Пространство художественного текста, воплощенное всей совокупностью языковых единиц и возникающими между ними связями, как собственно языковыми, или структурными (грамматическими, словообразовательными, синтаксическими), так и текстовыми, отражает авторскую (индивидуально-авторскую) картину мира. Нет сомнения в том, что творчество писателя или поэта в целом, континуум художественных текстов, в которых реализуется образное переосмысление действительности, и являются источником для воссоздания личности поэта в её исконном виде — в языковой данности слова и эмоциональной насыщенности и завершенности образа мира.
Одним из самых ярких свидетельств уникальности авторской картины мира выступает словообразовательный уровень, в частности, такие случаи использования словообразовательных средств, которые мы относим к окказиональным. Окказиональные языковые единицы приобретают такое свойство одноразовости, невоспроизводимости в речи именно на словообразовательном уровне, в сферу действия которого входят словообразовательные и / или словоизменительные аффиксы, словообразовательные модели (СМ) и словообразовательные типы, способы словообразования. Весь этот круг вопросов нашел отражение в многовекторной терминологически и понятийно научной литературе [1-4].
Одно из важных условий анализа словообразовательного уровня (как, впрочем, и любого другого языкового уровня) — проблема выбора автором тех или иных языковых средств и определение характера и частоты их употребления, что может стать основой выявления не только особенностей рассматриваемого текста, но и особенностей авторской картины мира в целом. Именно поэтому рассмотрение вопроса об активизации отдельных словообразовательных моделей окказиональных слов представляется нам актуальным, поскольку позволяет наметить смысловые сгустки художественного текста, занимающие вполне определенное место в картине мира автора, в его способах изображения действительности [1]. Проблема окказионального слова в художественном тексте относится к числу одной из самых актуальных в языкознании, и лингвистика вводит в научный оборот исследования творчества новых авторов. В этом смысле творчество современной нам поэтессы Б.Ахмадулиной, безусловно, представляет интерес и даёт богатый языковой материал, требующий всестороннего осмысления и фиксации [2-4].
Так, анализ языкового материала наглядно демонстрирует выборность, избирательность отдельных её элементов, как отдельных способов словообразования, так и предпочтительности в выборе словообразовательных аффиксов. Но проявление тенденций, характерных для словообразования литературного языка, характерно и в вопросе описания авторской картины мира. Так, в литературном языке и в континууме языковых реализаций текста наиболее продуктивным выступает суффиксальный способ словообразования в пределах всех частей речи (отметим, что на суффиксальный способ образования слов приходится более 60 % от общего числа производных слов и в литературном языке).
Наиболее активно действует суффиксальное словообразование в области образования имен существительных.
Так, одной из продуктивных моделей, наряду с активным образованием абстрактных имен (ср.: чудо-лунность, чуланность, пригожесть), становится словообразовательная модель со значением 'лицо'. В системе языка данное словообразовательное значение передается рядом продуктивных и непродуктивных суффиксов — тель-, -ец-, чик-, -ник, -ач и других (ср.: руководитель, гордец, разведчик, трюкач). В окказиональном словообразовании Б.Ахмадулиной нами отмечен единственный суффикс -тель. Такая избирательность — характерная черта авторской картины мира, в которой любой элемент должен стать узнаваемым, маркированным в пределах пространства текста и (шире) творчества в целом, он также позволяет сохранять некое смысловое единство впечатлений и строго регулируется автором.
Ну что ж, земля, сегодня — отдых мой, Ликую я — твой добрый обыватель, Вдыхатель твоей влажности густой, Твоих сосулек тёплых обрыватель.
«Воскресный день». 1961 [5; 56]
Особенностью функционирования окказиональных единиц становится тот факт, что зачастую в пределах стихотворной строки или строфы автор помещает или противопоставляет узуальное слово и окказиональное. Такое «соседство» призвано актуализировать в сознании читателя неожиданные с точки зрения языковой системы ассоциации, которые вполне и закономерно согласуются с образным рядом текста.
СМ прилагательных «сущ.+ -н (ый)» (ср.: железный, партийный) также может быть названа одной из самых продуктивных, хотя окказиональность создается за счет созданного в пределах слова семантического сдвига, который проявляется в присвоении идеи признаковости словам, лишенным такого статуса в литературном языке. Ср.:
Я слышала когда-то, Мне слышалось иль выдумано мной Безвыходное низкое контральто Вулканный выдох глубины земной.
«Поступок розы». 1985 [С. 407]
Такой же продуктивностью, как и в литературном языке, характеризуется суффиксальное словообразование наречий. Окказиональность таких случаев создается за счет такого же семантического сдвига или нарушения правила сочетаемости производящей базы и словообразовательного аффикса при сохранении внешних атрибутов образования узуального слова, в частности, это положение наглядно демонстрирует ряд окказиональных наречий, образованных по высокопродуктивной модели «относительное прилагательное + -о-». Ср.:
Бесчинствуй и пофыркивай моторно. В чужом дому плачь домовым в трубе. «Павлу Антокольскому». 1956 [C. 15]
Или:
То добрый пес. Но, замирая И победительно сопя, надменным взглядом самурая он сможет защитить себя.
«Живут на улице Песчаной...». 1958
Мощным потенциалом обладают окказиональные имена, образованные при помощи нулевой суффиксации. Последняя подвергается «остракизму» с различных позиций главным образом в школьной грамматике, но именно в пределах художественного текста такие образования становятся наиболее выразительными:
Я вас люблю, красавицы столетий, за ваш небрежный выпорх из дверей, за право жить, вдыхая жизнь соцветий и на плечи накинув смерть зверей.
«Я вас люблю, красавицы столетий.». 1973 [C. 191]
Такие слова в пределах контекста приобретают необходимую автору сжатость и динамизм, заложенный потенциально в глагольной производящей базе (ср.: выпорхнуть — выпорх, расплываться — расплыв, угомониться — угомон), и вместе с тем, словом приобретается некая завершенность картины, в которой главным оказывается не то, что происходит, изменяется, а фиксируется автором в виде наглядной картины, наполненной эмоциями и помещенной во время, которое сгущается и становится живым, подвижным или кратковременным.
В образовании имен существительных отмечаются также менее продуктивные способы, характеризующиеся яркой стилистической окрашенностью словообразовательного средства (ср.: книж-ищ-е). Можно утверждать, что и стилистические ресурсы словообразования, в частности, стилистическая окраска (разговорность, просторечие, шутливость) или стилистические оттенки (уменьшительности, увеличительности) становятся весьма устойчивыми в пределах текста, а потому выступают яркой чертой авторской картины мира. Эта картина мира насыщена эмоционально наполненными, противоборствующими смыслами.
Растает снег. Я в зоопарк схожу. С почтением и холодком по коже Увижу льва и: - Это лев! - скажу. Словечко и предметище не схожи.
«Таруса». 70-е [C. 215]
Префиксация, как и суффиксация, — один из самых продуктивных способов словообразования. Префиксы обладают большой смысловой нагрузкой: они не обладают свойством грамматической изменчивости, но вносят существенный вклад в лексическое значение слова. Известно, что наиболее продуктивно используется префиксация в образовании глагольных форм. Нами отмечены случаи префиксального глагольного словообразования и продуктивность отдельных моделей (например, СМ глаголов «с префиксом от-+ глаг.») в текстах Ахмадулиной. Ср.:
Ещё пишу: отвьюжило, отмглилось,
Оке наскучил закадычный лёд,
Но в это время чья-то власть и милость
«Спи!» — говорит и мой целует лоб.
«Милость пространства». 10 марта. 1981
Или СМ «воз- + глаг.»:
Воскресни же — ты воскрешён уже. Велик и леп, восстань великолепным. Я повторю и воздымлю в уме Твой первый свет в моём окошке левом.
«Вослед 27-му дню февраля». 1981 [C. 262].
В последнем случае префикс воз- является носителем временного смысла начала процесса (ср.: синонимичная приставка — за-). Сам префикс крайне редко используется в языке, он характерен, скорее, для устаревших слов, и его использование Б.Ахмадулиной свидетельствует о некотором тяготении к архаичности слога.
Особую роль в образовании глагольных форм приобретает и морфологическая окказиональность, связанная с переосмыслением парадигм слова: в частности, образование форм 1-го лица глаголов «нарушенной» семантики (ср.: размытость позиции субъектного актанта в значении глагола воз-дымить).
Продуктивна префиксация и в образовании окказиональных имен существительных, например:
... Столько раз
Я знала здесь печаль, и гордость, и нежную шагов нетвёрдость, и нежную незрячесть глаз.
«Сон». 1965 [C. 102] Лишь в полночь меркнет полдень белоснежный, Оставив блик для рыбы и блесны. Преобладанье призелени нежной Главенствует в составе белизны.
«Мне дан июнь холодный и пространный.». 1985 [C. 432]
В первом случае речь идет о модели существительных «не-+сущ.», имеющей общее значение — «полное отсутствие того, что названо производящей основой», и усиливающейся неоднократным повтором звукосочетания не (нежную, нетвёрдость, незрячесть). Во втором случае — призелень — о модели «при- + сущ.», имеющей значение «неполное наличие того, что названо производящей основой». Первая модель — высокопродуктивная, вторая — продуктивна в меньшей степени.
Интересно отметить, что продуктивные в литературном языке префиксальные словообразовательные модели имен прилагательных в текстах не отмечены, что может быть вызвано их семантической «пустотой» и невостребованностью в пространстве художественного текста.
Отдельные способы словообразования встречаются только в пределах одной части речи, речь идет, в частности, о префиксально-суффиксальном способе словообразования. Отмеченные нами модели могут реализовывать частные словообразовательные значения, варьирующиеся, как и в литературном языке, в широком диапазоне предметных и абстрактных значений (ср.: безглыбье, заумие), например:
Зато, её любившие, брезгливы Ко мне чернила, и тетрадь гола. Рак на безрыбье или на безглыбье Пригорок - вот вам рыба и гора. «Таруса». 70-е [C. 213]
Так зорко, что уже подслеповато, Так чутко, что в зауми звенит, я стерегу окно, и непонятно: чем сам себя мог осветить залив?
«Темнеет в полночь и светает вскоре.». 1985 [C. 410]
Обращает на себя внимание активизация словообразовательных моделей сложных слов. Можно говорить о приверженности поэтического языка к образованию сложных понятий. Сложное слово обладает стилистической окраской книжности благодаря сферам своего функционирования и резкой противопоставленности разговорной речи, где доля сложных слов естественно мала. Сложное слово в тексте является не только стилистически маркирующим ситуацию знаком, но и во многом обладает свойством особого видения окружающего мира, сложного и противоречивого одновременно.
Образование сложных слов характеризует главным образом имена, существительные и прилагательные. Для имен существительных это активизация словообразовательных моделей с различными суффиксами — j-, -т]-, -н']-, например:
Я целовала крутолобье волн, просила море: - Притворись водою! Страшусь тебя, словно изгнали вон в зыбь вечности с невнятною звездою. «Таруса». 70-е [C. 215]
Или:
О слово, о несказанное слово! Оно во мне качается смелей, чем я, в светопролитье небосклона, качаюсь дрожью листьев и ветвей.
«Я лишь объём, где обитает что-то...». 1982 [C. 317]
Подобная активность словообразовательных суффиксов может быть охарактеризована и как стремление автора к фонетической (звуковой) орнаментовке стихотворной строки, поскольку среднеязычный звук (j), входящий в состав суффиксов, создает совершенно определенный звуковой и ритмический эффекты.
Так же активны сложные имена прилагательные. Ср.:
В том главное значение стены,
Что скрыт за нею город сумасходный.
Он - близко - только руку протяни.
Но есть препона совладать с охотой
иметь. Не возымей, а сотвори
всё надобное, властелин свободный.
«Стена». 1984
Б. Ахмадулина как мастер слова из обыденных лексических единиц извлекает гамму смысловых метонимических (ср.: жадно-дышащ, всемирно-сущий, узко-стройный и др.) приращений, которые и созданы с помощью комплекса метафорически и параллельно метонимически употреблённых лексических единиц, номинально не обладающих никакими аксиологическими свойствами.
К случаям окказионального словообразования мы относим и окказиональные прилагательные, образованные путем сложения (ср.: белонощный, многонервный, многоязыкий, общедетский). Первая часть таких слов — префиксоиды много-, обще- — при своей семантической однотипности в литературном языке, безусловно, расширяет свое чисто узуальное значение.
Окказиональные прилагательные ничем не отличаются от узуальных по способу словообразования и по общим модельным значениям, нарушение нормы здесь заключается в том, что таких сочетаний значений нет в языке в пределах одного слова. На наш взгляд, говорить о том, что семантика этих слов препятствовала образованию таких соединений, нельзя. Скорее всего, мы имеем дело с заполнением «пустых клеток» в лексической системе языка, т.е., как было сказано выше, эти окказиональные образования не противоречат норме, просто язык в таких лексемах не нуждался, не было необходимости их создавать и использовать.
Ещё один смешанный способ образования сложных имен, как и в литературном языке, — суффиксально- сложный, или сложение в сочетании с суффиксацией (материально выраженной или нулевой), также действует в образовании имен прилагательных:
- Всё так и есть! Душепогубный цвет Смешал тебя! Какой ещё Нефёдов?
«Черёмуха трёхдневная». 1981 [284] Нет у тебя иного знанья: для вечных наущений двух, для упованья и терзанья цветёт твой болетворный дух.
«Черёмуха предпоследняя». 1981
В заключение остановимся на моделях, которые не могут быть отнесены к продуктивным, но наличие таких образований в художественном тексте всегда заметно и значимо — речь идет о так называемых обратных способах. Например:
Его пожирает отверстый вулкан, Его не спасёт тихомолка оврага, Идёт он - и поздно его окликать -Вдоль пламени, в челюсти антропофага. «Хожу по околицам дюжей весны...». 1986 [98] Восславив полночь дребезгами бреда, Часы впадают в бледность забытья. Взор занят обречённо и победно Черёмуховой гроздью бытия. «Здесь никогда пространство не игриво...». 1985 [463]
Нетрудно установить, что слова тихомолка — тихомолком находятся в отношениях мотивированности, и выделенное слово образовано от наречия путём десуффиксации. Во втором случае Б.Ахмадулина использует и окказиональный способ депрефиксации, например, в случае со словом дребезги.
В поэзии Б.Ахмадулиной не было обнаружено слов, образованных без модели, но в качестве примера можно привести знаменитое еуы Кручёных, где слово — не только лексический, но и фонетический окказионализм: в русском языке эти фонемы не сочетаются в пределах одной морфемы. Ср. у А.Вознесенского в «Эскизе поэмы» для передачи состояния сильного аффекта, в котором находится лирический герой: «...Согласныерастворились. | Остались одни гласные. | Оаыу аоии оааоыаие!»
Таким образом, рассмотренные выше словообразовательные модели, продуктивность корпуса словообразовательных аффиксов различных частей речи презентируют особую роль окказиональных языковых единиц (имен существительных, прилагательных, наречий, глаголов) в пространстве художественного текста и — как следствие — играют свою особую роль в представлении индивидуально-авторской картины мира. Основные черты этой картины мира могут быть сведены к следующим положениям: а) продуктивность отдельных словообразовательных типов, в частности, продуктивность суффиксального словообразования всех частей речи; б) окказиональность таких единиц создается в широком смысле за счет разрушения привычных норм сочетаемости и — как следствие — появление у окказиональной единицы в пределах текста нового значения или смысла; в) эмоциональность словообразовательного уровня проявляется в его стилистической маркированности: за счет использования стилистически окрашенных аффиксов, реализующих различные смысловые оттенки (увеличи-тельности, разговорности, просторечия), с одной стороны, и намеренная архаизация, усложнение и осложнение смысла за счет образования сложных слов (главным образом, имен существительных и прилагательных) — с другой; г) рассмотренные словообразовательные модели окказионализмов становятся реализацией заложенных в творческом процессе осмысления действительности приемов языковой игры. Установка на языковую игру снимает противоречия между узуальным и окказиональным употреблением слов. В языковой игре актуализируется как установка на норму (систему), так и на осознанное воспроизведение речевых аномалий.
Список литературы
- Бузело А.С. Динамика развития валентных связей деривационных элементов в современном русском языке // Вестн. КазНУ им. аль-Фараби. Сер. филол. — № 4(85). — Алматы: Қазақ университеті, 2005. — С. 198-201.
- Янко-Триницкая Н.А. Продуктивные способы и образцы окказионального словообразования // Актуальные проблемы русского словообразования. — Ташкент, 1975. — С. 413—118.
- Ханпира Эр. Об окказиональном слове и окказиональном словообразовании // Развитие словообразования современного русского языка. — М., 1966. — С. 153-167.
- Улуханов И.С. Узуальные и окказиональные единицы словообразовательной системы // Вопросы языкознания. — 1984. — № 1. — С. 44-54.
- Ахмадулина Б.А. — Избранное: Стихи. — М.: Сов. писатель, 1988. — 480 с. Далее стихи Б.Ахмадулиной цитируются по этому изданиюс указанием страницы в тексте.