Гегелевская трактовка гражданского общества

Триадически рассматривая государство: его внутренний строй, его отношения с другими государствами и его роль во всемирной исто­рии,— Гегель свою характеристику «внутреннего государственного права» приноровил к совре­менному   ему   уровню   развития прусской государственности, включая сюда и обещания дальнейших прогрессивных реформ, данные своим подданным Фридрихом-Вильгельмом III (1797- 1840), но так и не выполненные им. Однако при всей приближенности данной характеристики к прусскому государственному строю 20-х годов XIX в. она представляла собой социально-политический идеал Гегеля, и при попытках видеть этот идеал полностью воплощенным в прусской реальности последняя не могла не представляться в крайне идеа­лизированном виде. Гегель, несомненно, давал повод для отождествления рисуемого им идеала с названной реальностью, но сам он не проводил такого отождествления.

Утверждение примата и «наивысшей пра­воты» государства по отношению к «единич­ному человеку», «наивысшей обязанностью» которого объявляется «быть членом государ­ства», и по отношению к таким «особенностям», как семья и гражданское общество, - одно из кардинальных положений гегелевской концеп­ции государства, придающее всей его антропо-социальной философии этатистскую (от фр.ёtat - государство) окраску. Однако, по сути дела, Гегель вовсе не такой абсолютный «государст­венник», каким он представляется на основании своих «этатистских» формулировок, когда они рассматриваются изолированно от контекста. Заявляя, что разумность «состоит вообще во взаимопроникающем единстве всеобщности и единичности», Гегель указывал, что разумность государства (оно «есть в себе и для себя разумное») выражается в «единстве объектив­ной свободы, т. е. всеобщей субстанциальной воли, и субъективной свободы, как инди­видуального знания и ищущей своих особенных целей воли...». Такого рода единство существо­вало, по Гегелю, отнюдь не всегда, и его не было ни в древневосточных, ни в античных, ни в средневековых государствах, - только «сущ­ность нового государства состоит в том, что всеобщее связано с полной свободой особен­ности и с благоденствием, индивиду у мое..,». Гегель был убежден, что когда государство прочно и не находится в состоянии смертельно опасной для него войны с другими государст­вами, оно должно предоставить максимально возможную свободу и индивидам, и семьям, и гражданскому обществу в их «субъективной» деятельности. Представляемое государством «всеобщее» должно, конечно, «деятельно осу­ществляться, но вместе с тем субъективность, с другой стороны, должна развиваться цельно и живо», в чем, по Гегелю, выражается «расчлене­ние», необходимое для полной реализации идеи как органической целостности. Платоновскую концепцию государства Гегель упрекал за то, что в ней «субъективная свобода еще не признается, так как власти еще предуказывают индивидуумам, чем они должны заниматься». Заметим, что при характеристике гражданского общества Гегель подчеркивал право индивидов по своей воле выбирать род трудовой активности для себя (1.7.263, 264, 271, 273-274).

Примечательно, что свобода «субъектив­ности» рассматривалась Гегелем не абстрактно, а в ее связи с практическими жизненными интересами индивидов, причем признавалось право на их удовлетворение и на достигаемое в результате этого счастье. «Конкретность свободы» современного государства Гегель ви­дел в том, что «личная единичность и ее особенные интересы получают свое полное развитие, пользуются признанием своего права самого по себе (в системе семьи и в граждан­ском обществе)...». На свой лад, в специфичных для своей философии терминах Гегель разраба­тывал проблему гармонического сочетания частных и общих интересов, поставленную Гельвецием в качестве важнейшей цели разумно устроенного общества. Указывая, что «особен­ные» интересы «частью переходят через себя самих в интерес всеобщего, частью сознательно и добровольно признают его ... именно как свой субстанциальный дух и действуют для него как для своей окончательной цели», Гегель отмечал, что «ни всеобщее не имеет силы и не выпол­няется без особенного интереса, знания и воли, ни индивидуумы не живут исключительно лишь для особенного интереса в качестве частных лиц, а их воля вместе с тем действует во всеобщем и для всеобщего...».

Источником «необычайной силы и глубины современного государства» Гегель считал имен­но то, что «оно дает принципу субъективности сполна развиться в самостоятельную крайность личной особенности и вместе с тем возвращает его обратно в субстанциальное единство...». Прямо-таки гюгельвециевски звучат Слова Гегеля, что «поистине особый интерес не должен быть отстранен и тем паче не должен быть подавлен, а должен быть приведен в согла­сие со всеобщим...»; причем это согласование не может быть результатом принуждения со стороны государства, а «индивидуум должен при исполнении им своей обязанности каким-то образом находить свой собственный интерес, свое удовлетворение или пользу, и из его положения в государстве должно возникнуть для него некое право, благодаря которому всеобщее дело становится его собственным, особенным делом». Заботой о необходимости удовлетворить жизненно важные частные интересы граждан продиктовано положение Гегеля о том, что «индивидуум, являющийся подданным по своим обязанностям, находит в качестве гражданина в их исполнении защиту своей личности и своей собственности, внима­ние к его особенному благу и удовлетворение его субстанциальной сущности, гордое созна­ние, что он член этого целого, и в этом исполнении обязанностей, как работы на пользу государству, последнее находит основу своего существования и прочности». Все эти положения Гегеля, аналогичные воззрениям французских просветителей, были по своей сути антифеодальными и вообще не признавали правомерности государственного принуждения для исполнения общественно полезной деятель­ности: вся она, за исключением воинской обя­занности, должна производиться только на основе личной заинтересованности граждан, удовлетворения их «особенных» интересов. Соглашаясь с тезисом, что «целью государства является счастье граждан», Гегель указывал, что «если им не хорошо, если их субъективная цель не удовлетворена, если они не находят, что опосредствованием этого удовлетворения является государство как таковое, то последнее стоит на слабых ногах» (1.7. 270, 272, 273, 275). Гегель с достаточной ясностью давал понять, что нарисованная им картина гармонии «всеобщего» и «особенного» интересов далеко не реализована, поскольку он в связи с ней постоянно говорит о том, что «должно быть» для соответствия государства своему «поня­тию». Следует заметить, что самые высокие «этатистские» оценки Гегеля относятся именно к этому государству.

Данному социальному идеалу Гегеля не соответствовали, однако, ни признание право­мерности поляризации богатства и нищеты в «гражданском» (буржуазном) обществе, ни последующее философское обоснование харак­терных для Пруссии феодальных структур в политике (и экономике) и органически свя­занной с ними монархической власти.

Структура власти. Гегелевское понимание социально-политической реальности выражено при рассмотрении им «внутреннего государст­венного устройства», называемого также «политическим государством».

«Строй разумен, - заявлял Гегель, -поскольку государство различает и определяет внутри себя свою деятельность согласно приро­де понятия», что толкуется как необходимость триадического расчленения на органически вза­имосвязанные власти: княжескую, прави­тельственную и законодательную. Свою триаду власти Гегель противопоставлял выдви­нутой в XVIII в. либеральной концепции разде­ления властей (законодательной, исполнитель­ной и судебной), которая сыграла немало­важную роль в идеологической подготовке Великой французской революции, хотя наи­более радикальные вдохновители и деятели последней не принимали этой концепции. Гегель усматривал в ней «ложное определение абсолютной самостоятельности властей» и «одностороннее понимание их взаимного отношения как чего-то отрицательного, как взаимного ограничения». По Гегелю, самостоя­тельность исполнительной и законодательной властей «или непосредственно начинает собою разрушение государства», или ведет к борьбе, «кончающейся тем, что одна власть подчиняет себе другую...». Для Гегеля было неприемлемо как революционное ниспровержение монархи­ческого правления в результате сплочения народных масс вокруг законодательного органа, состоящего из выбранных ими представителей, так и деспотическое устранение расчлененности власти. Можно сказать, что сугубо либеральное толкование разделения властей в значительной степени импонировало Гегелю, заявлявшему, что «в своем истинном смысле» оно «справед­ливо могло бы рассматриваться как гарантия публичной свободы» и что «принцип разделе­ния властей содержит в себе существенный момент различия, реальной разумности...». В своей триаде власти Гегель стремился так представить этот принцип, чтобы он не выглядел ограничивающим монарха, княжеская власть которого провозглашалась имеющей право «последнего волерешения» и «абсолют­ного самоопределения» (94.7.293-294, 295, 300).

Указывая, что «особенные функции и власти государства ... имеют свой последний корень в единстве государства» и составляют его суве­ренитет, Гегель утверждал, что последний дол­жен с необходимостью воплощаться в личности монарха, причем наследственного, который «благодаря физическому рождению предназ­начен   быть   монархом»   (94.7.301, 307).

«Гегель доказал, что монарх должен ро­диться, в чем никто и не сомневается, но он не доказал, что рождение делает его монархом» (1.1.256). Утверждение о монархе как носителе государственного суверенитета было выдвинуто Гегелем в противовес революционному учению Руссо о суверенитете народа. Гегель при этом пытался создать впечатление, будто правильно понятую суверенность народа вообще неправомерно противополагать «суверенитету, существующему в монархе», так как-де «народ, взятый без своего монарха и непосредственно связанного с последним расчленения целого, есть бесформенная масса, уже больше не представляющая собою государства» и потому вообще более «не обладающая суверенитетом» (1.7.305). Обратив внимание на путаницу, создаваемую этими рассуждениями Гегеля, К. Маркс подчеркнул: «Суверенитет монарха или народа, - вот в чем вопрос!» (1.1.250). В обосновании монархической власти ярко проя­вился тот отмеченный Марксом результат свойственного Гегелю идеалистического «пере­вертывания», когда в «Философии права» сплошь да рядом «некое эмпирическое сущест­вование принимается некритически за действи­тельную истину идеи», «и при этом первое попавшееся эмпирическое существование трак­туется как реальный момент идеи» (1.1.263).

Однако, воскурив риторический фимиам суверенитету монарха, Гегель затем так толкует княжескую власть, что фактически она оказывается отнюдь не абсолютной, а весьма ограниченной. Начать с того, что в состав княжеской власти включаются в качестве ее первых двух «моментов»

1) «всеобщность государственного устройства и законов» и

2) «совещание, как отношение особенного к всеобщему», т. е. различные совещательные инстанции.

Далее выяснялось, что для монарха Гегель предусматривал как оптимальный ва­риант роль человека, который самостоятельно не принимает никаких ответственных решений, а только санкционирует своим авторитетом решения, подготовленные компетентными пред­ставителями его администрации в соответствии с существующими законами: «В. Благоустроен­ной монархии одному лишь закону принадле­жит объективная сторонами монарх должен присоединить к нему лишь субъективное „я хочу"».

Эта фактическая независимость решения государственных дел от личности монарха была едва ли не важнейшим аргументом Гегеля при обосновании им наследственности монархи­ческой власти. На опасения, что монарх «может быть недостаточно образованным» и потому «может оказаться недостойным стоять во главе государства», Гегель отвечал, что несправед­ливо требовать от монарха «объективных свойств», потому что «он должен лишь сказать «да» и поставить точку над и». Главной для Гегеля была «разумность монархии» как государственного строя, а не разумность того или иного монарха, и он с большой трезвостью констатировал, что «монархи как раз не отличаются ... умом...». Гегель не замечал опасности того, что выбор такими монархами помощников, подготавливающих решение государственных дел, может оказаться крайне неудачным. Между тем избрание и увольнение лиц, занимающихся этими делами, Гегель, характеризовал как «прерогативу неограничен­ного произвола» монарха (1.7.300,308,310, 312).

Охарактеризованную им «разумную монархию» Гегель назвал «конституционной» (94. 7. 295), что не могло не вызвать удов­летворения у прусского короля, видевшего в ней апологетическое отражение всех сущест­венных черт государственного устройства страны, которой он управлял. Особое удовлет­ворение прусских властей вызывало настаивание Гегеля на том, что монархия может быть конституционной без того, чтобы ее государь даровал своим подданным конститу­цию  в   общепринятом  смысле  этого слова.

Согласно Гегелю, конституция— это просто «расчлененность функций государственной власти». Гегель объявил несущественным для конституционного строя «участие индиви­дуумов в общественных делах», указывая, что «под конституцией следует понимать определение прав, т. е. свобод вообще, а также организацию их осуществления, и что политическая свобода, во всяком случае, со­ставляет лишь их часть...» Англию, «консти­туция которой считается наиболее свободной», Гегель квалифицировал как страну, которая «в гражданском и уголовном законодательстве, в отношении права и свободы собственности ... оказывается, по сравнению с другими культурными государствами Европы страной наиболее отсталой», где «объективная свобода, т. е. согласное с разумом права, скорее прино­сится здесь в жертву формальной свободе и частному интересу... » (96.3.351, 355, 361). Внося путаницу в вопрос о конституции, Гегель давал совершенно превратное представление о том, в каких европейских странах более всего реали­зовались конституционные принципы и связан­ные с ними гражданские свободы. В приве­денных положениях Гегеля наиболее отчетливо проявилось его апологетическое отношение к прусской монархии.

Запутыванию вопроса о конституции спо­собствовало смешивание его Гегелем с вопро­сами о духе народа и о его государственном строе вообще. Полагая, что «гарантия конституции, т. е. необходимость того, чтобы законы были разумны и их осуществление было обеспечено, заключается в духе всего народа», Гегель заключал, что «конституция предпола­гает упомянутое сознание духа, и, наоборот, дух этот предполагает конституцию». Поэтому «вопрос о том, кому, какому и как организо­ванному авторитету присуща сила, создавать конституции», совпадает для Гегеля с вопросом, «кто должен создавать дух народа». Вследствие же того, что, согласно Гегелю, дух народа неотделим от его государственного строя и оба они складываются исторически, «только внут­ренне присущий государственному устройству дух и история ... суть то, посредством чего конституции были созданы и продолжают создаваться» (3.3.355, 356). Во всех этих положениях Гегеля настолько абсолютизи­руется историческая обусловленность и преем­ственность в развитии государственных образо­ваний, что вопрос об их происхождении оказывается снятым и замещенным вопросом об их изменении, в силу чего последний вопрос трактуется плоско эволюционистски, недиалек­тически, и такая трактовка направлена не только против революций, но и против радикальных     реформ,     выражавшихся в конституционных актах. Не отрицая того, что государственный строй «возник во времени», Гегель считает этот процесс не заслуживающим внимания с точки зрения «понятия» и объявляет существенно важным, «чтобы государственный строй рассматривался не как нечто создан­ное», а «как божественное и пребывающее, стоящее выше того, что создается». Здесь теистическая риторика используется для освящения наличного государственного строя, в отношении которого не должно возникать и мысли о его ниспровержении и создании на его месте принципиально нового строя, а может идти речь только о его сугубо постепенном преобразовании, которое совершается «лишь в соответствии с государственным строем». На­мерение создать для народа совершенно новое государственное устройство, претендующее быть разумным, Гегель назвал «праздной вы­думкой», обреченной на провал (1.7.298-299).

К принципиальным аспектам гегелевской концепции государства относится обоснование правомерности политического неравенства, которое Руссо характеризовал наряду с экономическим неравенством как величайшее зло цивилизации, которое должно быть преодолено в «царстве разума» на основе ис­тинного «общественного договора». С точки же зрения Гегеля, требования политического равенства, выдвигаемые революционными движениями, это «рассудочные абстракции», которые «вообще не дают возникнуть кон­кретному, т. е. расчленению государства, или, что то же, государственному устройству и правительству, или их разрушают». Гегель усматривает высокую разумность и высшую справедливость в том, что «вместе с государ­ством наступает неравенство, различие правя­щих властей и управляемых лиц, различие начальствующих лиц, административных учреждений, руководящих органов и т. п.». В обществе, по Гегелю, правомерен и необходим только один вид равенства - граждан перед законом. Во всех же других отношениях общественное развитие создает и усиливает неравенство между людьми, обусловливаемое самим упрочением их свободы в области эко­номической деятельности и культивировании своих талантов и добрых свойств. Разрабатывая своего рода «философию неравенства», Гегель видел, что оно создает у людей, потребности которых не удовлетворяются, «недовольство су­ществующим строем», но оно не вызывало у него озабоченности и не рассматривалось как требующее каких-либо мер со стороны госу­дарства: «Все это относится к предоставленной на произвол судьбы обособленности, которая порождает в своей сфере всевозможные запу­танные положения и находит выход из них»(3.3.352,354, 355).

Литература

1. Гегель Г.В. Ф. Сочинения в 14 т-х. — М., 1996.
2. Гегель Г. В.Ф. Наука логики в 3 т-х Вступительная статьяМ.М.Розенталя. — М., 1972.
3. Гегель Г.В. Ф. Энциклопедия философских наук в 3-х т. Послесловие Е.П.Ситковского и А.П.Огурцова. —М., 1996.
4. ОвсянниковМ.Ф.Философия Гегеля. — М., 2006.
5. Дворцов А.Т. Гегель. — М., 2002.
6. Гулиан К.И. Метод и система Гегеля. — М., 1984.
7. Философия Гегеля: проблемы диалектики. — М.,1987.
8. Философия права Гегеля и современности. — М.,2003.