Общественно-политические настроения крестьянства западной сибири в контексте освещения политики советской власти в деревне в 1920 - начале 1921 годов

Социально-политические настроения являются показателем стабильности в обществе, отсутст­вия или наличия противостояния и конфликтов в нём, отражением соответствия политики государст­ва ожиданиям, интересам и потребностям различных категорий населения. Изучение и анализ на­строений позволяют прогнозировать их динамику и возможные варианты поведения субъектов поли­тических отношений.

Социально-политические настроения в российском обществе сыграли значительную роль в раз­вёртывании революционных событий и процессов в 1917-1920-х гг. в Советской России, смене вех социальной и экономической политики государства в деревне, население которой составляло на 1917 г. около 148,8 млн. человек (85 %) [1]. От позиции крестьянства во многом зависела «судьба» социалистической революции, воплощение идей политики «военного коммунизма», реализация по­литических, социальных, экономических и культурных преобразований в стране.

Мероприятия политики военного коммунизма в деревне преследовали осуществление опреде­лённых стратегических целей и задач: строительство коммунизма, обеспечение экономической само­стоятельности Советской России, огосударствление аграрного сектора экономики и установление контроля над деревней. Так, на VIII Всероссийском съезде партии в 1919 г. глава Советского прави­тельства В.И. Ленин заявил, что партия большевиков «хочет создать прочные основы коммунистиче­ского общества.». Курс руководства на строительство нового строя был озвучен также одним из лидеров Октябрьской революции Н.И.Бухариным: «вполне понятно, что раз партия пролетариата.

стоит у власти,. у нас должна быть программа осуществления социалистического, коммунистиче­ского строя.» [2].

Учитывая социальные условия социалистических преобразований — высокую долю крестьян­ского населения в составе российского общества, большевики, понимая, что дело революции зависит в значительной степени от позиции крестьянства, делали ставку на поддержку крестьянской бедноты, нейтрализацию середняка и беспощадную гражданскую войну с кулаком [2, с. 3, 21]. Данная страте­гия представлялась советскому руководству оптимальной, так как позволяла объединить сельский и городской пролетариат в единую политическую силу против деревенской буржуазии и буржуазии городской, позволяла устранить одну из существенных опасностей для революции — мелкого собст­венника.

Центральное место в политике военного коммунизма занимала продовольственная развёрстка. Её объемы, методы и способы осуществления были обусловлены не только политическими, идеоло­гическими причинами, но и сложившейся социально-экономической ситуацией в стране, находив­шейся в затяжном экономическом кризисе после краха в первой мировой войне, революции 1917 г., гражданской войны и национализации. Продовольственная развёрстка, с 1919 г. вводимая в Европей­ской части Советской России, по мере укрепления власти большевиков в 1919-1920 гг. распростра­нилась и на другие регионы страны, в том числе и на Западную Сибирь [3].

Советская власть в Западной Сибири прочно установилась к концу 1919 г. Экономическая поли­тика большевиков в этом регионе страны имела свои особенности, во многом обусловленные соци­ально-экономической спецификой края. Отсутствие помещичьего землевладения и земельного голо­да, слабое «присутствие» государства способствовали формированию предприимчивого и зажиточ­ного (в сравнении с центральнороссийским) крестьянства. Доля зажиточных хозяйств в Сибири на 1917 г. колебалась от 14 до 32, середняцких — от 30 до 45 %; в центральных губерниях страны — 15 и 20 — 25 % соответственно [4, д.94, л.2]. Малочисленность сельского пролетариата, «индивидуали­стический дух», а также слабость государственного аппарата на местах сыграли определяющую роль в решении Советской власти не вводить здесь сразу продразверстку. Сохранение свободы торговли, организация товарообмена и «самотека» — добровольной сдачи хлеба и фуража крестьянами в гос- фонд — составили основные мероприятия большевиков в деревне. При этом властные структуры учитывали «революционный настрой», доброжелательное отношение крестьянства к Красной Армии и Советской власти, освободившей его от режима Колчака.

К обязательству поставок государству сельхозпродукции на добровольных началах крестьяне отнеслись одобрительно, о чем убедительно свидетельствуют материалы сельских сходов за январь- февраль 1920 г. Так, в резолюции общего собрания граждан поселка Ново-Алексеевского Павлодар­ского уезда Семипалатинской области говорилось: «сочувствуем нашим голодным братьям. А взамен хлеба просим рабочих Центра России доставить нам до весны до деревни необходимые товары, как то: мануфактуру, чай, сахар, сельхозмашины и прочее. Даем слово поддерживать Рабоче­Крестьянское правительство» [5]. Аналогичные решения принимались крестьянами Татарского уезда Акмолинской области.

Однако промышленные товары не поступили ни в январе, ни в феврале 1920 г. В связи с этим крестьяне не спешили сдавать хлеб государству. Всего по Сибири за январь — февраль 1920 г. было заготовлено 2,8 млн. пуд. зерна [6]. Между тем только из Томской губернии в последние пять пред­военных лет вывоз хлебных продуктов в среднем составлял 17 млн. 439 тыс. пуд. [4, д.93, л. 27; д. 19, л. 42]. Отсутствие обещанных властью промышленных товаров, учет излишков хлеба, введение твер­дых цен на сельхозпродукцию при сохранении свободных на промышленную вызвали недовольство крестьян экономической политикой Советской власти. Бойкотирование государственных заготовок в марте 1920 г. имело место во всех губерниях Западной Сибири и вызвало провал «самотека».

Нехватка и рост цен на товары первой необходимости промышленного производства, падение жизненного уровня населения за первые месяцы правления большевиков отрицательно отразились на политических настроениях крестьянского населения. К марту 1920 г. среди крестьян сложилось мне­ние, что «в Советской России много несправедливого», что «правительство не идет им навстречу ни по одному вопросу» [4, д. 100, л. 8, 10].

Изменения в жизни деревни с момента победы Красной Армии над Колчаком ассоциировались у крестьян с властью коммунистов. Поскольку сибирское крестьянское хозяйство основывалось на принципе свободы хозяйствования и слабой роли государства при этом, то деятельность членов Ком­партии воспринималась крестьянским населением, особенно его зажиточной частью, как вмешатель­ство в их хозяйственные интересы. Поэтому к коммунистам отношение было «холодное», членов РКП (б) «чуждались».

Настороженное, а затем отрицательное отношение к коммунистам в значительной степени еще было связано с новыми формами коллективного хозяйствования (коммунами, колхозами), о вступле­нии в которые шла агитация в деревнях; с антирелигиозной пропагандой; попытками организации крестьянской молодежи в комсомол. Идеи нового образа жизни не соответствовали традиционным ценностям и представлениям крестьян и были в целом отвергнуты сибирской деревней. Омская прес­са, в частности, сообщала, что крестьяне боятся коммун (4, д. 100, л. 9; 18). Участились случаи, когда крестьяне отказывались подписывать протоколы сельских собраний, думая, что «их запишут в ком­муну». Насколько широко охватило крестьянское население коллективизация, говорят следующие данные: к концу 1920 г. коллективные формы ведения хозяйства охватили 0,5 % всех крестьянских хозяйств [7].

Попутно с хозяйственной деятельностью РКП (б) шло государственное строительство. Создание Советов было воспринято одобрительно крестьянством, тем более, что Советы как местные органы власти известны в Сибири с 1917 г. [8]. В ходе продовольственной политики имели место факты от­казов сельских и волостных советов выполнить решения партии и правительства по госпоставкам хлеба и фуража. Тем самым низовые органы власти выступили, хотя и слабым, но препятствующим звеном на пути выкачки продовольствия из деревни. Отказы и бездеятельность волостных и сельских советов по выполнению гособязательств оказались возможными по двум причинам. Во-первых, в массе своей низовые выборные структуры власти оказались по социальному составу с преобладанием в них «кулацкого элемента». Во-вторых, местные органы власти оставались в основном беспартий­ными. Лишением части кулачества избирательных прав, перевыборами губернских и уездных пред­ставительных органов власти позиции коммунистов усилились. Взять под партийный контроль воло­стные и сельские Советы не удалось ни в 1920, ни в 1921 гг. По результатам избирательных кампаний 1921 г. члены РКП (б) в Советах насчитывали не более 1,5-2 % [9].

Итоги выборов примечательны следующим: выбрав беспартийных, крестьянство убедительно высказалось за неприятие коммунистических ценностей, новых форм хозяйствования и отношений; избрание во власть главным образом зажиточной части крестьянства говорило о единстве деревни и неудачных попытках большевиков разжечь социальную ненависть и расколоть крестьян. По итогам выборов можно также сказать, что состоятельные крестьяне пользовались доверием остального кре­стьянства и являлись его наиболее активной частью. Незначительное число коммунистов и бедняков в низовых структурах власти лишало большевиков возможности полного контроля над деревней.

Из всех мероприятий, проводимых Советским государством в деревне, центральное место зани­мала продовольственная политика, которая с апреля-мая 1920 г. ввиду саботирования крестьянством поставок сельхозпродукции государству, стала изменяться в сторону ужесточения. На I Общесибир­ском совещании губпродкомиссаров была признана необходимость перехода к сбору продовольствия методом разверстки [10].

Нехватка силовых ресурсов (по планам командования ВОХР требовалось не менее 9-10,5 тыс. штыков и сабель, а имелось на конец мая 1920 г. 1036 штыков и сабель) не позволила перейти к раз­верстке повсеместно [11].

Переход к использованию методов разверстки означал слом существовавшей до революции при­вычной для крестьян системы налогообложения и методов взимания налогов. При царском режиме уплата всех податей (без натуральных повинностей) составляла 3 % от валовых расходов, все плате­жи крестьян к доходности хозяйства — 22,4 % в среднем [12]. Вторжение государства в сферу хозяй­ственных интересов, лишение права свободного распоряжения результатами своего труда, резкое усиление налогового бремени вызвали отрицательную, местами непримиримую реакцию крестьян на продовольственную политику Советской власти.

Протест крестьян проявлялся в различных формах: ходатайствах сельских граждан об уменьше­нии разверстки; отказах посещать собрания, сходы, когда на повестке дня стоял вопрос о продоволь­ствии; отказах свозить хлеб на ссыпные пункты; самогоноварении. Крайней формой социального протеста явились крестьянские восстания, наиболее крупные из которых в мае-июне 1920 г. вспых­нули на Алтае и в Томской губернии. Среди повстанцев находились также казаки, коренное населе­ние. Участие в восстаниях столь различных по укладу жизни, традициям групп населения в значи­тельной степени объяснялось общностью их интересов, мнений о политике, отношения к власти. Ло­зунг восставших «Свободный труд, свободная торговля!» звучал как требование сохранения прежне­го образа жизни, невмешательства государства в хозяйственную деятельность деревни.

Наиболее активной силой повстанцев выступили кулачество и казаки. Организация и руководя­щая роль чаще всего принадлежала белым офицерам и партизанским командирам. Лидеры повстан­цев стремились придать определенную политическую направленность стихийным выступлениям. Оппозиционные силы Советской власти в Сибири не были однородными и включали как монархиче­ски настроенное офицерство, так и продолжавших антибольшевистскую деятельность эсеров, мень­шевиков, партизанских командиров. Поэтому идеологическая сторона восстаний не представляла со­бой единого целого. Идеология каждого выступления определялась политическими взглядами лиде­ров восставших. Так, Колыванское восстание, возглавляемое офицерами, проходило под лозунгом «За царя Михаила!»; алтайские повстанцы, руководимые есаулом Шишкиным и эсером Плотнико­вым, выдвинули лозунг «Да здравствует Учредительное собрание!».

Для крестьян, в массе своей неграмотных, ограниченных интересами своего хозяйства и жизнью деревни, вопрос о власти, как таковой, не представлял большой важности. Отчуждённость крестьян­ских масс из политического процесса, отсутствие чувства сопричастности к государственным делам и судьбе страны составляли одну из ключевых причин безразличного отношения крестьянского насе­ления к политическим лозунгам руководства восставших. Практическую значимость для крестьян имели конкретные мероприятия Советской власти. Поэтому распространенным являлось требование свободы торговой деятельности.

Крестьянские восстания проходили под лозунгом «Да здравствует Советская власть!». Советы были известны в Сибири с 1917 г., наряду с земельными комитетами, и действовали, опираясь на ре­шения сельских сходов. После установления Советской власти в Сибири Советы были приняты кре­стьянами как органы народовластия. Проявление солидарности сельских и волостных советов с кре­стьянами в ходе продполитики укрепило такое мнение крестьян. Тем самым лозунг «Да здравствует Советская власть!» являлся выражением оппозиционности крестьянства чрезмерному вмешательству государства в их хозяйственную деятельность и отражал давние стремления крестьян к самоуправле­нию.

При характеристике идеологической стороны восстаний крестьян в Западной Сибири следует подчеркнуть сходство с выступлениями крестьян в других регионах Советской России — их анти­коммунистическую направленность. Анализ телеграмм-ходатайств крестьян из различных губерний страны, направленных в СНК, лично В.И. Ленину, позволяет выявить общность мнений, суждений, оценок экономической политики государства, эмоциональное состояние крестьянского населения. Так, в телеграммах-ходатайствах крестьян Тамбовской, Курской, Орловской, Пензенской, Саратов­ской, Самарской, Казанской, Уфимской, Вятской, Смоленской и др. губерний за период январь — июль 1920 г. разверстка оценивалась как «несправедливая», «неправильная», «невыносимо тяжелое бремя для населения» [13], а положение крестьян — «безвыходное», «грозящее полным разорением хозяйства» [14, д. 454, л. 8; д. 547, лл. 34, 68, 73, 82, 97; д. 548, лл. 5, 7]. Эмоциональное состояние людей описывалось следующим образом: «Народ убит, народ ропщет, народ в тупике, народ не видит выхода», «население бедное в ужасе» [14, д. 454, л. 112; д. 547, л. 70]. Граждане писали, что «неми­нуемо восстание населения и голодного бунта» [14, д. 547, л. 87].

Очевидно, что крайне высокие ставки разверстки, запрещение всякой торговли воспринимались крестьянами как несправедливость и угнетение, поскольку не соответствовали ожиданиям и привыч­кам, закрепленным в сознании крестьянского населения. Резкое изменение в системе отношений ме­жду государством и крестьянством, использование властью насилия и угрозы его применения в каче­стве постоянных методов осуществления своей политики оценивалось трудящимися массами деревни как нечто ненормальное и противоестественное. Поэтому основные требования крестьян заключа­лись в возобновлении свободы торговли, прекращении выкачки хлеба, с выполнением которых ожи­далось налаживание обычной сельской жизни.

Отчаянные попытки сопротивления крестьян политике Советской власти в деревне были сурово подавлены. Энтузиазм борьбы крестьян сменился раскаянием в участии в восстании.

20 июля 1920 г. декретом СНК в Сибири вводилась продовольственная разверстка [10, 289-290]. По данным исследования А.Г.Введенской, показатели разверстки были завышены практически вдвое [15]. Для выполнения продзадания требовалось изъятие, помимо излишков, части необходимого про­дукта, что незамедлительно вело к разорению крестьянских хозяйств, полуголодному существованию крестьянского населения, недовольству и социальным протестам.

Центральной властью в целях успешного осуществления государственных заготовок использо­вались военно-силовые и рабочие ресурсы, направленные в Сибирь, а также суровые наказания со стороны государства за невыполнение продразверстки как для крестьянского населения, так и для местной власти в виде заключения в концлагеря, лишения имущества, земельных наделов [10, 89].

Повсеместный переход к продразверстке вызвал рост социальной напряженности. Представите­лям власти, продовольственным работникам стало небезопасно появляться на территории сельских обществ без оружия. Так, например, агитпродотрядчик Марьяновского ссыпного пункта Щепетов докладывал в Омский губпродком от 16 августа 1920 г. следующее: «настроение крестьян очень дур­ное ... после двухдневного пребывания мне пришлось просто бежать, ввиду своего спасения от побо­ев» [4, д. 97, лл. 9, 10]. Аналогичные сведения поступили от руководителя Московского продотряда, обратившегося в Иртышский районный продотдел с просьбой: «просим вашего распоряжения вы­слать два револьвера для самозащиты, так как у нас нет винтовок и ничего, а с голыми руками прихо­дится туго от мужичков.» [4, д. 192, л. 46]. Преобладающей характеристикой политического на­строения крестьян летом 1920 г. в отчетах местной власти была «враждебность» крестьян по отноше­нию к членам компартии и к Советской власти.

Распространенными формами неприятия и противодействия политике Советской власти в де­ревне оставались пассивные: ходатайства, резолюции сельских сходов о непосильности разверстки, убой скота, укрывательство скота и хлеба. Пассивное сопротивление просматривалось также в сим­патиях и поддержке крестьянами партизанских отрядов, совершавших налеты на агентов Советской власти, отряды Красной Армии. Местами социальная напряженность перерастала в открытый кон­фликт крестьян с властью. Жестокие методы разверстки в Томской губернии вызвали в сентябре 1920 г. восстания крестьян Мариинского уезда [16, д. 181, л. 3].

На умонастроения крестьянства оказывала влияние усилившаяся в условиях недовольства кре­стьян политикой государства агитация кулачества, духовенства. Оживилась деятельность подполь­ных организаций, состоящих, как правило, из офицеров. Среди крестьянского населения некоторую известность имел Сибирский Крестьянский Союз, чья деятельность ЧК прослеживалась на террито­рии Алтайской, Томской, Омской, Тюменской губерний [17].

Последовательное проведение разверстки, суровость взысканий за невыполнение государствен­ных обязательств способствовали складыванию у значительной части крестьян к концу сентября 1920 г. убежденности в неотвратимости разверстки. По сведениям из Томской губернии, например, стало известно, что «крестьянство... поняло необходимость и неизбежность государственной заготов­ки», «крестьяне покорились» [18, оп. 1, д. 13, лл. 6-9].

В ноябре разверстка в Сибири набрала стремительные обороты. Классовый принцип заготовок плохо срабатывал в местных условиях по двум причинам: 1) слабого различия между зажиточными крестьянами и середняками, особенно в глазах продработников, прибывших из Центральной России;

1)   ввиду завышенных ставок разверстки под нее попадали также малоземельные бедняцкие хозяйст­ва. Вывоз продовольствия сильно ударил по жизненно важным интересам крестьянства. В ноябре- декабре 1920 г. в деревнях возникла нехватка хлеба и других сельхозпродуктов, необходимых для пропитания семьи, содержания скота. По различным данным потребность населения в хлебе в 1920­1921 гг. составляла от 17,2 до 25 пудов на душу населения [19]. Но реально, в связи с разверсткой, выходило иначе. Так, например, по Тюменской губернии, согласно приказу губпродкома за № 1767/а норма потребления должна составлять 8-9 пудов на едока [20]. Подрыв жизнеобеспечения сельского населения, угроза голода, вероятность незасеянных полей — все это являлось причинами недоволь­ства продработниками, коммунистами и, в конечном счете, Советской властью. Широкое использо­вание властью конфискаций имущества, арестов, бестактность и грубость продработников оказали сильное и неоднозначное влияние на настроения крестьянского населения. По Тюменской, Омской губерниям прошла волна убийств продработников [19, ф. 19, оп. 13, д. 1186, л. 5]. Вместе с тем для значительной части крестьян положение выглядело удручающим и безвыходным. В докладе народ­ного судьи передано эмоциональное состояние крестьян Рожовской волости Тюменской губернии: «граждане со слезами на глазах, страшась вооруженной силы, безропотно выкачивают свой хлеб.» [18, оп. 2, д. 13, л. 17].

Таким образом, на протяжении 1920 г. настроение крестьян претерпело существенные измене­ния. На смену доброжелательному отношению к Красной Армии и Советской власти пришла враж­дебность. Ропот и возмущение по поводу бессилия власти обеспечить промышленными товарами по­вседневного спроса, по мере введения разверстки, сменились ростом социального недовольства, вы­лившегося местами в крупные крестьянские восстания. Сопротивление крестьян Томской и Алтай­ской губерний было подавлено в целом летом-осенью 1920 г. В Омской и Тюменской губерниях, где крестьяне приняли разверстку как неизбежность, отдельные вспышки социального протеста были вызваны разорением хозяйств, грозящим голодом и действиями продработников. К началу 1921 г. использование государством силовых методов получения продовольствия из деревни, катастрофиче­ское сокращение нормы потребления и даже оставление без таковой способствовали накоплению взрывоопасного потенциала социального недовольства. Как показали последующие события, прове­дение продразверстки вызвало мощное крестьянское восстание в Западной Сибири в феврале 1921 г.

В течение двух недель восстание охватило Тюменскую, Омскую, часть Екатеринбургской, Челя­бинской губерний. Среди восставших были также казаки и коренное население. Участие в мятеже крестьян различных социальных слоев придало ему общекрестьянский характер. В ходе восстания проявились особенности крестьянского политического сознания. Ответственность за разверстку кре­стьянство возложило на местную власть. Поэтому погромам подверглись в первую очередь сельские и волостные Советы, допустившие вывоз продовольствия из деревни в губительных для крестьянско­го хозяйства размерах. Коммунисты, продовольственные и советские работники несли личную ответ­ственность в глазах крестьян за изъятие продовольствия и беззаконие. Восприятие членов РКП (б) как врагов привело к расправам над коммунистами и членами их семей. Так, на заседании Ишимско- го Комитета РКП (б) о потерях в партийных рядах сообщалось: «восстание выбило из рядов партии до 80 % в уезде и до 50 % в городах из числа гражданских коммунистов. Есть такие районы, где по­гибли решительно все до последнего партийцы» [19, ф. 17, оп. 13, д. 1186, л. 6]. Непримиримое от­ношение к членам Коммунистической партии, его идеологическое обоснование прослеживаются в воззваниях повстанцев. В обращении казачества к «гражданам Сибири» говорилось: «Крестьяне и казаки! Для завоевания прав народа, насильно захваченных коммунистами, восстало крестьянство и казачество с пиками, вилами и отчасти с голыми руками, освободить свои села от врагов» [21]. То­больский штаб Народной Армии под руководством эсера В.Желтовского обратился к населению со следующими словами: «Мы, крестьяне-пахари. идем на освобождение порабощенных игом комму­низма братьев деревни и города. Идите с нами на угнетателей народа — коммунистов» [22].

Террор повстанцев обрушился также на коммуны и колхозы. То, чего так боялись крестьяне, как возможного будущего деревни, стало очередной жертвой их гнева. Страх перед социалистическими формами хозяйствования прочно засел в сознании крестьян. Еще осенью 1920 г. крестьяне с недове­рием отнеслись к государственной переписи, считая, что их «запишут в коммуну». Теперь ростки коммунизма на селе подверглись погромам и уничтожению. Так, например, в Красногородской во­лости Ялуторовского уезда Тюменской губернии была уничтожена коммуна численностью до 200 человек [19, ф. 17, оп. 1, д. 219, л.12].

Восстание проявило некоторые ценностные представления крестьян. Переселенцы, значительную часть которых составляли бедняки, поддерживали Советскую власть, Коммунистическую партию, вступали в ее ряды. Большевики дали им возможность безбедно существовать за счет перераспределе­ния сельхозпродукции, конфискованного имущества у других сельских граждан. Переселенцы или, как их иногда иначе называли, «бесхозяйственная голытьба», составляли ту небольшую социальную опору Советской власти в деревне, которая признала идеологию коммунистов. Основная масса крестьянства не разделила коммунистической идеологии и восприняла нетрудовое происхождение собственности переселенцев как несправедливое и аморальное. Поэтому «не свои» крестьяне пополнили «черный спи­сок» врагов повстанцев. Так, в селе Красном Ишимского уезда Тюменской губернии было перебито в ходе восстания до 200 переселенцев взрослых и детей [18, оп. 1, д. 12, л. 16].

Стихийное выступление масс быстро приобрело организованный и целенаправленный характер, определенную идеологическую направленность. Армейское и казаческое офицерство, члены оппози­ционных Советской власти политических партий сумели организовать отряды из крестьян на взятие городов и железных дорог. Возглавив новую власть на повстанческой территории, лидеры движения объявили о борьбе с коммунизмом, предприняли попытки создания государственной власти на прин­ципиально новой основе. В постановлении, принятом на политическом съезде казачества, например, от 22 февраля 1921 г. в с. Юдино Тюменской губернии говорилось: «Вести победу над коммунизмом до победы или смерти» [4, д. 13, л. 3]. В воззвании Тобольского штаба Народной Армии провозгла­шалось: «Мы хотим восстановить Рабоче-Крестьянскую Советскую власть. Коммунисты говорят, что Советской власти не может быть без коммунизма. Почему? Разве мы не можем выбрать в Советы беспартийных, тех, которые всегда были с народом воедино?» [23]. На освобожденной от большеви­ков территории устанавливалась «Советская власть без коммунистов». В Тобольске 21 февраля 1921 г. провозглашалось образование самостоятельного государства — Тобольской Федерации. Высшим органом власти являлся Крестьянский городской совет.

Помимо ликвидации принципа партийности при формировании органов власти, лидеры и орга­низаторы восстания отменили продовольственную разверстку, приняли судебный устав 1864 г., про­возгласили классовый мир и равные избирательные права, каждая деревня или село организовывали штаб [18, оп. 1, д. 10, л. 31].

Сравнивая действия рядовой повстанческой массы и организаторов восстания, можно с уверен­ностью сказать, что последние соответствовали ожиданиям крестьянских масс. Лидеры движения, возглавив новую власть, взяли на себя, тем самым, роль представителей интересов трудящихся. Вер­ным оказалось мнение марксистов о неспособности крестьянства как класса на революционную по­литическую роль.

Западносибирское восстание являлось отчаянной попыткой крестьян отстоять традиционные ценности, привычный образ жизни, основанный на слабом вмешательстве государства в хозяйствен­ную деятельность и свободном распоряжении результатами своего труда.

Жестокое подавление восстания повлияло на настроения крестьян: подъем, энтузиазм борьбы и самопожертвование сменили апатия и глубокое раскаяние в участии в восстании.

Западносибирский мятеж — одно из наиболее крупных крестьянских выступлений наряду с вос­станиями в других регионах страны (Центральная Россия, Поволжье, Дон и Кубань, Украина). Обще­ственно-политические настроения крестьян Западной Сибири, как и российского крестьянства в це­лом, выступили одним из основных факторов влияния на изменение социально-экономической поли­тики советского государства в деревне весной 1921 г.

Список литературы

1.  История России ХХ - начала ХХ! века / А.С.Барсенков, А.И.Вдовин, С.В.Воронкова; Под ред Л.В.Милова. — М.: Эксмо, 2006. — С. 62.
2.  VIII Всероссийский съезд коммунистической партии (доклады, речи, прения, резолюции, приветствия). — Самара, 1919. — С. 14, 34.
3. Журов Ю.В. Социальная структура сибирского крестьянства в годы революции и гражданской войны (1917-1920) // Проблемы истории советской сибирской деревни / Под ред. Н.Я.Гущина. — Новосибирск: Наука, 1977. — С. 7.
4. Центр документации новейшей истории Омской области. Ф.88. Оп. 1.
5. Шишкин В.И. Продовольственная политика Советской власти и сибирское крестьянство (конец 1919 - начало 1020 гг.) // Бахрушинские чтения. — 1969. — Новосибирск, 1970. — С. 39.
6. Нагнибеда Н.Я. Томская губерния. Статистический очерк. — Томск, 1917. — С. 3.
7.  Яров И.П. Первые колхозы Сибири (1918-1926 гг.) // Тр. Новосибирского ин-та инженеров военного транспорта. — Новосибирск, 1960. — Вып. 8. — С. 61.
8.  Иванцова Н.Ф. Западносибирское крестьянство в 1917 - первой половине 1918 гг.: Автореф. дис... канд. ист. наук. — М., 1992. — С. 23.
9. Боженко Л.И., Гагарин А.В. Социально-политические организации в сибирской деревне (1920-1927 гг.). — Томск: Изд- во ТГУ, 1977. — С. 58.
10.  Сибирский Революционный Комитет (Сибревком) (август 1919 - декабрь 1925 гг.). Сб. документов и материалов. — Новосибирск: Книж. изд-во, 1959. — С. 279.
11. Шишкин В.И. Продармия Сибири (1920 - начало 1921 гг.) // Проблемы истории советской сибирской деревни. — Ново­сибирск, 1977. — С. 36-38, 39.
12. Тюкавкин В.Г. Сибирская деревня накануне Октября (к вопросу о формировании социально-экономических предпосы­лок социалистической революции). — Иркутск, Вост.-Сиб. изд-во, 1966. — С. 191, 218.
13. Западникова А.Г. Борьба с кулацкой контрреволюцией в Западной Сибири в период перехода от гражданской войны к мирному социалистическому строительству (1920-1924): Дис... канд. ист. наук. — Новосибирск, 1974. — С. 117.
14. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 130. Оп. 4.
15. Веденская А. Г. Экономическое положение сибирской деревни накануне перехода к новой экономической политике // Тр. Иркутского гос. ун-та им. А.А.Жданова. Сер. историко-экономическая. — Т. XI. — Вып. 2. — Иркутск, 1965. — С. 68-69.
16. Центр документации новейшей истории Омской области. Ф. 32. Оп. 2.
17. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы: В 4 т. — Т. 1. — 1918-1922 / Под ред. А.Береловича, В.Данилова. — М.: Российская политическая энциклопедия, 1998. — С. 336, 761; Российский госу­дарственный архив социально-политической истории. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2618. Л. 38.
18. Центр документации новейшей истории Омской области. Ф. 1818. Оп. 1.
19. Вишневский НМ. Статистика и сельскохозяйственная действительность. — М., 1922. — С. 72, 73.
20. Курышев И.В. Повстанческо-партизанское движение в Западной Сибири в годы гражданской войны (1918-1920 гг.): к вопросу о нравственно-психологическом облике участников // Крестьянство восточных регионов России и Казахстана в революциях и гражданской войне (1905-1921 гг.): Сб. науч. ст. / Под ред. И.В.Курышева. — Ишим: Изд-во ИГПИ им. П.П.Ершова, 2006. — С. 149.
21.  Корушин Т.Д. 10 лет Советской власти в Ишимском округе (1917-1927). — Ишим, 1927. — С. 4; Щетинов ЮА. Кру­шение мелкобуржуазной контрреволюции в Советской России (конец 1920-1921 гг.) — М.: Наука, 1984. — С. 81; Гра­жданская война и интервенция в СССР: Энциклопедия / Под ред. С.С.Храмова. — М.: Сов. энцикл., 1983. — С. 215.
22. Известия Тюменского губернского Революционного комитета и Тюменского губкома РКП(б). — 1921. — № 351. —С.  2.
23. Померанцев П. Красная Армия Сибири на внутреннем фронте. (Борьба в тылу врага за 1920-1922) // Красная Армия Сибири. — 1923. — № 3-4. — С. 90.