Фундаментальная основа языка в «бытии и времени» М. Хайдеггера

Единственной возможностью бытия духа является язык. По нашему мнению, наиболее полно в современном философском дискурсе данная проблема осмыслена М.Хайдеггером в трактате «Бытие и время». Ему удалось показать многогранность самого феномена языка, расширить рефлексивные границы его определения, позволившие по-новому вглянуть на казалось бы уже давно известное яв­ление. Для М.Хайдеггера основоустройством присутствия (Dasein) является бытие-в-мире. Язык же выводится им из бытия-в-мире, рассматриваемого в качестве бытия-в как такового.

Присутствие как сущее понимает свое бытие. Сущее присутствия относит себя к своему бытию. Кроме того, присутствие есть сущее. Но такое сущее, которое всегда я сам. У присутствия есть «все- гда-мое», которое есть условие возможности собственности и несобственности [1, 54]. Эти определе­ния присутствия могут быть поняты a priori на основе бытийного устройства, которое М.Хайдеггер называет «бытие-в-мире». Он предлагает увидеть бытие-в-мире как единый феномен, который дол­жен быть увиден в целом. Таким образом, бытие-в-мире выступает как первичная данность, имеющая многосложную структуру. М.Хайдеггер выделяет следующее. Первое — момент «в-мире», в котором необходимо выявить онтологическую структуру «мира» и определить идею «мирности» как таковую. Второе — момент «сущее», которое всегда существует как бытие-в-мире, другими словами — кто существует в бытии-в-мире. Третье, момент «бытие-в как таковое», в котором необходимо выяснить структуру этого самого в.

В данной статье нас интересует именно третий момент. Что есть «бытие-в»? В речи мы дополня­ем высказывание «бытие-в» до высказывания «бытие в... том-то и том-то», другими словами, бытие сущего в каком-либо другом сущем: «.вода «в» стакане, одежда «в» шкафу» [1, 54]. Сущее «в» про­странстве «при» месте. В конце концов можно расширить это «в» пространстве до мирового про­странства. Сущее есть «внутри» мира как наличного мира. Наличное в наличном, соналичие сущих. Бытие-в означает пространственное наличие вещей друг-в-друге. Но М.Хайдеггер считает, что «быть» инфинитив не только от «есть» в смысле «сущее есть», но и инфинитив от «я есть». Таким образом понимаемое «быть» означает «быть при.», которое М.Хайдеггер определяет как «быть до­верительно близким с.» [1, 54]. Соответственно, «бытие-в» есть «формальное экзистенциальное выражение бытия присутствия, имеющего сущностное устройство бытия-в-мире» [1, 54]. Таким об­разом, «бытие при» имеет своим фундаментом «бытие-в», или «в» «бытия-в» содержит «при» «бы- тия-при».

М.Хайдеггер различает категории и экзистенциалы. Категории есть традиционные онтологиче­ские категории, выражаемые теми же средствами языка. Другими словами, в категориях выражено бытийное отношение как онтологически сущностно иное, чем в экзистенциалах. Экзистенциал пони­мается им как исходная бытийная структура присутствия, выражаемая теми же средствами языка, что и категории. Это мы будем учитывать в статье.

Тогда: «Бытие при» мире как экзистенциал никогда не подразумевает какого-то совместно- наличного-бытия случающихся вещей» [1, 55]. В этом понимании присутствие и мир не рядоположе­ны друг другу. Присутствие и мир как категории обладают наличным существованием, от которого необходимо отвлечься, тогда мы видим присутствие и мир как экзистенциалы бытия-в. Теперь мы можем увидеть разницу бытия-в как экзистенциала и «внутриположности» одного наличного сущего в другом как категории, что возможно при понимании «бытия-в» на основе «бытия-в-мире» вообще.

Соответственно М.Хайдеггер не принимает мнения о том, что человек есть духовная вещь и перено­сится затем в тело, т.е. в пространство.

Основой устройства присутствия является бытие-в-мире, основой которого, в свою очередь, яв­ляется «бытие-в». Да, структура бытия-в-мире распадается на «бытие при мире» (что М.Хайдеггер еще называет озабочением), «события» (по М.Хайдеггеру, заботливость), «бытие самости» (по М.Хайдеггеру, «кто»). Есть «бытие-в». М.Хайдеггер опирается на «феномен равноисходности кон­ститутивных моментов в онтологии», противопоставляя его «необузданной тенденции к доказатель­ству происхождения всего и вся из одной простой «праосновы» [1, 131]. Отсюда М.Хайдеггер отме­тает смысл «бытия-в» как наличной внутриположности одного наличного бытия в другом таком же. Еще один смысл «бытия-в» раскрывается, если другое наличное бытие понимать как наличный субъ­ект. Тогда «бытие-в» предстает отношением между субъектом и объектом. Вводя термин «между» мы допускаем еще другое, онтологически неопределенное, сущее, в котором данное «между» есть. Говоря «между», мы уже исподволь имеем в виду два наличных бытия, точнее, единство двух налич­ных бытий. Таким образом, предваряющее введение этих двух наличных бытий для феноменальной характеристики «бытия-в» как такового бесперспективно, что позволяет М.Хайдеггеру сделать вы­вод: «.Нечто онтически самопонятное онтологически многократно искажается вплоть до невидимо­сти» [1, 132].

«Бытие-в» как таковое есть «бытие вот». Бытие-в-мире осуществляет всегда само свое «вот», ко­торое говорит о том, что есть «здесь» и есть «там». И «здесь» и «там» возможны только в каком-то «вот». «Вот» характеризуется незамкнутостью, пространственной незамкнутостью. Такое «вот» есть сущее присутствия. Присутствие разомкнуто. Экспликация «бытия-в» как такового у М.Хайдеггера состоит из двух частей: первая — экзистенциальная конституция «вот», вторая — повседневное «бы­тие вот» и падение присутствия. Исходя из принципа равноисходности конститутивных моментов в онтологии, М.Хайдеггер выделяет два способа «бытия-в» как «бытия вот», а именно — «расположе­ние» и «понимание», которые, в свою очередь, равноисходно обусловлены речью.

В первой части данной экспликации М.Хайдеггер разбирает присутствие как расположение, мо­дусом которого выступает страх; далее присутствие как понимание, понимание и толкование; далее высказывание как производный модус толкования; присутствие, речь и язык. Необходимо заметить, что расположение, страх, понимание, толкование, высказывание, речь и язык он понимает как бы­тийные черты «бытия-вот» и дает их экзистенциальный анализ. Данные бытийные черты не есть свойства наличного сущего, но есть сущностные экзистенциальные способы бытия, поэтому бытий­ный образ этих черт в повседневности подлежит выявлению.

Во второй части М.Хайдеггер рассматривает толки, любопытство, двусмысленность, которые понимаются как экзистенциальные модусы повседневного «бытия вот», конституируемые феноме­ном речи, который, в свою очередь, основан в понимании и толковании (объяснении). Феномены толков, любопытства, двусмысленности показывают экзистенциальную подвижность падения как основного способа «бытия вот».

Итак, присутствие как расположение. Расположение есть термин онтологический. Его онтиче- ский феномен есть настроение, настроенность. Настроение не ничто. В нем «бытие вот» присутствия обнажается как тягота. Причину этого присутствие не знает, поскольку размыкающие возможности познания недостаточны в сравнении с исходным размыканием в настроении. В настроении присутст­вие поставлено перед своим «бытием вот», потому что оно открывает то, каково человеку, и то, как оно само. В настроенности присутствие настроено, т.е. разомкнуто тому сущему, бытию которого оно вверено как экзистирующее бытие. Но размыкание не есть познание. Обычно присутствие не от­дается настроению, что является свидетельством в пользу феноменальной разомкнутости «бытия вот» в его «так оно есть» через настроения. От бытия, разомкнутого в настроении, присутствие укло­няется с точки зрения онтической экзистенции. С точки зрения онтологической экзистенциальности это значит, что присутствие обнажается и вручает себя своему «вот» в том, от чего настроение укло­няется, не повертывается.

Откуда присутствие разомкнуто, скрыто от него самого, куда оно разомкнуто, также скрыто. Тем неприкрытее разомкнутость присутствия как «бытия вот». Это М.Хайдеггер именует брошенностью сущего в его «вот», в этой брошенности отмечена «фактичность врученности» [1, 135]. Данную фак­тичность необходимо отличать от эмпиричности. Последняя доступна лишь в наблюдающей конста­тации, т.е. обнаруживается созерцанием. Фактичность же, точнее, разомкнутое в расположении при­сутствия «так оно есть», не созерцается. «Бытие вот» присутствия, т.е. расположение, находит себя как настроенное расположение, а не созерцание, т.е. воспринимающее себя-обнаружение. Присутст­вие как сущее, врученное своему бытию, всегда уже есть найденное в нахождении. Нахождение здесь необходимо понимать не как искание, но как избегание. Настроение размыкает как притяжение и от­шатывание, а не вглядывание в брошенность. Отшатывание всегда есть способ расположения.

М.Хайдеггер выделяет в структуре расположения три онтологически сущностные черты. Первая —     посредством расположения «присутствие разомкнуто в его брошенности, причем сначала и боль­шей частью способом уклоняющегося отшатывания» [1, 136]. Присутствие разомкнуто себе самому до любого знания и желания, познания и воли. Переживание «вот» не осмысляется имманентной рефлексией, овладение настроением осуществляется нами не извне настроенности, но из противона- строения.

Вторая черта — расположение «есть экзистенциальный основообраз равноисходной разомкну- тости мира, соприсутствия и экзистенции, поскольку последняя сама, по сути, есть бытие-в-мире» [1, 137]. Настроение настигает. Оно не приходит ни извне ни изнутри. Настроение как способ бытия- в-мире вырастает из него самого. Оно уже разомкнуло бытие-в-мире как целое, оно впервые делает возможной «настроенность на.

Третья черта — «в расположении экзистенциально заключена размыкающая врученность миру, из которого может встретиться задевающее» [1, 137-138]. Опережающая разомкнутость мира, при­надлежащая к «бытию-в», конституирована расположением. Посредством него мы можем затронуть «бытие-в». По М.Хайдеггеру, первично мир раскрывается настроению, а не созерцанию. Видение мира мерцает настроением, мирность мира каждый день разная. Созерцание как теоретическое на­блюдение обесцвечивает мир до «униформности голо-наличного». Бытие человека есть публичность, оно нуждается в настроении и создает его для себя: «Внутрь настроения и изнутри него говорит ора­тор» [1, 138]. Его надо понять.

Присутствие как понимание. Понимание равноисходно с расположением. Оно есть фундамен­тальный экзистенциал. Феномен понимания есть основной модус бытия присутствия. Кроме того, понимание как один из возможных родов познания среди других есть экзистенциальный дериват первичного понимания. Первичное, или исходное, понимание разомкнуто. Присутствие экзистирует свое «вот». Следовательно, во-первых, мир «присутствует», во-вторых, «бытие-вот» мира есть «бы­тие-в». Второе есть тоже «вот» как то, ради чего присутствие есть. Разомкнутость понимания есть разомкнутость «ради-чего». В понимании основана равноисходно и значимость, которая есть то, в видах чего мир разомкнут. И значимость, и «ради-чего» разомкнуты в присутствии.

Присутствие не есть наличное, оно есть первично могущее-бытие. Присутствие есть «то, что оно умеет быть и как оно есть своя возможность» [1, 143]. Присутствие как могущее-бытие есть возмож­ность: «возможность значит еще не действительное и никак не необходимое» [1, 143]. Возможность как модальная категория характеризует лишь возможное. Для М.Хайдеггера она онтологически ниже, чем действительность и необходимость. Возможность же как экзистенциал — это исходная и послед­няя положительная определенность присутствия. Феномен понимания есть размыкающее умение быть, но не в смысле «безразличия произвола» (libertas indifferentiae). Присутствие как расположение всегда уже есть определенные возможности, присутствие же как умение быть таким, какое оно есть, эти возможности уже упустило. Оно постоянно лишает себя возможностей своего бытия. Оно есть брошенная возможность, которая брошена ради освобождения себя для своего умения быть. Понима­ние как бытие умения быть никогда не налично. Присутствие понимает или не понимает свое бытие. Такое знание принадлежит «бытию вот», понимая свое «вот» присутствие может заблудиться и обо­знаться в себе. Так как понимание как расположение выдано брошенности, присутствие всегда в себе уже заблудилось и обозналось возможности же. Следовательно, присутствие как умение быть может снова найти себя в своих возможностях.

Понимание есть экзистенциальное бытие самого присутствия как своего «умения быть». Это «умение быть» присутствия размыкает его бытие на себе самом так, как оно всегда есть с его бытием как с-ним-самим-обстояния. Понимание есть размыкание и относится к бытию-в-мире. Бытие-в как умение быть есть умение-быть-в-мире. Мир разомкнут в возможной значимости. Внутреннее сущее мира высвобождается на возможности мира. Понимание как размыкание выходит всегда к возможно­сти, так как оно имеет экзистенциальную структуру, которую М.Хайдеггер называет наброском. Что­бы понять, необходимо иметь для этого возможность. Эта возможность содержится в самом понима­нии как набросок. Но набросок не есть отнесение себя к помысленному плану, он есть присутствие и в качестве такового бросает бытие уже на что-то и бытие его есть, пока оно есть, бросая. Присутствие понимает себя из возможностей, причем всегда уже понимает и всегда еще понимает, пока присутст­вие само есть. Кроме того, понимание как набросок есть то, что есть оно само: «Понимание есть как набросок, бытийный способ присутствия, в котором оно есть свои возможности как возможности» [1, 145]. Присутствие как набросок всегда больше себя эмпирического. Как фактичное, оно никогда не больше себя. Оно никогда и не меньше себя, так как оно есть могущее-бытие. Присутствие кон­ституируется как «бытие вот» через понимание, которое имеет характер наброска. Или «бытие вот» есть то, чем оно становится и не есть то, чем оно не становится, понимая. Набросок, следовательно, сам возможен как разомкнутость. Таким образом, понимание есть умение быть, т.е. набросок, кото­рый целиком и полностью пронизан возможностью. Понимание основано на возможности понима­ния.

Далее, понимание и толкование. Поскольку понимание основано на возможности понимания, последнее имеет свое бытие, которое есть набросок. Набросок как бытие сам основан на возможно­сти, это возможность формировать себя. Формирование понимания М.Хайдеггер именует толковани­ем. В толковании усваивается понятое пониманием, когда оно понимает себя. В толковании понима­ние возвращается к себе в виде разработки набросанных в понимании возможностей.

Понятый мир подвергается толкованию, усмотрение открывает. В понимающее смотрение уже вошло подручное, т.е. подготовка, отладка, подправка, настройка. Подручное озабочивается с-тем- чтобы, другими словами, чтобы быть с-тем-чтобы, необходимо уже понять нечто как нечто. Вопрос о том, что есть подручное, требует ответ: «Это для.». Для чего называет нечто, это нечто понимается как то, что понимается стоящим под вопросом. Понятое как разомкнутое в понимании выявляется словосочетанием «как что». Понятое выражается этим «как», которое выражает структуру понятого. Толкование толкует окружающее бытие, подручное, как стол, дверь, машину, мост и т.д. При этом не обязательно, чтобы «как» определилось в высказывании. Подручное понято и истолковано до преди­кации. Уже восприятие есть понимание и толкование. «Как» есть до высказывания, в нем толкование лишь проговаривается, поскольку «как» предлежит как могущее быть высказанным, как возможность сказывания. Явленность выраженности высказывания в восприятии не означает его отсутствия, по­скольку сама бескачественность осмысления чего-либо в восприятии с необходимостью требует по­нимания и толкования, т.е. этого «как».

По М.Хайдеггеру структура толкования состоит в предвзятии — предусмотрении — предреше­нии. Подручное берется из целого, данное взятое берется предусмотрительно и толкуется, причем толкуется как решенное. Толкование всегда основано на предвзятии, предусмотрении, предрешении. То, что толкуется, уже предано. Толкуется то, связь с чем уже сама собой разумеется, т.е. то, что пре­дано в предвзятии, предусмотрении и предрешении.

Набросок как понимание размыкает сущее в его возможности. Возможный характер сущего от­вечает всякий раз образу мира. Когда бытие присутствия поняло внутримирное сущее, сущее приоб­рело смысл. Строго говоря, понято сущее и бытие, а не смысл. По М.Хайдеггеру, смысл есть то, на чем держится понятность чего-либо. Смысл есть тогда, когда мы понимаем, размыкая сущее. Он есть, когда набросок структурировал предвзятием, предусмотрением, предрешением нечто как нечто, по­скольку понимание и толкование экзистенциала «бытия вот» есть смысл экзистенциал присутствия. Лишь присутствие имеет смысл. Бытие присутствия может быть понято или не понято.

Толкование как понимание должно уже иметь толкуемое понятым. Это обстоятельство, когда оно касается научного познания, требует разъяснения. Научное познание требует строгости в обосно­вании. В научном доказательстве предпосылкой не может быть то, что необходимо обосновать. В толковании же понятое уже есть до понимания, следовательно, получается движение по кругу. По правилам логики определение по кругу недопустимо. Но именно на круге основана, по М.Хайдеггеру, историография, что исключает ее из сферы строгого научного познания, казалось бы. А это по М.Хайдеггеру значит в принципе не понимать понимание. Идеал познания «сам есть лишь производное понимания, заблудившееся в законной задаче осмысления наличного, в его сущностной непонятности» [1, 153]. Возможность толкования заключается в том, чтобы не ошибиться в отноше­нии сущностных условий проведения толкования: «Решающее не выйти из круга, а правильным об­разом войти в него» [1, 153]. Круг нельзя принижать до логической ошибки, он не колесо, а позитив­ная возможность исходнейшего познания. Экзистенциально круг значит, что толкование должно по­нять, что предвзятие, предусмотрение и предрешение как экзистенциальная пред-структура присут­ствия должны быть разработаны из самих вещей, а не из догадок о вещах. Поскольку понимание ра­зомкнуто присутствием, онтологические предпосылки историографии принципиально превосходят идею строгих точных наук, у которых просто более узкие в отношении круга релевантные для них экзистенциальные основания. Касательно понимания логический «круг» укоренен в экзистенциаль­ном устройстве присутствия.

Высказывание как производный (дериватный) модус толкования. Понимание фундирует всякое толкование. Толкование расчленяет толкуемое как таковое. Расчленяемое в толковании преднамеча- ется к членению в понимании. Это есть смысл. Высказывание также основано в понимании, поэтому у него тоже ест смысл. Но нельзя разделять смысл высказывания (суждения) от акта высказывания (суждения). На данном посыле М.Хайдеггер основывает три цели анализа высказывания. Во-первых, оно показывает модификации конститутивной для понимания и толкования структуры «как». Во- вторых, уже в античной онтологии в высказывании обнаружен подход к сущему как такому и опре­делению бытия этого сущего. В-третьих, высказывание издавна расценивается как первичное и соб­ственное месторасположение истины.

Анализируя феномен высказывания, М.Хайдеггер выделяет три его значения: высказывание есть показывание; исходный смысл слова есть указание; высказывание есть определение, предикация. Данное значение основывается на первом. Определение не открывает определяемое, а суживает на нем зрение, ограничивает взгляд; высказывание есть сообщение, рассказывание. Как таковое оно тес­но связано с первым и вторым значением. Как показывание оно помогает увидеть. Как определение оно ограничивает на сущем. Как сообщение оно объединяет высказанное с другими и с бытием-в- мире. Экзистенциально сообщение содержит выговоренность как со-общение, т.е. со-общение есть разделение с другими. Для такого разделения другим не обязательно самим иметь показываемое и определяемое в высказывании. Высказанное может передаваться не только от высказывающего дру­гим, но и этими другими еще другим. Высказанное так становится пересказанным. Вместе с тем по­казываемое при пересказывании может затемняться.

Из трех значений высказывания М.Хайдеггер выводит дефиницию: «Высказывание есть сооб­щающее определяющее показывание» [1, 156]. Поскольку высказывание есть модус толкования, оно также основано в предвзятии, предусмотрении и предрешении. Пред-структура и как-структура тол­кования в высказывании как производном модусе изменяются. В высказывании могут отсутствовать слова, подразумеваемые в толковании. В предвзятии сущее подручно. В высказывании данное сущее становится предметом высказывания, или сущее становится тем, что выражается словосочетанием «о чем». Подручное же сущее в предвзятии выражается как «с чем». Предусмотрение имеет своей целью наличное в подручном. Через показывание (первое значение высказывания) и для него открывается наличность, которая заслоняет подручность. Подручное определяется высказыванием в качестве «что», поскольку это «что» наличествует из наличного. Содержание пред-структуры изменилось, что изменило как-структуру толкования. «Как» не подступает к целостности присутствия. «Как» оттесня­ется в наличность, другими словами, оно сообщающе-показывающе определяет наличное бытие. Толкование усматривает с помощью как-структуры. В высказывании это нивелируется до определе­ния наличности. В нивелировании как-структуры выражена привилегия высказывания, ибо «так оно получает возможность чистого наблюдающего выявления» [1, 158]. Высказывание онтологически укоренено в понимающем толковании. Данное «как» М.Хайдеггер называет исконным — «как», усматривающее понимающего толкования, или экзистенциально-герменевтическое «как», и отлича­ет его от апофактического «как» высказывания.

«Бытие вот» есть разомкнутость бытия-в-мире. Оно конституируется расположением и понима­нием. Понимание содержит в себе возможность толкования. Толкование есть освоение понятого. Ис­ходя из принципа равноисходности расположение (настроение) равноисходно с пониманием, оно держится в понятности. Понятности соответствует толкуемость. Высказывание есть крайний дериват (источник происхождения) толкования. Прояснение третьего значения высказывания как сообщения (рас-сказывания) выявляет сказывание и говорение, мы сталкиваемся здесь с языком. Таким образом, язык как феномен укоренен в экзистенциальном устройстве присутствия как разомкнутого бытия. Речь ест экзистенциально-онтологический фундамент языка, и экзистенциально она равноисходна, придерживаясь одноименного принципа с расположением и пониманием. Понятность всегда уже членораздельно произнесена, т.е. речь представляет собой артикуляцию понятности. Так как толко­вание и высказывание основаны на понимании, то и речь тоже лежит в их основании. Произносимое в толковании есть смысл. Членораздельное в речевой артикуляции как таковой М.Хайдеггер называет целым значений, это целое можно разложить на значения. Значение есть артикулированное артику­лирование, как таковое оно всегда осмысленно. Речь есть артикуляция понятности «вот». Она есть исходный экзистенциал разомкнутости. Разомкнутость первично конституируется через бытие-в- мире. Следовательно, речь имеет свой способ бытия в мире. Бытие-в-мире, настроенное на себя и по­нятное себе, высказывает себя как речь. Выговаривает себя значимое целое понятности. К значениям добавляются слова, а не наоборот, «слововещи» порождают значения.

Язык есть вовне-выговоренность речи. Для М.Хайдеггера язык можно разбить на наличные сло- вовещи. Слововещи есть словесная целость, в которой речь имеет свое бытие в мире, обнаруживается в качестве внутримирно сущего подобно подручному. Разомкнутость сущего речь артикулирует своими значениями. Данное сущее бытийно брошено, оставлено миру «бытия-в-мире». Поэтому речь определяется как экзистенциально язык. Речь есть экзистенциальное устройство разомкнутости при­сутствия. Она конституирует его экзистенцию. У речи есть две возможности — слышание и молча­ние. Два этих феномена важны для прояснения конститутивной функции речи для экзистенциальности экзистенции.

Речь через значения делит понятность бытия-в-мире, к которому принадлежит со-бытие и кото­рое каждый раз соответствует определенному образу озаботившегося бытия-друг-с-другом. Речь как бытие-друг-с-другом есть речь о. В речи всегда есть говоримое, т.е. то, о чем идет речь, выговорен­ное, сообщение, в котором речь сообщается. Сообщение осуществляет «общение» сонастроенности (сорасположения) и понятность со-бытия. Этим оно отличается от соприсутствия, поскольку в по­следнем уже очевидна сонастроенность и сопонимание.

Речь как речь о . в своем проговоренном сообщает. Кроме того, она характеризуется самовыго- вариванием, но не как «извне — наружу», а как уже снаружи находящееся, поскольку «бытие-в» пол­ностью разомкнуто, расположено (настроено). Проявляется это, по М.Хайдеггеру, в тоне, модуляции, в темпе речи, «в манере говорить».

«Речь есть значимое членение расположенной понятности бытия-в-мире» [1, 162], как таковая она содержит конститутивные моменты: «о чем» речи (обговариваемое), проговоренное как таковое, сообщение, извещение. М.Хайдеггер определяет их не как свойства, но как экзистенциальные черты, основанные в бытии присутствия, делающие возможным язык или подобное ему. В факте речи от­дельные из этих моментов могут оставаться незамеченными, т.е. они не выражаются, что само харак­теризует определенный род речи. Таким образом, в речи всегда присутствуют названные моменты в качестве целостной структуры.

Слышание как экзистенциальная возможность речи проясняет взаимосвязь речи и понимания: «Мы не случайно говорим, когда «неверно» расслышали, что не «поняли» [1, 163]. Слышание осно­вополагающе для речи. М.Хайдеггер замечает, что присутствие слышит, потому что понимает. Слы­шание основано в понимании. Оно есть прислушивание к.., в котором присутствие открыто как со­бытие для других. Со-бытие случается в слышании-друг-друга. Последнее имеет возможные способы следования, сопутствия и привативные модусы неслышания, противоречия, упрямства, ухода.

Слышание как экзистенциально первичная способность делает возможным прислушивание. По­следнее есть понимающее слышание, оно исходнее психологического ощущения тонов, восприятия звуков, слышания. По М.Хайдеггеру, исходно мы не слышим шумы и звуковые комплексы, но кон­кретные звуки: «скрипящую телегу, мотоцикл, колонну на марше, северный ветер, стук дятла, по­трескивание огня» [1, 163]. Это свидетельство того, что присутствие как бытие-в-мире основано на внутримирно-подручном бытии, а не на ощущениях. При прислушивании мы сначала понимаем услышанное, сказанное. Исходно мы слышим не фонемы, звуки, а слова, даже если они непонятны. Только когда слышание и речь экзистенциально возможны, кто-то может прислушиваться. Только при понимании умеем вслушаться.

Такой же экзистенциальный фундамент, что и слышание как экзистенциальная возможность ре­чи, имеет и другая возможность речи — молчание. Тот, кто в говорении-друг-с-другом умолкает, способствует формированию понятности, поскольку многоговорение затемняет понятое, погружая его в кажущуюся ясность, т.е. в непонятность тривиальности. С другой стороны, молчание не есть немота. Так как немой не доказал, что умеет молчать, он имеет тенденцию к «говорению». Кто мало говорит подобен немому. Только в настоящей речи возможно молчание. Молчать необходимо суметь. Чтобы промолчать, необходимо иметь что сказать, другими словами, присутствие должно располагать собственной и богатой разомкнутостью самого себя. Молчание есть модус говоре­ния. Оно исходно артикулирует понятность присутствия, «из него вырастает настоящее умение слышать и прозрачное бытие-с-другими» [1, 165].

Итак, «бытие вот» есть расположение и понимание. Речь конститутивна для «бытия вот». При­сутствие есть «бытие-в-мире». Оно есть речь «бытия-в». Как таковое оно себя уже высказало. У него есть язык.

Список литературы

1. Хайдеггер М. Бытие и время / Пер. с нем. В.В.Бибихин. — М.: Ad Marginem, 1997. — С. 451.