Понятие и значение юридических конструкций в уголовном праве

Как известно, эффективность борьбы с преступностью зависит от многих факторов, в том числе от качества уголовно-правовых механизмов, умения правоприменителей их правильно оценивать и использовать в своей деятельности. Поэтому точное выявление и учет всех компонентов, повлиявших на совершение лицом противоправного деяния, являются важной предпосылкой правильной его уго­ловно-правовой оценки.

Действительно, правоприменительная практика прямо свидетельствует о том, что больше всего ошибок, нарушений, произвола в различной форме допускаются при привлечении субъекта преступ­ления к уголовной ответственности. Между тем вопрос об обосновании уголовной ответственности является одинаково важным, можно сказать, стратегическим в теории и практике уголовного права, одновременно являясь вопросом чисто научного толка.

Следует признать, что правильное осмысление данной тенденции, существующей в реальности как негативное явление, зависит от понимания в первую очередь причин и условий ее возникновения. По понятным причинам (в рамках объема статьи) нет возможности, позволяющей проанализировать весть пласт проблем, связанных с исследованием открытых вопросов реального уголовного право­применения, касающихся правовой природы видовой специфики состава преступления и производ­ных от него определенных материальных образований. Ввиду этого остановимся на анализе наиболее важных вопросов чисто практического значения по данной уголовно-правовой проблематике, затра­гивающих теорию уголовной ответственности.

Традиционно в уголовном праве вопрос о роли и значении состава преступления рассматривает­ся в тех случаях, когда речь идет о сущности и задачах уголовно-правовой квалификации, под кото­рой чаще всего понимают установление в совершенном деянии признаков соответствующего состава преступления. Вот к чему реально привела эта сложившаяся традиция в практике уголовного право­применения. Ничуть не иронизируя, известный представитель уральской уголовно-правовой школы Г.П.Новоселов пишет по этому поводу, что за данным традиционным подходом в уголовном праве к определению указанной специфической роли состава преступления следует то, что возникнув изна­чально как процессуальное понятие, с помощью которого устанавливалось наличие или отсутствие преступления как события, состав преступления в последующем стал выполнять сходную функцию в материальном праве. Законодатель посредством описания состава стал определять необходимые и достаточные признаки для признания деяния преступлением, а правоприменитель путем установле­ния наличия указанных законодателем признаков в каждом отдельном случае — решать задачу уго­ловно-правовой квалификации деяния в качестве преступления. Таким образом, декларируя тезис, в соответствии с которым состав преступления есть основание уголовной ответственности, уголовно­правовая наука фактически отводила и отводит факту наличия в деянии всех признаков состава пре­ступления роль основания для оценки совершенного деяния в качестве преступления [1].

На основе указанного можно определить дальнейший вектор поиска более глубоких причин рас­сматриваемого явления.

В данном случае совершенно не обойтись без анализа уголовно-правового инструментария (уго­ловно-правовых механизмов), дающего возможность более эффективного уголовно-правового регу­лирования.

В этой связи рассмотрим нетрадиционные для уголовно-правовой доктрины вопросы, касаю­щиеся понятия и роли юридических конструкций.

Правовая характеристика существующих научных взглядов относительно данного правового феномена наиболее полно рассмотрена в монографической работе Л.Л.Кругликова и

О.Е.Спиридоновой «Юридические конструкции и символы в уголовном праве» [2]. В силу того, что они заслуживают внимания, имеется необходимость в их изложении.

Конструкция (от лат. constructio) — строение, устройство чего-либо. Современный энциклопе­дический словарь также трактует это слово как устройство, механизм, строение, составные части ко­торого находятся в статическом и (или) динамическом взаимодействии. Поэтому в теории под конст­рукцией обоснованно понимают характер, тип связей между составными частями, разновидность «набора» или сочетания последних. Если согласиться с выделением внутренней и внешней законода­тельной (а равно юридической техники в целом), то юридические конструкции относятся к внутрен­ней ее стороне, т.е. применяются при компоновке содержания и определении структуры права в ряду таких средств, как презумпции, фикции, символы, аксиомы и т.д. Не случайно В.Н.Кудрявцев харак­теризует конструкции в праве как характер, тип связей между составными частями, разновидность «набора» или сочетания последних [3].

Наряду с позицией, игнорирующей бытие и роль в праве юридических конструкций, существует мнение, что последние весьма значимы и находятся где-то на стыке правотворчества и правоприме­нения, «между техническими приемами разработки и систематизации правовых норм и техническими приемами, способствующими толкованию и применению этих норм» [4]. Думается, однако, что в действительности юридические конструкции: 1) это не приемы, а средства законодательной техники;

2)    представляют собой схемы, модели, типовые образцы (или, по выражению В.М.Горшенева, трафа­рет) [5], используемые законотворцем для формулирования правовых норм, построения права, его систематизации, с их помощью возводится «скелет» права [6]. Конструкции в уголовном праве ис­пользуются для придания соответствующей формы как отдельным нормативным предписаниям, так и правовым институтам.

Термины «юридическая техника», «юридическая конструкция» далеко не новы. Еще Рудольф фон Иеринг, сопоставляя толкование с более глубокими формами познания правовых явлений, назы­вал первое из них низшей юриспруденцией, противопоставляя ей как высшую — анализ, конструк­цию и систематизацию. Но характеризовал он эту «высшую юриспруденцию» в качестве общих приемов изучения права, научных исследований. Согласно его концепции, наука обобщает знание, стремясь прийти к выводам, применимым к целым группам сходных явлений и заменяющим поэтому знание всех частных явлений, относящихся к исследуемой группе. Но для этого на первом этапе не­обходимо наблюдаемый материал подвергнуть известной обработке, анализу, отыскать общие эле­менты, из различных комбинаций которых составляется все разнообразие наших представлений. На втором этапе с помощью выявленных общих элементов строятся для целей науки различные комби­нации, конструкции. Наконец, на третьем этапе полученные путем конструкции научные понятия систематизируются, подвергаются классификации, соединению их в группы, руководствуясь их сходством и различием [7].

Таким образом, в представлении ученого конструкции выполняют лишь гносеологическую, по­знавательную функцию, не имея отношения к процессу право(законо)творчества, к нормативной функции.

Проф. С.А.Муромцев связывал юридические конструкции с особенностями юридического воз­зрения, имеющего «лишь условное практическое значение» [8]. Под критическим углом зрения тео­рия Р.Иеринга (а равно и взгляд С.А.Муромцева) была рассмотрена и получила дальнейшее развитие в «Лекциях по общей теории права» крупного русского ученого Н.М.Коркунова [9]. Ученый полагал, что анализ и конструкция, о которых говорит Иеринг, — это не приемы юридической техники и не исключительные особенности юридической науки, а частное применение общих научных приемов обобщения [9, 423], «общий логический прием», «общий прием научного обобщения» [9, 425], а пра­вовая конструкция есть «приноровленное для целей юридического исследования идеальное построе­ние» [9, 427]. Нетрудно заметить, что и в представлении этого ученого конструкция в юриспруденции    способ научного познания, а не построения права.

Серьезные изменения во взглядах на юридические конструкции произошли в результате науч­ных изысканий проф. А.Ф.Черданцева [10]. Во-первых, он доказал, что юридические конструкции обладают свойствами юридических моделей, а следовательно, имеют дело с явлениями со сложным строением. «Разновидностью моделей в правоведении, — писал он, — являются юридические конст­рукции...» [10, 131]. И далее, применительно к правоотношениям, он отмечает: «Правовые конструк­ции как модели возможны именно потому, что исследуемые правоотношения и их элементы могут...

рассматриваться как явления сложные, структурные, имеющие определенное системно-структурное отношение и состоящие из элементов» [10, 133]. Во-вторых, автор сделал серьезную подвижку в определении функций моделей, конструкций. С одной стороны, в его работах также превалировал взгляд на них как на мысленные, воображаемые явления, как на средство, метод познания. «Модель в собственном (специальном) смысле слова выступает как вспомогательное средство познания, проме­жуточный этап построения образа теории объекта», — писал он [10, 123]. В этом плане он подкор­ректировал мнение В.А.Штоффа, который придерживался следующего определения: «Под моделью понимается такая мысленно представляемая или материально реализованная система, которая, ото­бражая или воспроизводя объект исследования, способна замещать его так, что ее изучение дает нам новую информацию об этом объекте». Разделяя в принципе эту дефиницию, А.Ф.Черданцев замечал, что модель может и не влечь получение новой информации, выполняя, например, описательную, де­монстративную функцию [10, 124], на что обращают внимание и философы [11]. По поводу конст­рукций он утверждал: «Разновидностью моделей в правоведении являются юридические конструк­ции — гносеологическая категория, инструмент, средство познания правовых явлений. Юридическая конструкция — это модель урегулированных правом общественных отношений или отдельных эле­ментов, служащая методом познания права и общественных отношений, урегулированных им»; тер­мины «юридическая конструкция» и «идеальная модель» фактически идентичны. Таким образом, ав­тор тяготел к сложившейся до него трактовке конструкции в праве как гносеологической категории.

Между тем он полагал, что «применительно к юридической науке можно выделить три разно­видности моделей, в зависимости от того, какого рода информация положена в основу: идеологиче­ская, нормативная и реальная». Поскольку юридическая конструкция суть разновидность моделей, можно вести речь о тех же ее видах. В частности, «важная роль моделям, в особенности юридическим конструкциям, — заявляет А.Ф.Черданцев, — принадлежит в процессе нормотворчества. В этом про­цессе юридические конструкции выступают в качестве средств построения нормативного материала, т.е. средства юридической техники».

И далее: «Юридические конструкции, которые находят определенное закрепление и выражение в нормах права, можно бы назвать нормативными юридическими конструкциями, в отличие от теоре­тических юридических конструкций, используемых правовой наукой в качестве метода познания права» [10].

Говоря о связи теоретической и нормативной функций юридической конструкции, автор прихо­дит к справедливому выводу о том, что «нормативная юридическая конструкция может находить свое выражение в конструкциях юридической науки, и наоборот, конструкции юридической науки могут превратиться в нормативные конструкции» [10, 150]. В итоге, по его мнению, можно говорить о единой юридической конструкции, используемой в различных целях, осуществляющей различные функции: гносеологическую или нормативную.

Таким образом, заслуга А.Ф.Черданцева видится в том, что им осуществлен «перенос идеи су­ществования общей структуры однородных правовых явлений в законодательно-техническую плос­кость» [12], хотя необходимо признать, что познавательная функция конструкций все же в его пред­ставлении превалировала. Следует согласиться с тем, что основной, генеральной функцией юридиче­ских, в том числе уголовно-правовых, конструкций, «в которой раскрываются их роль и предназна­чение, должна считаться правотворческая». Сказанное ни в коей мере не умаляет роли науки в позна­нии, толковании и совершенствовании юридических конструкций. У идеологических моделей (и у правовых конструкций как вида моделей) роль программирующая и прогностическая.

На основании критического анализа указанных взглядов считаем, что в настоящее время назрела необходимость в научной доработке и разработке ряда положений, касающихся данной уголовно­правовой проблематики, ибо без этого невозможно эффективное уголовно-правовое регулирование общественных отношений в сфере совершения преступлений.

Так, несмотря на определенную превалированность в изучении познавательных функций конст­рукций, вполне очевидно отсутствие в уголовном праве более полного раскрытия их правовой при­роды с учетом должной их самодостаточности как явлений и как понятий. В этой связи раскрытие правовой природы юридических уголовно-правовых конструкций мы увязываем с установлением современной методологии уголовного правопонимания и с уяснением юридической природы уголов­ных правоотношений. Разрешение этих вопросов имеет целью познание и осмысление уголовно­правового бытия с точки зрения его понимания в уголовной правореализационной деятельности. Именно акцент на исследование проблем практики уголовного правоприменения подтверждает целе- сообразность обозначения основной функцией уголовно-правовых конструкций не правотворческую, а правоприменительную.

Дело в том, что вопросы конструирования конкретных составов преступлений остаются в теории уголовного права как сами собой разумеющиеся и практически стихийно разрешаются в процессе квалификации деяния в результате прямого (голого) проецирования признаков общего состава пре­ступления на установленный факт совершения преступления на предмет его строгого соответствия идеальной юридической конструкции, указанной в норме закона. В результате этого, на наш взгляд, и сложилась, «прижилась» подобная многолетняя правоприменительная практика, объективно олице­творяющая узконормативный подход в исследовании преступления. Реальное внедрение в уголовно­правовую науку и соответственно в уголовное правоприменение системно-структурного анализа ис­следования преступления в системе как в целом, так и в части, т.е. с не менее важной разработкой наиболее правильных (универсальных) методов анализа отдельных самостоятельно существующих этапов его познания, в соответствии с которыми и образуются его юридические конструкции, разре­шит проблему системного подхода, смысл которого в интегративной оценке деяния, что составит предмет обсуждения отдельной статьи.

Список литературы

1. Новоселов Г.П. Учение об объекте преступления. — М., 2001. — С. 119-120.
2. Кругликов Л.Л., Спиридонова О.Е. Юридические конструкции и символы в уголовном праве. — СПб., 2005.
3. КудрявцевВ.Н. Общая теория квалификации преступлений. — М., 1999.
4. Нашиц А. Правотворчество. Теория и законодательная техника. — М., 1974. — С. 216.
5. Горшенев В.М. Нетипичные нормативные предписания в праве // Сов. государство и право. — 1978. — № 3.
6. Алексеев С.С. Проблемы теории права: В 2 т. Т. 2. — М., 1982. — С. 144.
7. ИерингР. Юридическая техника / Пер. с нем. — СПб., 1906.
8. Муромцев С.А. Определение и основное разделение права. — М., 1879. — С. 931.
9. КоркуновН.М. Лекции по общей теории права. — СПб., 2003.
10. Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. — Екатеринбург, 1993; Те же идеи им проводились в статье: Черданцев А.Ф.Юридические конструкции, их роль в науке и практике // Правоведение.—   1972. — № 3.
11. Глинский Б.А., Грязное Б.С. и др. Моделирование как метод научного познания. — М., 1970. — С. 137-138.
12. ШтоффВ.А. Моделирование и философия. — М., 1966. — С. 19.