Интерпретация образа князя Мышкина в современном литературоведении:к постановке проблемы

Роману Ф.М.Достоевского «Идиот» посвящено немало исследовательских работ. Процесс фор­мирования различных интерпретаций романа, прежде всего, связан с характеристикой главного ге­роя. Обычно достоеведы дают оценку главного героя, опираясь на высказанную писателем в подго­товительных материалах к роману цель — изобразить «положительно прекрасного человека». Речь идет о знаменитых строчках из письма писателя С.А.Ивановой от 1(13) января 1868 года: «Главная мысль романа — изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь. Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто только ни брался за изображение положительно прекрасного, — всегда пасовал. Потому что это задача безмерная. Пре­красное есть идеал, а идеал — ни наш, — ни цивилизованной Европы еще далеко не выработался. На свете есть одно только положительно прекрасное лицо — Христос, так что явление этого безмерно, бесконечно прекрасного лица уж конечно есть бесконечное чудо. (Все Евангелие от Иоанна в этом смысле; он все чудо находит в одном воплощении, в одном проявлении прекрасного). Но я слишком далеко зашел» [1; 51]. Отсюда и традиционалистские концепции в интерпретации образа как «поло­жительно прекрасного человека», как аллюзии на образ Дон Кихота и Христа: «Он идиот — дурак — дурачок, уродик, юродивый, больной человек, человек странный, чудак, безответственный, пентюх, овца, агнец, младенец, дитя, — пишет Ю.Селезнев. — Он же — утопист, идеолог, славянофил, — рыцарь бедный, — Дон-Кихот, Христос» [2].

Достоевский был убежден в том, что идеалом человека на земле является Иисус Христос, о чем он пишет в одном из своих писем: «Я скажу Вам про себя, что я — дитя века, дитя неверия и сомне­ния до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов против­ных. И, однако же, бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глуб­же, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою лю­бовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной» [1; 176].

Однако большинство современников писателя не находили в образе Мышкина сходства с Хри­стом и советские литературоведы не уделяли внимания черновым пометам Достоевского о «князе Христе». Зачастую изображение главного героя изучалось в качестве творческого эксперимента пи­сателя в создании им абсолютно положительного человека. Глубинный нравственный образ главного героя, его гуманизм, тяготение к всеобщей гармонии рассматривались исследователями как естест­венные составляющие при типичном изображении идеального героя. Противопоставленность осталь­ным героям, противостояние всему окружающему обществу, контраст, на котором зиждется образ князя Мышкина, — все это, по мнению советских исследователей, следствие романтической обри­совки главного героя. Таким образом, долгое время Мышкин рассматривался в качестве идеального романтического героя, мечтающего изменить мир людей, несущего свет и смирение, но совершенно потерявшегося в том лицемерии, поклонении материальным ценностям, лжи, неверии, которые при­сутствуют повсюду.

В 80-90 гг. XX века укрепляется концепция интерпретации князя Мышкина не только в качестве «положительно прекрасного человека», а как аллюзии на Дон Кихота и бедного рыцаря. Так, совет­ская идеология препятствовала объективному восприятию и научной оценке мировоззренческих по­зиций писателя, что является ошибочным при изучении творчества Достоевского, так как очевидна необходимость акцентирования внимания на неразрывной связи человека с Богом, отраженной в произведениях писателя.

Позднее, к концу XX века, исследователи стали обращаться к религиозной тематике в романе в контексте христианства. При тщательном изучении черновых записей писателя, подробном анализе главного героя, многие литературоведы стали проводить параллель между Христом и князем Мыш-киным, который становится теперь аллюзией на образ Иисуса Христа. Возникли новые направления в исследовании творчества Достоевского, которое стало изучаться в контексте христианской морали. Оно было названо «религиозной филологией», или «религиозным литературоведением».

В XXI веке наряду с религиозным подходом появляется новое направление в интерпретации князя Мышкина, отрицающее связь главного героя с Иисусом Христом, а также оспаривающее изо­бражение Мышкина как «положительно прекрасного человека». Это так называемые «постмодерни­стские» версии в трактовке князя Мышкина, которые приводятся в двух сборниках, выпущенных в Москве [3] и Иваново [4]: «материалист и безбожник» (Е.Трофимов), «суррогат Христа» (О.Меерсон), «самозванец» (К.Степанян), «лицемер» (А.Мановцев). Существующие в романе проти­воречия многими исследователями понимаются буквально. Так, Т.А.Касаткина в статье «Роль худо­жественной детали и особенности функционирования слова в романе Ф.М.Достоевского «Идиот» об­виняет князя Мышкина в том, что он переносит смертельный удар Рогожина с себя на Настасью Фи­липповну своим криком «Парфен, не верю!.. » [3; 82-96]. Другим примером интерпретации главного героя является позиция Е. Местергази в статье «Князь Мышкин и проблема веры в романе «Идиот», согласно которой имя Мышкина во французской версии звучит как Leon, при чтении наоборот полу­чается Noel, т.е. Рождество. Таким образом, Мышкин несет в себе Рождество наоборот, а это значит смерть. Автор статьи утверждает, что «ложью оказалось то духовное основание, которое сформули­ровало личность князя». «Для Лебедева князь — человек, «сам себя обокравший» своим неверием в бога и наказанный им за это безумием» [3; 309]. Несколько некорректно и даже странно приписывать Достоевскому подобную тайнопись и игривость ума. Однако в том же сборнике приводится несколь­ко статей, авторы которых обстоятельно рассматривают несовпадение замысла и исполнения, несты­ковки и ошибки, допущенные Достоевским в произведении. Так, Гэри Сол Морсон в статье «Идиот», поступательная (процессуальная) литература и темпикс» изучает герменевтику изъянов романа, на­зывая свой подход термином «темпикс», и, в конечном счете, приходит к выводу, что Достоевский действительно изображает «положительно прекрасного человека», но это, по его словам, еще не го­ворит о том, что Мышкин и есть Христос. Карен Степанян в статье «Юродство и безумие, смерть и воскресение, бытие и небытие в романе «Идиот» говорит об эволюции князя Мышкина от юродивого к безумцу, приводя доводы в пользу того, что весь роман есть лишь доказательство от противного ложности концепции Христа-человека: «Для Достоевского объяснение безумия (возвращения в со­стояние клинического идиотизма) Мышкина заключается именно в том, что Христом-Победителем и Спасителем мира может быть только Богочеловек» [3; 162]. Статья А.Мановцева «Свет и соблазн» посвящена мысли о том, что Достоевский не считал Мышкина «положительным примером», даже напротив, князь представляет собой сатану, принимающего вид Ангела, несущего тьму, а не свет, и вводящего таким образом и героев романа, и читателей, и даже некоторых исследователей в заблуж­дение относительно своей нравственной природы [3; 256-285]. Немалое удивление вызывает попытка В.П.Океанского в работе «Локус Идиота: введение в культурофонию равнины» связать образ главно­го героя не с христианской традицией, а с буддийской и мусульманской мистикой. Тихий, кроткий, голубоглазый, белокурый герой с белой бородкой предстает здесь в роли «блаженного гуру»: «Перед нами мистик-суфий, наделенный глубокой апофатической интуицией» [4; 184]. По мысли автора, Мышкин проходит «инициастическое приобщение русскому долу через причастие символической чаши-равнины, бесповоротно приобщающей его к Бездне» [4; 183].

Немало современных исследователей творчества Достоевского подвергли критике изложенные выше трактовки образа главного героя, продолжая и развивая христианскую концепцию, связанную именно   с   православным   подтекстом   в   осмыслении   образа   князя   Мышкина.   Среди них Н. А. Арсентьева, которая в статье «Крик осла» и «локус идиота»: размышления над межвузовским сборником научных трудов «Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы» рассматривает поя­вившуюся в последние годы постмодернистскую нетрадиционную методологию, которая получила название «дионисийство». По мнению автора, данное направление совершенно не имеет под собой научного обоснования, объективности, а строится лишь на домыслах, догадках, мистических и ин­туитивных предположениях. Таким образом, достоверность подобных исследований снижена и не представляет собой филологической ценности [5].

Как одно из свидетельств христоподобия видит Н.Н.Соломина-Минихен в статье «Я с человеком прощусь. (К вопросу о влиянии Нового Завета на роман «Идиот»)» эпилептическую болезнь Мышки-на, называя ее «священной болезнью»: «по идеалистическому взгляду, получившему глубокое отра­жение в «Идиоте», аура, непосредственно предшествующая припадку, — знак посещения Божия» [4; 353]. О символичности болезни героя говорит и Григорий Померанц: «В болезни Мышкина, как и в распятии, есть что-то очень глубокое и неустранимое, относящееся не только к форме романа, но и к праформам самого бытия. «В страдании есть идея», есть, может быть, обнаружение Бога, страдаю­щего вместе с миром, и не единожды на Голгофе, а каждый миг, в каждой твари» [6; 277].

Близкое к православному сознанию объяснение образа главного героя дает профессор Москов­ской духовной академии М.М.Дунаев: «Путь к обретению красоты Христовой лежит именно через обожение — конечную цель земного бытия, как понимает это Православие. Достоевский выводит в мир человека необоженного. И такой человек не может не потерпеть конечного поражения в сопри­косновении со злом мира» [7].

Исследователь романа «Идиот» А.Е.Кунильский в работе «Опыт истолкования литературного героя (роман Ф.М.Достоевского «Идиот»)» пишет об особом принципе создания и изображения обра­зов положительных героев — принципе «снижения» [8; 5]. Если следовать данной теории, то невоз­можно говорить о неких случайностях и ошибках со стороны писателя при создании им образа Мышкина, так как принцип «снижения» умышленно использовался Достоевским в целях изображе­ния целостного, живого и последовательного героя. Н.М.Чирков также считал, что неоднозначность главного героя полностью соответствует авторской установке: «В образе Мышкина снова возвраща­ется коренная для Достоевского проблема многосторонности ощущений, совмещения противополож­ностей... Достоевский явно сознавал, что в современном ему мире этот человек не может быть пол­ностью гармоничным, известная ущербность является для него неизбежной» [9].

Рассуждения в контексте принципа «снижения»» позволяют понять, отчего Достоевский зачас­тую допускает противоречие в изображение Мышкина: «Глаза его были большие, голубые и при­стальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжелое.» [10]. Писатель наделяет главного героя не «чистой» родословной: отец Мышкина был обвинен. Вспомним высказывание князя по поводу про­данной им торговцу бриллиантовой булавки: «Он дал мне восемь франков, а она стоила верных со­рок» [10; 60]. По мнению А.Е.Кунильского, данный прием потребовался Достоевскому «для того, чтобы углубить представление о герое, не вызвать в сознании читателя плоский, одномерный образ существа «не от мира сего» [8; 14]. Поэтому «положительно прекрасным человеком» для Достоевско­го становится именно князь Мышкин, так как образ его эстетически не завершен и морально не само­достаточен, ведь прекрасное в представлении писателя — это категория не статическая, а динамиче­ская. Для Достоевского важно, чтобы главный герой нес в себе заветные, общие для всего человече­ства нравственные ценности, но при этом не был схематичен, ведь писатель не дает готовых рецептов для счастья, так как уверен, что человек должен самостоятельно прийти к основам счастливого бы­тия. Познание истины есть процесс длительный и опосредствованный, нельзя требовать от искусства прямого воздействия на читателя.

В главе «О христианском контексте в романе Ф.М.Достоевского «Идиот» А.Е.Кунильский раз­мышляет о распространенной у некоторых литературоведов попытке отвергнуть версию о Мышкине как о «Князе Христе». Происходит это, по мнению ученого, на основании безрезультатного и даже пагубного участия главного героя в жизни всех остальных участников произведения. Однако автор статьи проводит параллель с Иисусом Христом, которому также не удалось исправить судьбы людей и изменить их к лучшему, доказывая, таким образом, некоторую несостоятельность подобных опро­вержений: «если оставаться в рамках религиозного сознания, то следует признать, что потерять жизнь — не самое страшное <...>. И Мышкин все-таки способствовал возрождению Настасьи Фи­липповны. Не случайными оказываются ее имя (Анастасия — воскресение) и фамилия Барашкова (напоминание о жертвенном агнце, т.е. и о Христе)» [8; 76]. И далее автор статьи говорит о преобра­жении Настасьи Филипповны, ее воскрешении и очищении. Также, по его мнению, заметно положи­тельное влияние Мышкина и на представителей молодого поколения — Колю Иволгина и Веру Ле­бедеву, автор называет это «цепной реакцией добра». О влиянии имени А.Е.Кунильский говорит еще не раз в своей статье. Так, он обращает внимание на оксюморон в полном имени главного героя — Лев Николаевич Мышкин: «Имя «Лев» содержит представление о силе, царственном и даже божест­венном могуществе (примем также во внимание, что «лев» становится эмблемой Иисуса Христа), фамилия «Мышкин» — о слабости, отчество «Николаевич» — о победительности (Николай — побе­ждающий народ). Получается — победительная сила слабости» [8; 74]. Ху Сун Вха в статье «Поло­жительно прекрасный человек. (Тайна князя Мышкина)» также обращает внимание на странное соче­тание льва и мыши в имени главного героя, считая это прямым доказательством евангельской трак­товки героя. Автор считает Мышкина «Адамом до его грехопадения в современной насквозь грехов­ной действительности. Герой — человек в чистом, первоначальном состоянии, человек, чью красо­ту не затмила грязь греха» [11].

Помимо имени особое внимание А.Е.Кунильский уделяет немаловажному значению самого на­звания романа. Приведя несколько толкований слова «идиот», автор приходит к выводу, что оно пол­но тайного смысла. Презрительное значение слабоумия пришло с Запада в эпоху восстания против христианства и разрушения христианских ценностей. Основное же значение данного слова — «миря­нин» — впоследствии совершенно забытое. Именно в таком значении употребляет его апостол Павел в 1-м Послании к Коринфянам, т.е. в значении «рядовой, не облеченный духовным саном, член хри­стианской церкви». Таким образом, «слово «идиот», со всем множеством значений и историей его восприятия, поразительно соответствует христианской природе образа Мышкина и поэтики Достоев­ского» [8; 85]. В заключение автор пишет, что Достоевский и не пытался изобразить пришествие Христа в образе Мышкина, поэтому «бестактным выглядит заявление, что «Христос из Мышкина не получился» [8; 84].

Проблема образа князя Мышкина в евангельском контексте и по сей день остается неоднозначно решаемой. Растет интерес к ней в современном литературоведении. Известны высказывания Досто­евского о том, что прежде, чем проповедовать религию голодным и измученным скитальцам, уж лучше сначала накормить и отогреть их. Известно и его презрительное отношение ко всякого рода канонам и общепринятым в религии догмам, неприятие и осуждение им католицизма. Г.С.Померанц в работе «Открытость бездне. Встречи с Достоевским» пишет: «Мышкин ставит нам вопрос <.>: как войти в незримую церковь, без окон и дверей, без правил приема <.>, не признающую никаких постановлений, никаких справок? Как избежать общей, соборной гордыни, гордыни вероисповеда­ния, зачеркивающей самое искреннее личное смирение? Мышкин говорит о Боге, не повторяя ни од­ной затверженной формулы, возрождая только общий склад того языка притч, на котором говорил Христос (тоже не повторявший Писания). Ничего от горы или от храма — все только от Духа и Ис­тины. И Дух веет, где хочет, и вера живет по ту сторону вероисповеданий. Мышкин не от церкви, а прямо от Бога, от ангельской красоты мира, вошедшей в больную душу и отразившейся в ней (может быть, именно благодаря молчанию разума) Божьим ликом» [6; 287-301]. Возможно, посредством изображения князя Мышкина великий писатель пытается помочь каждому раскрыть в себе часть Христа, т. е. то доброе и прекрасное, которое человек привык прятать, натягивая ежедневно маску неверия, страха, черствости и озлобленности по отношению ко всему окружающему миру.

Наше понимание образа князя Мышкина обращено к выявлению и анализу главного, на наш взгляд, в его характере и поведении. Рассматривая связь князя Мышкина с Иисусом Христом, мы об­ращаем внимание на общее между великим пророком человечества и болезненным героем Достоев­ского. Совершенно очевидно, что образ Мышкина сложен, полон нравственной силы, которая неус­танно привлекает исследователей. Эта великая и могучая сила есть особый дар Мышкина, то общее, что позволяет сравнивать его с Христом, — Божественная любовь. Любовь, которая является сущно­стью учения Иисуса Христа. Иисус сказал: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим». Сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Евангелие от Матфея 22:37-40). При всем том противоречии, которое можно оты­скать во внешности, поведении, речи князя, он умеет любить всепрощающей, смиренной, истинной, христианской любовью, всегда готовой прийти на помощь даже творящему зло, принимающей в сердце свое убогих, жертвующей, приносящей себя в забвение ради спасения пусть не целого мира, но хоть ближних своих. О такой любви говорит апостол Павел в 1-м Послании к Коринфянам (13:4­5): «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордит­ся, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сораду-ется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не переста­ет.».