В данной статье рассматриваются традиции и новаторство современной мифологической прозы Казахстана. Общеизвестно, что казахская литература прошла свой путь развития прозы за сравнительно короткий период. Этому способствовали субъективные и объективные причины. Традиционная культура, сверхбогатое устное народное творчество, народная проза, тесное знакомство с западной, восточной и русской классикой сыграли решающую роль в этом процессе.
Общеизвестно, что казахская литература прошла свой путь развития прозы за сравнительно короткий период, всего, этому способствовали субъективные и объективные причины. Традиционная культура, сверхбогатое устное народное творчество, народная проза, тесное знакомство с западной, восточной и русской классикой сыграли решающую роль в этом процессе. Поэтому мы считаем очевидным факт наличия мифологического начала, переплетения легендарного и реального в творчестве поэтов и писателей начала ХХ века - М.Ж. Копейулы, Ш. Кудайбердиева, М. Жумабаева, Ж. Аймауытова, С. Сейфуллина, С. Торайгырова, С. Муканова, Б. Майлина, И. Жансугурова, С. Ерубаева и других [1, С. 98].
Анализ мифо-сказочного повествования и национальных мифологических архетипов в первых казахских романах «Бакытсыз Жамал» М. Дулатова, «Кыз корелик» Т. Жомартбаева, «Акбилек» Ж. Аймауытова, «Адаскандар» С. Муканова и «Менин курдастарым» С. Ерубаева показывает пути освоения казахскими писателями нового времени нового мифологического содержания литературы. М. Дулатов в романе «Бақытсыз Жамал» при создании образа героини широко использует фольклорный портретный штамп красавицы. И мифологема «рахаттың кілті» («ключ блаженства») в устах избранника героини Гали, используемая с эротическим оттенком, рассматривается нами как новшество, возможность ввести в повествование многоголосие (бахтинский термин полифония) для раскрытия внутренних переживаний героев без внешнего внмешательства самого автора. Б. Майлин первым в казахской прозе применил прием рассказа от первого лица в повести «Памятник Шуги». Мифологическое сознание нации выражалось в понятии, что «все происходит по воле божьему», писатель показывает, как происходит разрушение вековых представлений казахов о положении женщины в обществе через рассказ о драматичной судьбе героини. Он использует модернистский прием «текста в тексте», чтобы выразить свое индвидуальное отношение к этой проблеме. С нашей точки зрения, это и есть начало сознательной литературной атаки на национальное сознание казахов, разрушение традиционного представления о восточной девушке, реализируемое писателем через привычные казахам мифологемы.
Литература, прежде чем использовать миф в художественном аспекте прошла длительный путь реализации этой цели. И каждая эпоха вносила свои коррективы и новшества. Сегодняшний миф - трансформированный итог вчерашных поисков, а также содержание будущих мифоэтических концепций. Литературный миф использовался И. Алтынсариным. В рассказах «Асан и Усен», «Кипчак Сейткул» и.др. развивает сказочные и мифологические мотивы и вечные сюжеты, известные в литературоведениии как «вавилонский вариант», «индийский вариант» и «всеобщий вариант». Абай в своей поэме «Искандер» предложил свою трактовку мифа о смысле жизни и смерти. Можно считать, что оба писателя создали предпосылки казахского романа, в том числе и мифологического. Следующим опытом освоения категорий и принципов мифопоэтики стал роман М. Дулатова «Бакытсыз Жамал» («Несчастная Жамал») [2, С. 98]. У романа своеобразная структура: и проза, и поэзия, своеобразный синтез двух жанров. Автор использует прием «текст в тексте», ставший позже одним из сюжетообразующих в литературе модернизма, в эпизоде поисков писем Жамал. Героиня умирает неузнанной в чужом пространстве, но в ее карманах обнаружили письма, из которых узнают, что она невестка Байжана, вспоминают ее горькую судьбу после смерти Гали. М. Дулатов предлагает свою индивидуальную версию о трагической судьбе женщины в казахском обществе того периода истории. Этот роман, в котором мифологическое традиционное сознание людей, ведущих полукочевой образ жизни, является причиной гибели влюбленных, имел двоякий смысл. Коммунисты направили все усилия на изменение мифологического мышления в пользу идеологии марксизма, что привело, как считают многие, к тому, что казахи стали полумаргинальной нацией, из этого состояния, по мнению патриотов, спасет только возрождение мифа. Финал романа заканчивается в духе модернизма, в западной литературе есть художественный прием опубликования после смерти рукописи героя.
Другой тип прозаического сюжета на эту же тему был представлен Магжаном Жумабаевым в прозаическом рассказе (по иным определениям – повесть или роман), известном в переводе на русский язык как «Прегрешение Шолпан» [3, С. 336-372]. Писатель рaзмышляет о судьбе личности в контексте обществa и обычaев. Женщинa, горячо любящaя своего мужa, вдруг решaет изменить ему. Но не рaди измены. В своем стремлении сохрaнить, уберечь счaстье семейного очaгa решaется родить ребенкa от другого. Не зря живa в нaроде пословицa: «Укрaди, но зaимей много скотa. Согреши, но роди дитя».
Грех кaк универсaльный покaзaтель безнрaвственности, в случaе же с Шолпaн – знaк нрaвственного пaдения, порaжения героини в попытке преодоления того, что предопределено, предукaзaно было свыше. A. Исмaковa называет рaсскaз обрaзцом мифологической прозы, онa aкцентирует внимaние нa пaрaдоксaльном рaзвитии судьбы героини, поддaющейся объяснению в рaкурсе экзистенциaльном. Именно это свойство рaсскaзa позволило поднять поэту обрaз героини нaд всеми возможными инсинуaциями. Обрaз Шолпaн - воплощение пронзительной жизненной прaвды, «сaмого сущностного в этой жизни», «человеческого», что состaвляет природу человеческой экзистенции. И вслед зa этим, естественно, возникaет вопрос: имеет ли прaво человек, горсткa людей выносить приговор себе подобным, если они порой оступaются, проявлять ту степень жестокости, зa которой неизбежна смерть. A. Исмaковa утверждaет, что «М. Жумaбaев объявляет жизнь сaмой высшей ценностью… Писaтель не опрaвдывaет героиню, но он знaет одно: никто не имеет прaвa лишaть человекa жизни, ибо онa дaровaнa не людьми, a свыше» [4, С.181].
Писатели начала ХХ века и советского времени неосознанно использовали мифы и легенды, и мифотворчество позволило им найти новые грани поэтического и философского осмысления бытия. Казахские поэты и писатели интерпретировали древние мифы в новом контексте, считаясь с идеологическими установками своего времени. При этом они рассчитывали на тайное знание казахами своей истории. Ильяс Жансугуров в свой поэме «Дала» напрямую не употребляет имя Коркут, его архетипический образ заменяется мифологическим образом «тарих баба» (предок истории), человечества. Синтез мифологии и реализма в современном мире стал неотъемлемой частью культуры. В модернизме человек - жертва невиданных злых сил, это определяет его судьбу. Человек живет в мире тайны его сознание впитало инфернальность окружающего мира. Казахские писатели этого периода использовали традиционные мифологические сюжеты и образы без особой интерпретации их в в угоду коммунистической идеологии. Мифы о тоталитаризме мышления ярко выражены в романах «Сырдария» С. Муканова, «Миллионер» Г. Мұстафина. Народная мифология составила основу сюжета эпопеи «Путь Абая» М. Ауэзова и Г. Мусрепова «Улпан». Мифологический параллелизм встречается в мемуарном романе «Тар жол тайғақ кешу» С. Сейфуллина и «Школа жизни» С. Муканова. В казахской литературе XX столетия можно найти разнообразные проявления художественного поиска: создание универсального мифа, который разрешает постигнуть условия человеческого существования в современном мире, осмыслить реальность сквозь призму мифологизованого сознания, ироническое использование мифологических мотивов и т.п. Но за всем этим обнаруживается та же задача, что в предыдущие времена: через миф достичь духовного очищения человека, испытания им катарсиса. Писатели пытались осознать законы человеческой жизни с точки зрения вечности.
Последние годы прошедшего столетия породили процесс активного обращения казахских писателей к мифотворчеству. Художники слова стали возрождать национальную память народа, разрушать мифологические догмы, установленные советской властью. Это способствовало расширению границ казахской литературы, появлению новых направлений. Их деятельность была направлена на сокращение и стирание дистанции между мифом архаическим и его современной интерпретацией. Мифы ХХ века в произведениях современных писателей ориентированы на современную историю, современное бытие и быт, на раскодирование архаических истоков мифа. И. Есенберлин, Ч. Айтматов, А. Нурпеисов, А. Алимжанов,Т. Алимкулов, А. Тарази. М. Магауин, К. Ыскаков, К. Жумадилов, А. Кекильбаев, Т. Нурмаганбетов, Б. Нуржекеев, Ж. Туменбаев и другие раскрывают в своих произведениях не коммунистическую идею, а идеи национального самосознания и Алаш. Современные писатели, такие, как А. Нурпеисов, М. Магауин, Т. Абдиков, Т. Нурмаганбетов, А. Кемельбаева, Р. Муканова, А. Аскар и др., используют в своих модернистских произведениях фольклорно- мифологические традиции. В традицонном мифе объектами мифологизации были боги, культурные герои и предки, а объектами мифов ХХ века стали события и исторические личности прошлого. Политические мифы не имеют такой генеалогии, они всего лишь творческий вымысел отдельной, сотворившей авторский миф, личности.
Сам факт перехода многих мифов в антимифы, стремления показать столкновение сознания одиноких с сознанием толпы и коллективного сознания сознанием личности говорит о своеобразном модернистическом веянии в казахской литературе ХХ века. Социалистический реализм и советская цензура долгое время не позволяли демонстрировать древние архетипичные знаки в казахской литературе. Однако они не переставали жить в сознании нашего народа.
Таким образом, писатели, активно используя древний архетип в казахской литературе, сделали новаторский шаг, что свидетельствует о возрождении интереса к мифу, когда писатели через отрицание советских мифологических догматов возрождали народный миф, видоизменив старый смысл, заложив в его содержание новую семантику. Прежде всего, казахские писатели-мифологи и историки И. Есенберлин, А. Нурпеисов, А. Алимжанов, Т. Алимкулов, А. Тарази, М. Магауин, К. Ыскаков, К. Жумадилов, Т. Абдиков, Б. Мукай и др. раскрывают в своих произведениях не коммунистическую идею, а идеи национального мифологического мышления и мифологию Алаша. Такого рода оытами стали «Гибель гончей» М. Магауина, «Проблески адского огня» Т. Абдикова, «Демон и ангел» Д. Исабекова, «Снежная Девушка» О. Бокея, «Предание о стыде» М. Скакбаева, которые являются образцами использования мифологических сюжетов, архетипов и символов.
Строгий контроль советского периода немного ослаб, что дало возможность выплеснуться закрепощенной мысли посредством мифа, который служил средством описания неприглядной жизни в неприкаянном времени. Острые проблемы страны раскрывались в сюжетной линии одного мифа. Например, в романах А. Нурпеисова «Последний долг», Р. Сейсембаева «Трон демона», Т. Абдикова «Проблески адского огня» при раскрытии новых идей и проблем миф используется то открыто, то в скрытой форме. Они смогли с разных сторон раскрыть в привязке к мифу экзистенциальное восприятие национальной психологии: например, А. Нурпеисов - экологическую катастрофу эквивалентную концу света, Р. Сейсембаев - национальную версию «Фауста», Т. Абдиков – экзистенциальное сознание личности, потерявшей связи с родным народом.
Казахские писатели сознательно отказались от традицонного подражания мифу, они подвергли его обработке в соответствии с законами художественной правды для отражения повседневной жизни народа. Впервые мифологические сюжеты и мотивы были применены в неформальной, нетрадиционной форме, что привело к появлению в казахской литературе авторского мифотворчества главной целью которого стало возвращение нации к истокам. А. Кекилбаев, Т. Абдиков, М. Магауин, А. Сулейменов, Р. Сейсенбаев, О. Бокей и др. художники слова открыли давно забытые мифы, притчи для того, чтобы в искусстве запечатлеть Вечность, как говорил А. Белый. Наши писатали, не разрушая старых канонов, смогли создать на языке прозы образцы нового мифомышления, умело используя мифы в аллегорическом контексте, они смогли высказать правду о жизни и бытии даже во времена Союза. Это традиция нашла свое достойное продолжение в годы независимости в литературе постмодернизма и неомифологизма.
Мифологические сюжеты и символы занимают особоое место в современной литературе, затрагивающие тонкие струны души человека, затрагивающие сердце. Прохождение человеком через трудности и восхождение на новые высоты, молниеносные идеи и изображение, даже воссоздание механических отношений основано на своеобразном действии мифотворчества.
Литература:
- Исмaковa A.С. Кaзaхскaя художественнaя прозa: поэтикa, жaнр, стиль. – A.: Рауан, 1998. – 253 c.
- Дулатов М. Бақытсыз Жамал. Жомартбаев Т. Қыз көрелік. Аймауытов Ж. Ақбілек. – Алматы: Жазушы, 2009. - 320 б.
- Жумaбaев М. Исповедь / Пер. с кaз. Ауезхана Кодара – Петропавловск, 2011. – С.336-372.
- Исмaковa A.С. Кaзaхскaя художественнaя прозa: поэтикa, жaнр, стиль. – A.: Рауан, 1998. – 253 c.