противником ориентации на протестантскую Англию и сторонником сближения с Габсбургами (выделено мной специально — это очень важный момент). Он был крупной фигурой в правлениях Ивана IV, Фёдора Ивановича, Бориса Годунова. «Ближней думы большой дьяк», ведавший одновременно делами Посольского и Разряд­ного приказов и являвшийся членом Боярской Думы. Он умер между 1597-1599 годами. Значит он был жив, когда Ва­силий Щелкалов занимался делами с послом Тауекел хана. Василий Щелкалов, думный дьяк и печатник, сменил своего брата на этом посту в 1594 г. Вероятнее всего, позиции братьев по многим вопросам совпадали. - См.: Веселовский С.Б. Дьяки и подьячие XV-XVII веков. - М., 1975. - С. 588; КобекоД. Дьяки Щелкаловы // Известия русского генеологичес-кого общества. - СПб., 1909. - Вып. 3. - С. 78-87; Зимин А.В. В канун грозных потрясений. - М., 1986. - С. 194.КРО-1. - С. 4.
30. Султанов Т.И. Поднятые ... - С. 208. Т.И.Султанов выбрал из нескольких вариаций означения этого имени в источни­ках «Таваккул». На казахском языке это имя звучит как Тауекел, только надо смягчать гласную «а». Силами русского алфавита эту фонему передать трудно. Слово «Тауекел» переводится на русский язык только с помощью целой лекси­ческой конструкции — «риск, на который идёт простой смертный, раб Аллаха, надеясь на поддержку Всевышнего».
31. О «запрошенности» проблемы на сегодняшний день. В исторической науке, конечно же, не бывает «незапрошенных» тем из реалий прошлого. И поднимаемая в данной работе тема отнюдь не была неактуальной ранее. Просто в связи с колоссальными изменениями эпистемологического фона и «перекодировкой» когнитивных схем, происходящих в постсоветском мире, многие вопросы исторического прошлого «запрашивают» к себе уже некоторого иного рода вни­мания, - «излучают» свои, иные смыслопораждающие грани.
32. Цымбурский В.Л. Остров Россия. Перспективы российской геополитики // Полис. - 1993. - № 5.
33. Веселовский Н.И. В.В.Григорьев по его письмам и трудам. 1816-1881 годы. - СПб., 1887. - С. 153, 157.
34. Русский Туркестан // Словарь Брокгауза и Эфрона. «Датха» — воинский чин кокандской армии, совпадающий с чином «генерал-майор» русской армии.
35. См.: Каспэ С.И. Империи: генезис, структура, функции // Полис. - 1997. - № 5.
36. См.: Ильин М.В. Слова и смыслы. По уставу судьбы: исторический выбор, историческая миссия, Arcana imperii, Ratio status // Полис. - 1996. - № 3.
37. Яковенко И.Г. Прошлое и настоящее России: имперский идеал и национальный интерес // Полис. - 1997. - № 4.
38. Сведения фактографического характера, следующие в данном фрагменте, общеизвестны. Они имеются во всех учебни­ках и справочной литературе по монгольскому периоду. Поэтому я позволила себе не делать ссылку на специальные исследования.
39. См.: Крадин Н.Н. Кочевники, мир-империи и социальная эволюция // Альтернативные пути к цивилизации. - М., 2000.- С. 314-337.
40. См.: Зелинский Ф.Ф. Римская республика. - СПб., 2002. - С. 330.
41. «Калмак кырылган» (букв.) — «место, где очень много умерло и закопано калмыков».
42. Ильин М.В. Слова и смыслы: воля // Полис. - 1995. - № 3. - С. 75.
43. Там же. - С. 68.
44. Ильин М.В. Слова и смыслы: интерес // Полис. - 1995. - № 2. - С. 100.
45. Ильин М.В. Слова и смыслы: воля .   - С. 75.
46. Кант И. Религия в пределах только разума (1793) // Кант И. Трактаты и письма. - М., 1980. - С. 117.
47. Об этом см.: Гумилёв Л.Н. От Руси к России. - М., 1992. - С. 150 и др.
48. О «глубинном смысле» титула Цезарь римских императоров, впоследствии титула Царь московских государей, о раз­личии внутреннего содержания понятий superbia и imperium и т.п. необходимо более пространное изложение сужде­ний.
49. ПСРЛ. - Т. XX. - С. 339-345. Цит. по: Гальперин Ч.И. Русь и Золотая Орда: вклад монголов в средневековую русскую историю // Отечественная история. - 2000. - № 1-2. - С. 169.
50. История дипломатии. - М., 1959. - Т. 1. - С. 303.
51. Архив Маркса и Энгельса. - М., 1938. - Т. 5. - С. 33.
52. Там же. - С. 60-63.
53. Там же. - С. 142.
54. Ильин М.В. Слова и смыслы: Деспотия. Империя. Держава // Полис. - 1994. - № 2.