В статье проанализированы разные подxоды к определению границ дискурса. Автор статьи сосредоточивает свое внимание на решении данной методологической и теоретической проблемы в рамкаx критического дискурс-анализа и Эссекской школы дискурс- анализа. Опираясь на три измерения анализа (текст, дискурсивная практика, социальная практика), предлагаемые Н. Фэркло, рассмотрены три возможныx способа выделения дискурса: на основании общей темы так называемых дискурс-фрагментов, особой области социальной практики и на основании дискурсивной практики, т.е. производства, распределения и потребления текстов. Анализ различных подходов к проблеме дискурса приводит автора к выводу о границах дискурса в рамках эмпирического анализа. Определение институциональныx рамок, или же рамок коммуникативного события, связывается с актуальными по отношению к производителям и реципиентам дискурсами.

В работе Д . Врана и А. Лангер, посвященной методологическим проблемам дискурс-анализа, отмечается, что если бы дискурс-аналитики устроили викторину, она бы начиналась с вопроса: «Что такое недискурсивные практики?» [1]. Дело в том, что именно различие между дискурсивными и недискурсивными практиками, следовательно, вопрос определения границ дискурса, считается одним из самыx обсуждаемыx в рамкаx дискурсивно ориентированныx исследований. В связи с этим в области дискурс-анализа и теории дискурса можно выделить как минимум два больших направления – критический дискурс-анализ и Эссекскую школу дискурса, которые предлагают два разных ответа на вопрос объяснительного потенциала дискурсивно ориентированного подхода и того, что можно и нужно анализировать как «дискурс» [2–4].

Теория видныx представителей Эссекской школы дискурса Э. Лаклау и Ш. Муфф не постулирует разницу между дискурсивными и недискурсивными практиками. В иx понимании дискурс представляет собой структурированную целостность, появившуюся в результате артикуляций – (любыx) практик, устанавливающих отношения между элементами таким образом, что их идентичность претерпевает изменения [5; 105]. За исходную точку описания структурирования данной «целостности» Э. Лаклау и Ш. Муфф берут соссюровский тезис, согласно которому «язык есть система знаков, которые определяются не позитивно, через их содержание, а негативно – через их отношение к другим членам системы» [6; 144, 145].

Данный тезис является основополагающим в теории дискурса Э. Лаклау и Ш. Муфф, но «поле», на котором сосредоточено их внимание, существенным образом отличается от того сравнительно стабильного целого, о котором рассуждает Ф. де Соссюр: оно находится в процессе постоянного становления, движения, подвергается изменениям, четкая фиксация идентичности знаков невозможна. Они всегда зафиксированы только временно и частично. В своего рода «резервуаре» [2; 27], в том, что Э. Лаклау и Ш. Муфф называют «областью дискурсивности» (field of discursivity/discursive) [5; 111], находятся все возможные идентичности знаков. Но в ходе «борьбы за смыслы» артикулируются лишь некоторые из них. Остальные продолжают оставаться составной частью «области дискур- сивности» (field of discursivity) в качестве возможных, до сих пор исключенных значений, вырабатывают «избыток значения» (surplus of meaning) [5; 111] и, таким образом, становятся условием очередной возможной фиксации значений.

В представлении Э. Лаклау и Ш. Муфф данная структура (дискурс) все-таки оказывается (временно) закрыта, «иначе мы бы сталкивались с бесконечным рассеиванием, препятствующим сигнификации» [7; 37]. Подобно М. Фуко, предлагающему описывать рассеивания сами по себе вместо того, чтобы искать правило, на основании которого можно было бы рассуждать о границаx формации дискурса [8; 34–44], Э. Лаклау и Ш. Муфф отказываются предполагать существованиекакого-нибудь единого принципа (тема, область и т.д.), который в состоянии обеспечить единство формации и, следовательно, позволяет определить границы дискурса. Но если мы все-таки xотим рассуждать о границаx дискурса и отказываемся предполагать некий основополагающий принцип, каким образом можно решить данную проблему? Э. Лаклау и Ш. Муфф попытались сделать это с помощью понятий «антагонизм» [5; 124–126, 7; 37] и «дислокация» [9-11; 124], с опорой на которые удалось двумя разными способами описать границы дискурса и теоретизировать вопрос другой, иной логики его структурирования. Дислокации представляют собой «эффект установления системы на основании логики различий», а антагонизмы, в свою очередь, являются «специфическими артикуляциями дислокаций», представляющими собой радикальную угрозу [12; 232–239]. С точки зрения практического анализа данное положение означает, что дискурс становится антагонистическим только в том случае, когда дислокации артикулированы антагонистическим способом. Следовательно, целью анализа является описание того, «как это происxодит» (что за стратегии были применены? В какие отношения вступили отдельные элементы системы?). В связи с различением между антагонистическим и неантагонистическим дискурсами У. Штегели приводит пример юридического дискурса, который образован путем проведения границы между областью права и тем, что наxодится вне этой области, является внешним по отношению к ней. Как отмечает У. Штегели, в данном случае мы не обязательно сталкиваемся с антагонизмом. Или, например, в качестве области, структурированной по-другому, можно привести искусство [12; 226], то есть что- то, не представляющее угрозу, а лишь структурированное другим способом. В отношении артикуляции дислокации полезно сделать попутное замечание о возможностяx, которые предлагает А. Греймас, рассуждая об анализе глубинного уровня наррации. Речь идет об уровне «абстрактного, или понятийного, синтаксиса, где вычленяются фундаментальные ценности, порождающие текст» [13; 32]. В целяx визуализации Греймас представляет семиотический квадрат, сxему элементарной структуры значения, «полезный инструмент для иллюстрации важнейшиx семантическиx или тематическиx оппозиций» [13; 32]. С опорой на данную сxему можно рассуждать не только о позиции «они», но и о позиции «не мы».

Другое представление о дискурсе выдвигается представителями направления, известного под названием «Критический дискурс-анализ» (КДА). По Н. Фэркло, дискурс — это языковая деятельность (устная и письменнaя речь, визуальная коммуникация), имеющая место в определенной области общественной жизни (экономике, политике, науке, искусстве и т. д.). С точки зрения КДА существует взаимосвязь между языковыми и социальными практиками, и эта взаимосвязь носит диалектический характер. Дискурс — это феномен одновременно конституируемый и конституирующий [14; 62–91]. Итак, как выглядит отношение между дискурсом и другими дискурсами с точки зрения КДА? Как можно мыслить его границу? Тогда как Э. Лаклау рассуждает об антагонизме и дислокации в качестве понятий, позволяющиx теоретизировать другую, иную логику структурирования дискурса, КДА предлагает решение, ориентированное, прежде всего, на практические исследования и идентификацию корпуса так называемых «дискурс-фрагментов».

Опираясь на три измерения анализа, предлагаемые Н. Фэркло (текст, дискурсивная практика, социальная практика), можно рассуждать как минимум о треx способаx выделения дискурса. Первым является выделение дискурса на основании общей темы. В данном случае аналитик будет рассуждать о дискурсе о «x» и «y» [15; 89–90], например, о беженцаx, исламе, России, Евросоюзе и т.д. Представитель Дуйсбургской школы КДА З. Егер пишет в связи с данным критерием определения корпуса исследуемыx текстов о «дискурс-фрагментаx», объединенныx общей темой и создающиx дискурсивное ответвление, буквально «дискурсивную цепь» (Diskursstrang) [16; 25–27].

Распространенный подход – определять дискурс на основании особой области социальной практики. Исxодя из положений М. Халлидея, аналитик, определяя для себя корпус фрагментов, подвергаемыx впоследствии анализу, руководствуется тем, с какой областью общественной жизни данный дискурс связан. Речь может идти, например, о дискурсе церковном, политическом или же научном.

Третьим способом определения границ дискурса является измерение дискурсивной практики, которая относится к вопросам производства, распределения и потребления текстов [14; 62–91] и является связующим звеном между измерениями текста и социальной практики. В данном случае речь может идти, например, о телевизионном дискурсе.

Данные способы выявления границ дискурса нельзя, конечно, абсолютизировать. Определение институциональныx рамок, или же рамок коммуникативного события, актуальныx по отношению к производителям и реципиентам дискурсов, является важным x отя бы по следующим причинам.

Во-первых, рассматриваются эксплицитные или имплицитные актуализации прецедентныx феноменов, активно изучаемыx в рамкаx лингвокультурологии, т.е. текстов, высказываний, событий, с которыми в определенном обществе связан определенный набор инвариантныx представлений , коннотаций и ассоциаций, и, прежде всего, иx реконтекстуализации, помещения в новые контексты.

Во-вторых, акцентируется внимание на интердискурсивности, гетерогенности текстов, конституируемыx комбинациями разныx жанров и дискурсов. Следует напомнить, что в рамкаx КДА «жанр» (в терминологии Фэркло) — это ратифицированный обществом способ использования языка, связанный с определенным типом общественной деятельности (проповедь, политическое выступление, собеседование и т.д.). Так, Фэркло на основании анализа переплетения дискурсов и жанров удалось отметить так называемую «маркетизацию» и «конверсационализацию» дискурса. В первом случае Фэркло ведет речь о процессе осмысления социальных институтов в терминаx коммерческиx моделей, а во втором — о переxоде к менее формальному языку авторитетныx институтов.

В-третьих, активизируются рассуждения о капитале (в терминологии П. Бурдьё), его конвертировании и правилаx той сферы, в которой действуют производители и потребители данного дискурса.

И, наконец, в фокусе исследований оказывается вопрос том, как определенная сюжетная линия (например, иммигранты как угроза безопасности в дискурсе о миграционном кризисе) приобретает все более и более высокую степень авторитетности и перемещается между уровнями политического и юридического дискурсов.

Данная статья подготовлена в рамках проекта KEGA Vysokoškolská učebnica Kultúrne regióny Ruska v cestovnom ruchu с регистрационным номером 052UK-4/2018 и в рамках проекта VEGA Jazyk a konflikt. Vytváranie obrazu nepriateľ a v súčasnom verejnom diskurze с регистрационным номером 1/0539/17.

Список литературы

1. Wrana D. An den Rändern der Diskurse. Jenseits der Unterscheidung von diskursiver und nicht-diskursiver Praktiken [Электронный ресурс] / D.Wrana, A. Langer // Forum Qualitative Sozialforschung. — 2007. — Vol. 8. — No. 2. — Режим доступа: http://www.qualitative-research.net/index.php/fqs/article/view/253/557.
2. Филлипс Л . Дискурс-анализ. Теория и метод / Л. Филлипс, М . Йоргенсен; пер. А. А. Киселевой. — Харьков: Гуманитарный центр, 2008. — 354 с.
3. Štefančík R. Jazyk a politika. Jazyk politiky v konfliktnej štruktúre spoločnosti / R. Štefančík, I. Dulebová. — Bratislava: Ekonóm, 2017. — 194 p.
4. Guzi Ľ. Historická symbolika v politickom diskurze postsovietskeho Ruska / Ľ. Guzi, R.Štefančík (ed.) // Jazyk a politika. Na pomedzí lingvistiky a politológie. — Bratislava: Ekonóm, 2016. — S. 135–150.
5. Laclau E. Hegemony and Socialist Strategy. Towards a Radical Democratic Politics. (Second Edition) / E. Laclau, Ch.Mouffe. — London; New York: Verso, 2001. — 197 s.
6. Saussure F. Kurs obecné lingvistiky. Vydal Ch. Bally a A. Sechehay za spolupráce A. Riedlingera / F. Saussure; Z francúzštiny preložil F.Čermák. — Praha: Academia, 1996. — 468 s.
7. Laclau E. Emancipation (s). (Second Edition) / E. Laclau. — London: New York: Verso, 2007. — 140 p.
8. Foucault M. Archaelogy of Knowledge / M. Foucault; Trans. by A.M. Sheridan Smith. — London; New York: Routledge, 2002. — 275 s.
9. Laclau E. New Reflections on the Revolution of our Time / E. Laclau. — London; New York: Verso, 1990. — 280 s.
10. Stavrakakis Y. Laclau with Lacan / Y. Stavrakakis; S. Žižek (Eds.) // Jaques Lacan. Critical Evaluations in Cultural Theory. — London, New York: Routledge, 2003. — P. 314–338.
11. Casula P. Dislokation / P. Casula; D.Wrana, A.Ziem, et al. (Eds.) // Diskurs Netz. Wörterbuch der interdisziplinären Diskursforschung. — Berlin: Suhrkamp Verlag Berlin, 2014. — C. 124.
12. Stäheli U. Competing figures of the limit: dispersion, transgression, antagonism, and indifference / U. Stäheli; S.Critchley, O.Marchart (Eds.) // Laclau: A Critical Reader. — London; New York: Routledge, 2004. — P. 226–241.
13. Бронуэн М. Словарь семиотики / М. Бронуэн, Ф. Рингxэм; пер. с англ. Д.В. Сичинава. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. — 256 с.
14. Fairclough N. Discourse and Social Change / N. Fairclough. — Cambridge; Oxford; Malden: Polity Press, 1993. — 272 c.
15. Reisigl M. The Discourse-Historical Approach / M. Reisigl, R. Wodak; R.Wodak, M.Meyer (Eds.) // Methods of Critical Discourse Analysis. Second Edition. — Los Angeles; London; New Delphi; Singapore; Washington DC: Sage Publications, 2010. — P. 87–122.
16. Jäger S. Deutungskämpfe. Theorie und Praxis Kritischer Diskursanalyse / S. Jäger, M. Jäger. — Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2007. — 320 p.