К вопросу о функциях судебного эксперта

Под уголовно-процессуальными функциями принято понимать непосредственно связанные с предназначением уголовного судопроизводства и ориентированные на разрешение его задач направ­ления деятельности участников процесса, содержание которых определяется специальными полномо­чиями, правами и обязанностями (процессуальным статусом) их субъектов1.

Считается, что назначение функционально-структурного анализа уголовного судопроизводства состоит в том, чтобы иметь цельное представление о тех основных направлениях, которые характери­зуют его содержание2. Анализируя деятельность эксперта и специалиста, П.С.Элькинд пришла к вы­воду о том, что её следует обозначить как вспомогательную функцию3.

Принятие нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации позволяет вернуть­ся к рассмотрению дискуссионных вопросов судебной экспертизы и, в частности, функции судебного эксперта, обсудить её границы, опираясь на положения нового процессуального законодательства.

Несмотря на то, что процессуальная сущность судебной экспертизы была предметом всесторон­него исследования многих видных ученых в позапрошлом и прошлом веках, не ослабевает внимание к различным проблемам судебной экспертизы и в наши дни, тем более что по некоторым вопросам судебной экспертизы ученые до сих не могут прийти к единому мнению. Это, безусловно, отрица­тельно сказывается на результатах практической деятельности правоохранительных органов.

Свыше тридцати лет тому назад М.В.Галкин высказал мысль, согласно которой экспертиза в процессе доказывания играет «. троякую роль, будучи способом собирания, исследования и оценки доказательств»4.

Известно, что собирание доказательств — стадия процесса доказывания, содержанием которой являются:

1. обнаружение доказательств — их отыскание, выявление, обращение внимания на те или иные фактические данные, имеющие доказательственное значение. Предполагает предварительную оценку выявленных фактических данных как доказательств;
2. фиксация доказательств — закрепление, запечатление доказательств в установленном поряд­ке. Придаёт фактическим данным доказательственную силу, фиксируя их содержание, их признаки, как вещественных доказательств. В известной степени служит средством сохранения доказательств для последующего их исследования, оценки и использования в доказывании;
3. изъятие доказательств для обеспечения возможности их использования для доказывания, при­общения к делу, служит также средством их сохранения для следствия и суда;
4. сохранение доказательств, т. е. принятие мер по сохранности самих доказательств или их свойств, а также источников доказательств5.

Исходя из изложенного, некоторые исследователи пришли к выводу о том, что выражение «эк­спертиза является способом собирания доказательств» равнозначно наделению эксперта такими пра­вами.

М.Б.Вандер, например, считал, что поскольку микрообъекты, «. как показывает практика, часто обнаруживаются при производстве экспертиз, следует признать неправильными теоретические кон­цепции, согласно которым эксперты не имеют права сами обнаруживать какие-либо объекты»6. «Ви­димо закон нуждается в изменении, предусматривающем возможность обнаружения экспертом но­вых доказательств», — считает А.Н.Копьева7.

Следует подчеркнуть, что некоторые авторы считали, что право эксперта на обнаружение новых объектов, не известных следователю, назначившему экспертизу, вытекает из содержания ст. 191 УПК РСФСР, предусматривающей право на инициативу. В частности, И.К.Шахриманьян и Л.А.Каховская такие выводы обосновывают примерами из практики борьбы с преступностью. Рассмотрим один из таких примеров.

Следователь предоставил на исследование палку со следами, похожими на кровь, для установле­ния наличия последней и определения её видовой и групповой принадлежности. Заключение экспер­та могло сыграть решающую роль в разоблачении преступника, так как указанная палка обнаружена на месте нанесения телесных повреждений. При положительном заключении эксперта вопрос об ору­дии преступления был бы практически решен. Однако установить групповую принадлежность крови из-за её малого количества не представилось возможным.

При осмотре палки, присланной на исследование, кроме крови, эксперту удалось обнаружить три волоса. По поводу этих волос следователь не ставил каких-либо вопросов, в связи с тем, что не знал об их наличии. Однако указанные волосы были подвергнуты исследованию как дополнительные идентифицирующие объекты. По целому ряду признаков было установлено сходство волос потерпев­шего с волосами, обнаруженными на палке. Так, собирание экспертом объектов исследования опре­делило возможность установления орудия преступления8.

Рассматривая вопрос о статусе судебного эксперта, Р.С.Белкин писал, что речь идет о праве эк­сперта в некоторых случаях на собирание доказательств. «Выполняя задание следователя, эксперт производит осмотр предоставленных предметов и при обнаружении микрообъектов фиксирует этот факт в своем заключении. Обнаруженные микрообъекты, приобретающие значение вещественных доказательств, подвергаются дальнейшему экспертному исследованию для решения других вопросов экспертного задания. Таким образом, эксперт фактически собирает (обнаруживает, фиксирует, изы­мает) доказательства, на что по букве закона у него нет права.

На подобные действия эксперта, явно выходящие за пределы его компетенции, следователь и суд смотрят сквозь пальцы, игнорируя явное нарушение закона. До последнего времени и в процессу­альной теории этот вопрос не обращал на себя внимания. Лишь в конце 80-х годов к решению этой проблемы обратился проф. Л.В.Виницкий»9. И далее: «Предложенное Л.В.Виницким решение дей­ствительно соответствует действующему законодательству и исключает его нарушение. Правда, на­сколько нам известно, рекомендации Л.В.Виницкого не получили реализации в следственной практи­ке, которая по-прежнему идет по пути поручения экспертам решения задачи обнаружения микрообъ- ектов»9.

И тем не менее Р.С.Белкин приходит к выводу о том, что «законом эксперту должно предостав­ляться право собирать доказательства в некоторых, специально оговоренных случаях, например, при исследовании предметов — возможных носителей микрообъектов — и при производстве некоторых видов экспертиз, в частности, судебно-медицинского исследования трупа и живых лиц»9. К аналогич­ному выводу пришла и Е.Р. Россинская10.

Примечательна в этом плане и позиция А.Р.Белкина. Он пишет: «Деятельность судебного эк­сперта в процессе доказывания закон ограничивает лишь дачей экспертного заключения. По смыслу закона эксперт не является субъектом доказывания, и в литературе никто его таковым не считает. Между тем экспертная практика давно уже фактически ставит вопрос о признании эксперта — наря­ду с другими участниками процесса доказывания — его субъектом. .

Но практика свидетельствует и о том, что иногда эксперт вынужден собирать доказательства, это имеет место, как правило, при работе с микрообъектами, когда экспертное задание включает во­прос о наличии или отсутствии на предоставленных эксперту объектах микродоказательств. В этих случаях эксперт вынужден сначала предпринять меры по их обнаружению, фиксации и изъятию, а уж потом приступить к их исследованию, т.е. сделать то, что должен был сделать следователь с участи­ем, при необходимости, специалиста. Можно, разумеется, возвращать без исполнения подобные по­ручения эксперту, но при существующих нагрузках следователей, отсутствии у них требуемых техни­ческих средств поиска микрообъектов и т.п. эксперты, исходя из интересов дела, предпочитают вы­полнить подобное задание, не задумываясь над тем, что оно выходит за пределы их компетенции»11.

Не соглашаясь с приведенной аргументацией, подчеркнем, что мысль о наличии необходимой связи между предметом — вещественным доказательством и протоколом осмотра очень четко в свое время изложил А.А.Эйсман. Он писал: «Эта связь настолько существенна, что отсутствие или утрата её равносильны утрате самого вещественного доказательства (при отсутствии протокола) либо значи­тельному обесценению сведений, содержащихся в протоколе (при утрате вещественного доказатель­ства). Иначе говоря, полноценными эти два доказательства являются лишь тогда, когда они выступа­ют вместе, образуя в некотором условном смысле одно «комплексное» доказательство, состоящее из двух взаимно дополняющих частей»12.

Заслуживает внимания, на наш взгляд, и позиция адвоката Московской Адвокатской палаты Н.М.Кипниса. Он отмечает: «Наверное, многие обращали внимание на то, что в ходе осмотров, обыс­ков, выемок и многих других следственных действий изымаются предметы, которые затем направля­ются на экспертизу, и лишь потом по результатам экспертизы их или приобщают к делу в качестве вещественных доказательств, или не приобщают. Мне думается, что если на экспертизу направлен объект, в отношении которого предварительно не было вынесено постановление о признании веще­ственным доказательством (ст. 81 ч. 2 УПК), то мы имеем дело с недопустимым заключением экспер­тизы. Соответственно, этот объект будет недопустимым доказательством. Он допустим по моменту изъятия, но для исследования недопустим (если речь идет о количестве наркотиков или патронов, ко­торые были полностью использованы в ходе экспертного исследования, то повторную экспертизу не­возможно будет провести). Я думаю, что это принципиальный вопрос ... Это тоже развитие доктри­ны «плодов отравленного дерева»; последовательную цепочку доказательств образует использование только тех предметов, процессуальный статус которых непорочен»13.

Позиция авторов, стремящихся отождествить эксперта с субъектами, наделенными правом соби­рания доказательств, нам представляется недостаточно аргументированной, так как она находится в противоречии с устоявшимися положениями теории судебных доказательств. Общепризнано, что в связи с необходимостью обеспечения объективного разрешения возникающих вопросов, совершенно справедливо исключено совмещение функций следователя и эксперта в одном лице. В тех случаях, когда объект экспертизы отыскивается и исследуется самим экспертом, возникает вопрос об относи­мости и допустимости такого доказательства.

Если же на предложения авторов, стремящихся расширить функции судебного эксперта, посмот­реть с позиций Уголовно-процессуального кодекса России, то они также не выдерживают критики. Согласно новому процессуальному закону все участники уголовного судопроизводства подразделены на четыре группы: суд, участники уголовного судопроизводства со стороны обвинения, участники уголовного судопроизводства со стороны защиты и, наконец, иные участники уголовного судопроиз­водства. В последнюю группу процессуальный закон включил и эксперта. Участники уголовного су­допроизводства со стороны обвинения и со стороны защиты наделены определенными правами соби­рать доказательства (ст. 86 УПК РФ). Следует сознавать, что наделение эксперта правом собирать до­казательства должно неминуемо отразиться на его статусе. Он должен быть, в таком случае, переве­ден в группу участников уголовного судопроизводства со стороны обвинения или со стороны защи­ты. В этом случае не будет основания говорить, что он лично, прямо или косвенно, не заинтересован в исходе конкретного уголовного дела (см. ст. 61 ч. 2 УПК РФ).

Кроме того, если ставить вопрос о расширении функций эксперта, то логично говорить и о наде­лении следователя правом производства экспертизы. Однако все понимают, что это неуместно. Пред­ставляется, что именно для объективизации расследования процессуальный закон ввел такую форму использования специальных знаний, как привлечение специалиста. Можно привлечь и эксперта для участия в следственном действии, направленном на обнаружение микрообъектов на предполагаемом их носителе, зафиксировать их в протоколе осмотра предмета или документа. Выявленные микрообъ­екты вместе с объектом-носителем и будут затем объектом экспертного исследования.

Список литературы

1. Азаров В.А., Таричко И.Ю. Функция судебного контроля в истории, теории и практике уголовного процесса России. - Омск, 2004.
2. Лобанов А.П. Функции уголовного преследования и защиты в российском судопроизводстве. - Тверь, 1996.
3. Элькинд П.С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. - Л., 1976.
4. Галкин М.В. Юридическая природа экспертизы // Тр. ВНИИСЭ. Вопросы криминалистической экспертизы и правовой кибернетики. - М., 1971. - Вып. 3.
5. Белкин Р.С. Криминалистика. Краткая энциклопедия. - М., 1993.
6. Вандер М.Б. Внедрение в следственную практику новой методики работы с микрочастицами // Следственная практика.-  М., 1979. - Вып. 121.
7. Копьева А.Н. Процессуальный режим микроследов нуждается в разработке // Сибирские юридические записки. Проб­лемы борьбы с преступностью. - Иркутск-Омск, 1974. - Вып. 4.
8. Шахриманьян И.К., Каховская Л.А. О компетенции эксперта-биолога на предварительном следствии // Тр. ВНИИОП СССР. - М., 1968. - № 12.
9. Белкин Р.С. Курс криминалистики. - Т. 3. - М., 1997.
10. Россинская Е.Р. Комментарий к Федеральному закону «О государственной судебно-экспертной деятельности в Рос­сийской Федерации». - М., 2002.
11. Белкин А.Р. Теория доказывания. - М., 1999.
12. Эйсман А.А. Заключение эксперта (структура и научное обоснование). - М., 1967.
13. Кипнис Н.М. Допустимость доказательств по новому УПК // Возможности защиты в рамках нового УПК России: Мате­риалы науч.-практ. конф. - М.: ЛексЭст, 2004.