На основе ретроспективной генерализации основных смысловых линий, присутствующих в западных геополитических концепциях и трудах российских представителей евразийства, автор делает вывод о необходимости дальнейшей философской рефлексии в прочтении и осознании евразийской идеи. Эффективностью в этом смысле, с точки зрения автора, обладает предметно-энергийный подход. Автор предлагает не только единичное теоретическое прочтение, но и систематическую работу над повышением уровня евразийской философской рефлексии в рамках работы по укреплению евразийской интеграции.
Становление Евразийского экономического союза проходит в непростых условиях информационного давления на общественное сознание, приобретающего иногда наукообразные формы. В качестве образца такой формы можно привести книгу П. Ханны «Второй мир» [16]. Переведенная сразу на несколько языков и несколько раз переизданная, она отражает современную политическую стратегию Запада. России и другим крупным странам в этой ко нцепции отводится роль «сверхдержавок», которые, обладая огромным потенциалом, «…не могут и не смогут «подняться» вопреки воле Первого мира». Независимым же государствам из числа бывших союзных республик отводится скромная роль энергетических и аграрных придатков, требующих хозяйственного освоения населенных территорий. Этот сценарий представляется как безальтернативный.
Критика данной концепции [15,С.35] предполагает, что ее автор искусственно притягивает материал, активно применяет методы скрытой психологической атаки и давления на общественное сознание ради возможности «с уверенностью принимать непростые политические решения» [16,С.XIV]. Манипулируя общественным сознанием, он навязывает недоверие к прошлому и настоящему, растерянность, смятение, неопределённость гражданской позиции и, как результат апатию, безразличие к настоящему и будущему у граждан соответствующих стран и народов.
Такая во многом провокационная линия продолжает западную геополитическую традицию, выстроенную отчасти по принципу противопоставления «свой-чужой». Ретроспективная генерализация основных положений западных геополитических концепций (Ф. Ратцель, Р. Челлен, Х. Макиндер, А. Мэхэн, К. Хаусхофер, К. Шмитт, У.Кирк, Г.Киссинджер, С. Хантингтон, Ф. Фукуяма, Ж. Аттали, К. Санторо [9]) позволяет увидеть основные смыслы этой линии. В частности, с момента рождения немецкой органицистской школы (Ф. Ратцель) утверждается идея государства как пространственного организма; укорененного в почве как неизменной данности. Это дает основание для обоснования геополитики (Р. Челлен) науки государстве как географическом организме, воплощенном в пространстве. Рассматривается соотношение этих пространственных организмов в континентальном и планетарном масштабе; наиболее ярко это выражено в концепции о географической оси истории (Х. Макиндер). В центре Евразийского континента, согласно данной концепции, расположено «сердце мира» («heartland»). По мнению части исследователей эта ключевая территория в пределах Мирового Острова («World Island»: Азия, Африка и Европа) географически соотносится с Россией. Главной задачей англосаксонской геополитики провозглашается недопущение образования стратегического континентального союза вокруг России как «географической оси истории». При этом политика рассматривается как средство достижения положительного пространственного прироста государства-организма. В концепции А. Мэхэна о морском могуществе («Sea Power») главным инструментом политики является торговля, военные же действия обеспечивают наиболее благоприятные условия для создания планетарной торговой цивилизации.
Планетарный дуализм, противостояние цивилизаций талассократии («власть посредством моря») и теллурократии («власть посредством земли») выходит на первый план в концепции континентального блока (К. Хаусхофер). Обозначается глобальное историческое противостояние между цивилизациями Суши и Моря, обозначен процесс развития государств как стремление к обретению «большого пространства» (К. Шмитт). Интерес к стяжанию наибольшего территориального объема прослеживается в политике алантизма, представители которого придерживаются мысли о значимости прибрежных территорий для развития; при этом разворачивается борьба за дисконтинуальные пояса береговые сектора, ориентированные либо внутрь континента, либо от него (У.Кирк, Г.Киссинджер).
Государство, как живой пространственный организм, видится способным к экспансии и превращению в униформное планетарное. В неоатлантистской концепции «Столкновение цивилизаций» C. Хантингтон [17] предлагает не останавливаться на этом пути после распада СССР. После стратегической победы Запада наряду с западной цивилизацией (Северная Америка и Западная Европа) он предвидит фиксацию семи потенциальных цивилизаций: конфуцианской, славяноправославной, японской, исламской, индуистской, латиноамериканской и африканской. Знаковым во взаимодействии с этими государствами является выдвинутый С. Хантингтоном политический слоган «Запад и все остальные» («The West and The Rest»), предполагающий усиление позиций Запада столкновения и ослабления других цивилизаций.
Стремление к пространственному преобладанию максимально разворачивается в концепции мондиализма, которую в целом можно свести к постулированию неизбежности полной планетарной интеграции, к переходу от множественности государств, народов, наций и культур к униформному миру. Падение СССР видится как окончание Истории и начало особого планетарного существования, которое будет проходить под знаком рынка и демократии, объединения мира в слаженную рационально функционирующую машину (Ф. Фукуяма). Ожидается наступление эры денег, как универсального эквивалента ценности, что связывается с мессианской эрой, понятой в мистическом контексте (Ж. Аттали). Наконец, период цивилизационных катастроф должен окончиться созданием планетарного государства в посткатастрофическом мире под эгидой новых международных инстанций, и Мирового Правительства.
Видимо, в связи с этой смысловой линией созданный ранее З. Бжезинским образ «черной дыры» [6] трансформируется Ханной в серию навязываемых образов «утраченной России»; бывших союзных республик как серии «станов» остановок на Новом Шелковом пути; Украины как «форпоста борьбы с Россией». Проблемы, возникающие в регионах и естественные для любого процесса развития, откровенно рассматриваются как факторы ослабления региональной политики. При этом П. Ханна абсолютно игнорирует не только факт существования СНГ, но и других форм евразийского сотрудничества (ОДКБ, ШОС, Таможенного союза, ЕврАзЭС) уже имевших место на момент написания своей книги. Нисколько не сомневаясь в том, что усилием воли возможно построить проекты «новых шелковых путей» в обход России, можно полностью «вытереть» даже древнюю историю, которая все равно будет дарить нам факты, настраивающие не на соперничество и столкновение, а на евразийское взаимодействие. В качестве небольшого отступления позволим себе привести одно лишь скромное археологическое свидетельство, каких наверняка найдется великое множество на евразийских просторах.
Систему торговых путей Великого шелкового пути иногда образно сравнивают с цепью, звенья которой – страны на пути древней караванной дороги, связывавшей Восточную Азию и Средиземноморье. В каком отношении к звеньям этой «цепи» находились евразийские степные пространства? Территории к северу от Великого пути не были безжизненными ни до, ни после его обозначения во II веке до. н. э.
В археологических публикациях есть сведения о находках восточного импорта в раннесарматских погребениях IV века до н. э. К примеру, керамическая вьючная фляга из кургана Темир на юге Челябинской области [11,С.45-65]. Находки таких фляг связываются с наличием среднеазиатских контактов ранних кочевников Южного Урала. Этот тип фляг имеет четко выраженное ирано-бактрийское происхождение и датируется последней четвертью – концом IV века до н.э. [7,С. 58-63.]. Другое свидетельство восточных связей для южноуральских территорий– набор женских украшений в сарматских погребениях IV в до н.э. Кичигинского могильника в Увельском районе Челябинской области. Большинство подвесок и несколько бусин из этого набора предполагает иранское происхождение. Технологии сверления некоторых из них сопоставимы с индийскими VII в до н. э., а так же с аравийскими и персидскими рубежа V-IV вв до н э. Присутствует бусина, имеющая среднеазиатские параллели [4,С. 99-102]. Причины нахождения этих вещей в погребальном инвентаре ранних кочевников могут быть самыми различными. Но, в самом общем смысле можно думать об иранском направлении контактов кочевых племен Южного Урала в IV в до н. э. одном из ключевых в формировании древних караванных коммуникаций Великого шелкового пути. В последующий период, в IIIII вв до н.э., вдали от караванных маршрутов, южноуральские степи испытывают отток населения и слабо наполнены археологически. В отличие от волго-донского ареала, в погребальном инвентаре населения которого наблюдается взрывообразное распространение изделий восточного производства, импортов из Китая и Средней Азии в связи с непосредственной близостью Северного пути торговли Рима с Китаем [5,С.29-37]. Великий шелковый путь возникает во II веке до н. э. в сложнейшем узоре древних торговых связей евразийского пространства. Пристальное изучение археологами импортных изделий в материальной культуре евразийского сарматского пространства дает возможность увидеть эти ранние связи, предтечи Великого шелкового пути. Одни связи исчезают во времени вместе с их носителями, другие же актуализируются, и, подобно ручьям вливаются в мощнейший поток интенсивных культурных и торговых отношений.
Иными словами, не стоит сводить возможности евразийского развития к отношению «свой-чужой», они намного разнообразнее, богаче и представлены различными альтернативными вариантами. В связи с ощутимыми признаками психологического давления, присутствующими в труде П. Ханны, считаем вполне уместным вспомнить о теоретических альтернативах данной геополитической линии. В этом смысле полноценной альтернативой западному геополитическому вызову является линия российских философов евразийского направления (Н. Я. Данилевский; П. Н. Савицкий; Л. Н. Гумилев; современное неоевразийство), где мы сможем найти несколько важных ключевых идей в своем поиске более конструктивной позиции, нежели противостояние и столкновение «своего и чужого». В частности, Россия и славянство оценивается как лишь особый культурно-исторический тип, соучаствующий наряду с другими культурно-историческими типами в цикличном цивилизационном процессе (Н. Я. Данилевский). Россия осмысливается как Евразия – синтез двух реальностей европейского Леса и азиатской степи; оценивается как «единое целое», «месторазвитие» интегральная форма существования многих более мелких месторазвитий; вводится принцип «идеократии», объединяющий собой все формы нелиберального иерархического правления, основанного на нематериалистических, духовных мотивациях (П.Н.Савицкий). Этот принцип, основанный на преобладании духовного идеала, приобретает особую значимость в ситуации объединения социальных общностей с разнящейся религиозной спецификой. Вышеназванные идеи сочетаются с такими понятиями русской философии как « соборность » и «всеединство». Как антитеза упрощенному и огрубленному принципу «свой-чужой» звучит общеевразийская идея о русской культуре как изначально сложном полифоническом ансамбле, сложившемся на основе тюркскославянского слияния и этногенеза, воплотившего исторический альянс Леса и Степи; предопределение характера российской культуры, цивилизации, идеологии и политической судьбы, сплочающей формирующийся суперэтнос Евразии (Л. Н. Гумилев).
Современные евразийские концепции продолжают развитие идеи Евразии как полноценного месторазвития, богатейшей почвы этногенеза и культурогенеза [9, С. 152-159]. Плодотворной основой укрепления связей различных народов видится евразийская идея «цветущей сложности», органично соединяющая сложную историю этносов, которая заставит в конечном итоге сохранить идею Целого как симфонии участия многих народов в поисках общих принципов жизни.
В ситуации, когда порой бывает сложно найти золотую середину между крайностями, необходим межконфессиональный и межэтнический диалог, основанный на глубоком осмыслении и уважении традиций своего и другого народов, поиск общих, наднациональных и трансцендентных ценностей. Исторический путь России-Евразии может дать примеры органичного многовекового сосуществования мусульман и православных как полноправных граждан своей страны [10], и позволить утвердить модель такого сосуществования, исключающую национализм, противостояние и столкновение цивилизаций. Практически такую модель закрепляет многостороннее взаимодействие не только в социальноэкономической, но и в культурной и особенно – в военной области, усиливающее идею Содружества и позволяющее сохранить независимость, культурную идентичность «соцветья» евразийских культур.
Безусловно, процессам политической интеграции, протекающим на территории Евразийского континента способствуют уже существующие формы межгосударственного взаимодействия, которые призваны решить задачу развертывания на практике многополярного мира. Реализация этой идеи ставит человечество перед проблемой поиска форм сочетания с одной стороны открытости миру (глобализация), а с другой сохранения национальной и цивилизационной идентичности в форме региональной глобализации. Но это, по сути, предполагает очень тонкий и сложный процесс, поскольку стратегический контроль евразийских народов над собственным месторазвитием может быть основан лишь на гармоничном балансе Востока и Запада. Безоглядное же стремление любой культуры к преобладанию будет вести лишь к конфликтам и потрясениям.
Как исключить потенциальную опасность потери ориентира «цветущей сложности» и замены его на ксенофобский ориентир, выраженный в извечной формуле противостояния «свой-чужой»? С этих позиций крайне полезно взглянуть на идеи, озвученные на трех последних философских конгрессах. Мы не будем погружаться в глубокий анализ этих идей, требующий отдельного исследования. Приведем лишь несколько отрывочных замечаний, наводящих на определенные мысли.
По поводу того, как нас «слышит» Запад. Во время пленарных заседаний XIII Всемирного философского конгресса «Философия как познание и образ жизни» (Афины, Греция, 4-10 августа 2013 года), ярко прозвучало замечание академика Ж. М. Абдильдина (Казахстан), высказанное в обсуждении выступления Д. Фолесделла (Норвегия – США,
«Роль аргументов в философии»). «Сорок пять лет – сказал Жабайхан Мубаракович, – я участвую в работе Всемирного конгресса. И могу констатировать, что, к сожалению, далеко и далеко не всегда западные коллеги знают литературу и точки зрения, созданные советскими философами». В. Горюнов (СанктПетербург, Россия) на секционном заседании X Всемирного конгресса Международного общества универсального диалога (Крайова, Румыния, 4-9 июля 2014 года), прошедшего под лозунгом «Человеческое бытие: его характер и функции», поставил острый вопрос о неадекватности понимания отношения «мы и они» в ситуации конфликта интересов представителей различных культур, когда по отношению к «ним», то есть к «другим», «не нам», начинают действовать иные мерки, часто выходящие за границы морали и нравственности [2]. Отношение «свой-чужой» изменяет и концептуальное решение важных вопросов западными специалистами, делая их позицию мягко скажем, негибкой и невнимательной к евразийской ситуации сосуществования различных культур. В частности, не признается и не воспринимается вариантов глобализации, альтернативных вестернизации. Регионализация, как вариант глобализации, расценивается как погружение в национализм (Джеймс Танос, Сант Мари-оф-де Вудс, Индиана, США). Однако, в совершенно противоположном направлении движется мысль представителей западной культуры и науки, столкнувшихся с проблемой «нового исхода» мигрантов. По мнению В. Бузова (Велико Тырново, Болгария), космополитизм является лишь оправданием для существования всемирного сообщества и является сегодня острейшим вопросом для философской дискуссии. Реальное существование глобального общества, на его взгляд, могло бы основываться на сотрудничестве различных сообществ, наций, религий, культур. Нация является самой продвинутой частью сообщества, которая соблюдает свободу и интересы каждого. Именно такой общественный организм, как нация, по мысли В. Бузова, целенаправленно и осмысленно гарантирует человеческие права, свободу, процветание и нормальные условия для жизни всех включаемых в него индивидуумов[1].
Позиция вполне оправданная, однако, в случае реализации идеи «сложного многоцветья» евразийских культур отношение «свой-чужой», инициированное схемой «столкновения цивилизаций» сведет на нет и любые традиционные ценности, и моральнонравственные устои, и отношения между этносами. Отношение «свой-чужой» может стать основанием образования двойных стандартов, политики «столкновения» и ксенофобии. Ксенофобия подразумевает страх и ненависть к иному, другому, чужому незнакомому, непривычному и непостижимому. И – восприятие его как враждебного. В своем максимальном напряжении ксенофобия разворачивается как стремление к уничтожению этого иного, другого. Крайней же формой выражения ксенофобии по отношению к иной цивилизации, культуре, народу оказывается геноцид.
С. Нижников (Москва, Россия) на этом же конгрессе в Крайове обозначил проблему морали, присутствующую как в политике, так и в решении глобальных проблем человечества [3,p.171-178]. Отсутствие морали в политике приводит к политическим и вооруженным конфликтам, к гуманитарным катастрофам и трагедии большого количества людей. Требование морали в политике, обозначения евразийских ценностей и готовности их защищать становятся настоятельной необходимостью в диалоге Востока и Запада, которому была посвящена проблематика VII Российского философского конгресса, проходившего 6-10 октября 2015 года в г. Уфе под лозунгом «Философия. Толерантность. Глобализация. Восток-Запад: диалог мировоззрений». В контексте нашего рассуждения представляются интересными мысли А. Мишучкова (Оренбург, Россия) о цивилизационной этике и строительстве цивилизационной безопасности на основе традиционных ценностей, когда опора на целостное прочтение всех представленных этических категорий в общенациональной идентичности российского народа позволило бы в гуманитарной сфере культуры и идеологии найти основу для общенациональной солидарности и цивилизационного прорыва России [13,С.243.]. Он так же предлагает идею активного участия военных представителей как самых надежных хранителей традиционных ценностей в работе международных наднациональных организаций.
В связи с этим возникает необходимость поиска более глубокого основания для прочтения евразийской идеи, нежели в национальном, либо геополитическом ключе. Узкое экономико-географическое и геополитическое толкование идеи евразийства может привести к возникновению отношения «свой-чужой» и уничтожению евразийской идеи «цветущей сложности», к подмене ценности ценой, а идеи «содружества» идеей «столкновения». Конструктивное продолжение нашего размышления видится в линии философской школы А. Невелева (Челябинск, Россия), представленной на конгрессе в форме круглого стола «Бытие человека: диалектика предметности и энергийности».
А. Невелев предлагает предметноэнергийный подход к прочтению евразийской идеи. Философия снабжает нас концептами, идеализациями, которые непосредственно не реализуемы [8]. Они могут быть использованы только как регулятивы, уподобляющие философию своего рода «системному администратору» нашего мировоззрения. Между философской концепцией и практикой всегда вклинивается конкретно-историческая деятельность. Философская мысль предстает здесь как регулятив по отношению к поступкам человека, к его энергии (деятельной способности).
Философский концепт идеализированная философская мера. Он необходим для того, чтобы хотя бы постфактум обозначить для человека смысл его стремлений, своеобразное налаживание разумности. И в этом смысле разрушение базовых государственных структур в Азии, происходившее на протяжении последних десятилетий – пример действия совсем не тех деструктивных идеологических регулятивов в виде концепции однополярности, произрастающей из хантингтоновского «The West and the Rest». Задачей философии в этой ситуации, является предложение наиболее жизнеспособного концепта, не оставляющего ничего вне поля нашего внимания. В роли такого концепта видится диалектика предметности и энергийности применительно к идее евразийства, которую можно расценить как модель личностного и социального бытия в рамках культуры.
В этом смысле Восток (с его культурой Дао, Мокши) можно рассматривать как вектор на устранение предметной определенности и выход на приоритет энергийных тенденций. Запад же представляет собой вектор направленности на приоритет вещных форм. Обе тенденции можно рассматривать соответственно как родовую (народ) и личностную тенденции.
Демаркация, разделение предметности и энергийности предполагает их количественные параметры в виде экстремумов: максимум предметной определенности сопряжен с минимумом энергийности и наоборот, максимум энергийности сопряжен с минимумом предметности. Существует обратная зависимость между предметностью и энергийностью как экстремумов бытия. Их обратное отношение и является той философско – методологической системой, в которую вписывается идея евразийства. Выстраивается философская «система координат», в которой Восток предстает как конституируемый приоритетом энергийности, а Запад, как конституируемый приоритетом предметности.
В геополитическом смысле, так же как и в культурном, и в философском РоссииЕвразии остается только одно – идти по границе между этими приоритетами. Где, с одной стороны – погружение в царство количества, материальности и присутствует опасность закостенения в предметных формах, когда сам человек превращается в вещь. С другой стороны – погружение в энергийность, в активное недеяние, которое будучи восприятым вне контекстуальных рамок породившей его культуры, может обратить мир в текучесть, непредметность и предметный хаос.
Разрушение предметности одновременно порождает и высвобождение энергийности. Однако, на нефилософствующих уровнях бытия это предстает как разрушительность, превращение всего в непредметность, в неопределенность, в хаос. Философское стояние на границе означает отрицание хаоса, возникновение устойчивости, когда граница по отношению к этой тенденции (негации) играет уже положительную роль. Это идеализирующее философское отрицание впадения в крайности порождает «собственного дитя» самоосмысление, скрывающееся в слове «не», «безотносительном не» (Гегель), в котором кроется и положительность. В умах останавливается хаос и на базе этой «нетости» находится начало созидания. начинается жизнеутверждающее творчество.
В этом смысле роль России и философии совпадают это медиаторы, посредники.
«Не» – положительная граница, когда стояние на «лезвии бритвы» означает «великое созидание, переносящее взгляд с того ЧТО мы любим на то, что мы ЛЮБИМ» (А. Б. Невелев), с приоритета предметности на приоритет любящей энергийности. Концентрированную самоограничением деятельную способность (энергийность) правомерно трактовать как светское понимание духа. Предельная предметная неопределенность в этом состоянии сопряжена с предельной энергийной насыщенностью, потенциальностью. Предметноэнергийный подход к евразийской идее предполагает необходимость учета действия диалектики предметной и энергийной составляющих в реализации сложного образа будущего многополярного мира.
Это предполагает высокий уровень философской рефлексии и преемственности философских идей, становление философской школы. Основание такой объемной работы уже заложено в форме Межвузовского философского научно-методологического семинара
«Бытие человека: диалектика предметности и энергийности». Знаменательно то, что застрельщиками этой работы выступили две кафедры ведущих вузов Челябинска, формирующих мировоззрение молодого поколения. Это: кафедра гуманитарных и социальноэкономических дисциплин филиала ВУНЦ ВВС «Военно-воздушная академия» (г. Челябинск) и кафедра философии факультета Евразии и Востока Челябинского государственного университета. Существенным в трехлетней работе семинара является интенсивное философское взаимодействие будущей интеллектуальной евразийской элиты в форме международных столов, конференций и рабочих заседаний семинаров. Востребованность данного направления философских исследований в структуре евразийского образовательного пространства очевидна, поскольку обусловлена потребностью сформировать устойчивое мировоззрение, удерживающее в сфере внимания совокупность проблем целого – Евразийского месторазвития – как совокупности региональных месторазвитий и части целостного мирового пространства.
Мы считаем, что необходимо поднять прочтение и осознание евразийской идеи до уровня философской рефлексии. В ситуации, когда евразийская идея может быть прочитана под разными углами зрения – и геополитически, и экономически, и юридически и даже экстремистски, националистически – предметно-энергийный философский подход способен избавить нас от разного вида перегибов и перекосов сознания. Образно говоря, мы способны достроить правовое, экономическое, политическое здание евразийства, подняв его еще одним философским этажом выше. Предметная – экономическая, юридическая, правовая идентичность евразийства будет вписана при этом в философскую систему координат, что позволит философски осмыслить парадигмальные (родовые) приоритеты Востока и Запада, которые будут проявляться в любом материале. Наше геополитическое стояние на границе Востока и Запада поразительным образом совпадает с задачами собственного философского осмысления. Именно в России философский концепт всегда тяготел и тяготеет к полноте и целостности охвата. Российский философский взгляд в этом смысле обладает наиболее объективной точкой обзора. Российская же система координат обладает наибольшей универсальностью в охвате предметного и энергийного приоритета, позволяя совершить удачный концептуальный старт в свое и общее евразийское будущее.
ЛИТЕРАТУРА
- Bouzov, «Globalization and Cosmopolitanism: Some Challenges», paper submitted to the 10th World Congress «The Human Being: its Nature and Functions», 04–09 July 2014,Craiova, Romania.
- Goryunov, «Redundancy as a Driving Force of Human Existence», paper submitted to the 10th World Congress «The Human Being: its Nature and Functions», 04–09 July 2014,Craiova, Romania.
- Niznikov, Spiritual Cognition and Morality // Dialogue and Universalism. Journal of the international society for universal dialogue. Vol.XXV, No. 1/2015 Warszawa, Poland, 2015 – p.171-178.
- 4.Аникеева О.В. Каменные бусы из могильника Кичигино // Этнические взаимодействия на Южном Урале: сборник научных трудов. Челябинск, 2009. – С. 99-102.
- 5.Берлизов Н.Е. Сарматы на Великом Шелковом пути // Античная цивилизация и варварский мир. Материалы III го археологического семинара. ч 2. Новочеркасск, 1993. – С. 29 – 37.
- 6.Бжезинский З. Великая шахматная доска (Господство Америки и его геостратегические императивы). М., 1998. – 256 с.
- 7.Васильев В. Н. К хронологии вьючных фляг ранних кочевников Южного Урала // Южный Урал и сопредельные территории в скифо-сарматское время: Сборник статей к 70летию Анатолия Харитоновича Пшеничнюка. Уфа, 2006. – С. 58-63.
- 8.Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? "Издательство "Институт экспериментальной социологии", 1998 "Издательство "Алетейя" (СПб), 1998 "Перевод С.Н. Зенкин, 1998.
- 9.Дугин А. Г. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить Пространством. М., 1999 – 928 с.
- 10.Евразийство: от философии к политике. Тезисы доклада А. Дугина на Учредительном съезде ОПОД «Eвразия». (Москва, 21 апреля 2001 г.). [Электрон.ресурс]. URL http:// eurasia.com.ru/eurasianlook.html (дата обращения 01.03.2010).
- 11.Зданович Г.Б., Хабдулина М.К. Курган Темир // Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1987. – С.45-65.
- 12.Манифест ОПОД «Евразия». Электрон.ресурс]. URL http://eurasia.com.ru/ eurasianlook.html (дата обращения 01.03.2010). 13.Мишучков А.А. Цивилизационные дискурсы диалога в гражданском обществе: единство международной системы прав человека и традиционных ценностей //Философия. Толерантность. Глобализация. Восток-Запад диалог мировоззрений: тезисы докладов VII Российского философского конгресса (г. Уфа, 6 10 октября 2015 г.). В 3-х т. T.I. Уфа: РИЦ БашГУ, 2015.c. 243.
- 14.Невелев А. Б. Предметно энергийное исследование культуры: к постановке проблемы //Философия. Толерантность. Глобализация. Восток-Запад диалог мировоззрений: тезисы докладов VII Российского философского конгресса (г. Уфа, 6 1 0 октября 2015 г.). В 3-х т. T.I. Уфа: РИЦ БашГУ,2015.c. 41.
- 15.Хайрулин Ш. Ш., Макаров И. Ю., Пинчуков Е. В., Чернышов А. А. Столкновение или месторазвитие? Опыт критического прочтения концепции П. Ханны «Второй мир». Вестник ЧелГУ. Выпуск 32: Философия. Социология. Культурология. Челябинск, 2014. С.35.
- 16.Ханна П. Второй мир. М., издательство «Европа», 2010. – 616 с.
- 17.Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003. – 603 с.