Краткий очерк, представленный в предыдущей главе, может натолкнуть на мысль о том, что борьба за власть и ее укрепление уже в далеком прошлом зиждилась лишь на цинизме и узко прагматическом использовании религии. Согласно мнению целого ряда известных исследователей античности, да и самих ее представителей было и такое. Уже в давние времена получило широкую известность едкое высказывание: «Как это жрецы- предсказатели не умрут от смеха, глядя друг на друга!»
Однако, видимо, картина была далеко не так элементарна, как может показаться на первый взгляд. Просто автор хотел показать, что приводимые в главе тексты, хотя и касаются личных верований правящих особ (например, уверенности Августа в том, что башмак, одетый им не на ту ногу – плохая примета), однако в целом акцентированы именно на прагматизме упомянутых в главе лиц.
Исходя только из этого, мы вправе сделать вывод, что цитируемые тексты неопровержимо свидетельствуют о примате политических целей над религиозными соображениями. Вывод логичный. Но только в отношении именно данных текстов. Так что тут исследователь и любой человек, стремящийся мыслить логично, сталкивается с определенной двойственностью.
С одной стороны, все, что известно об истории мировой культуры и истории религии, убеждает нас в том, что и владыки, при всем их возможном практицизме и даже цинизме, были, как принято выражаться», детьми своего времени и потому не могли быть собственно атеистами в современном понимании этого слова. Поэтому воспроизведенные фрагменты документов могут быть совершенно недостаточны по целому ряду причин. Не случайно известный еще в сравнительно недавнем прошлом советский автор исторических романов Юрий Тынянов говорил: «Я начинаю там, где кончается документ». За это его критиковали, но, думается, не вполне обосновано: историк, особенно романист, может интуитивно осознавать то, что по тем или иным соображениям замалчивалось или просто не было отражено в документах. Это первое.
Во-вторых, свидетельства духовной жизни могут быть урезаны постольку, поскольку они обращены к тем, кто понимает, о чем речь и не нуждается в развернутости суждений, как, например, советскому школьнику достаточно было упомянуть имена Зои Космодемьянской, Павла Корчагина – и он уже знал, о чем идет речь.
В-третьих, какие-то из древних текстов, включая и сакральные, мы вполне возможно уже не в силах понять однозначно в силу того, что утрачен тот фон, на котором они создавались, ушли в небытие определенные ассоциации, аллюзии, аллитерации – те элементы бытия, которые были знакомы тем, к кому были обращены те или иные тексты.
Все это, безусловно, надо учитывать. Но, с другой стороны, там, где текст или его отсутствие налицо, наша фантазия невольно этим ограничивается, либо превращается просто в занятную игру воображения. Для наглядности вспомним здесь два знаменитых блокбастера. Первый – фильм Стэнли Кубрика «Спартак». Второй – более поздний «Гладиатор» с мужественно импозантным Расселом Кроу.
Концовка первого фильма выглядит фантастической: Спартак вместе со своим лучшим другом попадает в плен, после чего он вынужден сражаться с ним в поединке на могиле знатного римлянина. Сознательно убивает друга, потому что победителяраспинают на кресте, а такая смерть гораздо тяжелее почти мгновенной гибели от удара меча.
Конечно же, такие сцены – чистый вымысел. Но вымысел, допускаемый самими историческими сведениями. Известно, что Спартак был изрублен в бою, так что тело его не нашли, а примерно шесть тысяч взятых в плен повстанцев было распято на «крестах» вдоль Аппиевой дороги. Поскольку же тело не было найдено, постольку можно пофантазировать, что и Спартак попал в плен и разделил общую участь пленных. К тому же известно, что собственно гладиаторские бои были заимствованы римлянами у этрусков, у которых первоначально такие схватки были видом жертвоприношений на могилах знати. И здесь обычай, хотя и очень древний, учтен.
В «Гладиаторе» же Максимус - герой Рассела Кроу сражается на арене цирка с самим императором – Калигулой. Тоже фантазия. Но еще более явно выплескивающаяся за пределы античных исторических описаний. По Светонию, Калигула и в самом деле готовился к выходу на арене, но был убит накануне этого выхода – в подземном переходе. То есть, если бы тот же поединок был показан в ином месте, он при всей игре воображения, не выходил бы столь далеко за рамки известных исторических сведений и не противоречил им. Хотя, по тому же Светонию, Калигула был именно убит, а не заколот в поединке [1,с.126]. Следовательно, фантазия второго типа разворачивается целиком за пределами собственно истории.
К сожалению, и в работах не только художественных можно встретить немало примеров пренебрежения к документу и мнениям тех, кто посвятил себя изучению конкретной области истории. Как, например, некоторые утверждения в очень любопытной полемической книге К.П.Петрова: «… когда-то 3,5 тысяч лет назад это жречество (а это было древнеегипетское жречество) посягнуло на установление на всей планете Земля глобальной невольничьей цивилизации…» [2, с.44]. При этом «древнеегипетское жречество» создало «биоробота на человеческой элементной базе – еврейство» [2,с.52]. А вот у славян на Руси была «варновая система» - сословная, но при этом создававшая «необходимые условия для перехода из одного сословия в другое…» [2, с.53]. Все это очень интересно. Но при этом совершенно оторвано от конкретных исторических свидетельств.
Итак, при попытке подойти к решению обозначенных здесь проблем мы оказываемся между Сциллой и Харибдой слишком буквального следования за ограниченными текстовыми данными и безудержным полетом фантазии, стремящейся вообще оторваться от собственно исторических текстов.
Не претендуя на оригинальное решение этой «вечной проблемы», мы, тем не менее, здесь исходим из того, что и сильные мира сего были его частью, а их видение, их ощущение миропорядка было естественной составляющей общего мировидения определенных культур и эпох. В силу этого они, даже при сугубом практицизме, не могли существовать вне духовного контекста своего времени.
Это банальность. Но за нею следует то, что, как представляется, требует самых серьезных размышлений и, возможно, поисков новых подходов к более объемному высвечиванию глобальной проблемы: соотношения борьбы за власть и личных убеждений и верований участников этой борьбы.
Здесь было бы интересно поразмыслить над тем, что и нам, да и ряду современников могло казаться лишь цинизмом и узким практицизмом, но в историческом разрезе представляет собой нечто гораздо более многослойное. Дело в том, что и примеры крайнего цинизма либо того, что представляется лишь таковым, в свою очередь вписываются в то, что, образно говоря, можно было бы назвать игрой на сакральном поле соответствующих культур и эпох. То есть тем, у чего, как и у всякой игры, тоже были свои правила.
Попытаемся разобрать несколько хорошо известных примеров. Один из них – знакомая многим с детства история под названием «Цена запятой». Суть ее в том, чтонекий «бизнесмен античности», оказавшись на корабле во время бури, пообещал в случае спасения, «посвятить богу статую золотую, чашу держащую». Когда же спасся, то текст «подредактировал», поставив богу «статую, золотую чашу держащую», что оказалось гораздо дешевле.
С нашей сегодняшней точки зрения, этот купец «обвел бога-спасителя вокруг пальца». Но для человека древности это был не обман, а ловкий ход в рамках правил самой игры, тем более, что и тексты тогда писались совершенно иначе, а потому и менять практически ничего не приходилось.
Нечто подобное мы видим и у автора «Пестрых рассказов» эллинофила Элиана, когда тот рассказывает об уже упомянутых в начале книги двух друзьях, один из которых поклялся другу, что не будет предпринимать ничего без совета с головой сотоварища. Когда, оказавшись на вершине власти, он убил этого друга, то поместил голову убитого в сосуд и в определенных случаях «советовался с нею», как ему поступить [3,с.87]. И это, возможно, не просто злая насмешка, а вид сакральной игры. Ведь в ином случае убийца просто-напросто не стал бы так поступать с головой убитого. Показательно, что нечто близкое по духу отмечено этнографами у народностей, живших охотой. Известен обычай, когда, убив медведя, голову его отрезали и помещали на сук дерева, после чего обращались к ней с покаянными словами типа таких: «Не сердись на нас, мы убили тебя не со зла. Надо же было нам кормиться и кормить своих жен и детей», задабривая при этом дух убитого животного определенными действиями.
Можно предположить, что с этой же логикой, точнее даже со своеобразной системой мировидения были связаны и крайне жестокие поступки по отношению к детям, в которых усматривалась грядущая опасность. Так, и будущий царь Аккада Саргон, и библейский Моисей, и Ромул и Рем были найдены в корзиночках, плывущих по воде и являвших собой очень ненадежное убежище. Эдип - отнесен в лесистое место, где его могли съесть дикие звери. В лес же голодающие родители отвели своих детей в более поздней сказке «Мальчик-с-Пальчик». Во всех этих случаях желающие избавиться от будущей ли угрозы (Эдипу было предсказано, что он убьет своего отца) или от лишних ртов действовали не прямо, а вступали в своего рода игру с Судьбой: не будучи формально убийцами, и тем самым отводя от себя возмездие Скрытых Сил, они, тем не менее, стремились окольными путями достичь поставленной цели. Однако и при этом смертельная игра велась по определенным правилам.
Но периодически правила менялись либо резко нарушались - преступалась черта, за которой «сакральная игра» могла решительно поменять свой характер и при этом, даже оставаясь сакральной, расчищать путь тому, что в грядущих столетиях будет названо свободомыслием.
Один из вариантов такого «преступления» - это «атеизм» Сократа, выражавшийся в насмешках над чтимыми в Элладе богами и осмеянный в комедии Аристофана «Облака».
Как известно, обвинение в атеизме, безбожии стало одним из двух обвинений, которые привели к казни Сократа. Уже это говорит о его особой серьезности в глазах обвинителей. Но при этом именно Сократ (по крайней мере, в «Диалогах» Платона) был философом, двигавшимся к осмыслению идеи Единого Бога.
А второй вариант? - Он куда менее связан с собственно философией и менее понятен, хотя существует большой соблазн объяснить его безбожием и неверием в воздаяние высших Сил. Наглядные примеры его - разграбление гробниц и святынь, следы чего находят уже в глубокой древности. Об одном из таких кощунственных в своих действиях правителей упоминает, к примеру, Элиан, называя сицилийского тирана Дионисия, которых «ограбил сокровищницы всех сиракузских храмов. Со статуи же Зевса он сорвал покровы и украшения, стоившие, как говорят. 85 золотых талантов, и, так как слуги стояли в нерешительности, первым дотронулся до кумира, так же Дионисий поступил и со статуей Аполлона: одному из слуг он приказал сорвать, сделанные из чистого золота волосы бога. Подойдя на корабле к Тиррении, тиран похитил сокровищаАполлона и Левкотеи и велел, чтобы подающие Аполлону чашу благодетельного демона, унесли серебряный стол, стоявший возле статуи бога» [3,с.11].
Если бы шла речь о чужих святынях или тех, которые собираются сменить, то такие действия были бы понятны: победители часто грабили святыни побежденных, потому что это были чужие святыни, к тому же оказавшиеся неспособными защитить своих подопечных. Либо наоборот, таившие опасность в еще неоконченной борьбе, святыни «язычников» уничтожали христиане и т.д., и т.п. Скажем, тот же русский князь Владимир, резко сокрушивший идолы прежней Руси, в глазах языческого историографа мог бы, возможно, выглядеть так же, как Дионисий в глазах Элиана. Но при этом он шел не к безбожию, а к смене религии.
Ответить же на то, что и главное: почему произошло, при не раз упоминающемся Дионисии, который кончил свою жизнь очень плачевно, сегодня было бы очень затруднительно. Во-первых, потому что описания пристрастны. Во-вторых, потому, что они скудны. Так, что-то из того, что им делалось (если доверять сохранившимся текстам) ради «материальных выгод», могло быть связано и попытками смены духовных основ власти, подобными в чем-то, пусть отдаленно, реформам Эхнатона, и «войну» с идолами русского князя Владимира. Но в основе такого ограбления святынь могло быть и неверие в возмездие за совершенное, либо ускользнувшая от современных Дионисию и более поздних античных авторов, игра на «измененном сакральном поле».
Дать, точнее, попытаться дать хотя бы приблизительные ответы на вопросы о том, что же в древности делало такие и подобные им деяния возможными, мы в оказываемся в силах лишь вписывая данные действия в более широкое полотно человеческой культуры. И здесь исследователям предстоят еще дальнейшие увлекательные поиски, неотделимые от того колоссального эмпирического и теоретического материала, который уже накоплен учеными прошлого и настоящего.
Литература
- Гай Светоний Транквилл… с.125. По Светонию, и убийству предшествовала целая серия знамений (там же, сс.123 - 124).
- К.П.Петров. Тайны управления человечеством или Тайны глобализации. Книга 1. - М., 2008 .
- Элиан. Пестрые рассказы (точнее: «Пестрая история») - М.- Л.: Наука, 1964: «Лакедемонянин Клеомен открыл свои планы другу Архониду и сделал его своим единомышленником. Он поклялся в случае успеха не предпринимать ничего, не обратившись к его голове. Захватив власть, Клеомен убил своего друга, отрубил ему голову и держал ее в сосуде с медом. Всякий раз, когда он собирался принять какое- нибудь решение, царь наклонялся над этим сосудом и рассказывал о своих замыслах. Так, по его словам, он остался верен обещаниям и клятвам, постоянно привлекая к совету голову Архонида».