Представляется, что проблема репрес сий имеет, по меньшей мере, две основные стороны. Первая это проблема создания, функционирования и идеологического обеспечения репрессивной машины. Вторая же сторона, гораздо менее изученная – это проблема информационных потоков, идущих «снизу»
Статья посвящена сложной и вызы вающей бурную полемику проблеме репрессий в период так называемого «культа личности» и расцвета «советского тоталитаризма». Проблема тоталитаризма требует своего нового, несравненно более масштабного ос мысления, такого, которое позволяло бы рас сматривать ее сквозь призму тысячелетий обеспечить попытки классификации разнооб разия его форм. В статье внимание автора акцентировано на социально-психологических аспектах проблемы и на том, как характер репрессий был связан с различными слоями советской интеллигенции и различными регио нами огромной страны. Поставлены и заострены проблемы, которые требуют дальней шего философского осмысления.
Сегодня, как и в прежние годы, остает ся острой глубинная и до сих пор не до конца решенная проблема судеб интеллигенции в условиях так называемого тоталитаризма, мас штабов, направленных против нее, политиче ских репрессий и их истоков. Не претендуя на всесторонний охват проблемы, хотелось бы предложить взглянуть на нее свежим взгля дом, ориентированным на дальнейшие поис ки, которые, насколько это возможно, были бы очищены от упрощенной политизации и идеологизации. Тем более, что сегодня, спустя десятилетия после упоминаемых событий, появляется возможность более объективно рассматривать логику исторических процес сов. Конечно, абсолютная объективность в той совокупности донесений и доносов, без которой сама по себе никакая репрессивная машина не могла бы действовать с размахом.
В свою очередь, обе эти стороны являются составными частями целостной системы, получившей название «тоталитарной». В со временных российских и казахстанских изда ниях при характеристике тоталитаризма сле дуют за более ранними зарубежными работа ми. В частности, в кратком словаре «Политология», изданном под редакцией про фессора В.Н.Коновалова в 2001-м году в Рос тове-на-Дону, выделены работы «таких авторов, как Х.Арендт («Истоки тоталитаризма», 1951), К.Фридрих и З.Бзежинский («Тоталитарная диктатура и автократия», 1956) , Р.Арон («Демократия и тоталитаризм», 1965). Здесь же сказано, что «следует отме тить их серьезный научный вклад в анализ феноменов тоталитаризма.
Например, К.Фридрих выделили 5 ос новных признаков тоталитаризма, которые приобрели всеобщее признание и сохраняют как свою актуальность, так и теоретическую значимость:
- одна идеология;
- одна партия;
- террористическая тайная полиция;
- монополия на средства массовой информации;
- централизованная экономика» [1, с.383].
В рекомендованной же Министерством образования Российской Федерации в качестве учебного пособия для студентов высших учеб ных заведений по дисциплине «Политология» книге А.С.Панарина и И.А.Василенко мы чи таем: «Принцип тоталитарного общества: за прещено все, кроме того, что приказано. Ми ровая политическая история знает две разно видности тоталитарных систем: коммунисти ческую (бывший СССР до хрущевской «оттепели» 1961 г. и националистическую (фашистская Германия при Гитлере и фашист ская Италия при Муссолини).
Коммунистический и националистиче ский тоталитаризм различаются в основном содержанием идеологий, но с точки зрения организации политической системы имеют много общего. Американский политолог З. Бзежинский перечисляет 6 признаков, отличающих тоталитарные режимы:
- всеобщая идеология… система ценно стей или теория, которая применяется ко всем областям человеческой жизни… Все граждане обязаны выражать молчаливую поддержку официальной теологии и тратить время на ее специальное изучение. Достаточно ярким примером является система марксистско ленинского образования в бывшем СССР;
- одна партия…, под руководством од ного человека, настолько полно отождествляе мого с идеологической доктриной и судьбой государства, что вокруг него создается культу личности (пока он остается у власти): Ста лин… Гитлер…, Муссолини…, Мао Цзедун;
- организованный террор…
- монополия на средства связи: основ ной функцией средств массовой информации является пропаганда официальной идеологии среди народа…
- монополия на оружие: только прави тельство имеет право на средства вооружения, это почти полностью исключает возможность вооруженного сопротивления
- жесткий централизованный контроль над экономикой… [2, сс.69 – 70].
Конкретизируя данные рассуждения и переводя их непосредственно в сферу культу ры, можно было бы добавить и гигантоманию, и демонстративные формы « сближения с на родом, и т.п., что мы и наблюдаем в ряде ис следований, таких, например, как в целом, без условно, содержательная работа Мосеса о на цистской культуре.
Но уже собственно проблема тоталита ризма нуждается и в дальнейшем осмыслении с учетом современных реалий, и в стремлении шире на нее взглянуть. Приведем лишь один характерный пример из области культуры: ги гантоманию. Она была характерна и для гит леризма, и для сталинизма, и «советскости» в целом. Не случайно именно в СССР родился анекдот о том, что «советский слон – самый, самый в мире…» Так что, сопоставляя стали низм и гитлеризм, мы уже здесь можем найти немало общего, но незадача в том, что как только мы выходим за пределы двух конкретных систем, встает немало вопросов. Скажем, в тех же США и статуя Свободы, и каньон с высеченными в скальных породах грандиозными фигурами президентов, и небоскребы – тоже образцы гигантизма. Но свидетельствует ли это о том, что социально-политическая система США идентична той, что была в гитлеровской Германии?
Иными словами, проблема тоталитаризма требует своего нового, несравненно более масштабного осмысления, такого, которое позволяло бы рассматривать ее сквозь призму тысячелетий обеспечить попытки классификации разнообразия его форм, включая и переходные... Но это – особая тема. Мы же сосредоточимся лишь на тех двух, уже упомянутых аспектах того, что принято именовать «тоталитаризмом».
Первый – репрессивный аппарат, маши на подавления. Каковы исторические предпо сылки появления такой машины и какова спе цифика ее деятельности (если таковая просле живается), например, в СССР периода правле ния Сталина?
Можно предположить, что уже Мировая, а затем и затянувшаяся Гражданская война неизбежно должны были привести к появле нию достаточно мощной репрессивной маши ны, без которой победить в Гражданской вой не было бы просто невозможно, под какими бы знаменами не сражалась та или другая сто рона. И чем ожесточеннее была борьба, тем больше крепла репрессивная машина будущих победителей. Затем же, как и любые организа ционные структуры, такого рода машина начи нала в значительной мере работать сама на себя, чтобы постоянно оправдывать свое раз бухание и собственную необходимость.
Представляется, что здесь было бы уме стно привести рассуждения итальянского про фессора Антонио Менегетти, чьи выступления называют «интеллектуальным вызовом суще ствующей культуре». Касаясь, казалось бы, совсем других сфер социальной жизни, он от мечает, что «существует бюрократия учрежде ний, которые работают сами на себя…» На пример, в некоторых странах чиновников со циальной и подобной ей сферы, обязанных решить проблемы безработицы, даже больше, чем безработных, численность институцио нального персонала превышает количество наркоманов или детей, которых он должен спасать…» [3, сс.276 – 277].
Нечто подобное можно сказать и о репрессивном аппарате в СССР. Тех же зафикси рованных диссидентов в мягкие времена Брежнева (может быть, самые мягкие) за пять сот лет Российской истории) было несопоста вимо меньше, чем работников спецслужб, не говоря уже об идеологах, которые их обличали.
Но остается вопрос: чем же была обу словлена затянутость репрессий и их жест кость? Ведь если даже поверхностно сопоста вить две гражданские войны в девятнадцатом веке в США, и в начале двадцатого – на об ломках царской России, то увидим, что ожес точенность и количество жертв первой были сопоставимы с ожесточенностью и количест вом жертв второй. По словам Томаса Гилдерс лива в войне Севера и Юга в Америке «погибло свыше 620 тысяч солдат, 360 тыс. янки и 250 тысяч кофедератов. Число же граж дан Юга, лишившихся жизни в результате во енных действий никогда не будет подсчита но» [4, с.276]. Правда, Бывшая Российская империя за годы мировой и гражданской войн потеряла несравненно больше. Цифры разнят ся, но речь идет о миллионах. Однако, по по следним, пусть и небесспорным, сообщениям электронных СМИ, погибших в собственно боевых столкновениях красных и белых было лишь 300 – 400 тысяч. Остальные – жертвы разрухи, голода и эпидемий. Даже, если счесть эти данные заниженными, то и тогда останет ся очевидным, что большая часть жертв Граж данской (а они насчитывались миллионами) пришлась на так называемые «небоевые потери».
Правда, затянутость и периодически во зобновлявшуюся ожесточенность репрессий можно пытаться объяснить и остротой классо вой борьбы, и самой спецификой однопартий ной системы и ее идеологии, и отчасти осо бенностями кадрового состава репрессивного аппарата, жестокость целого ряда представи телей которого могла быть и обратной сторо ной низкого уровня культуры и низкого про фессионализма. К тому же, сам этот аппарат не был ни неизменным, ни монолитным. Не случайно репрессировавшие в свою очередь сами могли стать жертвами репрессий. Эту подвижность судеб, их подчиненность неким надчеловеческим силам психологически тонко передал еще Пильняк в «Свете непогашенной луны», где, пожирающая пространство, маши на командарма ощущается последним, как монстр, способный не только подчиняться его воле, но и погубить его самого… Думается, что здесь перед нами еще немало вопросов, которые ждут непредубежденных и взвешен ных ответов.
Еще сложнее вторая сторона проблемы, которая при самых разнообразных обсуждени ях чаще остается в тени или затрагивается по верхностно. Дело в том, что множество жертв ГУЛАГа и т.д., и т.п. могло быть объяснено и готовностью доносить, сознательно подвергая опасности чью-то жизнь. А кто же чаще всего мог донести? – Ретивый партработник? От штампованный в идеологических цехах боец и реального, и идеологического фронта? – Мог ло быть и это. Но высвеченные и сконструи рованные в ряде советских и постсоветских художественных произведений образы таких героев представляются плоскими и психологи ческими неубедительными, наглядный пример чего два персонажа из показательного фильма
«Перед рассветом», где роль офицера конвоира исполняет талантливый и популяр ный, и еще очень молодой Евг. Миронов. Ока завшись рядом с уголовником, и политзаклю ченным, он ведет себя, как автомат, напичкан ный лозунгами и идеологическими штампами, что противоречит уже элементарному чувству самосохранения и просто обычным человече ским чувствам…
Но такие «железобетонные» дети новой идеологии – скорее условные образцы, нечто вроде социальных типов Макса Вебера, кото рый, рисуя эти типы, сам сознавал их схема тичность и некую условность. В жизни же до носить могли, прежде всего, те, кто был рядом на работе, за обеденным столом и т.д., и т.п.
И вот тут-то перед нами вопрос, кото рый еще предстоит разрешить: как такое доно сительство могло сочетаться с традиционным менталитетом, привычками и прочим?
Вопрос очень непростой, потому что советская культура взрастала на специфичной почве, во многом отличной от духовной почвы Германии или Китая. Конечно, еще и в досо ветские времена были и доносы, и знаменитое «слово и дело», и многое иное. Однако тради ции были разные. В старинном Китае, еще в период реформ Шан Яна, а затем и становле ния империи Цинь, вводилась круговая пору ка и при этом закреплялись в законах требова ния доносить и доносить: «Того, кто не доне сет о нарушении закона, рубить пополам»».
«Того, кто донесет о преступлении, наградить наравне с воином, принесшим голову врага».
«Скрывающего преступника казнить наравне с перебежчиком к врагу».
Законопослушность и готовность сооб щать вышестоящим о проступках ближнего буквально вместе с молоком матери в ходила и в головы многих жителей Западной Европы, особенно немцев. Показательно, что, когда после краха СССР, ряд бывших советских пар ней оказался во французском иностранном легионе, у них нередки были стычки с легио нерами из западных стран, так как в нашем отечественном менталитете доносительство решительно осуждалось. Интересно и то, что то же самое подтверждается и при работе над биографическими очерками, включающими и жизнеописание людей старших поколений. Описывая свое детство, многие вспоминают, как решительно не принималось ябедничест во. Это было и во времена Сталина.
Но вот парадокс: то, что категорически осуждалось с детства, становилось возмож ным у взрослых. Этот парадокс еще ждет сво его глубокого осмысления. Мы же здесь кос немся того, что ждет своего отдельного анали за: специфики действия тоталитаризма и ма шины репрессий, при соприкосновении с раз личными социокультурными, профессиональ ными и этнокультурными слоями советского населения.
Этой головоломной темы, в частности, касался интересный российский журналист, автор книги «Леонарда», В.Д.Познанский. Он подметил, что, на его взгляд, машина репрес сий по отношению к композиторам и музыкан там оказалась даже во времена Сталина гораз до менее жестокой, чем, к примеру, по отно шению к писателям и журналистам. Если сре ди последних было немало репрессированных и погибших, то положение первых оказалось иным: даже при наличии жесточайшей крити ки (например, печально знаменитая статья«Сумбур вместо музыки»), композиторы не только не гибли в лагерях, но и могли выжи вать, продолжая свою профессиональную дея тельность.
Этот феномен можно было бы пытаться объяснить целым рядом причин, включая и специфику музыкального творчества, и самого Союза композиторов, и особенности личности Хренникова, но, тем не менее, перед нами фе номены, которые требуют серьезного сопоста вительного рассмотрения, включающего и анализ атмосферы в тех или иных кругах ин теллигенции. Атмосферы, которая сатириче ски-едко была передана уже в булгаговском романе «Мастер и Маргарита» и косвенно, но задиристо упомянута в «Монологе американского писателя», написанного молодым Евг.Евтушенко:
Мне говорят: ты смелый человек. Неправда, никогда я не был смелым. Считал я просто недостойным делом Унизиться до трусости коллег… Писал стихи, доносов не писал.
И говорить старался то, что думал.
Иными словами, прикрывшись прозрач ным названием, поэт сказал о том, что было хорошо известно его соотечественникам, со братьям по литературному цеху.
Другая грань этой же проблемы – про блема жертв в творческой интеллигенции в различных регионах Союза. Где и почему они преобладали? Каковы были причины и какова роль соотечественников уже их малых родин и соплеменников в разворачивавшемся маховике репрессий?
Как, например, сопоставительно, об стояло дело в Казахстане и Узбекистане? В Якутии? Как идеологические и иные причины конкретных преследований могли сплетаться или расходиться с причинами личного харак тера, завистью, интригами, битвами за долж ности и место под лучами славы? Почему чти мый ныне казахский писатель Мухтар Ауэзов, автор эпопеи «Путь Абая», вынужден был в определенный период своей жизни укрываться от своих же соплеменников в Москве, где его оценили выше, чем там, где он родился?
Особая грань проблемы – драма страны и драматически-трагические судьбы предста вителей «военной интеллигенции», офицерст ва и генералитета, на которых не раз – и до Второй мировой, и после ее завершения, нака тывались волны репрессий. И уйдя в сторону от претензий на решение вопроса о «заговоре генералов» в предвоенные годы (эта проблема сугубо историческая) мы остаемся перед це лым частоколом вопросов историко философского и философско-исторического характера. Тут к личным амбициям, внутрен ним противоречиям и многому иному добавля лась и специфика самой военной элиты, тем более в стране, где еще задолго до установле ния советской власти военные (сначала стрельцы, потом гвардия, потом декабристы) могли активнейшим образом участвовать в политических схватках, определяя либо пыта ясь определить судьбы венценосцев. Не зря о России говорили, что здесь «абсолютная мо нархия, ограниченная цареубийством». Так странно ли, что сначала Сталин, а затем и Хрущев могли опасаться военных с наиболее громкими именами?
И такой взрывоопасный потенциал воен ной элиты – специфика не одной России. Рав но, как и не специфика России (сталинской и послесталинской) готовность, даже в ущерб стране, избавляться от ярких и успешных, но потенциально небезопасных для верхушки полководцев. Такое избавление от талантов известно и в древней Греции (где для этого, в частности, мог использоваться остракизм) и в Византийской империи. А, казалось бы, мимо летом коснувшийся этой же проблемы А.Франс в своем потрясающем «Острове пин гвинов» иронически заметил уже о республи ке, что, если та еще могла что-то сделать с ге нералами, проигрывавшими сраженья, то она была бессильна перед теми, кто побеждал вра гов на полях сражений. И разве не из таких вот вырос Наполеон? Так не были ли психоло гически объяснимы и страхи перед возмож ным появлением «красного Бонапарта»? И только ли психологически?..
Все это вопросы, которые требуют глу боких раздумий и серьезного, взвешенного, непредубежденного анализа, ибо, отвечая на них, мы не только размышляем над прошлым, но и определяем свое настоящее и проецируем движение в будущее.
ЛИТЕРАТУРА
- Политология. Краткий словарь. – Рос тов-на-Дону: Феникс, 2001.. С.447.
- Панарин А.С., Василенко К.А. Поли тология. Общий курс. – Москва: Логос, 2003. См. также: Тоталитаризм как исторический феномен. М.: Философское общество СССР. Всесоюзная ассоциация молодых философов, 1989 (395 с.), СС.42 –
- Менегетти. А. Система и личность. – М.: ННБФ «Онтопсихология», 2003. – С.323 с.
- Gildersleeve Tomas History. An inter pretive overview. HEP Publications. – 1997.