Проблема взаимосвязи субъективных прав и юридических обязанностей в общетеоретической и цивилистической науках

Аннотация: проводится описательно-критический обзор подходов к постановке и решению проблемы взаимосвязи (единства) субъективного права и юридической обязанности. На основании систематического изложения соответствующих научных результатов автор приходит к выводу о зависимости современного варианта решения данной проблемы от принятых в рамках теоретической юриспруденции подходов к сущности, содержанию и классификации правоотношения как одной из юридических конструкций.

Введение. Сложность проблемы, вынесенной в заголовок, состоит не только в подчеркиваемом ее вневременном аспекте, но и в существовании нескольких вариантов ее постановки. В исходном пункте постановка проблемы ваимосвязи субъективного права и юридической обязанности предопределила ряд разрешаемых исследователями разных веков, начиная с представителей пандектного права, вопросов, основные из которых следующие: 1) возможно ли существование субъективных прав без юридических обязанностей и наоборот; 2) могут ли совпадать в содержательном плане право и обязанность.

Методы. Наибольшее распространение среди западноевропейских юристов получила точка зрения о возможности существования юридической обязанности без соответствующего ей субъективного права: «…:не каждой юридической обязанности соответствует субъективное право… Какому праву соответствует обязанность наследодателя упомянуть в завещании о необходимых наследниках?» [29, с. 39; 23, с. 54].

Противоположная, соответствующая философии Г. В. Ф. Гегеля точка зрения основана на неразрывном сочетании обязанности и права: «Нет обязанности без права, нет и права без обязанности» [43, s. 115]. Положительный ответ на второй вопрос был сформулирован, в частности, Ф. Регельсбергером, допускавшим возможность субъективного права являться одновременно юридической обязанностью, например право отца на воспитание детей, избирательное право граждан [29, с. 40–41].

Формулируя анализируемую проблему, дореволюционные российские авторы вслед за западными исследователями останавливались на тех же вопросах, в ходе решения которых сформировались следующие, по сути совпадающие с воззрениями германских авторов, положения.

В. М. Хвостов, Г. Ф. Шершеневич, Н. К. Ренненкамф придерживались позиции, согласно которой соответствие всякому субъективному праву юридической обязанности не означает соответствие любой обязанности чьего-либо субъективного права [39, с. 181; 41, с. 619; 30, с. 135].

В. Ф. Тарановский, А. Рождественский, С. А. Муромцев, рассматривая субъективные права и юридические обязанности в качестве коррелятивных элементов юридического отношения, полагали их раздельное существование невозможным [34, с. 130; 31, с. 93]. Отдельными дореволюционными российскими исследователями также признавалась возможность слияния субъективного права и юридической обязанности [39, с. 45–46].

Результаты и обсуждение. В общетеоретической и отраслевых юридических науках советского периода постановка и решение проблемы взаимосвязи субъективного права и юридической обязанности преимущественно основывались на получившем значение классической формулы и ставшем предпосылкой для формулирования принципа единства прав и обязанностей в социалистическом обществе высказывании К. Маркса «Нет прав без обязанностей, нет обязанностей без прав» [19, с. 13]. В литературе эта формула приобрела значение «основополагающего принципа советского права» [35, с. 164], «непреложного политического принципа социалистического общества» [24, с. 3]. Кроме того, тезис о неразрывном сочетании субъективных прав и юридических обязанностей подкреплялся преобладающим в юридической науке взглядом на правоотношение как единственно возможный результат действия правовой нормы, которое (правоотношение), напомним, и определялось как неразрывное единство права и корреспондирующей ему обязанности. Продолжением такого взгляда стало утверждение о том, что права и обязанности в целом (не только в рамках правоотношения) «не могут быть поняты и раскрыты в отрыве друг от друга. Различие между ними существует лишь в рамках их единства, за пределами которого они утрачивают свои качества обособленных специфических явлений; вне общественных отношений, вне взаимной корреляции они не имеют смысла» [33, с. 12–13].

Обусловленная, по мнению ученых, социалистическим строем специфика единства прав и обязанностей проявлялась, во-первых, в корреляции прав и обязанностей, исходившей не из противопоставления, а из солидарности (единства) общественных и коллективных интересов, во-вторых, в органическом соединении «прав с обязанностями в единые нормы коммунистического общежития».

Невзирая на то что идеологическое понимание сущности и оснований единства прав и обязанностей сторонниками одноименной концепции не имело расхождений, доктринальная трактовка такого единства основывалась на нескольких противоположных предпосылках: 1) единство прав и обязанностей заключается в их корреляции только в рамках конкретного правоотношения; 2) за указанным единством, нашедшим отражение в норме ст. 59 Конституции СССР 1977 г., в соответствии с которой «осуществление прав и свобод неотделимо от исполнения гражданином своих обязанностей», признается более широкое значение, то есть речь идет о неразрывной связи прав и обязанностей в целом, а не только в правоотношениях. Если вторая предпосылка без особых трудностей подтверждалась аргументами идеологического характера, то первая не всегда соответствовала содержанию самой правовой действительности и имела как сторонников, так и немногочисленных противников.

Впервые в советской юридической науке идея о существовании права без корреспондирующей ему обязанности была высказана М. М. Агарковым в связи с попыткой определить правовую природу возможности по одностороннему созданию, изменению или прекращению гражданских правоотношений, в частности права расторгнуть договор посредством одностороннего волеизъявления одной стороны другой, права выбора в альтернативном обязательстве. По мнению цивилиста, такого рода правам «соответствует не обязанность пассивного субъекта совершить какое-либо действие или от чего-либо воздержаться, а только связанность его» [1, с. 171; 2, с. 67–70].

Этой же идеи придерживался М. А. Гурвич, когда в 1955 г. писал, что у ответчика возникает не юридическая обязанность, а состояние связанности, зависимости как результат реализации истцом своего права на отказ от иска [15, с. 47]. Не останавливаясь на характеристике приведенных в примерах прав на одностороннее волеизъявление, именуемых в юридической литературе «секундарными», отметим лишь, что точка зрения о существовании прав вне связи с какой-либо обязанностью в работах советского периода получила некоторое дальнейшее развитие в двух направлениях.

Отдельные авторы, не сводившие рамки всей правовой деятельности государства к правоотношению, допускали возможность возникновения юридической обязанности без корреспондирующего ей субъективного права, и наоборот. Так, утверждая, что «нормы права воздействуют на общественные отношения и вне возникающих на их основе правоотношений», С. Ф. Кечекьян относил концепцию, согласно которой «всякая обязанность существует ради чьего-либо права», к узкоцивилистической [16, с. 19, 25, 31–32, 34, 63, 67]. К этому же направлению следует отнести идею о выделении так называемой всеобщей обязанности, обеспечивающей абсолютные по своей природе право собственности, право авторства, существующие и реализуемые вне правоотношения [9, с. 32–39].

Второе, основное, направление, основывающееся на традиционном анализе понятий «субъективное право» и «юридическая обязанность» в рамках теории правоотношения, предопределило появление новых подходов к установлению взаимосвязи между правом и обязанностью.

По всей видимости, впервые в советской юридической литературе положение о том, что «содержание правового отношения не исчерпывается совокупностью прав и обязанностей его участников» [26, с. 15] выдвинул А. Г. Певзнер на примере сделок под отлагательным условием и совершаемых на основе сложных фактических составов. В первом примере ненаступление положительного отлагательного условия означает, что правовое отношение существовало и прекратилось, но субъективное право и юридическая обязанность не возникли, что, в свою очередь, не позволяет возникшее отношение относить к традиционным правоотношениям, состоящим из прав и обязанностей. Во втором примере при наличии части фактического состава возникают не права и обязанности, а взаимная связанность участников правоотношения, возникающего в полном объеме при наступлении фактического состава в целом [27, с. 22–25]. Признавая юридическую обязанность средством обеспечения субъективного права в целом, А. Г. Певзнер допускал многообразие способов обеспечения отдельных правомочий, составляющих субъективное право, не сводящихся лишь к одной юридической обязанности: «Некоторым из этих правомочий соответствуют определенные части противостоящей субъективному праву обязанности. Каждая такая часть общей обязанности есть одновременно особая обязанность» [26, с. 19, 25, 33–34]. Но при таком подходе возникает необходимость поиска ответа на новый вопрос: что представляет собой совокупность таких «определенных частей обязанности»?

В своей статье 1965 г. М. А. Гурвич отмечал: «Хотя господствующее у нас учение о правоотношении… все еще в основном придерживается взгляда на сущность правоотношения как на совокупность права и корреспондирующей ему обязанности… в советской литературе… имеется достаточно материала, позволяющего утверждать, что значительная и, как нам представляется, все увеличивающаяся группа ученых приходит к убеждению в существовании указанного выше вида правоотношений (субъективных прав на одностороннее волеизъявление с соответствующей им связанностью других лиц)» [14, с. 19].

Подобные названным в приведенной цитате субъективные права Р. О. Халфина квалифицировала как «один из видов связи прав и обязанностей в данных правоотношениях», исходя из предпосылки о том, что «различение двух типов связи прав и обязанностей – абсолютного и относительного, активного и пассивного… не охватывает всего богатства конкретных видов связи, не включаемых в традиционный тип абсолютных прав» [37, с. 235, 247].

Опираясь в том числе на эмпирический материал и умозаключения, сделанные в статье М. А. Гурвича 1955 г., Ю. Г. Ткаченко высказала схожее с цивилистом мнение о существовании сепаратных (автономных, односторонних) правоотношений и одноименных прав и обязанностей. Возражая оппонентам, ключевым аргументом которых в абсолютном большинстве случаев была лишь необходимость придерживаться принципа единства прав и обязанностей [21, с. 35–36], Ю. Г. Ткаченко, признававшая, как отмечалось выше, основополагающий характер данной идеи, подчеркивала, что, во-первых, положение «Нет прав без обязанностей, нет обязанностей без прав» распространяется не на все формы единства прав и обязанностей, в частности оно не касается их корреляции в рамках правоотношения [36, с. 88], во-вторых, такая идея «связана с более общей проблемой, раскрывающей соотношение государства и личности», но не связана «с вопросом о структуре правоотношений, о наличии или отсутствии сепаратных прав и обязанностей. Это две самостоятельные проблемы» [35, с. 145, 152, 157, 164].

Продолжая настаивать на всеобщем и буквальном значении высказывания К. Маркса, сторонники связи «субъективное право – юридическая обязанность», в частности Е. Л. Невзгодина и О. Б. Образцова, поддержав тезис Р. О. Халфиной о существовании нескольких видов связи прав и обязанностей в правоотношениях, квалифицировали юридические последствия реализации правомочия на совершение одностороннего волеизъявления как «обязанность принять на себя юридические последствия возможного волеизъявления носителя соответствующего права» [25, с. 75] и безоговорочно отнесли последнее к разряду субъективных прав. Не приняв во внимание современные периоду написания цитируемой статьи наработки по вопросу о секундарных (потестативных) правах и, соответственно, особенностях их обеспечения (то, что М. А. Гурвич называл связанностью, зависимостью от действия управомоченного лица), специфику данной обязанности авторы усматривали в том, что «она осуществляется в момент реализации связанного с ней субъективного права, а следовательно, практически не может быть нарушена».

Следовательно, в советской юридической литературе преобладала точка зрения о неразрывности и взаимообусловленности прав и обязанностей с акцентом на существовании данной связи исключительно в рамках правоотношения, воспринимаемого в этот период в качестве единственной правовой формы общественных отношений. Иными словами, следуя Л. С. Явичу, наиболее точно сконцентрировавшему представления советской юридической науки по рассматриваемому вопросу, «любой форме субъективных прав соответствуют юридические обязанности (всеобщие или конкретных лиц)» [42, с. 127].

В процессе разрешения второго, названного в начале статьи, вопроса в работах Д. М. Генкина, Г. Ханая, Н. И. Матузова, Р. Е. Гукасяна (в статье 1975 г.) и др. было выявлено присущее социалистическому обществу принципиально иное сочетание прав и обязанностей, допускающее слияние последних. Впервые возможность субъективного права одновременно выступать в качестве обязанности отметил С. Ф. Кечекьян [16, с. 58].

Соотношение прав и обязанностей, по мнению Д. М. Генкина, может приобретать форму совпадения, когда «осуществление лицом принадлежащего ему права тем самым является и выполнением лежащей на нем обязанности» [10, с. 28].

Н. И. Матузов усматривал наиболее глубокую форму проявления принципа единства прав и обязанностей в том, что различные обязанности выступают одновременно как права, а права – как обязанности [22, с. 178]. Р. Е. Гукасян допускал возможность слияния прав и обязанностей, но только в общерегулятивных правоотношениях, понимая под последними правовые возможности вне конкретных правоотношений [12, с. 5].

Определенные возражения против возможности слияния прав и обязанностей были высказаны В. А. Масленниковым, который связывал с «растворением» прав в обязанности и наоборот утрату не только обязанностью, но и субъективным правом своей качественной определенности. Однако под влиянием господствующей идеологической установки такой вариант взаимоотношения прав и обязанностей признавался ученым при условии появления «не юридической, а некоей новой разновидности социальных норм, в которых происходит слияние правовой возможности и правовой необходимости», что станет возможным, «когда регулятором поведения людей будут выступать не нормы права, а нормы коммунистического общежития» [20, с. 94].

Совершенно новый критический взгляд на концепцию слияния прав и обязанностей был сформулирован Р. Е. Гукасяном. Если в предыдущей работе автор утверждал, что субъективное право не может являться одновременно и обязанностью в конкретном правоотношении, в отличие от общерегулятивного, то в статье 1989 г. была сформулирована на основе категории «интерес» общая однозначная позиция автора: «Одно и то же действие одного субъекта в одном отношении и правом и обязанностью быть не может, так как при одновременном регулировании действия с помощью предоставления права и возложения идентичной по содержанию обязанности право будет поглощено обязанностью, поскольку механизм исполнения обязанности и механизм реализации субъективного права носителем взаимно исключают друг друга – у них разные стимулы» [13, с. 27].

Проведенный анализ позволяет сделать вывод, что в советской юридической науке проблема взаимосвязи прав и обязанностей преимущественно разрешалась через принцип единства прав и обязанностей^[1], дальнейшая идеологизация которого привела к идее о перерастании (слиянии) прав и обязанностей «в единые правила коммунистического общежития».

Даже самый поверхностный взгляд на современную литературу, в которой затрагивается названная проблема, свидетельствует о преобладании тенденции к воспроизведению подходов, изложенных в советских работах, но на основании иной, разумеется, несколько деидеологизированной аргументации. Безусловно, не вызывают возражений предложения представителей общетеоретической и конституционно-правовой наук об обусловленности проблемного характера единства прав и обязанностей более выраженным философским аспектом такого единства [18, с. 19] либо о выражении в тезисе «Нет прав без обязанностей, нет обязанностей без прав» «начал равенства и социальной справедливости» [40, с. 23], так же как и не вызывает сомнений тот факт, что изменение социального строя, структуры общества, системы права в целом не влечет отнесения данного тезиса к теоретически и практически неактуальному прошлому. Проблема, на наш взгляд, связана, даже не столько с инертным воспроизведением смысла процитированных выше утверждений типа «Права и обязанности являются парными юридическими категориями, находящимися в постоянном взаимодействии», которое включает в себя «их единство… корреспондирование и сочетание… только совместное исследование этих феноменов позволяет выявить их общие черты, особенности, взаимодействие, определить место в системе правового регулирования» [32, с. 8, 11], сколько с безусловным, не предполагающим исключений перенесением «забытой» [28, с. 5] идеи о неразрывной двусторонней связи субъективного права и юридической обязанности в учебные и научные работы по гражданскому праву – «право и юридическая обязанность – такие противоположности, которые вне единства (конституционных, общих, общерегулятивных, конкретных правоотношений) как социальные и юридические явления не существуют» [4, с. 8]. В свою очередь, существование норм права, имеющих одновременно возможный и должный характер, создает объективные предпосылки для утверждений о возможности совпадения прав и обязанностей, например, родителей, опекунов (попечителей) [17, с. 335], коммерческой организации – стороны публичного договора [8, с. 53] и т. д. Достаточно очевидно, что, невзирая на хоть и немногочисленные, но все же имевшие место в различные периоды точки зрения о возможности существования юридической обязанности без субъективного права, данная возможность не стала объектом самостоятельного анализа ввиду упорного отрицания самостоятельности категории «юри-

дическая обязанность» и сведения последней к антиподу субъективного права. Такая ситуация в юридической науке также во многом объясняется, как уже неоднократно отмечалось, состоянием общего учения о правоотношении.

В настоящее время тезис об односторонне-необходимом характере связи (единства) субъективного права и юридической обязанности нашел обоснование в работах В. А. Белова и А. Б. Бабаева, что, в свою очередь, снова придало актуальность обозначенному А. Г. Певзнером вопросу о существовании правоотношений с иным, нежели субъективные права + юридические обязанности, содержанием. В учебнике по гражданскому праву 2002–2004 гг. [5, с. 204–207] и совместном очерке цивилисты, так же как и А. Г. Певзнер в статье 1958 г., дали положительный ответ на этот вопрос, дополнительно указав на существование в рамках понятия о правоотношении правовых связей, отличных от связи «субъективное право – юридическая обязанность», например таких, как «интерес + юридическая обязанность», «право ожидания + юридическая обязанность», «ожидаемое (будущее) право + существующая юридическая обязанность» [11, с. 252].

В учебнике 2011 г. В. А. Белов, пересмотрев свою точку зрения, в качестве обязательных элементов всякого правоотношения называет субъективное право и юридическую обязанность, которая не является единственным средством обеспечения субъективного права. Теоретическим обоснованием правильности такого взгляда ученый считает узкую трактовку правоотношения и предлагает обозначать широкое понимание правоотношения термином «гражданско-правовая форма», в различных вариантах которой существуют и реализуются все другие, кроме субъективного права, виды юридических возможностей (гражданская правосубъектность, секундарные права, охраняемые законом интересы и т. д.). В числе иных, кроме юридической обязанности, средств обеспечения субъективного права называется состояние бесправия (неправа), соответственно, в содержание всякого гражданского правоотношения В. А. Белов включает «минимум (курсив наш. – С. В.) три элемента: 1) субъективное право определенного лица – управомоченного, 2) состояние бесправия всякого и каждого, исключая управомоченного и 3) обязанность определенного лица или лиц, иных, чем лицо управомоченное» [6, с. 391–393]. Соответственно, в рамках одного и того же правоотношения абсолютное право обеспечивается состоянием бесправия всех и каждого, а обязанностью обеспечивается имеющее второстепенное значение правомочие требования «обладателя абсолютного права к конкретным лицам об их воздержании от таких конкретных действий, которые, будучи совершенными, составят нарушение его абсолютного права», например от действий, подготовку к совершению которых или покушение на которые наблюдает управомоченный [6, с. 407–408]. Но при таком решении вопроса состояние бесправия, обеспечивающее, в частности, абсолютное право собственности, возникает из одного юридического факта, например добросовестного приобретения, а обязанность появляется по причине совершения действий, создающих предпосылки нарушения такого права, что фактически признается самим ученым [6, с. 408].

Даже если отталкиваться от того общетеоретического соображения, что правовое регулирование предопределено не только актуальным и активным взаимодействием участников общественных отношений, но и необходимостью установить правила формирования и развития будущих отношений, создавая тем самым правоотношения, когда такого взаимодействия еще нет [6, с. 20], открытым остается тот же вопрос: обязанность каких лиц соответствует обладателю абсолютного права, если попытку посягнуть на его никто не предпринимает? И еще – если покушение на абсолютное право совершено, правомочие требования обладателя абсолютного права реализуется в рамках того же правоотношения или возникшего в этой связи нового? Если такое покушение не совершено, то входит ли обязанность конкретных лиц в состав соответствующего правоотношения?

Как видим, интересующая нас проблема взаимосвязи субъективного права и юридической обязанности во многом связана с еще более сложной и объемной проблемой содержания правоотношения, а точнее – с проблемой существования абсолютных правоотношений, которая выходит за пределы настоящей работы и требует самостоятельного детального рассмотрения. Здесь лишь отметим, что, заменив «всеобщую обязанность» [9, с. 38] или «неопределенность состава обязанных субъектов, связанных долженствованием воздерживаться от посягательств на объект субъективного права» [3, с. 115] на неопределенность лиц, состояние бесправия которых обеспечивает возможности «удовлетворения интереса управомоченного лица своими собственными активными фактическими действиями», то есть сохраняя неопределенность пассивной стороны и добавив обязанность (обеспечивающую требование второстепенного значения) конкретных лиц воздерживаться от совершения действий, способных нарушить субъективное право [6, с. 407], в ситуации с абсолютным правоотношением мы все равно сталкиваемся с необходимостью разрешения сформулированных выше вопросов. Кроме того, возникает еще один вопрос: какие новые закономерности открываются благодаря такому подходу? Неслучайно В. А. Белов приходит к выводу, что «конструкция абсолютных правоотношений имеет смысл лишь в качестве антипода относительных правоотношений, но сама по себе никакой познавательной функции не выполняет» [11, с. 258].

Заключение. Таким образом, в настоящее время вопрос о характере взаимосвязи субъективного права и юридической обязанности выходит далеко за пределы сформулированного советской юридической наукой принципа единства прав и обязанностей и, как и применительно к советской науке, состоит в следующем: «субъективное право и юридическая обязанность связаны неразрывно» или «субъективное право и юридическая обязанность сосуществуют только в рамках правоотношения»? Его решение в рамках современной теоретической юриспруденции предполагает существование конвенционально принятого подхода к сущности [7], содержанию и классификации правоотношения, иными словами, связано с вопросом построения юридических конструкций. В то же время решение такого вопроса предопределяет целый ряд практически значимых выводов о средствах обеспечения субъективных прав как разновидности юридических возможностей. Не только для практики, но и для развития положительного права и науки имеет значение заслуживающий самостоятельного адекватного времени анализа вопрос о возможности и реальности содержательного совпадения субъективного права и юридической обязанности.

Список использованных источников

1. Агарков, М. М. Юридическая природа железнодорожной перевозки / М. М. Агарков // Вестн. гражданского права. – 2008. – № 4. – 142–172.
2. Агарков, М. М. Обязательство по советскому гражданскому праву / М. М. Агарков. – М. : Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1940. – 192 с.
3. Александров, Н. Г. Законность и правоотношения в социалистическом обществе / Н. Г. Александров. – М. : Госюриздат, 1955. – 175 с.
4. Бабаков, В. А. Гражданская процессуальная обязанность : автореф. дис канд. юрид.наук : 12.00.03 / В. А. Бабаков ; Сарат. гос. акад. права. – Саратов, 1999. – 22 c.
5. Белов, В. А. Гражданское право. Общая и Особенная части : учебник / В. А. Белов. – М. : Центр ЮрИнфоР, 2003. – 960 с.
6. Белов, В. А. Гражданское право. Общая часть : учебник / В. А. Белов. – М. : Юрайт, 2011. – Т. 1: Введение в гражданское право. – 521 с.
7. Вабищевич, С. С. Категория «гражданское правоотношение»: проблемы генезиса и современного понимания / С. С. Вабищевич // Актуальные проблемы гражданского права : сб. науч. тр. / Междунар. ун-т «МИТСО», Центр частноправовых исследований ; науч.-ред. совет : Н. Л. Бондаренко [и др.]. – Минск, 2014. – Вып. 3. – С. 77–85.
8. Витушко, В. А. Юридические понятия : теоретико-прикладные аспекты / В. А. Витушко // Актуальные проблемы гражданского права : сб. науч. тр. / Междунар. ун-т «МИТСО» ; редкол.: И. А. Маньковский (гл. ред.) [и др.]. - Минск : Междунар. ун-т «МИТСО», 2013. - Вып. 2 - С. 29–65.
9. Генкин, Д. М. Право собственности в СССР / Д. М. Генкин. – М. : Госюриздат, 1961. – 223 c.
10. Генкин, Д. М. Сочетание прав с обязанностями в советском праве / Д. М. Генкин // Советское гос-во и право. – 1964. – № 7. – С. 27–38.
11. Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики / А. Б. Бабаев [и др.] ; под общ. ред. В. А. Белова. – М. : Юрайт-Издат, 2007. – 993 с.
12. Гукасян, Р. Е. Соотношение субъективных прав и обязанностей граждан / Р. Е. Гукасян // Вопр. развития и защиты прав граждан : сб. науч. ст. / Калининский гос. ун-т ; науч. и отв. ред. Р. Е. Гукасян. – Калинин, 1975. – С. 3–9.
13. Гукасян, Р. Е. Субъективные права, обязанности и интересы в механизме правового регулирования / Р. Е. Гукасян // Советское государство и право. – 1989. – № 7. – С. 26–34.
14. Гурвич, М. А. Гражданские процессуальные правоотношения и процессуальные действия / М. А. Гурвич // Избранные труды : в 2 т. / М. А. Гурвич – Краснодар : Совет. Кубань, 2006. – Т. 2. – 544 с.
15. Гурвич, М. А. К вопросу о предмете науки советского гражданского процесса / М. А. Гурвич // Ученые записки ВИЮН. – М. : Госюриздат, 1955. – Вып. 4. – С. 28–59.
16. Кечекьян, С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе / С. Ф. Кечекьян. – М. : Изд-во АН СССР, 1958. – 185 с.
17. Комментарий к Семейному кодексу Российской Федерации / Е. С. Гетман [и др.] ; под общ. ред. П. В. Крашенинникова, П. И. Седугина. – М. : Норма, Инфра-М, 1997. – 384 c.
18. Коршунова, И. В. Обязанность как правовая категория : автореф. … дис. канд. юрид. наук : 12.00.01 / И. В. Коршунова ; Хакасский гос. ун-т им. Н. Ф. Катанова. – Абакан, 2004. – 27 с.
19. Маркс, К. Сочинения : в 50 т. / К. Маркс, Ф. Энгельс. – 2-е изд. – М. : Гос. изд-во полит. лит-ры, 1955–1986. – Т. 16. – 192 с.
20. Масленников, В. А. Конституционные обязанности граждан / В. А. Масленников // Конституционный статус личности в СССР / Академия наук СССР ; Ин-т государства и права; редкол.: Н. В. Витрук [и др.]. – М. : Юрид. лит., 1980. – С. 84–101.
21. Матузов, Н. И. Исследование проблемы юридических обязанностей граждан СССР / Н. И. Матузов, Б. М. Семенеко // Советское государство и право. – 1980. – № 12. – С. 28–37.
22. Матузов, Н. И. Правовая система и личность / Н. И. Матузов. – Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 1987. – 294 с.
23. Меркель, А. Юридическая энциклопедия / А. Меркель ; пер. с нем. Ф. К. Зеделя под ред. В. М. Грибовского. – СПб. : Изд. Юрид. кн. маг. Н. К. Мартынова, 1902. – 256 с.
24. Наритс, Р. Х. Принцип единства прав, свобод и обязанностей граждан в условиях совершенствования социалистического общества : автореф. … дис. канд. юрид. наук : 12.00.01 / Р. Х. Наритс ; МГУ. – М., 1987. – 21 с.
25. Невзгодина, Е. Л. Особенности взаимосвязи прав и обязанностей в гражданских правоотношениях / Е. Л. Невзгодина, О. В. Образцова // Вопросы совершенствования гражданско-правового регулирования : сб. ст. / Томский ун-т ; отв. ред. В. Н. Щеглов. – Томск, 1983. – С. 69–78.
26. Певзнер, А. Г. Понятие гражданского правоотношения и некоторые вопросы теории субъективных гражданских прав / А. Г. Певзнер // Ученые записки ВЮЗИ. – Вып. 5: Вопросы гражданского права. – М., 1958. – С. 3–34.
27. Певзнер, А. Г. Понятие и виды субъективных гражданских прав : дис. … канд. юрид. наук : 12.00.03 / А. Г. Певзнер. – М., 1961. – 242 с.
28. Провальский, А. А. Механизм возникновения и реализации гражданско-правовых обязанностей : автореф. дис канд. юрид. наук : 12.00.03 / А. А. Провальский ; Моск. акад.экономики и права. – М., 2007. – 21 с.
29. Регельсбергер, Ф. Общее учение о праве / Ф. Регельсбергер ; пер. с нем. И. А. Базанова ; под ред. Ю. С. Гамбарова. – М. : Т-во И. Д. Сытина, 1897. – 296 с.
30. Ренненкамф, Н. К. Очерки юридической энциклопедии : в 2 ч. / Н. К. Ренненкамф. – 2-ое изд., испр. и доп. – М. : Изд. Н. Я. Оглоблина, 1880. – Ч. 1. – 158 с.
31. Рождественский, А. Основы общей теории права / А. Рождественский. – М. : Изд. В. С. Спиридонова, 1912. – 157 с.
32. Рудаков, А. А. Права и обязанности как парные категории (вопросы теории) : автореф. дис канд. юрид. наук : 12.00.01 / А. А. Рудаков ; Красноярский гос. ун-т. – Красноярск,2006. – 29 с.
33. Семенеко, Б. М. Юридические обязанности граждан СССР (вопросы теории) : автореф. … дис. канд. юрид. наук : 12.00.01 / Б. М. Семенеко ; Саратовский гос. ун-т. – Саратов, 1978. – 21 с.
34. Тарановский, Ф. В. Учебник энциклопедии права / В. Ф. Тарановский. – Юрьев : Тип. К. Маттисена, 1917. – 534 с.
35. Ткаченко, Ю. Г. Методологические вопросы теории правоотношений / Ю. Г. Ткаченко. – М. : Юрид. лит., 1980 – 176 с.
36. Ткаченко, Ю. Г. Новая Конституция СССР о единстве прав и обязанностей советских граждан / Ю. Г. Ткаченко // Конституция СССР и правовое положение личности ; редкол.: Н. В. Витрук [и др.] . – М. : Изд-во ИГиП АН СССР, 1979. – С. 88–93.
37. Xалфина, Р. О. Общее учение о правоотношении / Р. О. Халфина. – М. : Юрид. лит., 1974. – 348 с.
38. Хвостов, В. М. Общая теория права. Элементарный очерк / В. М. Хвостов. – М. : Унив. тип., 1905. – 219 с.
39. Хвостов, В. М. Система римского права. Общая часть : конспект лекций / В. М. Хвостов ; ред. А. Э. Вормс. – 4-е изд. – М. : Тип. Вильде, 1908. – 476 с.
40. Хохлова, Е. М. Субъективное право и юридическая обязанность в механизме правового регулирования : автореф. дис канд. юрид. наук : 12.00.01 / Е. М. Хохлова ; Сарат. гос.акад. права. – Саратов, 2008. – 26 с.
41. Шершеневич, Г. Ф. Общая теория права / Г. Ф. Шершеневич. – М. : Изд. бр. Башмаковых, 1912. – Вып. 3. – 718 с.
42. Явич, Л. С. Право и общественные отношения (основные аспекты содержания и формы советского права) / Л. С. Явич. – М. : Юрид. лит., 1971. – 152 с.
43. Fernek, von Hold. Die Rechtswidrigkeit. Eine Untersuchung zu den allgemeinen Lehren des Strafrechtes / Hold von Fernek. – Iena, 1905. – T. 1. – 184 s.