Государства Центральной Азии: в поисках корней демократии в истории народов

Авторы статьи рассматривают проблему поиска исторических корней демократии политическими элитами Центральной Азии с целью найти демократическую преемственность и обосновать особен­ность своей модели демократии.

В статье также показана оценка отечественных и зарубежных экспертов процессов демократизации в государствах региона через призму поиска первичных демократических ценностей в прошлом для объяснения демократических реформ политической системы в настоящем. Авторы статьи отмечают, что в Казахстане также опираются на свое историческое прошлое т.н. «степную демократию», соз­дания культа героев-демократов - справедливых биев, "народных" ханов, что позволяет выстраивать особую модель демократии, которая учитывает все факторы влияющие на вхождение нашей страны в мировое демократическое сообщество. Так же авторами отмечено, что путь выбранный Казахстаном является более сложным, нежели другими странами Центральной Азии.

Введение: После падения СССР необходимо было немедленно создать в прежних советских республиках новую модель, которая к тому же могла бы обеспечить собственную идеологию. Трудностей в поиске новых корней было мно­жество, так как возникшим идеологическим вакуумом сразу же пытались воспользоваться различные группы, преследующие свои соб­ственные цели (политические, религиозные, на­ционалистические). Это привело к усилению ра­дикальных настроений в обществе (этнические конфликты в Кыргызстане, волнения на религи­озной почве в Узбекистане, гражданская война в Таджикистане).

Осуществлявшиеся трансформации изменили все аспекты культуры стран: необходимо было за­пустить новую экономическую систему и начать жить по-новому, сменив весь образ жизни.

Согласно оценкам Международного валют­ного фонда и Всемирного банка, в 1990 г. от трети до половины населения республик Центральной Азии жила за чертой бедности. Поэтому постро­ение демократии в республиках Центральной Азии имело свои трудности и особенности [1].

Новую модель создавали в рамках полити­ческой системы, которую характеризовали как демократическую, но из-за отсутствия строгого определения понятия «демократия» эти переме­ны можно было интерпретировать как угодно.

После распада СССР к власти обычно при­ходили представители коммунистической эли­ты. После провозглашения суверенитета своих республик они начинали проводить в жизнь по­литику перемен, которые не поддаются односто­ронней оценке, но в целом все пытались создать условия для перемен к лучшему.

Во всех республиках Центральной Азии слово «демократия» становится постоянным в словаре политической элиты центральноази­атских государств. Демократии приписывали определенную ценность: устанавливаемую по­литическую систему представляли как демо- критическую и таким образом добивались по­ложительной реакции. Так как «демократия» воплощает определенную положительную цен­ность в современном мире, политическим эли­там нужно было, по крайней мере, создать мне­ние международного сообщества, что перемены являются демократическими.

Для этого необходимо было проводить сво­бодные демократические выборы (президент­ские или парламентские) и создавать демокра­тические институты. США наряду с западными государствами и международными организация­ми (ООН, ОБСЕ) они как мировое сообщество, являются судьями этого процесса, и именно они решают, проходили ли выборы в соответствии с западными стандартами демократии или они не отвечали этим стандартам.

Основная часть: Говоря о методах демо­кратизации государств Центральной Азии аме­риканские исследователи и практики отмечают особенности этого процесса в странах региона. В материалах комиссии конгресса США отмеча­лось, что «очевидно, что введение парламента и организация демократических выборов не обя­зательно ведут к эффективному делегированию власти представителям народа. Применение пар­ламентской демократии в условиях Централь­ной Азии еще раз продемонстрировало, что этот метод управления государством не панацея, в данном регионе он потерпел очень серьезную неудачу» [2].

Этот метод фактически диаметрально проти­воположен тому, что было в Центральной Азии традиционным для организации общества, отли­чавшейся очень сильным делегированием власти на нижние уровни, а также совсем иным мето­дом поддержания социальной связи и единства общества (прежде всего на основе родственных, племенных и региональных отношений).

Центральная Азия - регион уникальный. И не потому, что великие державы решили возоб­новить здесь затихшую было "большую игру". По мнению американского эксперта Ф. Закария: «Не в шелковом пути дело, и не в стратегическом положении и даже не в огромных запасах нефти. Все это внешние факторы, которые лишь при­влекают внимание любителей изящной геополи­тики. Для тех, кто живет в среднеазиатских стра­нах, важнее другое, если, конечно, мы признаем, что в мире может быть хоть что-нибудь важнее нефти. Сейчас в этом регионе формируется го­сударственная мифология, создается пантеон национальных героев, вспоминаются старые ле­генды, пишется заново история народов. Когда те же процессы происходили в Европе, никто не задумывался о показателях экономического ро­ста и особенностях политической системы. Ведь завоевать независимость - это лишь полдела, су­веренное положение нужно еще и оправдать как для других, так и для самих себя» [3].

Делая исторический экскурс, американские исследователи подчеркивают, что «легче всего сделать это, провозгласив своего хана наместни­ком Аллаха и водрузив на центральной площади его золотую статую. Чем вам не выход из по­ложения? Есть культ, есть его служители и есть народ, нашедший свое счастье в долгоденствии какого-нибудь Туркменбаши» [3, с. 40].

Согласен с ним и К. Шонберг, который отме­чает, что «не следует забывать о том, что типич­ная восточная деспотия в своей государственной мифологии не отводит места для таких, напри­мер, понятий, как личный успех. И стоит при­нять данную форму правления, как тебе уже не добиться нового азиатского чуда, а ведь это не так уж сложно сделать в XXI в., которому, го­ворят, суждено стать веком Азии. Поэтому го­сударству с амбициями, идущему по следам "южноазиатских тигров", следует искать другие рецепты» [4].

По-мнению многих исследователей, во всей Средней Азии только Казахстан понимает это. Отношение власти к созданию государственной мифологии здесь куда более тонкое, чем в осталь­ных среднеазиатских странах. И это притом, что заниматься мифотворчеством Казахстану намно­го сложнее, чем его соседям. Ни тебе сказочной Бухары, ни древнего Ташкента, ни даже устойчи­вой письменной традиции. Существуют, конечно, песни местных акынов, но строить свою государ­ственность на устных преданиях не так уж про­сто. С другой стороны, это и помогло казахским отцам-основателям не скатиться к традиционной деспотии. Такого опыта в истории "великой сте­пи" не было. Своих ханов, как известно, кочев­ники выбирали. И в современном Казахстане од­ним из государственных мифов становится миф о «степной демократии» [5].

Следует также говорить о мобильности ко­чевого общества, где никогда не существовало замкнутых каст и положение в иерархии зави­село от личных способностей человека. Казах­ская традиция предполагает сильную судебную и законодательную власть, ведь наравне с ханом в управлении кочевым государством участво­вал суд биев, создавший древний свод законов. Без одобрения совета биев не могли решаться важные для государства вопросы. Он отвечал и за выборы верховного хана. По мнению совре­менных казахских идеологов, существовала в ко­чевом государстве и четвертая власть - акыны, которые пользовались абсолютной неприкосно­венностью. Даже общенациональные ханы не рисковали преследовать народных певцов. Как гласит казахская пословица: «Хан вправе снять голову с плеч, но не вправе лишить слова» [5, с. 118].

Когда представления о «степной демократии» становятся частью государственной мифологии, не таким уж блефом кажутся рассуждения вла­сти о политической реформе. Вроде получается, что альтернативные выборы, повышение роли суда, свобода СМИ - все это логично вытекает из древней казахской традиции. Зачем, спраши­вается, создавать такую мифологию, если идеа­лом правления является для тебя восточная де­спотия, а демократическая фразеология - лишь ширма от навязчивых западных глаз [5, с. 120]?

По мнению американских экспертов, образ вольнолюбивой степи - одна из мифологем, ко­торую казахская власть использует всегда. На­пример, желая обосновать эволюционный путь развития, она рассуждает о «степном знании», которое передается от поколения поколению. Частью государственной идеологии становит­ся и гумилевская трактовка евразийской сте­пи как места встречи славянского и тюркского миров. Синтез тюркской кочевой и славянской земледельческой культуры привел, по мнению Гумилева, к возникновению «евразийского су­перэтноса» [6]. Гумилев, как известно, человек был увлекающийся и, сам того не ведая, создал казахскую версию евразийства. Действительно, кто еще в современном мире подходит под его определение "суперэтноса", если не казахстан- цы, сумевшие вобрать в себя лучшее из двух миров. Стоит отметить, что именно евразийский миф стал идеологической основой для этниче­ской терпимости в Казахстане [6, с. 250].

«Но все же большая часть государственной мифологии связана не с евразийской философи­ей, а с историей «образующего нацию» казах­ского этноса. Для государства, которое чуть бо­лее 20 лет назад обрело суверенитет, это вполне естественно. Главная задача власти - доказать, что казахи были когда-то единым народом, а представления о враждующих кочевых племе­нах распространялись в советскую эпоху с тем, чтобы стереть саму память о казахской государ­ственности. Идеологи создают образ власти, которая лишь устраняет историческое недоразу­мение и возвращает народу его прошлое. В исто­рии отыскиваются ключевые моменты, которые могли бы определить национальное мировоз­зрение. Так, например, днем единства народов Казахстана провозглашается 28 мая - в память о состоявшейся в 1726 г. встрече трех казахских биев, объединивших силы для противодействия джунгарам» [7].

Современный Казахстан можно было бы охарактеризовать фразой, сказанной когда- то о Канаде: «Здесь очень много территории и слишком мало истории». Однако усилиями государственных идеологов с каждым годом казахское прошлое становится все более при­влекательным. При этом никто не занимается составлением нелепых генеалогических древ, как в Узбекистане, где род Каримова был возве­ден к Тамерлану, или в Туркмении, где Ниязов назвал себя потомком Александра Македонско­го. Очень любопытно посмотреть на пантеон национальных казахских героев. Здесь не най­дешь коварных и жадных до власти султанов. Напротив создается культ героев-демократов - справедливых биев, «народных» ханов. Среди них Толе-би, Казбек-би и Айтеке-би - судьи, заложившие основу суда биев, Аблай хан, па­стух, объединивший казахские земли, Кенеса- ры - предводитель казахской войны за незави­симость. Каждый из них удостоился памятника в новой столице. Медный всадник Кенесары, например, возвышается на берегу Ишима [8].

Вообще сама идея переноса столицы несла в себе не только практические выгоды - разви­тие центра страны, отсутствие землетрясений и самовольной элиты - это был и символический жест власти, формирующей новую государствен­ную мифологию. Так полагает, например, Генри Киссинджер, посетивший Астану, чтобы поддер­жать Назарбаева на прошедших президентских выборах. «В истории всегда великие деяния начинались с какой-то идеи, которая потом во­площалась», - говорит он о переносе столицы Казахстана. Футуристический антураж Астаны, архитектурная смелость и размах заставляют по­верить, что страна живет в мифологическом вре­мени. Неслучайно символом города становится «древо жизни» [9], причудливая стеклянно-ме­таллическая конструкция, которая, однако, мо­жет со временем стать не менее узнаваемой, чем парижская Эйфелева башня.

За 20 лет независимого существования почти ничего не осталось от старой советской топони­мики Казахстана. Были переименованы многие города, поселки и улицы. Партийные деятели уступили место легендарным батырам, чьи ме­мориалы строятся по всей стране. На них не жа­леют денег, они - часть государственного культа, столь традиционного для казахов культа предков. Конечно, власть не может обойти вниманием тему казахского воинского духа. Для националь­ной мифологии - это одна из ключевых тем. По­этому в современном Казахстане прославляются подвиги великих воинов от батыров до панфи­ловцев (знаменитая дивизия была сформирована в Казахстане) [10].

Заключение: Таким образом, казахстанские идеологи задают нужные им модели националь­ного поведения, ссылаясь на исконную казах­скую традицию, которая возрождается после ве­кового забвения.

Основная заслуга казахстанских политтехно­логов в том, что они, учитывая ошибки других постсоветских лидеров, постарались разрушить стереотип об идеологическом бесплодии вла­сти. Напротив, создается образ мудрой власти, власти, имеющей собственную философию. Ут­верждается, что все «истории успеха» на Тайва­не, в Южной Корее, Сингапуре, Чили или даже в Китае начинались с экономической модерни­зации, и лишь затем правительство приступало к политическим реформам. Ведь преждевремен­ная демократизация может ввергнуть страну в хаос и тому пример соседняя Киргизия [11].

Из всего вышесказанного можно сделать простой вывод, чем быстрее центральноазиат­ские государства поймут, что в современных условиях, нужны современная идеология и по­литический подход, тем быстрее пойдет процесс демократизации, а ее правильном понимании, не только странами «запада», но и международны­ми организациями. Важно и то, что это поможет им (всем, кроме Казахстана, последние успехи на мировой арене показали, что мы интегриро­вались в современный мир) интегрироваться в мировое сообщество и не приведет к гибельным последствиям «Арабской весны». 

References

1. Tseli razvitiya nysyachiletiya doklad na 2011 god.
2. // http://www.un.org/russian/millenniumgoals/pdf/mdg2011 .pdf
3. Order and Disorder in the New World // state.gov
4. Zakaria F. The rise of liberal democracy // Foreign affairs- Marc/April, 1998. S. 38-50
5. Schonberg Traditions and Interests: American Belief Systems, American
6. Kulagin V.M. Rezhimni faktor vo vneshnei politike posovetskikh gosudarstv // Polis, 2004, N 1. S. 115-124
7. Developing Democracy, Toward Consolidation//Johns Hopkins University Press, 2005 384 s.
8. Furman D. Divergenciya politicheskix sistem na postsovetskom prostranstve // Svobodnaya mysl’ ХХІ, 2004, N 10. S. 14-24
9. Subbotin A. Perspektivi revolucii V Kazakhstani // analitika.org/article .php?story = 2005052202020722
10. Belkovski S. Reiting pretendentov na revoluciyu // http://www.analitika.org/article.php?story = 20050522021033988
11. Yuzhny flang SNG. Tsentralnaya Aziya - Kaspi - Kavkaz: vozmozhnosti i vyzovy Rossii. / Pod red. М.М. Narinskogo, М, 2006 245 s.
12. Freedom House Website, methodology page//http ://www. freedomhouse. org/template