Статья посвящена рассмотрению пространственно-временной организации творчества современного русскоязычного поэта и писателя, журналиста и литературного критика, создателя единственного в мире Музея имени Анастасии Цветаевой, яркого представителя творческой интеллигенции Казахстана Ольги Николаевны Григорьевой. Предметом анализа является художественный хронотоп лирики Ольги Григорьевой, выявление специфики которого дает представление о своеобразии творчества и личности автора, вписанного в Павлодарскую региональную литературу и мировой литературный процесс. Изучение пространственно-временной организации художественных произведений О. Григорьевой позволяет глубже постичь особенности авторской картины мира, выявить своеобразие ее философско-поэтической концепции бытия. Демонстрируя любовь к родному пространству (представленному концептами города, степи, страны и т.д.), Григорьева не может ограничиться конкретной пространственно-временной точкой, она расширяет границы своего мира, перенося это чувство на «чужое» пространство. Итогом статьи является определение вклада О. Григорьевой в укрепление межнационального сотрудничества, диалога поколений, оживление литературной деятельности Павлодарского Прииртышья в контексте общеказахстанских культурных процессов.
Ольга Николаевна Григорьева — яркая представительница русскоязычной литературы Казахстана, в чьем творчестве Павлодарское Прииртышье прочно вошло в общий контекст литературы Казахстана.
О. Григорьева родилась в 1957 г. в Новосибирске. Будучи выпускницей факультета журналистики Казахского государственного университета, приехала в Павлодар в 1979 г. Она автор более двадцати поэтических и прозаических сборников, изданных в Павлодаре, Алматы, Москве; член Союза журналистов Казахстана, Союза российских писателей; журналист областной газеты «Звезда Прииртышья»; создатель Музея имени А. Цветаевой и инициатор проведения ежегодного Цветаевского костра в Павлодаре. Произведения Григорьевой активно печатаются: входят в состав антологий (например, «Современное русское зарубежье», М., 2005); альманахов (например, «Южная звезда» и «Ковчег», Ростов-на-Дону); сборников (например, «Омская муза», «Омск театральный»); журналов (например, «Студенческий меридиан», Москва; «Сибирские огни», Новосибирск; «Складчина», Омск; «Простор», Алматы; «Нива», Астана) и мн. др. О. Григорьева активно сотрудничает с начинающими литераторами и с интересом следит за современным литературным процессом; занимается изучением культурного наследия Павлодарского Прииртышья. Многие произведения автора переведены на казахский язык; есть переводы отдельных стихотворений на английский, болгарский и итальянский языки.
Актуальность исследования творчества О. Григорьевой связана с необходимостью изучения региональной литературы, определившей тенденцию современного казахстанского литературоведения, в котором региональный аспект представляет одно из наиболее активно развивающихся направлений.
Кроме того, творчество О. Григорьевой отражает характерную для современного литературного процесса Казахстана особенность, связанную с отмеченной Ж.Ж. Толысбаевой тенденцией влияния «провинциальной поэзии как альтернативно-нового типа художественно-эстетического мировиде- ния», когда «процесс самособирания поэзии в новое эстетическое единство начинается в провинции» [1].
Актуальность обращения к лирике О. Григорьевой определяется и тем, что изучение ее поэтики началось не так давно. Интересны этюды о поэзии О. Григорьевой Н.Г. Шафера [2]. Упоминается лирика поэтессы в работе С.В. Ананьевой, Т.В. Кривощаповой, в целом посвященной современной русскоязычной литературе Казахстана [3; 108]. Рассмотрению отдельных черт поэтики автора посвящены исследования павлодарских литературоведов — Е.П. Гараниной [4] и Л.Е. Токатовой [5]. Определенное обобщение данных о личности Григорьевой можно найти в заметках поэта, журналиста, музыковеда Р. Жумановой, которая «сразу, «с первых нот», обнаружила и радостное любому творцу созвучие с собственными строчками, и покоряющую искренность, и ту самую гениальную простоту, к которой мы все, в конечном счете, стремимся…» и считает ее одной из «людей окраин», которые «спасают от распада современную культуру поэтического Слова» [6].
Предметом рассмотрения данной статьи является художественный хронотоп преимущественно лирики Ольги Григорьевой, выявление специфики которого дает представление о своеобразии творчества и личности автора, вписанного в Павлодарскую региональную литературу, но и выходящего на просторы общеказахстанского и мирового литературного процесса.
Вопросы пространственно-временной организации художественного мира лирических произведений — актуальная литературоведческая проблема. Не вдаваясь в детали развития теории хронотопа и практики его анализа в творчестве конкретных художников слова, отметим, что основателем ее является М.М. Бахтин, определивший хронотоп в качестве «формально-содержательной категории», отражающей «существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе… Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем… Этим пересечением рядов и слиянием примет характеризуется художественный хронотоп» [7; 235]. Идеи М.М. Бахтина в дальнейшем получили развитие в трудах Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Н.К. Гея, Г.М. Фридлендера, Б.А. Успенского, С.Ю. Нехлюдова и других. В зарубежной науке теоретические аспекты хронотопа (как часть популярного на Западе бахтинского наследия) были предметом обсуждения Д. Фрэнка, Р. Барта, Леви-Стросса, Ж. Дерриды, М. Хайдеггера и других.
Время и пространство в качестве универсальных категорий литературного произведения являются одним из наиболее распространенных вопросов современного литературоведения, в том числе и в Казахстане. Пристальное внимание теоретическим и практическим вопросам художественного хронотопа уделяется, например, в работах Е.Д. Турсунова [8], Н.О. Джуанышбекова [9], В.В. Савельевой [10], С.В. Ананьевой [11], А.Б. Темирболат [12] и многих других.
Данная статья является попыткой анализа специфики функционирования категория времени и пространства в художественном творчестве О. Григорьевой с интенцией выявления своеобразия ее личности, играющей серьезную роль в современной культурной жизни.
Основываясь на идее о неразрывном единстве времени и пространства художественного текста, начнем анализ с категории времени. У О. Григорьевой выделяются разные формы времени: биографическое (в стихотворениях, посвященных разным периодам жизни лирической героини — детству, юности, зрелости); историческое (в стихотворениях, характеризующих смену эпох, значимых для страны событий или говорящих о взаимодействии прошлого, настоящего и будущего); космическое (при определении места человека во вселенской истории); календарное (при характеристике смены времен года, веков); суточное (при описании разных времен суток — утра, дня, вечера и ночи). Художественное время при этом подчеркнуто субъективно, связано с личными переживаниями лирической героини: «Так вечен, велик, зеркален / Закат над большой рекой, / Так тих наш зелёный остров, / Что времени рвётся нить» [13; 4].
Жизнь дается человеку лишь единожды, и время, по Григорьевой, — своеобразное мерило, откладывающее на шкале ценностей вклад каждого человека в судьбу Вселенной: «Время понять, что не малость, а милость / Жизнью дарованный каждому срок. / Время ответов» [13; 305]. Вечное соседствует с временным; главное — не упустить истинно ценное, прожить, благодаря Творцу. Человек не совершенен по своей сути, часто бывает атакован страстями и сомнениями. В этой борьбе нет победителей и проигравших; она вечна, как мир. Нехватка времени наиболее отчетливо ощущается, когда протекает мимо, отнимая драгоценные для творчества мгновения, схожего с поездом «Красная стрела», со сном, обмороком, провалом в памяти.
Время жизни измеряется переменой времен года, подчеркивающей цикличность человеческого бытия. Оно летит, ускользает, оставляя лирическую героиню далеко позади. В поэзии Григорьевой выделяется целый пласт лексики с временным значением: числа, дни, смена веков, времен года, времени суток. Это многообразие объясняется степенью важности категории времени для поэтессы, стремлением увидеть себя в бесконечном потоке жизни.
Частым приемом связи времен в творчестве О. Григорьевой являются воспоминания. Воспоминания — это своеобразный мост между прошлым и настоящим, который дает возможность восстановить события, переосмыслить собственные поступки. Кроме того, воспоминания — это художественное средство, благодаря которому лирическая героиня оказывается в прошлом, зачастую — в своём беззаботном детстве. Атрибуты того времени — обостренное чувство прекрасного, восхищение природой: «Дождь, и град, и чудо радуги! / Я скорей бегу домой. / Две большие пули-градинки / В кулачке несу с собой» [13; 22]. Время настоящее — безжалостное, разделяющее родных людей, вносящее ощущение трагичности человеческой жизни: «Что ж ты, время, острым ножичком / Сердце режешь, душу рвёшь!» [13; 23]. Резкий диссонанс между давно прошедшим и настоящим подчеркивает идею Григорьевой о безжалостности и беспощадности времени.
Воспоминания представляют собой осознанное бегство лирической героини от суровой действительности в моменты отчаяния. Так, в памяти лирической героини остался образ саней, в которых отец возил ее в детстве, ставших символом опоры и защиты в минуты отчаяния. Автор мучается от осознания необратимости времени, невозможности вернуть всё вспять, и потому воспоминания окрашены в минорные тона.
Григорьевой свойственно концентрировать несколько временных пластов в пределах единого пространства. Лирическая героиня часто перемещается во времени, перечисляя свои настоящие или последующие действия. При этом события прошлого связаны с лучшими воспоминаниями, а будущее — туманно: «И вот уже прошлое кажется милым раем, / Наверное, потому, что возврата нет» [13; 165].
Часто Григорьева строит оппозиции, основанные на антитезе «день — ночь». День символизирует открытое и свободное пространство жизни; ночь — опасное состояние, время неопределенности и беспомощности героя, находящегося в необозримом смутном пространстве: «Спят во тьме берега, спит страна великая. / То ли ночь, то ли век — всё плывём, плывём» [13; 13]. Ночь, кроме того, изображает переходное состояние природы, что выражается в изображении вечернего сумрака, в выборе матовых оттенков, полутонов.
При описании природных ритмов в лирике Григорьевой прослеживается жизнеутверждающая тенденция и способность сохранять веру в лучшее, не впадать в отчаяние, несмотря на сложные испытания и исторические перипетии. Говоря об особенностях поэтического мира О. Григорьевой, Н. Шафер отмечает: «Она никогда не воспринимала природу, так сказать, автономно. Природа существует не сама по себе, а в непременном единении с человеком — то гармонично сливаясь с ней, то конфликтуя с его неразумными действиями по отношению к ней, то поднимая его настроение» [2]. Природа зачастую представляет образ вечности — в отличие от относительности бытия человека. При этом художники слова подчеркивают единство хронотопов человека и природы. Пейзаж отражает течение и ритм времени; углубляет психологизм; усиливает лиризм повествования. У Григорьевой, действительно, в неумолимом беге времени человек — лишь песчинка, «... уставший, сгорбленный, / Под грузом седин, морщин» [13; 15]. Важно успеть остановиться, увидеть, насколько прекрасен мир, полюбоваться «золотыми нитками» Иртыша, нимбами над головами у играющих детей, радоваться «июньскому подаренному дню». Стихотворения Григорьевой о природе глубоко философичны: человеческая жизнь сродни великолепному саду: только недавно он был зелёным, дарил надежды и увлекал в неизведанное, но совсем незаметно апрель сменился августом, явив тем самым пример вечного круговорота судьбы: «Только злись иль не злись — / К сентябрю поседеешь. / Из отметинок жизнь, / Никуда их не денешь» [13; 37].
Сезонный хронотоп (зимний, весенний, осенний, летний) подчеркивает представления поэтессы о цикличности бытия. Так, зимний пейзаж предельно лаконичен; зимние описания строги, «голы и чисты», как деревья, оставшиеся без листьев. В то же время стихотворения, описывающие зиму, дают представление о космическом, вселенском характере времени. Снег — это очищение, избавление от страданий: «Летит неведомо откуда, / Морозит щёки колкий лёд. / Земля страдания забудет, / И, как больной, вот-вот уснёт» [13; 52]. Григорьева сравнивает зимние бураны в степи с океаном, приводя такие эпитеты, как «круговерть», «прыть», «как в чугунке с закипающим молоком» [13; 64]. Снег символизирует очищение, смену веков и к тому же опасное состояние незащищенного от стихии человека («мороз так долог и жесток», «ожог ледяной», «опасность весной не проснуться», «снегопад надвигается воинством», «этот жгучий холод, мрак»).
Разгул зимней стихии особенно ощутим в степи, приобретающей сакральное значение: степь бесконечна, так же, как и «старый уставший век» [13; 64], и каждый человек, попавший в буран при такой погоде, обречен на гибель, так же, как и ХХ век, ускользающий и плавно переходящий в век XXI. Так Григорьевой удается сопоставить два временных пласта (настоящее и будущее) в едином пространстве, подчеркивая активное участие человека во временном континууме. Особенностью зимнего хронотопа является присутствие религиозного мотива, связанного с христианским праздником Крещения. Место купели в реке Иртыш разрывает замкнутое пространство, позволяя лирической героине ощущать себя свободно в просторах Вселенной: «Омоюсь сегодня крещенской водой, / Все беды она унесёт за собой — И беды, и годы. / И в сердце пробудит ожог ледяной / Предчувствие встречи, что будет со мной, / И тайной свободы» [13; 78]. В стихотворении «Зимняя рыбалка» встречаем необычное сравнение человека с рыбой, вылавливаемой из лунки на приманку. Григорьева сожалеет, что человек слишком часто попадает на крючок материальных ценностей, не понимая, что это губительный путь.
Весна — пора расцвета в природе; вслед за ней расцветают мысли, чувства и эмоции. При описании весеннего хронотопа можно выделить следующие закономерности: это переходное состояние души лирической героини, по-своему тонко ощущающей течение жизни и способной сохранять радость жизни вне зависимости от исторических потрясений: «Рухнул век, и погибли отцы, / И давно поразъехались дети, / Но опять заселяют скворцы / Неказистые домики эти» [13; 98]. Особым месяцем для Григорьевой является апрель, который расширяет границы пространства: «Разлился батюш- ка-Иртыш, / Течёт куда-то в бесконечность» [13; 104]. Основные характеристики весны — звуки («гулкая степь», «звенящие дожди», «отчаянный звон капели») и цвета («розовое солнце», «зеленеют леса», «прозрачный синий омут», «кудряв, голубоглаз»). Апрель представляет собой время ожидания, предчувствия и таинственности. Поэтому Григорьева зачастую в весенних текстах описывает переходное состояние природы (утро, сумерки).
Летний пейзаж несет размышления о том, что лето — это время для осознания и переосмысления пройденного пути, подведения предварительных итогов («макушка лета» ассоциируется со зрелым этапом в жизни человека). Героиня видит одновременно прошлое, настоящее и будущее, наполненное бытовыми событиями и обстоятельствами: «Прошлое — в дымке где-то...» [13; 6]. Время жизни человека, как и время природы, скоротечно, протекает независимо от воли человека: «Может, оттого, что жизнь проходит / Так, как этот быстрый летний дождь» [13; 13].
Осень у поэтессы обладает особым, сакральным смыслом. Середина сентября — это середина человеческой жизни, время для осознания себя и своего места в ней. Самое страшное в ней, по мысли Григорьевой, — одиночество, причем одиночество в толпе людей — нравственное и духовное. По мнению исследователей С.В. Ананьевой и Т.В. Кривощаповой, у Григорьевой «чувство одиночества... связано с утратой родного очага в локальном и глобальном смыслах» [3; 108]. В безумной гонке действительности счастье — это дар, хрупкий и почти недостижимый. А высшая ценность человеческой жизни — Любовь: «И в пространстве отсечённом, / Побеждая смерть и ложь, / Ты, любовью освящённый, / До сих пор еще живёшь…» [13; 42]. В образе осени четко прослеживаются несколько эпитетов, обладающих устойчивым значением. Наиболее часто встречающийся из них — желтый (желтеющий, золотой). «Дискомфорт состояния души передаётся Григорьевой в параллельной связи с состоянием живой природы» [3; 108]. В зависимости от душевного настроя лирической героини, этот цвет становится символом заката человеческой жизни и шире — смены эпох, знаком беспощадного бега времени, изменений, происходящих в стране, пограничного состояния личности: «На окраине бывшей страны, на окраине века // Я с душою спокойной у окна полуночного жду / Появления снега…» [13; 46].
Осень жизни — это еще и своеобразный рубеж, который нужно с достоинством принимать: «Но в желтый лес, как в праздничную залу, / Я с головою поднятой вхожу…» [13; 48]; под влиянием холодного ветра не опустошить свою душу, сберечь ее, готовую сочувствовать и сопереживать, спасти от пошлости; в безумном мире не делать разницы между «своим» и «чужим» горем. Переходность осени обусловлена характером протекающих событий: это и «начало начал», и в более общем плане — «конец предвещает рождение» [13; 55]. Жизнеутверждающая позиция Григорьевой заключается в следующем: преодолев тоску и отчаяние, найти в себе силы благодарить Всевышнего за все испытания, и тогда «сквозь листву золотую поглядят в тебя небеса...» [13; 57].
Осенний пейзаж характеризует переходное состояние природы и связан с представлением о цикличности жизни. На лексическом уровне это выражается в преобладании лексики со значением заката, финала, завершения жизни («сухие листья», «лету красному конец»). Время ощущается и обретает зримые очертания: «У августа повадки лисьи». Заметно преобладание пейзажей-настроений, изображающих переживания лирической героини. Особый акцент в подобных описаниях — на цветописи (рябина горит, «как поцелуи огня», «клён в золотом камзоле», «сентября платок оранжево- золотой», «листьев жёлтая стая»). Желтый тополь не предстает символом тоски, становясь опорой для лирической героини, основой ее мироздания на фоне изменяющихся исторических событий: «Век несётся… Вой и топот./ Мне угрозы нипочём / Милый друг мой, жёлтый тополь / Подставляет мне плечо» [13; 43].
Еще одна особенность осеннего хронотопа Григорьевой — это безвременье. «Безвременьем — долгим, жалким» характеризуется состояние природы, «бывшей страны» и лирической героини. Определение «бывшая» по отношению к стране представляет исторический образ распавшегося СССР, горькие размышления поэтессы о судьбе некогда огромного государства и сплоченного народа. Политические мотивы нечасто встречаются у Григорьевой; в целом, ей не свойственно обращение к политическим событиям и персонажам.
Интересна пространственно-временная организация лирических стихотворений Григорьевой о любви. В потоке времени любовь — единственное вечное чувство в хаосе постоянно изменяющихся событий: «Все мы временны, тленны» [13; 62]. Влюбленные пьют терпкое вино осени, не спеша, словно ощущая каждое мгновенье, минуту, час. Намеренное замедление времени, ретардация его — прием, позволяющий рассмотреть лица, ощутить послевкусие встречи: «С тобой мне тепло — до весны, до поры… / Я всё позабыла — и место, и время» [13; 72]. Лирическая героиня ощущает себя частью январского морозного дня. С другой стороны, любовь — это чувство, связанное с расставанием. Время в данном случае не конкретизировано, приобретая обобщенный характер безвременности: «Я очень помню, как ты уходил. / И сердце в такт шагов твоих стучало, / В такт уходящих вёсен, лет и зим» [13; 130].
Таким образом, категория времени, рассмотренная в лирическом творчестве О. Григорьевой, демонстрирует принципиальную значимость для отражения внутреннего состояния лирического героя, характеризующегося, в первую очередь, острым ощущением бега времени, сквозь призму которого усилена значимость вечности.
Для того, чтобы в полной мере понять своеобразие творчества и личности О. Григорьевой, необходимо рассмотреть вторую составляющую ее художественного хронотопа. Говоря о функционировании категории пространства в лирике Григорьевой, следует подчеркнуть ее особую важность, связанную с тем, что пространство, передавая особенности времени на фоне душевных переживаний лирической героини, демонстрирует способность и возможность автора активно передвигаться по миру. Перемещение в пространстве напрямую связано с особенностями ее мировоззрения, разделяющего пространство на открытое (героиня ощущает себя в пределах Вселенной) и замкнутое (в нем она находится постоянно, выполняя ежедневные домашние и рабочие дела). Выход из замкнутого пространства, явно оказывающего давление на Григорьеву, возможен, к примеру, путем введения окна как образа перехода из одного состояния в другое: «Я открываю окно, / И врывается в дом / Жизни сила шальная / С ледяным ветерком» [13; 106].
Пространство в стихотворениях Григорьевой безгранично, поглощающее одинокого и беспомощного человека. Яркий пример открытого пространства — часто встречающийся образ степи, приобретающий культурологическую окраску: «Так одиноко в степи, / так неуютно / Низкие тучи каймой / дом зацепили. / Глянешь вокруг — / и понимаешь смутно: / Всё это создано, / чтобы тепло ценили» [13; 88].
Мотивы перемены места связаны с изменениями времени. Лирическая героиня постоянно движется; параллельно этому движению протекает и время ее жизни. Неизменным остается только одно — чувство любви к Родине. Топос родной земли, «отчего дома» — один из часто встречающихся в лирическом творчестве Григорьевой: «Не оттого ли — коль еду мимо я — / В генах, в крови, глубоко во мне — / Нежность больная, неистребимая / К этой убогой, родной земле» [13; 31]. Мотив возвращения к родной земле, родному пространству, связанный с категорией «своё–чужое», явно выигрывающему на фоне всех преимуществ заграничной жизни, устойчив в лирическом творчестве Григорьевой. Родное место никуда не отпускает: «Я знаю — за тысячи миль и десятки стран, / На берегу океана, в который раз / Снится тебе безумный степной буран, / И ты не хочешь открыть заплаканных глаз» [13; 65]. Данный мотив, выступающий параллельно с воспоминаниями о давно прошедших событиях, вызывает несовпадение пространственно-временной картины мира: настоящее и картины воспоминаний не сходятся в одном пространстве. Короткий разговор лирической героини с невидимым адресатом в небольшом стихотворении «Два города» еще больше подчеркивает оппозицию «свой»–«чужой»: несмотря на притягательность Москвы в культурном и историческом контекстах, возвращаться нужно к себе, как «порох в патрон… / В город иртышский, где пьют по-казахски чай» [13; 222].
Павлодар, маркированный в поэтике Григорьевой как «своё» пространство, имеет ряд особенностей. Центральный пространственный образ, вокруг которого организуются все более или менее важные для города события, — образ Иртыша. Этот образ многоаспектен. Во-первых, он связан с представлением о реке памяти, хранящей воспоминания о событиях из прошлого. Эти воспоминания соотносятся с пространственной локализацией, с определенными людьми и событиями: «Я вновь смотрю на воды мутные / И вспоминаю жизнь свою. / И лица, даты и события / В зелёной глубине плывут, / И чувства, вроде бы забытые, / Всплывают в несколько минут» [13; 14]. Иртыш — это своеобразный вневременной канал памяти, благодаря которому возможны виртуальные перемещения лирической героини из настоящего в будущее: «Сквозь космический холод, / Через времени дебри, / Ты услышишь мой голос: / Я люблю тебя, Бэмби!» [13; 21].
Действительно, «Иртыш — образ настолько важный, что он определяет способ изображения городского пространства в принципе: даже павлодарские улицы «текут», как река, пространство города отражается и повторяется в пространстве реки» [4; 34]. Справедливо отмечают исследователи: «В стихотворениях Ольги Григорьевой Павлодар как пространственный образ фиксирует моменты психологической истории лирической героини, становится «картой души», «картой чувств» лирического субъекта» [5; 13]: «Мы любим не город, а то, что в нём было. / И, может быть, то, что могло ещё быть: / Встречалось, рождалось, болело, искрило — / И нас вдохновляло всё это любить» [13; 218].
Кроме того, Павлодар как евразийский город играет важную роль в формировании «поликуль- турного общества» [5; 15]. Так, в стихотворении «Ты возьми меня с собой» объединяются образы изумрудной мечети и звона куполов собора, плывущего над Иртышом. Поэтесса подчеркивает теснейшую культурную и духовную связь представителей разных национальностей и вероисповеданий, объединенных общим представлением о Прииртышье как родной земле.
Несмотря на то, что Павлодар — промышленный город, в лирическом творчестве Григорьевой практически отсутствует описание характерных для городской жизни атрибутов. Картина города изобилует изображением природных явлений, звуков музыки, известных деятелей литературы и искусства, поэтов и писателей. Так, у нее есть стихотворения, посвящённые Н. Шаферу, Ю. Поминову, А. Булдакову, И. Кандыбаеву и другим известным культурным и общественным деятелям. «Центром культурного пространства города является творчество известного поэта начала ХХ века — уроженца Павлодара Павла Васильева. Павлодар в лирике Ольги Григорьевой изображается во многом через призму образной системы Павла Васильева» [4; 36]. Выбор подобных мотивов говорит о важности культурного образа городского пространства для Григорьевой, воспринимающей Павлодар «как родное, обжитое пространство» [4; 37].
Павлодар в качестве культурного феномена находит отражение не только в поэтическом творчестве О. Григорьевой. Так, в книге «Вы — история, не поколение» автор в числе имен, связанных с пространством города Павлодара, называет имена Павла Васильева, Виктора Батурина, Анастасии Цветаевой, Евгения Евтушенко, оставивших яркий и незабываемый след в его культурной судьбе [14]. О. Григорьева скрупулезно собирает все упоминания о Павлодаре у А.И. Цветаевой, для которой Павлодар стал своеобразным знаковым местом, подарившим ей множество светлых мгновений.
Вместе с О. Григорьевой читатель совершает виртуальное «путешествие в Омск с любимым поэтом» — Павлом Васильевым. Так, возникает еще один знаковый для Григорьевой топос — город Омск. Омск, хранящий воспоминания о П. Васильеве, как «город его первой любви, первых публичных выступлений и признания Васильева как поэта» [14; 44], становится своим пространством, внося вклад в становление личности уникального мастера слова, «обессмертившего в русской литературе и наши степи, и Павлодар, и Омск, и Иртыш» [14; 44].
Следует рассмотреть особенности хронотопической организации сборника «Цветаевский теплоход», представляющий собой своеобразное паломничество по местам последней поездки Марины Цветаевой. Значительный объем в сборнике занимает пейзаж, который подчиняет себе весь текст. Хронотопический пейзаж включает описания ландшафтного и временного плана; названия мест, по которым путешествует Григорьева. Пространство динамично, оно движется по мере движения героини. О. Григорьева погружает читателя в историческую эпоху, свидетелем которой стала семья Цветаевых и в особую атмосферу мест, связанных с последними годами жизни представительницы русской поэзии и получивших необыкновенную притягательность для современных исследователей и почитателей таланта М. Цветаевой. Размышления о причинах, приведших Цветаеву к самоубийству, приводят О. Григорьеву к выводу о том, что «жизнь и смерть М. Цветаевой — как жертва и искупление наших грехов, нашего бесчувствия и равнодушия… Осознанно приняла она мучительную гибель» [15; 71]. Григорьева выстраивает целый ряд символов, демонстрирующих радость автора от собственной причастности к чарующему поэтическому миру Марины Цветаевой: красные гроздья рябины и цветаевский костер как символы единения разных поэтов; елабужские сосны, колокольчик из Тарусы и веточка крымской полыни как символы вечной памяти; пароход как символ заключительного аккорда жизни Цветаевой.
«Литературные путешествия» Григорьевой проходят и по местам памяти Б. Пастернака (Урал);
Р. Рождественского (родина поэта, село Косиха Алтайского края); Л. Толстого (Кавказ, место написания «Казаков»).
Циклы стихотворений, содержащих впечатления от литературных путешествий Григорьевой, представляют собой образ единого пространства. Значительная часть стихотворений Григорьевой посвящена впечатлениям от путешествий в разные города, государства. Топонимы, встречающиеся в заглавиях произведений, дают представление об авторской концепции пространственной картины мира поэта. Здесь эксплицитно проявляется деление пространства на «своё» и «чужое», поскольку Павлодар — это по-настоящему родное, близкое сердцу место, а иные города и страны, возможно, прекрасны, но «нет ничего слаще, / Чем снова вернуться в дом» [13; 207].
Дом, родная земля пространственно представляет собой единение трех начал — реки, родной речи и храма как центра мироздания. Поэтому так важно возвращаться в это сакральное для поэтессы место. Григорьева объединяет стихотворения, посвященные ее литературным путешествиям или навеянные разными местами, в блокноты («Турецкий блокнот», «Крымский блокнот»), дневники («Грузинский дневник»), тетради («Кавказская тетрадь»), циклы («Кижи», «Пермский период», «В Елабуге»), этюды («Белорусские этюды»).
Есть стихотворения, посвященные Алма-Ате, Уральским горам, Парижу. Места, описанные в этих стихотворениях, особенны, поскольку каждое из них напоминает поэту о жизни, творчестве и судьбе своих поэтических кумиров, — тех, кому она обязана своим поэтическим даром: Грузия — о Пушкине, Лермонтове, Пастернаке, Гумилеве; Санкт-Петербург — о том, как «Пушкин под этой аркой / С Бродским, представьте, беседует о Катулле» [13; 218], Чердынь — о Мандельштаме.
Для автора принципиальна позиция: не важно, где ты находишься, главное — жить в единении с вечными ценностями. Так, в стихотворении «В Батуми» Григорьева изображает единение светлых помыслов людей разных национальностей и вероисповеданий: «А справа — купола Николы, / А слева — белая мечеть. / И вечность неба, зыбкость моря, / И гор незыблемая твердь» [13; 211].
Функционирование столь разнообразных топосов в творчестве Григорьевой лишь подчеркивает: как бы ни были прекрасны европейские и иные страны, они не становятся для автора желанными в качестве места постоянного проживания; более того, еще роднее после посещения разных стран представляются ставшие родными бескрайние казахстанские степи.
Итак, исследование пространственно-временной организации художественного творчества павлодарского литератора О. Григорьевой позволило сделать несколько важных заключений. Для хронотопа Григорьевой характерно рассмотрение городского пространства с точки зрения человека, воспринимающего Павлодар как родное пространство, в противовес заграничному, «чужому». С уважением относясь к особенностям жизненного уклада представителей других национальностей и вероисповеданий, Григорьева ощущает себя неотъемлемой частью казахстанского культурного контекста. Пространство может быть ограниченным и безграничным, открытым и замкнутым. Часто лирическая героиня не ощущает себя его частью, воображаемо перемещается, переходя границы. Время, функционирующее в творчестве Григорьевой, можно условно разделить на биографическое, сезонное, календарное, историческое, космическое. Часто используемый Григорьевой способ перемещения во времени и пространстве — это воспоминания. Время и пространство в произведениях Григорьевой — важные составляющие художественного целого, в котором отдельные события из жизни лирической героини становятся общечеловечески значимыми.
Изучение пространственно-временной организации художественных произведений О. Григорьевой позволяет глубже постичь особенности авторской картины мира, выявить своеобразие ее философско-поэтической концепции бытия. Демонстрируя любовь к родному пространству (представленному концептами города, степи, страны и т.д.), Григорьева не может ограничиться конкретной пространственно-временной точкой, она расширяет границы своего мира, перенося это чувство на «чужое» пространство. Причины этого кроются как в биографии поэтессы (рожденная в одном месте, она находит настоящую родину в другом), так и в психологическом складе ее личности (она открыта для новых впечатлений. получаемых в процессе знакомства с новыми местами и людьми; легка на подъем; готова к постоянному развитию; дружелюбна; национально и конфессионально толерантна; отдает отчет в значимости культуры для развития общества; ценит вклад предшественников).
О. Григорьева является знаковой фигурой современности. Активно занимаясь литературной деятельностью. она также пропагандирует интерес к истории. культуре. литературе Павлодарского региона. внося тем самым весомый вклад в развитие Казахстана в целом. Поэтесса подчеркивает необходимость изучения и важность сохранения наследия региональных авторов в рамках всей страны и даже выход за ее пределы. В связи с этим. к примеру. Григорьева с особой гордостью повествует о мероприятиях. проводимых в регионе. посвященных увековечиванию памяти о Павле Васильеве (функционирование Дома-музея и Центральной городской библиотеки имени поэта. проведение Васильевских чтений и др.). Важная часть ее работы — открытие малоизвестных широкой общественности имен людей. внесших вклад в становление культуры Павлодарского Прииртышья (например. художника В.Е. Овчинникова). а также поддержка молодых деятелей культуры. В заключение следует подчеркнуть. что О.Н. Григорьева. отстаивая идеи межнационального сотрудничества и диалога поколений, поликультурности и поликонфессиональности. вносит весомый вклад в процесс консолидации творческой интеллигенции Казахстана и России в контексте общемировых культурных процессов. в которых сохраняется тренд репрезентации пространственно-временных характеристик бытия.
Список литературы
- Толысбаева Ж.Ж. Трансформация жанров в современной поэзии Казахстана: автореф. дис. ... д-ра филол. наук: 10.01.08 - «Теория литературы. Текстология» / Ж.Ж. Толысбаева. — Алматы. 2006. — 65 с.
- Шафер Н.Г. Доверчивые тетради. Этюды о поэзии Ольги Григорьевой [Электронный ресурс] \ Н.Г. Шафер. — Режим доступа: https: // shafer.pavlodar.com/texts/dt01.html.
- Ананьева С.В. Русская литература / С.В. Ананьева. Т.В. Кривощапова // Литература народа Казахстана: моногр. [С.С. Кирабаев. С.А. Каскабасов. Ш.Р. Елеукенов и др.]; под общ. ред. У.К. Калижанова; Ин-т литературы и искусства им. М.О. Ауэзова. — Алматы: КАЗакпарат. 2014. — С. 43-121.
- Гаранина Е.П. Городское пространство как реализация провинциального хронотопа в творчестве О.Н. Григорьевой (на материале сб. «Зимняя птица — синица на павлодарской сосне. Стихи о Павлодаре») / Е.П. Гаранина // Общекультурный ландшафт Павлодара: моногр.: энцикл. справоч. [Г.С. Суюнова. О.К. Андрющенко и др.]; под общ. ред. Е.П. Гараниной. — Семей: Зияткер. 2017. — С. 29-37.
- Гаранина Е.П. Литературный Павлодар на современном этапе / Е.П. Гаранина. Л.Е. Токатова // Общекультурный ландшафт Павлодара: моногр.: энцикл. справоч. [Г.С. Суюнова. О.К. Андрющенко и др.]; под общ.ред. Е.П. Гараниной. — Семей: Зияткер. 2017. — С. 8-16.
- Жуманова Р. Ольга Григорьева. Я работаю кнопкой компьютера «сохранить» [Электронный ресурс] \ Р. Жуманова Ольга Григорьева. — Режим доступа: https:// www.proza.ru/2015/12/20/474.
- Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе / М.М. Бахтин // Вопросы литературы и эстетики. — М.: Худож. литература. 1975. — С. 234 — 407.
- Турсунов Е.Д. Художественное время и пространство в айтысе /Е.Д. Турсунов // Традиции и новаторство в художественном освоении действительности: сб. науч. тр. — Алма-Ата: Наука. 1981. — С. 34-52.
- Джуанышбеков Н.О. Проблемы современного сравнительного литературоведения: автореф. дис. ... д-ра филол. наук: спец.: 10.01.08 - «Теория литературы» / Н.О. Джуанышбеков. — Алматы. 1996. — 58 с.
- Савельева В.В. Художественный текст и художественный мир / В.В. Савельева. — Алматы: Дайк-Пресс. 1996. — 192 с.
- Ананьева С.В. Время — пространство — автор / С.В. Ананьева. — Алматы: Ин-т литературы и искусства им. М.О Ауэзова. 2003. — 86 с.
- Темирболат А. Б. Категории хронотопа и темпорального ритма в литературе: моногр. / А. Б. Темирболат. — Алматы: Ценные бумаги. 2009. — 504 с.
- Григорьева O. Никогда не повторенье: стихи разных лет / О.Н. Григорьева. — Павлодар: Дом печати. 2017. — 588 с.
- Григорьева О. Вы — история. не поколение: очерки и эссе / О.Н. Григорьева. — Павлодар: НПФ «ЭКО». 2002. — 158 с.
- Григорьева О.Н. Цветаевский теплоход / О.Н. Григорьева. — Омск: Амфора. 2018. — 260 c.
Е.А. Новосёлова, О.А. Иост, П.В. Алексеев