Общественное мнение — важнейший фактор социальных преобразований

В рамках развития и самоопределения социального института — социального изменения и фор­мирования трансформации институционализирования социально обретаемых подходов обществен­ной установки — динамики находит свое положение общественная «ситуация» и ее социальное укре­пление. Развитие социально трансформируемого по своей используемой дефиниции «общественно­го» понимается в данном виде под реализуемым по развивающемуся на теоретические аспекты «об­щественное» над «общественностью».

«Общественное» как непосредственное значение общественного принимается за аспектную от­носительность между активным изменением и устойчивой неизменностью социальной среды. Дефи- нициальность «общественного» и общественного аспекта производится по определению обществен­ного как сферы развития основных социальных процессов без усиления тенденции актуализации данного представленного аспекта. Общественное как непосредственное значение тенденции — пола­гаемой категории предстает в виде общественной актуальности — ее некоторой активности посред­ством социальной реальности или социального содержания активной общественной ситуации. Акту­альность общественной ситуации принимает вид произрастающих ситуативных условий, когда сама ситуация обретает общественную обостренность и усложненность своих самооопределенностей.

Активность социального содержания ситуации выражается в становлении ситуации как общест­венного возрастания, когда в становлении простой (обыденной) ситуации выступает активное непо­средственное, не исходящее от ситуации и ее самого содержания, тогда как активная ситуация в об­щественном понимаемом представляет собою полагающуюся начальность активного перерастающе­го в конкретное — последующее ситуативное «активное — массовизированное».

Американский политолог У.Липпман, отдавая предпочтение экспертам, а не «фантому общест­венного мнения» и «всезнающим гражданам», полагал, что объем знаний, необходимых для эффек­тивного администрирования, растет быстрее, чем простой гражданин в состоянии их усваивать, а по­тому его способность принимать адекватные решения как участника демократического процесса па­дает. Липпман прославился своей книгой «Фантомная публика», в которой доказывал, что воспри­ятие политики простыми гражданами основано на предрассудках, мифах и «фантомах», что делает понятие общественного мнения просто неадекватным.

Заботясь о том, как сохранить демократические институты даже в случае, если приходится иметь дело с неадекватной и плохо информированной публикой, он выдвигает на первый план исследова­ния общественного мнения и возможностей им манипулировать [1].

Приведенные суждения наводят на размышление о том, доступно ли всем «производство» мне­ния. Общественное мнение немыслимо без мнений индивидов. Однако далеко не всякий индивид имеет свое мнение. Отсюда представляется важным рассмотреть влияние социокультурных норм на процесс индивидуализации личности, некоторые общие рамки понимания этого процесса. В конеч­ном итоге, повышение качества мнения каждого гражданина будет способствовать большей объекти­вации мнения общества.

Общественное мнение — это коллективное мнение различных групп людей. По поводу общест­венного мнения можно сказать с определенностью, что, во-первых, оно подвержено изменениям и, во-вторых, люди думают так, а не иначе, потому, что их в этом убедили. Иногда реакция людей бы­вает коллективной. Однако вначале их действия всегда индивидуальны, они указывают на отноше­ние, которое отражает чувство или убеждение. Каждый человек сам решает как поступать. Это зна­чит, что нам прежде всего следует рассмотреть природу индивидуальной реакции, затем понять, как индивидуальные реакции одних людей влияют на индивидуальные реакции других и вызывают кол­лективную реакцию. Очень важно помнить, что все реакции всегда индивидуальны до того, как ста­новятся коллективными. Многие ошибочные теории массовых коммуникаций основывались на том, что существует только массовый отклик. Это заблуждение.

Рассматривая общество только с коллективной точки зрения, PR (ПИАР)-специалисты могут встретить ряд трудностей, так же как если они будут обращать внимание только на то, что люди го­ворят, не объясняя, что они делают. Важность индивидуального «мнения» (подходов и убеждений), которое лежит в основе общественного мнения, была описана Даниелем Кацем следующим образом: «Изучение процесса формирования общества и изменения подходов являются основой процесса формирования общественного мнения, даже если его и не следует приравнивать к этому процессу. Изучение этого процесса включает в себя знание каналов общения, властных структур общества, ха­рактера СМИ (средства массовой информации), отношений между элитами, фракциями и массами, а также роли формальных и неформальных лидеров, институционального доступа к должностным ли­цам.

Однако сырье, из которого формируется общественное мнение, следует искать в подходах инди­видуумов, независимо от того, являются ли они последователями или лидерами, выражают ли эти подходы общую тенденцию признанного авторитета или мнение большинства, или же они занимают специфическую позицию по отношению к конкретному аспекту рассматриваемого вопроса. Таким образом, организация подходов в рамках одной личности или процессы, предусматривающие изме­нение подходов, являются важными факторами в понимании коллективного продукта, известного под названием «общественное мнение» [2]. Как определить общественное мнение?

Оно располагается между полюсами традиций, предрассудков и верований, с одной стороны, и полюсом разума, логики и личного ощущения — с другой. Оно представляет собой совокупность размышлений и ответов на вопросы современности. Для того чтобы эта система существовала, надо, с одной стороны, чтобы каждый человек осознавал подобие своих собственных суждений суждениям других. С другой стороны, необходимо, чтобы эти суждения относились к одному и тому же предме­ту, о котором мы все имеем представление и который имеет общественную значимость.

Мнение — это группа суждений, которые, отвечая на актуальные вопросы, воспроизводятся во множестве экземпляров у людей одной и той же страны, одного времени и одного общества.

Общение с помощью слова, а в наши дни с помощью прессы, формирует общественное мнение. В качестве источника формирования общественного мнения Б.Грушин называет формы обществен­ного опыта, прежде всего опыта ближайшего социального окружения, а также официальную инфор­мацию, поставляемую средствами массовой информации и пропаганды.

С.Московичи писал: «Если бы вы попросили меня назвать наиболее значительное изобретение нашего времени, я бы, не колеблясь, ответил: индивид — эту монаду, наделенную собственными мыслями и чувствами, обладающую правами и свободами. К новой социальности можно прийти только через новую индивидуальность» [3].

Об особенностях в целом постсоветского политико-правового сознания один из самых ориги­нальных мыслителей современности французский философ Ж.Деррида говорил так: «Сомневаюсь, чтобы в какой-нибудь другой из современных стран. сознание было бы менее свободно, более согбенно, более боязненно (затерроризированно), более закабалено» [4].

«Внутренняя свобода» — это вовсе не подпольная свобода ни в социальном смысле, ни в смысле душевного подполья. Это, по словам М.Мамардашвили, «реально явленная свобода в мысли, освобо- жденности человека внутри себя от оков собственных представлений и образов, освобожденности человеческого самостоянья и бытия. Обычно человек вовнутрь самого себя переносит стиснутость его внешними правилами и целесообразностями, дозволенностями и недозволенностями в культур­ных механизмах, обступающих его со всех сторон в жизни, бурной и непростой» [5].

«И хотят обойтись без индивида, без индивидуальных сил, без человеческой развитости, не до­веряют просто-напросто человеческому здравому смыслу и личным убеждениям, способности дейст­вовать из них. Но это невозможно по законам бытия. В этом все дело. То есть возможность исклю­чить индивида исключена не в силу гуманистического предпочтения и заботы о человеке, а в силу непреложного устройства самого бытия, жизни — если вообще чему-нибудь быть. Я глубоко убеж­ден, что только на уровне бытийного равенства индивидов может что-либо происходить. Принц и нищий, буржуа и пролетарий здесь равны: здесь никому ничего не положено, все должны сами про­ходить путь и совершать собственное движение «в середине естества», движение, без которого нет вовне никаких обретений и никаких установлений» [6].

Индивидуализм не отрицает принадлежности человека к разнообразным социальным общностям и самой значимости этих общностей для индивида. Сама принадлежность к социальным группам и разнообразные формы участия индивида в разнообразных массовых формах общественной жизни удовлетворяют важнейшие потребности человека.

Индивидуальность не дана человеку от природы, а формируется им самим в процессе выполне­ния разнообразных социальных ролей внутри различных человеческих общностей и социальных групп (нация, партия, общество). Развиваясь, человек формирует социальные связи со все более ши­рокими массами людей. В нормально организованном обществе каждая из этих связей создается че­ловеком по своему собственному свободному выбору, в соответствии с собственными потребностями и ценностями.

Уникальная последовательность значимых выборов определяет конфигурацию социальных свя­зей индивида.

Индивидуализм, таким образом, как основная ценностная установка входит в ряд философских, социальных, этических и политических концепций. Он утверждает веру в возможность отдельного человека влиять на окружающий мир, изменяя его в соответствии со своими индивидуальными об­разами и ценностями. Человек как индивидуальность приводит в соответствие с собой обстоятельст­ва, обычаи, метод философствования, даже природу вещей. Иными словами, и в этом нам видится квинтэссенция индивидуализма, человек как индивидуальность уже тем самым творец, он приводит внешние обстоятельства в соответствие с собой.

Человек может возродиться или выродиться, он на распутье. Такая возможность имеется не только в бесчеловечных по определению и своей сути ситуациях, но и в нормальной, разумеется, не лишенной своих испытаний человеческой жизни. Не следует забывать, что когда речь идет о выборе, о распутье, то всегда имеется в виду личный выбор. Но появление свободы личного выбора вовсе не автоматически влечет за собой сам акт выбора. У нас, выросших в условиях рабства, атрофирована установка к выбору, к самостоятельному действию.

Воспитанные на коллективных первобытных мифах, мы не имеем опыта в создании своих соб­ственных, индивидуальных мифов. Когда они первые разрушаются или разрушены, мы ожидаем, что кто-то предложит нам новые. Отсюда растерянность, апатия, нигилизм, в том числе и правовой.

Какие-то центральные комитеты, КГБ еще продолжают хозяйничать и орудовать в наших собст­венных головах. Внешнее манипулирование сознанием и деятельностью в соответствии с законами психологии интериоризировалось, и мы сами стали субъектами и объектами манипулирования своим сознанием. Слепой и привычной верой в нашу зависимость от государства, остающегося еще во мно­гом по архетипу своих намерений и действий большевистским, мы задерживаем свое «второе рожде­ние» [7].

По-человечески веру в государство можно понять, как понимал ее свидетель эпохи

О.Мандельштам: «Люди мечтали о железном порядке, чтобы отдохнуть и переварить опыт разрухи. Жажда сильной власти обуяла слои нашей страны» [8]. Сильную власть пережили далеко не все. Вто­рое рождение — это дело не власти. Оно, как и духовное возрождение, о котором говорят на каждом перекрестке, не может быть коллективным, а только личным делом каждого. И не следует искать пророка.

М.К.Мамардашвили справедливо возражал против приписывания А.Д.Сахарову этого статуса. Он говорил о том, что статус пророка — архаичный статус, совершенно противоречащий современ­ному обществу. Этот статус даже в Евангелии был подвергнут сомнению. Евангелие говорит: ничего не предваряется ни Законом, ни пророком — твоим собственным усилием берется, и ко всему твое усилие касательство имеет.

Тот же мотив звучал и у О. Мандельштама: «И думал я: витийствовать не надо. Мы не пророки, даже не предтечи. Не любим рая, не боимся ада. И в полдень матовый горим как свечи» [9].

А вот как А.Д.Сахаров сам оценивал себя в интервью газете «Молодежь Эстонии»: «Судьба моя была в каком-то смысле исключительной. Не из ложной скромности, а из желания быть точным, за­мечу, что судьба моя оказалась крупнее, чем моя личность. Я лишь старался быть на уровне собст­венной судьбы. В судьбу как рок я не верю. Я считаю, что будущее непредсказуемо и неопределен­но. Оно творится всеми нами — шаг за шагом в нашем бесконечно сложном взаимодействии. Но сво­бода выбора остается за человеком. Поэтому и велика роль личности, которую судьба поставила у каких-то ключевых точек истории» [10].

Это близко к тому, что мы находим у Августина, который писал, что будущее переходит в про­шедшее через напряжение действия, т.е.через усилие, относящееся к настоящему времени. Этот со­циокультурный контекст ситуации помогает осознать значение расширения прежде всего индивиду­ального сознания и индивидуального личностного роста. Без кропотливой и упорной работы именно в этой области невозможно никакое возрождение, будь то возрождение культуры, нации, страны.

Мы же, гуманитарии, вновь уповаем на таинственную социализацию личности, индивида, субъ­екта, забывая о том, что имеется и встречный процесс — процесс индивидуализации социального со­держания, социальной жизни. Процессы социализации и индивидуализации, о которых упоминал еще Л.С.Выготский, могут быть не только встречными, но и расходящимися.

В идеале гражданское общество стремится с помощью своих институтов привить индивиду свою систему ценностей и свои представления о нормах его деятельности. В этом суть социализации, ко­торая может принимать разные формы — от насильственного диктаторства по отношению к индиви­ду до демократического признания его свободного и ответственного отношения к действующим со­циальным нормам и ценностям, существующим в обществе. Индивид удовлетворяет большую часть своих потребностей с помощью продуктов общественного труда, поэтому усвоение социальных норм является необходимым условием его жизнедеятельности.

В этом суть индивидуализации, которая также может принимать разные формы — от полного конформизма до непримиримого антагонизма по отношению к обществу. Эти две пары крайностей определяют широкий спектр лично-общественных отношений, главным условием формирования ко­торых в каждом конкретном случае является индивидуальное сознание. Общество (и государство) видят в сознании индивида условие приобщения его к своим потребностям, средство достижения своих целей. Для индивида же сознание является не только условием или средством формирования его как личности.

Сознание для него становится прежде всего целью, а потом уже и главным инструментом в деле утверждения своей индивидуальности, а не достижения каких-либо неположенных или чуждых ему целей.

В отечественной психологии принималось во внимание только одно направление лично­общественного взаимодействия, а именно социализация индивида. Второе направление — индиви­дуализация социальной жизни, порождение индивидуальным сознанием нового содержания — в лучшем случае лишь упоминалось в виде пропагандистских деклараций о свободе, творческом по­тенциале, сознательности советских граждан и т.п. при полном игнорировании противоречивости и драматизма этого процесса. Такое игнорирование было, видимо, главной причиной коррозии, а затем и формального краха коммунистической идеологии.

Гражданское общество потому и гражданское, что оно допускает, более того — предполагает наличие широкого спектра индивидуальных сознаний, субъекты которых должны быть законопо­слушны. У него могут быть институты, предназначенные для изучения индивидуального сознания, для создания условий его развития и проявления, но не для контроля за ним. В противном случае это не гражданское общество.

Администрирование в сфере мысли — самый опасный и отвратительный вид администрирова­ния. В материальном производстве мы расплачиваемся за него застоем сельского хозяйства и про­мышленности, в сфере сознания — застоем и окостенением творческой мысли. Конечно же, мысли трудно установить предел. Человек не властен над своими, и тем более чужими мыслями, он не мо­жет запретить себе и чужим мыслить. Но мысль можно лишить голоса, обречь на молчание, загнать в подполье, что часто и делалось с успехом. В итоге люди привыкли говорить не то, что думают или вообще ничего не говорить. Люди жили в мире фраз, лозунгов, словесных конструкций, которые за­меняли им объективную информацию о действительности, какое-либо действительное знание. Воз­ник своеобразный словесный фетишизм, вера в силу слов, значивших для многих больше, чем самые очевидные и наглядные факты.

В.Гавел, испытавший на себе идеологический механизм деформации личности, следующим об­разом описывает идеологию тоталитарного и посттоталитарного общества: «Идеология как иллюзор­ный способ обретения своего места в мире, дающая человеку видимость, будто он представляет со­бой самостоятельную, достойную и нравственную личность, предоставляя ему тем самым возмож­ность не быть таковой; идеология как муляж неких «общественных» и не связанных с корыстными побуждениями ценностей, позволяющий человеку обманывать свою совесть, скрывать от других и от себя свое истинное положение и свой бесславный modus vivendi.

Это продуктивное и одновременно вроде бы достойное — оправдание по отношению к «вер­хам», и «низам», и себе подобным, приспособленчество. Это алиби, годное для всех» [11].

Вместо бытия и мысли диктат чистого ритуала: «. ничто не препятствует все большему отрыву идеологии от действительности и превращению ее в то, чем она является в посттоталитарной систе­ме: в иллюзорный мир, в чистый ритуал, в формализованный язык, не связанный содержательно с действительностью и представляющий набор ритуальных знаков, заменяющих реальность псевдоре­альностью» [12].

Не потому ли так трудно, порой, убедить людей расстаться со своими иллюзиями, предрассуд­ками, ложными представлениями, что последние обладают для них большей убедительностью и до­стоверностью, чем самое истинное знание?

Сейчас мы пожинаем плоды своего незнания самих себя, идем на ощупь, путем проб и ошибок. Это и заставляло М.К.Мамардашвили в последние годы его жизни настойчиво предупреждать об опасности антропологической катастрофы, которая может произойти до атомной. Речь шла об утрате человеком его человеческой сущности и о необходимости трудной работы по ее восстановлению. Проводя такую работу, нужно отказаться от привычных для нас представлений об идеальности чело­века, о величии той или иной нации и научиться вслед за европейцами и американцами одевать идеа­лы в плоть трезвого понимания человека. В трезвом понимании нуждается и наше сознание, насквозь пропитанное идеологией или полностью вытесненное ею. Но, как отмечалось выше, идеология, вы­тесняя сознание, сохраняет существенные черты его функционирования. Сознание — это форма пре­вращенная. Идеология — это извращенная форма сознания. Идеологизация жизни человека и обще­ства имеет своим назначением уменьшение числа степеней свободы в самом сознании, лишая его внутренней свободы, в пределе — полное вытеснение сознания «чистой» идеологией. Но, как ни уди­вительно, эта идеология сохраняет в своем функционировании порождающие свойства вытесненного ею сознания. Однако она порождает не свободные действия — поступки, а псевдосвободные дейст­вия — рефлексы, реакции, табу, запреты, которые, тем не менее, сохраняют формы непосредствен­ных актов. Поэтому-то они так трудно преодолимы.

Идеологизация человека — это подмена формирования индивидуального сознания формирова­нием коллективного бессознательного со всеми присущими последнему клише, стандартами, аксио­мами, табу и тому подобным. Деятельность, прошедшая через горнило идеологии и переплавившаяся в нем, интеллектуально деградирует, перестает быть осмысленной. Мышление опускается до уровня условных рефлексов.

Да, собственно, идеологизированное сознание не испытывает потребности в осмыслении ситуа­ции, в мышлении, в рефлексии, в «заглядывании в нутрь самого себя». Идеологизация сознания, ко­нечно, содействовала трагедии отчуждения индивида. Пустое сознание не может выполнять функции цементирующей социум интериндивидной, интерсубъективной реальности.

Бессодержательность идеологии усугублялась тем, что она не лучший из первобытных мифов перенесла в будущее и с его помощью возбуждала в людях низменные чувства или демагогически играла на возвышенных чувствах. У нас сохранялось слово «свобода», но лишь в значении «выпо­трошенного» символа.

Вот это-то, сформированное коммунистической идеологией не общественное и не индивидуаль­ное сознание, а коллективно-бессознательное и составляет основную форму массового сознания. Именно коллективно-бессознательное представляет собой далеко не благоприятную почву, на кото­рой должно произрасти индивидуальное сознание. Не прибавляет оптимизма экономическое состоя­ние общества, люмпенизация подавляющего большинства его членов.

Необходимы кардинальные сдвиги в пользу индивидуализма перед коллективизмом, нужно, чтобы человек начал осознавать себя человеком, а не членом фантомного коллектива. Это главное условие пробуждения индивидуального сознания. Если говорить об этом в терминах социализации и индивидуализации, то сейчас стала актуальной задача десоциализации индивида, выделения его из социальной общности, эмансипации человеческой личности, если она сколько-нибудь сохранна. Я понимаю рискованность подобного заключения, которое многие поймут как призыв к асоциальности. На это можно ответить, что полная асоциальность невозможна, как невозможна полная деиндивидуа­лизация.

Если сознание — это путь к истине, то необходимой оснасткой на этом пути является культура. С постепенным устранением дефицита свободы в нашем обществе все более дает о себе знать дефи­цит культуры, который оказывается главным препятствием в деле формирования нового мышления и сознания. Ибо только человек культуры является искомым нами субъектом изменения своего бытия и своего сознания.

Вне культуры свобода выливается в произвол, а изменение — в насилие над действительностью.

Рост сознательности людей, вообще формирование у них сознания складываются не путем внешнего принуждения, а в результате личного жизненного опыта, участия в общественной жизни и труде, приобщения через образование и просвещение к мировой культуре. Сознание в любом случае есть одно из наиболее действенных проявлений человеческой свободы. Недаром вся классическая философия усматривала истоки разумности человека в его свободе. Сознание, как мы его понимаем, есть свобода человека распоряжаться своей головой, умственными способностями, полученной ин­формацией, орудиями интеллектуальной деятельности. Все перечисленное суть лишь атрибуты со­знания, свобода — его субстанция.

Отнимите у человека свободу, тем более свободу мыслить, и вы лишите его сознания, сохранив за ним лишь его внешние признаки. Вот почему так важен вопрос о том, обладает ли сегодня человек той степенью общественной и духовной свободы, которая позволяет ему самостоятельно мыслить, иметь сознание.

В культуре человек представлен не как творимое, а как творящее существо, не как пассивный объект воздействия внешних и неподвластных ему обстоятельств, а как субъект осуществляемых им изменений и преобразований.

В сущности, призвание культуры сводится к возвышению человека над самим собой. Развивая мысль в этом направлении, М.Мамардашвили говорит о существовании человека один на один с ми­ром, в котором прочерчивается твой путь, который ты должен пройти сам.

Размышляя о сверхчеловеке, Ф.Ницше подчеркивает, что этот сверхчеловек не есть некое реаль­ное существо, или реальная порода людей, которая была бы выше других, а есть некое предельное для человека состояние, лишь устремляясь к которому человек может стать человеком. В трехшаго­вой символике Ницше третий член формулы -«последний человек», т.е. как раз тот, который не со­вершает акта превосхождения себя. «Эти люди, которые уже и знать не знают, что такое звезда, и презирать себя не могут и приговаривают: «мы счастливы, мы счастливы» [13].

Меткую характеристику этому явлению дал Майкл Оукешотт в своей работе «Массы в предста­вительной демократии», где он подчеркивает, что «массовый человек» обладает столь слабой инди­видуальностью, что склоняется к тому, чтобы быть «антииндивидом». Его характеризует в первую очередь моральная, а не интеллектуальная неадекватность. Он хочет «спасения», а в итоге удовлетво­ряется тем, что его высвобождают от бремени собственного выбора. Он опасен не в силу своих взглядов и осознанных желаний, которых у него нет, а вследствие своей готовности подчиниться. Его склонность к тому, чтобы быть «антииндивидом», в определенной степени имеется в каждом евро­пейце, но в «массовом человеке» она является доминирующей. Нельзя не согласиться с тем, что в ка­ждом из нас сидят какие-то черты «массового человека», «вылепленного по канонам коллективизма», верившего, что «будущее светло и прекрасно».

Возможности вхождения Казахстана в число динамично развивающихся государств мира связа­ны с реконструкцией и укреплением роли культуры. Только увязав воедино материальный прогресс и фундаментальные духовные ценности народа, можно добиться успеха в достижении стабильности казахстанского общества. Духовность человека заложена в его первооснове. И без учета этой духов­ной составляющей общество не сможет быть стабильным и, соответственно, исторически жизнеспо­собным. Сегодня наши усилия должны быть направлены на то, чтобы создать такую культуру, в ос­нове которой всестороннее полноценное развитие личности (интеллектуальное, моральное, эмоцио­нальное). Только в рамках такой культуры человек может реализовать созидательный потенциал на служение обществу во имя общих целей, а власть — сформировать идеологию духовного оздоровле­ния и социальной стабильности.

Сегодня наше государство создает все социально-экономические предпосылки для реализации основных интересов личности и общества. В Послании Президента Казахстана «Стратегия вхожде­ния Казахстана в число 50-ти наиболее конкурентоспособных стран мира» представлен комплекс мер по дальнейшему повышению материального благосостояния казахстанцев. В то же время налицо ак­туализация потребности в новой системе ценностей среди широких слоев населения, более того, она становится доминирующей в период социальных изменений и разрушений привычных стереотипов, объединяющих людей.

К сожалению, длительное время, по существу, отсутствовала установка на культурные ценности. Рынок стал «мерой всех вещей». Возник новый тип личности — «турист» (по А.С.Панарину) [15].

«Турист» не обременен какими-либо ценностями, принципиальное неприятие традиций, обычаев, норм — его сущностная характеристика. Утрата связей с традициями, национальной культурой, иг­норирование и недооценка роли и значения развития науки, образования и культуры привели к ре­альной опасности перерождения нашего общества в общество «туристов». Перед лицом этой угрозы жизненно необходимым представляется переориентация мировоззренческих взглядов людей на куль­турные богатства и исторические традиции.

Культура народа объективно обеспечивает выживание и функционирование социума. Когда мы говорим об экономике, мы имеем в виду деятельность человека, связанную с производством, обме­ном или торговлей материальными продуктами. Когда мы говорим о политике, мы подразумеваем вопросы осуществления власти в обществе. Когда мы говорим о культуре, мы думаем о способах жизнедеятельности человека и общества. Важным здесь является то, что измерение социальной жиз­ни объединяет все три аспекта.

В современных условиях вопросы культурного развития нашего общества уже не должны рас­сматриваться как второстепенные после экономических задач. Сегодня обращение к духовным не­преходящим ценностям может сыграть особую роль в прогрессивном развитии общества [16].

В целом для решения этой задачи, на наш взгляд, необходимо:

-    создание условий для всестороннего развития человека, сохранение культурно-нравственных ценностей, моральных общественных норм, интеллектуального потенциала страны;

-    развитие гражданского самосознания и ответственности всех членов общества за сохранение и упрочение нравственных норм и духовных ценностей;

-    создание единой идеологии, направленной на установление и закрепление ценностных ориен­тиров, гуманистических традиций, для чего необходимо совершенствование воспитательных, образовательных и информационных механизмов.

В осуществлении этих задач за государством сохраняется ведущая роль, при этом оно не должно более тесно кооперироваться с обществом, делегируя ему часть своих полномочий и тем самым спо­собствуя его консолидации и развитию творческих сил. В этом заключается общность конечных це­лей — в достижении прогресса единого народа Казахстана.

Список литературы

1. Липпман У. Общественное мнение. — М., 1922. — С. 51.
2. Кац Д. Индивидуальное мнение. — М.: Инфра-М, 2002. — С. 157.
3. Москвичи С. Индивид всегда ответствен // Преступная толпа. — М.: Изд. КСП. — 1998. — С. 90-98.
4. Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. — М., 1998. — С. 49.
5. МамардашвилиМ. Как я понимаю философию. — М., 1990. — С. 186.
6. Там же. — С. 184.
7. Мамардашвили М. Классический и неклассический идеалы рациональности. — Тбилиси: Мецниераба. 1984. — С. 87.
8. Мандельштам О. Воспоминания. Вторая книга. — Париж, 1972. — С. 27.
9. Там же. — С. 51.
10. Сахаров А. Интервью газете «Молодежь Эстонии». — 1988. — 11 окт.
11. Гавел В. Власть безвластных. — Даугова. — 1990. — № 7. — С. 106.
12. Там же. — С. 108.
13. Мамардашвили М. Мысль в культуре // Философские науки. — М., 1989. — № 11. — С. 77-78.
14. Оукешотт М. Массы и представительная демократия // Антология мировой политической мысли. Т. 2. Зарубежная по­литическая мысль XX века. — 1997. — С. 463-464.
15. Панарин А. Искушение глобализмом. — М., 2000. — С. 16-18.
16. Абишев М. Культурно-идеологические основания развития казахстанского общества // Аналитик.— 2006. — № 3. — С. 4-6.